Обертоны по вторникам с Борисом Лифановским № 42
Кто эта Дульская?
Состоявшееся закрытие на реконструкцию основной сцены Большого театра, среди прочего, наводит на печальные мысли о сокращении количества русских опер в репертуаре Большого. Во всяком случае, размеры Новой сцены явно не позволят таким спектаклям, как, например, «Иван Сусанин» или «Пиковая дама», пойти в традиционных, «старых», постановках. Это значит, что им либо придется дожидаться открытия основной сцены, либо они будут поставлены заново, как, скажем, «Евгений Онегин» Чайковского. В мае его собирается ставить Дмитрий Черняков.
Записки на манжетах Через некоторое время после написания, текст этой колонки превратился в подкаст, который можно скачать и послушать. Его главная ценность заключается в том, что в нем используются музыкальные иллюстрации. В довольно неплохом исполнении, между прочим. Скачать этот (и несколько других) подкастов можно со специальной страницы на сервере RussianPodcasting. Лично меня всегда поражало, что, несмотря на то, что российская музыкальная культура в полной мере осознала себя национальной музыкальной культурой лишь приблизительно к середине XIX столетия, примерно за 150 лет, прошедших с этого момента, в музыкальном отношении Россия дала миру ничуть не меньше, чем, скажем, Германия или Италия за гораздо более длительный срок.
В частности, огромное количество великих русских композиторов сформировало у нас довольно пренебрежительное отношение к собственной музыкальной истории. Я имею в виду, что за какие-то 150 лет мы успели избаловаться настолько, что просто хорошая музыка нас уже не устраивает — нам, пожалуйста, только великую. Какой-нибудь Танеев или Мясковский для нас в большинстве случаев — роль второго плана. Вот Чайковский — это да! Хотя и в адрес Чайковского часто слышатся упреки в том, что он-де не всю свою музыку одинаково хорошо написал…
В действительности сегодня мне хотелось бы рассказать вовсе не о Большом театре и его репертуарной политике, и даже не о российской музыкальной истории в целом. Мне, всего-навсего, отчего-то вспомнились два маленьких эпизода в опере Чайковского «Мазепа», которые неизменно производят на меня очень сильное впечатление и своим ощущением от которых мне бы очень хотелось поделиться.
«Мазепа», кстати, считается не самой сильной оперой Петра Ильича и, возможно, в этом есть своя правда. И все же истинная театральность музыки Чайковского неизменно поражает. Даже если, как в случае с «Мазепой», эта театральность скрещена с тем, что академик Асафьев в свое время обзывал «мейерберовщиной». Кстати, Асафьев же в свое время писал о «Мазепе», что это «ложь по видимости и правда по существу». И действительно, огромный талант музыканта и, одновременно с этим, гениальное драматургическое чутье в «Мазепе» явно доминируют над «страшной сказкой», построенной на историческом материале.
Больше всего в этой опере, конечно, потрясает финал — колыбельная сумасшедшей Марии над трупом казака Андрея. Но ещё до этого в третьем акте я каждый раз восхищаюсь двумя маленькими эпизодами.
Первый из них — это скрипичное соло. Оно начинается мелодией из дуэта Марии и Мазепы на слова «ты мне всего, всего дороже». Мелодия именно этих слов проходит в соло целиком, после чего следует серия пассажей, которые редко у кого можно услышать сыгранными хорошо. На первый взгляд они кажутся виртуозными, и многие играют их именно как нечто «их Паганини». На самом же деле ничего виртуозного в них нет. Если хотя бы приблизительно представлять себе сюжет, то станет понятно, что это соло — отраженная в звуках судьба Марии. Мазепа действительно ей «всего дороже», но того, что диктует девушке сердце, разум её принять все же не в состоянии. Мазепа стал смыслом её жизни, но реальность буквально сводит её с ума. Любовь Марии искренна и сильна, но абсолютно все основные обстоятельства её жизни оказываются против этого чувства. Но угаснуть совсем оно не может, и, в конечном итоге, единственной константой для нее остается именно эта любовь — все остальное растворяется в дымке безумия. Вот об этом, как я понимаю, и написано это соло…
А второй эпизод — момент в этой же сцене, когда Орлик уводит побежденного Мазепу от уже безумной Марии. Орлик говорит, что слышит погоню и зовет Мазепу в путь, а Мазепа сомневается, можно ли бросить Марию одну. На что Орлик продолжает уговаривать: «Идем! Спешим!»
Вот этот эпизод, на мой взгляд, написан совершенно колоссально, хотя исполняется он и не всегда удачно. Казалось бы, Орлик должен торопить Мазепу (что он, собственно, и делает). Но в музыке при этом накапливается статика. Высказывания Орлика как будто неторопливы. Лично у меня этот момент напрямую ассоциируется с приемом из кинематографа. Иногда в фильмах, когда надо продемонстрировать, что героя что-то очень сильно занимает или поражает, весь окружающий его звук уходит как бы в глубину, а внимание фокусируется или на одном звуке или образе — самом важном. Здесь, мне кажется, приблизительно то же: Орлик торопится и торопит Мазепу, но до бывшего гетмана его слова доходят как будто с опозданием и с трудом: в этот момент Мазепа поглощен только мыслями о Марии. Возможно, он вспоминает историю их отношений. А может быть, его накрыла запоздалая волна раскаяния…
Так или иначе, оцепенение быстро спадает и Мазепа все-таки уходит вслед за Орликом, оставляя Марию одну у разрушенного дома, наедине с ее любовью. Безумной любовью.
Не знаю, отчего мне сегодня вспомнился «Мазепа». Впрочем, возможно, это натолкнет кого-нибудь на мысль сходить в театр или хотя бы послушать диск. Думаю, это будет хорошим решением.
Да, и насчет заглавия. Эта фраза — тоже из дуэта Марии с Мазепой. Надо же было как-то колонку о «Мазепе» назвать…
11.10.2005
|