|
|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 59
О фундаменталах и секуляризме: размышляя над «ценностями»
| |
Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, своё отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое… И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь.
А. П. Чехов, Человек в футляре |
Как только где-нибудь речь заходит об искусственных противопоставлениях, являющихся чистыми идеологическими конструкциями, страсти разгораются не на шутку. Подобных пар можно привести множество: Россия-Запад, христианство-язычество или христианство-секуляризм, духовность-материализм, религия-атеизм, и тому подобные. Теперь, кажется, принято говорить о «многополярности».
Однако если вглядеться повнимательнее, чаемую многополярность можно свести всё к тому же элементарному метафизическому дуализму. Как будто вовсе ничего не изменилось с тех давних тысячелетий, как Zarathushtra («обладатель золотого верблюда»), чей романтический образ в 19 веке воспел оберэнгадинский мыслитель, несчастный Ницше, пламенно проповедовал извечную борьбу светлого и тёмного начал, много столетий спустя подхваченную другим великим пророком по имени Манес.
Итак, идеологема многополярности является стыдливым прикрытием старого как мир дуализма, только рассыпавшегося на множество осколков. Всё та же шизофрения как-бы-мусульманской «фитны», где игроки или сливаютса в экстазе, или беспощадно воюют друг против друга.
Одно из модных в наши дни пророчеств озвучил в первой половине 20 века Освальд Шпенглер, написав свой историосифский труд «Закат Европы» (Untergang des Abendlandes). После Шпенглера идея стала, как говорят немцы, salonfähig, то есть пошла гулять по салонам. В нынешний век безответственного, в постмодернистском духе, интеллектуального трёпа, в России мне то и дело приходилось слышать о «гнилой, безбожной Европе», «конце Европы» и тому подобную интеллигентскую ругань. Про так называемый народ лучше вообще помолчим…
Одним из частых упрёков всякого рода современного сорта «евразийцев» является упрёк в секуляризации: в старой Европе религия всё больше становится частным делом иднивидуума, отодвигается на задворки, вытесняется из политической, общественной жизни, становясь уделом слегка стыдливого домашнего делания. В этом с русским евразийством (понимаю, что наименование очень условное), странным образом солидарны идеологи исламиза различных толков (салафиты).
Одни упрекают Европу в том, что она предала христианство и «традиционные ценности», веру, царя, отечество и тому подобное, вкупе с чадолюбием, вернее, с прокреативной плодовитостью популяции. Другие со своей стороны заявляют о необходимости возврата к религиозным ценностям (конечно, имея в виду прежде всего конвенциональные, консервативной направленности моральные нормы).
Для фундаменталистски мыслящих христиан (то есть думающих готовыми иделогемами: обобществлёнными продуктами чужого коллективного сознания) Церковь не мыслится иначе, как только единая организация с единой идеологией. Шаг вправо, шаг влево автоматически означает раскол или ересь (где «свой» мгновенно маркируется как чужак, «не наш»). Единственно мыслимой моделью взаимоотношения Церкви с государством являетса известная с византийских времён симфония властей. В Западной, Римской Церкви в высокое Средневековье была чем-то похожая доктрина «двух мечей», идеологически оформившая «папоцезаризм» (кажется, при Иннокентии III).
Для исламских идеологических течений, относящихса к группе Салафия (условно говоря, «фундаменталистов»; тут же приютились и у всех на слуху пребывающие ваххабиты), также немыслимо отделение религии от политики. Для них это ещё менее мыслимо, чем для христианства, которое всё-таки первые три столетия своей истории было, грубо говоря, религией рабов. Исламская же Умма с самого начала претендовала на политическое господство, за которое она непрестанно боролась словом Пророка в союзе с мечами его сподвижников.
В первые три века ни о каком «мече», а тем более «огне» в христианстве не могло быть ещё и речи: оно боролось за умы и сердца лишь силой убеждённости, внутренней харизмой. Однако юридическая реформа императора Феодосия I в. 381 году сделала своё дело: Церковь стала государственной, а иноверных начали жёстко преследовать, уже силами того же государства. В результате Церковь (Amtskirche: церковь как организация, церковная бюрократия) эволюционировала и стала тем, что мы имеем на сегодняшний день.
До сих пор положение государственного пенсионера и бизнес-партнёра не даёт церковной бюрократии покоя. На примере РПЦ прекрасно видно, к каким катастрофическим последствиям для самой же Церкви и её репутации может привести этот мезальянс с государством, называемый старинным термином «симфония властей».
Великое всегда преломляется в малом, — В. В. Розанов называл это «флюксиями», переливаниями из формы в форму. На своём примере могу сказать: моё восхищение православным христианством ещё десятилетие назад, подкреплённое тогда же отвращением к Совку и его идеологии, а также памятью о христианских мучениках и исповедниках веры (при всём моём номинальном «природном» католичестве), постепенно сменилось настороженным чувством, когда речь заходит об РПЦ. Наблюдая за тем, как Церковь перенимает весьма амбивалентные полицейско-комиссарские функции своих недавних свирепых гонителей, нельзя не ужаснуться или по крайней мере печально улыбнуться: как скоропреходяща людская память, — так же забывчива, как тело, по словам Солженицына, — «заплывчиво».
Нынешние сторонники «Церкви воинствующей» (Ecclesia militans в русско-православном исполнении) ратуют за жёсткий контроль над общественной моралью, бичуя отсутствие чётко и официально установленных «ценностей». Вспомним наделавшее много шуму судебное преследование устроителей выставки «Осторожно: религия». Очень похоже аргументируют и сторонники утверждения исламского строя — мне приходилось с ними общаться и спорить на кафедре ориенталистики Венского университета.
