|
|
Перемены истории с Виктором Сонькиным № 11
О гибели всех языков
| |
Языки, как и правительства, обладают природной склонностью к вырождению.
Сэмюэль Джонсон, автор первого словаря английского языка (1755) |
Русский язык находится в плачевном состоянии. Об этом говорят все, кто умеет говорить. Журналы, газеты и телевидение, одной рукой заполоняя медийное пространство иноплеменными словами, другой скорбят о тяжелой доле родного языка. На государственный уровень выносятся решения о восстановлении поруганной чести буквы «Ё».
«В наши дни происходит такая же порча языка, как и после Октябрьской революции. Только место марксистского волапюка занимает интернациональный жаргон технократии и как бы узаконенная уже матерщина, жаргон. Ну и богомерзкий язык клипов, слоганов и прочих рекламных прелестей „рынка без берегов“. Вся эта ахинея проникает в подкорку тинейджеров и вообще граждан, лишая их вкуса к животворному чистому русскому языку», — утверждает поэт Юрий Кублановский.
«Несмотря на статус русского языка как государственного языка РФ, продолжается засилье иностранных слов и выражений, вызванное коммерциализацией общества и влиянием псевдокультуры, что особенно характерно для рекламной продукции», — сказано в постановлении губернатора Омской области с выразительным названием «О противодействии сквернословию и засилью иностранных слов и выражений в рекламной продукции».
«К сожалению, сегодня мало кто задумывается, что все это может привести к куда более тяжким последствиям, чем падение грамотности, — хотя и это тоже очень серьезная проблема. Речь надо вести о сохранении наших духовных основ, нашего менталитета, если угодно. Положение нужно срочно исправлять — на государственном уровне», — вторит губернатору доктор филологических наук, профессор, руководитель Центра русского языка Воронежского государственного педагогического университета Ольга Загоровская. Доцент МГЛУ (бывший Институт иностранных языков им. Мориса Тореза) А. П. Чужакин, лауреат международной премии «Миротворец» за активную деятельность по защите русского языка, цитирую, презентует на пресс-конференции «концепцию лингвистическо-культурной безопасности» (из шести значимых слов пять — с неславянскими корнями), разработанную им в сотрудничестве с ведущими российскими лингвистами и культурологами.
Виноват ли в этом «рынок без берегов»? Если вспомнить то, что писали Корней Чуковский и Нора Галь про ужасы канцелярита и общей безграмотности, получается, что распад русского языка начался задолго до сегодняшних черных дней. Если почитать классическую монографию выдающегося слависта А. М. Селищева «Язык революционной эпохи», то станет ясно, что и в начале XX века дела обстояли не лучше. А уж если вспомнить языковой кризис петровских времен, и вовсе станет не по себе.
В качестве главного обидчика в наши дни обычно выступает английский язык. Но и в англоязычных странах дела обстоят не лучше. Обозреватель литературного приложения к газете «Таймс» скорбит о временах, когда «ошибка была ошибкой, а не признаком самовыражения». «Английский язык в пору своего расцвета, — пишет обозреватель консервативного американского сайта „Free Republic“, — то есть, субъективно говоря, во времена Честертона, Голсуорси, К. С. Льюиса и Толкина — был гибким, но мощным инструментом. На нем можно было написать как сонет, так и учебник физики. Условное наклонение придавало ему тонкость, а необычная смесь англо-саксонского и греко-латинского словаря — сложную, но необычную структуру. Но теперь все не так».
Однако же во времена Честертона, Голсуорси и так далее, в 1946 году, Джордж Оруэлл писал: «Те, кто вообще хоть немного интересуется подобными вопросами, не могут не признать, что у английского языка дела плохи». А за сто лет до того знаменитый лингвист Август Шлейхер считал английский той эпохи самым «выветрившимся» из германских языков: трудно представить себе, писал он, что «из таких языковых руин когда-нибудь снова сможет подняться целое здание» — скорее всего, английскому суждено «впасть в односложность».
Или вот: «Неправильнее всего… говорят те, кто нынче в моде; многие варианты произношения, считавшиеся вульгарными тридцать-сорок лет тому назад, постепенно укореняются; и если это зло не остановить, английский язык может превратиться в простой жаргон». Такие письма можно сегодня встретить на страницах любой британской газеты — однако ж именно этот текст написан в 1780 г. Томасом Шериданом (отцом драматурга Ричарда Бринсли Шеридана). Шеридан-старший был уверен в том, что за семьдесят лет до того, «в пору правления королевы Анны [1702—1714] английский, возможно, находился в поре высшего совершенства».
Современники королевы Анны вряд ли бы согласились с потомком. В 1712 году Джонатан Свифт опубликовал «Предложение по исправлению, улучшению и уточнению Английского языка», в котором писал так: «От лица всех Ученых и Вежественных представителей Народа я скорблю о том, что наш Язык крайне несовершенен; что его повседневные Улучшения не идут ни в какое сравнение с повседневной Порчей…» — и это только начало.
А немцы! Все согласны, что нынешний немецкий язык — бледная тень того языка, на котором в Золотом веке писали Гете и Шиллер. Однако в те времена, в 1819 году, Якоб Гримм (один из братьев и по совместительству крупнейший лингвист) плакал о том, что «шестьсот лет назад каждый простолюдин знал — то есть ежедневно использовал — совершенства и тонкости Германского языка, о которых сегодня лучшие из словесников не смеют даже и мечтать».
Французский писатель Серж Костер сокрушается о том, что языковые новшества (в частности — засилье английских слов, с которым французы пытались бороться на законодательном уровне) «подрывают грамматическую систему, которая строилась столетиями и оставалась почти стабильной с XVIII века».
Но почему же тогда в ноябре 1843 года на заседании Французской Академии так яростно поспорили философ и педагог Виктор Кузен и писатель Виктор Гюго? Кузен сказал, что нынешний французский язык падает все ниже и ниже. Гюго усомнился. Кузен заявил, что знает даже, когда это падение началось — в 1789 году (с началом революции), на что Гюго спросил — À quelle heure, s'il vous plaît? («А не подскажете, в котором часу?»)
Впрочем, современник Кузена и Гюго Гастон Пари шел еще дальше и утверждал, что французский язык — упрощенная и испорченная разновидность латыни, которая в золотой век была тем совершенством, которого только может достичь язык. Догадываетесь, к чему я клоню? Правильно: Цицерон в диалоге «Брут или О знаменитых ораторах» печалится в таких выражениях: «Я уже не говорю о Гае Лелии, о Публии Сципионе: в тот век [т.е.примерно за двести лет до Цицерона] язык был так же чист, как и нравы. […] Но, конечно, с течением времени речь становилась хуже как в Риме, так и в Греции».
Где же истина? Возможно, прав австрийский литературный критик Ганс Вайгель, утверждавший в 1974 году, что «каждый век утверждает, что его язык подвергается беспрецедентной угрозе. Однако в наше время язык на самом деле подвергается беспрецедентной угрозе». А может быть, дело все-таки в чем-то другом. В чем — об этом у нас еще будет случай поговорить.
* * *
Отрывок из Цицерона дан в переводе И. П. Стрельниковой, остальные цитаты — в переводе автора. При подготовке использовалась работа Guy Deutscher, The Unfolding of Language (L., 2005).
11.11.2007
Теги: история
языки
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
