|
|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 64
Религия, культура и подмена понятий (замечание о школьном преподавании)
| |
Я категорически не могу понять, что такое русская ментальность? И какая бы то ни было другая. Не думаю, что она существует. Здесь речь идёт о желании стилизовать себя: …это вопрос эстетики и самовыражения.
А. М. Пятигорский, «Я — человек никакой культуры» (из беседы со студентами и преподавателями Тартуского университета 20.08.1992) |
Религия — это такой предмет, в разговоре о котором сложнее всего достичь ровной атмосферы слегка отстранённой доброжелательности к собеседнику и к обсуждаемой теме. Особенно в России, где терпимость в обличии иноземного слова «толерантность», как кажется, уже приобрела отчётливо ругательный оттенок.
Всплеск неконтролируемых чувств объясняется тем, что более архаическое сознание (т. е. чуждое рефлексивной дисциплине ума) воспринимает всякую беседу о религии как спор «об окончательной Истине», не больше не меньше, — именно так, с заглавной литеры! Как тут не вспомнить слезливую просьбу Белинского к одному из своих посетителей погодить с уходом, — «ведь мы же ещё не решили вопроса о бытии Бога!..»
Этим же, по-видимому, можно объяснить взрыв воинствующего безбожия в Советской России вскоре после большевицкого переворота 1917 года. Не спокойный, с академическим оттенком «атеизм» высокообразованного человека эпохи Просвещения, граничащий с деизмом, с одной стороны, и с агностицизмом — с другой. Нет, то был именно взрыв архаичных сил сознания, очень напоминавший случаи классического «беснования», как сказал бы человек религиозный.
Точно легион сокрушительных демонических сил, веками запертый в тёмных подземельях подсознания, наконец-то вырвался на свободу, стоило только древним замкам мира, доселе именовавшегося «христианской Ойкуменой», под давлением множества различных обстоятельств проржаветь и ослабить свою хватку. Гордо именовавшийся «богоносцем» оказался вдруг на поверку бесноватым, тяжело больным коллективным организмом.
А винить во всём лишь «большевиков-инородцев» — это опять же случай перекладывания на больную голову с ещё более недугующей. Русская пословица, равняющая «попа» с его «приходом», применима и в данном случае, особенно если вектор её обратить в противоположную сторону. Будь тело вполне здоровo, онo бы не явилo множества больных голов, назвавшихся «выразителями его чаяний».
Покойный дедушка мой по материнской линии рассказывал, как в бытность свою малым отроком, посещая в церковно-приходской школе уроки Закона Божия, был как-то нещадно выпорот православным батюшкой за то, что посмел усомниться в истинах христианской веры. Неудивительно, что именно этот случай намертво закрепился в мальчишеском сознании. Вероятно, именно отсюда — его позднейший атеизм. А ведь случаев таких, в пересчёте на страну, множество...
То, что происходит сейчас в Российской Федерации с педагогическим экспериментаторством, связанным с преподавании религии в школах (ОПК и прочее), не может не настораживать внимательного современника. И дело здесь даже не в педагогическом «модуле» — преподавать ли религию в виде традиционного «Закона Божия» или попытаться ввести её более хитрым путём, называемым «культурологией». Последнее можно бы было, на мой взгляд, только приветствовать, если бы реальным было достижение непредвзятости в изложении фактов истории и догматического сознания той или иной религиозной системы, а также если бы возможен был сравнительно-религиозный подход.
Последний теоретически не исключает ни возможности для педагога выразить своё личное отношение к предмету, ни для ученика — пытаться самостоятельно, с ненавязчивой помощью компетентного учителя критически осмысливать материал. Но где взять такого «компетентного», широко образованного и тонко чувствующего учителя? Вчерашние или позавчерашние бытовые атеисты, сегодняшние «строгие православные» (из тех же соображений по-обывательски стихийного социального оппортунизма) — способны ли они давать непредвзятую оценку фактам истории и «внеисторического» религиозного сознания, а в случае своей предвзятости — спокойно от неё дистанцироваться при изложении фактов и концепций? Вопросов здесь возникает больше, нежели готовых ответов...
Дело осложняется тем, что преподавание такого предмета, как религия (в любой форме — декларируемо непредвзятой культурологии или классической, конфессиональной), нередко сопряжено со спонтанным душепопечением. Говоря по-светски, с особой психологической компетентностью педагога, выходящей за рамки простой «психологии». Именно потому, что любая религия всегда в той или иной мере содержит вопрос об «Истине». И даже академическое изложение не может этой центральной темы обойти.
Так вот, может ли какой-нибудь наскоро подвергнутый «предметной перековке» учитель русского языка или истории (a в современном российском контексте это почти неминуемо будет «учительница») отвечать на существенные, жизненнo-центральные (экзистенциальные) вопросы своих подопечных, которые так или иначе будут задаваться? Отвечать из собственного опыта, а не идеологически, «как положено»... По собственному опыту несколько зная обезличивающую массовую фабрику современной школы (в моём случае на Западе), боюсь, что в этом придётся усомниться.