И здесь, и там центральным является тематизация «оскорбления религиозных чувств верующих». В обоих случаях за это предлагаются жёсткие наказания. У каждой из «религиозных обид» — своя история. В случае христианства — это «оскорбление величества» (древне-римское ещё: Crimen laesae maiestatis). В случае ислама — закреплённое в юриспруденции и законнической практике разных мазхабов наказание смертью за поношение Пророка Мухаммада.
При всей несводимости к одному знаменателю мусульманского и христианского образов Всевышнего (строгий монотеизм, с одной стороны, и тайна Триединого Бога, с другой) сторонники верховенства Шари’и или Типикона в чём-то сходны. Во-первых, в их законничестве, а во-вторых, в их резонёрском морализаторстве и склонности, в целом, к ханжеству: всё-то у них или «Господь», или «Аллах»…
Между тем, неплохо было бы помнить, — по крайней мере христианам, — Евангельское слово: «Не всякий, говорящий мне 'Господи, Господи', войдёт в Царствие Небесное». Это к слову о давным-давно позабытой раннехристианской disciplina arcana, иначе говоря, о тайнодержании святыни. Полагаю, что и начитанный хотя бы только в Добротолюбии православный со мною согласится в необходимости «духовного целомудрия»…
Другим свойством означенных «фундаменталов» является их особая склонность к упомянутому в самом начале метафизическому дуализму в зороастрийско-манихейском духе. На практике это воззрение проявляется обсессивной уверенностью в собственной всегдашней правоте (единственно мыслимой!), а также в поисках внешних врагов, будь то Антихрист, Шайтан-Иблис или иной Искуситель или враг, наподобие «жидо-масонов».
Доминирующим свойством такой духовности (технический религиоведческий термин: обозначение системы религизных воззрений и связанной с ними эмоциональной жизни), отдающей где-то болотной гнильцой, является страх. От постоянной тревожности недалёк переход к всепоглощающему чувству, сходному с психозом преследования. В плане религиозной практики он может выражаться, например, в т. н. скрупулах — чрезмерной мнительности при исповеди.
Этому явлению как распространённой духовной болезни неофитов или меланхоликов-астеников посвящается много страниц в латинских учебниках по нравственному богословию или в руководствах по такому традиционному, (нео)схоластическому предмету в латинской семинарской учебной программе, как «аскетика». В православной практике это похоже на анекдотическое: «Батюшка, благословите высморкаться». На самом деле, здесь духовное окормление или душпастырство (душепопечение) тесно смыкается с элементарной психологической помощью.
Наши условно-округлённые «фундаменталы», видящие «спасение России» в возвращению к «традиционным ценностям», тесно смыкаются в своих чаяниях с мусульманскими идеологами. Только у последних речь идёт не о спасении заходящей Европы, а о её исламизации. Покойный Папа Иоанн-Павел II много говорил и проповедовал на тему «новой евангелизации Европы». Конечно, некорректно эту сложную тему сводить к замечанию почти что за скобками. Но боюсь, что успешной евангелизации, если говорить о её массовoсти и результативности, вряд ли стоит ожидать. И где-то — слава Богу, если сказать это с точки зрения обычного человека, пуще всего желающего жить в мире.
В последние десятилетия воспламеняющийся во всём мире исламский фундаментализм заливает страны и континенты кровью и заваливает их смесью обломков домов и человеческого горелого мяса. И это, увы, не «маленькая кучка негодяев и бандитов, у которых нет религии». Религия у них есть, и они готовы «пассионарно» за неё умирать — но не одни! Однако и наше кажущееся таким добрым, всепрощающим и безобидным христианство с исторической точки зрения ещё совсем недавно заливало всю Европу кровью в бессчётных религиозных войнах.
Человек, исповедующий свой уютный, милый индивидуализм, как британский обыватель, в худшем случае убьёт или покалечит своего соседа, если тот придёт злостно нарушать его домашнюю крепость. Идеалист же, пассионарий (воспользуемся здесь не совсем чётким определеним Льва Гумилёва) — особенно если он мечтает о счастье миллионов, готов, при случае или хотя бы в мыслях, эти миллионы запросто принести в жертву ради великой идеи. Таковы все идеалисты, от российских разночинцев-нигилистов до исламских «Братьев-мусульман» (ihwaan al muslimuun) или ревностных библио-фундаменталистов.
Проект секулярной Европы, при всех его недостатках и идиотизмах, присущих заполонившей всё в Европе своими метастазами красной идеологии, как современная реинкарнация древнего Pax romana, представляет собой куда как привлекательную утопию: длящийся до бесконечности мир и разноплеменные и разнокультурные миллионы, радостно обнявшиеся под раскаты Финала 9-й симфонии Бетховена!
Однако простому смертному человеку даже и в этом проекте, несоменно обречённому, как и все утопии, на историческое поражение, жить как-то можно, иногда даже неплохо. Есть разница между тем, что ты иногда спотыкаешься и ломаешь лодыжку, и ситуацией, когда тебя беспрерывно бьют молотком по голове (аллюзия из одного интервью А. М. Пятигорского), либо танк «суверенной демократии» наматывает на свои гусеницы остатки твоего кишечника.
Первое предоставляет Европа с её «занудным» главенством человеческих прав, даже и «твари дрожащей». Второе готово обеспечить своему подданному «быдлу» любая теократия, от мусульманского халифата до Третьего Рима.
Историческое поражение проекта секулярной Европы всё того же извечного свойства, что губило империи и заставило мутировать христианскую Церковь. Слишком тонка грань цивилизованности, отделяющая легионы варварского хаоса от упорядоченного Града. И слишком могущественна чёрная дыра бюрократии, гасящая светила.
10.07.2010
Теги: ислам
общество
религия
фундаментализм
христианство
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
