|
|
Сурок по вторникам с Ханной Таупекка № 2
Сурок нешуточный: о японских пианистках и печатных машинках
| |
— Кто лучше играет: японская пианистка или печатная машинка?
— Пианистка безусловно быстрее, но печатная машинка — музыкальнее.
Анекдот |
Никогда, к стыду моему, мне не были до конца понятны смысл и суть музыкальных конкурсов как класса: не знаю, как у кого, а у меня они вызывают, в основном, желание отгородиться от происходящего — причем даже не столько на самих конкурсах, сколько вокруг них. Изредка заглядывая на форум «Классика», успеваешь составить себе такое-сякое представление и заодно заметить, что, вот парадокс, с каждым днем это самое происходящее все больше напоминает бои без правил — разговоры вокруг любого конкурса, от детского «Щелкунчика» до Чайковского, находятся, в основном, где-то за гранью добра и зла.
Нет, наше музыкальное сообщество уж чем никогда не отличалось в массе своей, так это корректностью обсуждений: куда ни глянь в местах скопления этого самого сообщества, битвы кипят такие, что и не снилось нашим мудрецам: куда там Македонскому противу двух дам, бьющихся насмерть каждая за своего любимого пианиста. Беда-то в чем: мало, очень мало верифицируемых критериев оценки исполнения, вот и идут в ход интонация, музыкальность, смысловая наполненность, из чего получаются все эти бесконечные диалоги: ах, как давеча N. сыграл проникновенно — да чурбан ваш N., не то что M. — далее везде. Чудом господним сочтешь поневоле уже хоть какое согласие, хотя и заранее жаль несчастного, против кого согласно выступит этакая армия.
Вот, например, один из пунктов, на котором редко не сойдутся противники: конкурсанты из Азии. Их штампуют на конвейере, уже со скрипками в руках и выражением на лицах, они разъезжают по конкурсам, где бестрепетно раз за разом проигрывают нотный текст, не помышляя о смысле, и собирают все награды. Их менталитет позволяет им заниматься по дюжине часов в день, но априори исключает хоть какую музыкальность. Их ничем не собьешь, у них крепкие нервы. Они машины, компьютеры, роботы, и горе тому, кто усомнится. Мы же, от рождения исполненные несказанной глубины… нет, я, конечно, утрирую: никто еще не выставлял впрямую подобной дихотомии — но не особенно и предположишь тут иную. И, ей-богу, давно разуверившись в своей впечатлительности, глянешь в очередное обсуждение, оснащенное невинным кокетством: ой, я, кажется, некорректна — и только твердить: омерзительно, как же омерзительно.
Некоторое время назад я, грешна, пыталась понять авторов подобных высказываний. К иным вещам, мне кажется, не стоит или даже нельзя приближаться, но тут враз ошеломляет не музыкальная составляющая — бог бы с ней, — а сама возможность такой постановки вопроса: как огромное количество людей может вообще говорить подобные вещи — здесь и сейчас? Рискуешь, конечно, показаться неумеренно патетичным, но все же: это происходит в среде, которая считается, в некотором роде, культурной элитой, и почти ни у кого не вызывает оторопи — как это? Как бы ни играли конкретные участники конкретного конкурса — да что там, разговоры начинаются задолго до того, как несчастные покупают билеты на самолет. Я задавала вопросы, слушала записи обсуждаемых участников — они играли по-разному, и лица у них были разные, и всё это, конечно, не приближало к разгадке.
…Вот некрасивая японская девочка на экране теребит завязанный на запястье шнурок, отвечая на вопросы журналистки, а потом играет концерт Чайковского — на что уж переслушаешь его до полной невыносимости, а не оторваться: и свежо, и ярко, и интересно. Первая премия — и из нее сделали, конечно, в сети форменное мировое зло: помянули скрипку Страдивари, и внешность, и мимику при игре — я смотрю на ее лицо, как будто испуганное и беспомощное перед ее же собственной музыкой, перед всем ликованием, которое каждый раз слышится мне в первой части концерта. Вот корейский мальчик-пианист выходит получать свою премию — камера плавно разворачивается к амфитеатру, а там вовсю ликуют, обнимаются две женщины средних лет в ярких платьях, малиновом и синем, и рядом кто-то утирает слезы. Господи, думаешь поневоле, господи, какие машины, компьютеры, роботы: моя мать надела бы строгий костюм, но так же плакала бы украдкой, неумело щелкала простеньким фотоаппаратом.
Но нет: перефразируя Жванецкого, я никогда не сыграю концерт Чайковского в Большом зале консерватории. Ничего не сыграю в розовом платье, в софитах, в Большом зале консерватории, в финале хоть какого конкурса. Может, еще и успела бы, но нет: оттого, что и ленива, и не ахти музыкальна. На одно только остается уповать: что милосердный боженька приберет меня раньше, чем впервые придет в голову всерьез назвать человека машиной.
03.07.2007
Теги: злободневное
классика
музыка
|
Ваш отзыв автору
|