Давайте кратко взглянем на типические аргументы сторонников двух принципиально разных моделей. Если называть условно, это, во-первых, модель «Закона Божия», а во-вторых, «культурологическая». Все остальные мне видятся видоизменениями данных двух [заметим в скобках, что заявляемая «культурология» учебника ОПК А. Кураева мне видится гораздо более близкой к интонации Закона Божия, будучи более или менее явственно миссионерской по интенции].
Законоучитель будет, естественно, стремиться к религиозно-общинной интеграции ученика. И «козырным» его аргументом как для общения с подопечными, так и с внешними скептиками, будет всегда один и тот же — мораль и традиционные ценности. Он будет указывать на «нынешнее падение нравов» и необходимость этому противостоять, кивая в сторону Церкви как «оплота традиции». Также и в случае аргумента «ценностей» в ход пойдут данные (подлинные или надуманные) демографических исследований, статистики абортов, рождений-смертей, негативной динамики населения и прочее в том же роде.
«Культуролог» будет доказывать нужность и важность своего предмета, исходя из настоятельной необходимости знать, кто там изображён на полотнах живописцев, о чём повествует Библия, так повлиявшая на культуру христианского мира [наверное, те же аргументы можно повторить с поправкой на преподвание ислама, буддизма или иудаизма]. Впрочем, возвращение к культурообразующим корням русского народа, помимо «морального треннинга», объявляется и сторонниками ОПК. Где тут загвоздка, и есть ли она?
Оба соперничающих подхода сходятся, несмотря на разницу в аргументации, в одном. Это единое — абсолютный примат культуры. В случае культурологической модели всё понятно. Культуролог обязан говорить о культурном формообразовании и его значении. Но вот в случае конфессионального преподавания именно «религии» ситуация становится абсурдной. Зная, что именно таково положение дело с преподаванием католичества или евангелических (протестантскиx) исповеданий в германоязычной Европе, легко могу предположить, что и в России дела обстоят или могут сложиться подобным же образом.
Культура, как давно уже отмечалось, светит «отражённым светом». Религия, развиваясь в обществе в конкретных исторических условиях, порождает из своих недр многообразие культурных форм, которые нередко называются «традицией». Но давайте возьмём в качестве примера такие разные вещи, тем не менее являющиеся именно «религиями», как христианство или буддизм. На их примере видно, что и буддизм, и христианство, явившие исторически конкретные, многообразные культурные и цивилизационные формы, по сути своей — абсолютно акультурны. То есть они не «анти-культурны», а именно акультурны, будучи своей почвы чуждыми, перпендикулярными ей, хотя и «формально в них укоренёнными» (если вспомнить высказывание А. Пятигорского по сходному поводу).
И христианин, и буддист — странники на этом земле. Для евангельской веры хоть простеца, хоть учёного мужа во Христа как Спасителя, ожидающих Его «скорого пришествия» совершенно неважен ни общественный строй, ни мораль, которая, по ехидным словам Марка Твена, отовсюду «помахивает своим куцым хвостом», ни международный престиж его страны, ни сама страна со своими мимопреходящими режимами, ни эфемерные вставания с колен или иная политическая физкультута.
Также и подлинный буддист не может не видеть само бытие мира как исполненное страдания, а видение это ощущать как сознание страдания. И для него абсурдно разделение общества на классы-варны, а важен только опыт, воплощённый в «личности» и текстах его Учителя. Стремление к «спасению» и готовность идти в этом до конца, порой весьма дорого оплачивая, отличает подлино религиозного человека от обычного оппортуниста, причисляющего себя к к сонму «верующих».
Понятно, что ни нынешние Церкви оппортунистического большинства, ни организованные общины любой религии, комфортно чувствующие себя при большинстве политических режимов любого из нынешних «кесарей», не смеют допустить подобной трактовки религии от своего имени, а тем более излагать её в качестве нормативной. Истина (не в особенностях учения, но в позиции) — взрывоопасна, будучи подобной пороховой бочке с воткнутым горящим фитилём. Кажется, в нынешние времена всякую искренность в поисках подлинности принято называть к «экстремизмом» и запирать за решётку — в том или ином виде. Именно отсюда преследования в России «иннэнистов», «диомидовцев» и иных «апокалиптиков». И именно отсюда же — их трудно объяснимая жизнеспособность и — жизнестойкость.
Поиски истины, правды и своего личного пути в мире в течение краткой, эфемерной интермедии земного существования — неистребимы в человеке всяких религий и общественных устроений: вспомним древнюю библейскую метафору о Боге «живом» как «огне пожирающем»! Всё это следовало бы помнить любым одомашнивателям религии, предъявляющим мандат Кесаря на то, что по определению — исключитльно Божие.. С огнём опасно играть, но его можно осторожно изучать и описывать его свойства. И это много лучше и честнее, нежели врать, называя открытый огонь — всего лишь нарисованным на холсте очагом в каморке у папы Карло.
31.10.2010
Теги: культура
педагогика
религия
экстремизм
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
