|
|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 54
Тайноведы-мистификаторы: примечание представителя «текстояны»
| |
Чтобы избавиться от двойника, надо переменить… занятие.
М. Кузмин |
Итак, мы снова очутились в области религий, их теории и практики. Кажется, никогда не утихнет спор «практиков» или, если угодно, самоназванных мистиков — с теоретиками или «академиками», особенно в области буддизма. Спор был бы интересен, если бы не был так сильно связан с игрой самолюбий и сильных негативных эмоций. Поднимающееся при этом чувство досады требует развёрнутых пояснений.
Некоторые буддийские «практики», видимо, плоховато знаю свою собственную теорию и считают, что застолбили за собой как за высшими существами приоритет на авторитетные высказывания, относящиeся к буддизму.
Это как если бы любой «верующий» любой религии считал бы, что у него больше прав высказываться о религиозной системе просто потому, что он там регулярно ставит свечки, или молится, или медитирует, или совершает какие-либо ежедневные ритуалы. What so ever…
При этом априорно считается, что человек «практикующий» будет всенепременно иметь истинное, безошибочное прозрение в суть дела, и скрупулёзное, дотошное изучение текстов (которое эти господа презрительно именуют «текстояной»: по аналогии с терминами из области буддизма — «махаяна», «хинаяна» и «ваджраяна», подразумевающие различные изводы религии, дословно — «колесницы») вовсе ненужно. Достаточно «практиковать» (что бы это ни обозначало конкретно). Видимо, пользоваться при этом можно имеющимися английскими переводами (обычно из рук вон плохими). Как если бы «практику» было вовсе несвойственно ошибаться. Видимо, и тут учёные ламы помогут разобраться…
Записки на манжетах Иные семинары вылупляются из полемики. Что ж поделаешь...
В последнем случае знание санскрита, а также находки считавшихся утерянными санскритских оригиналов может несколько обновить саму традицию. Не секрет, что только очень немногие учёные тибетцы знают санскрит (например, получившие образование в поcледние десятилетия в Institute of Higher Tibetan Studies в Сарнатхе, близ Бенареса). Также не секрет, что тексты эти, проливающие на религиозные традиции новый свет, открывает обычно никто иной, как эти самые академические книжники, которых мнящие себя мистиками «практики» презирают.
И если утверждение «практиков» о необходимости живого религиозного делания и устной передачи учений действительно серьёзны в том, что касается традиций тантры (особый раздел мистических буддийских или индуистских учений, требующий во многом традиционного ключа для расшифровки и малодоступный или вообще недоступный для непосвящённого), то в области буддийской экзотерики эти игры в тайноведение не имеют смысла, становясь просто смешными. Они годны лишь для того, чтобы в очередной раз раздуть своё собственное эго, возвысившись внутренне над людишками с «ригидным библейским мышлением». Увы, эти критики сами не замечают, сколь по-прокрустовски жёстки их собственнные мыслительные схемы.
Наконец, это западное преувеличенное «тайноведческое» отношение к вполне экзотерическим традициям противоречит самим этим традициям, их common sense. Однако не секрет, что неофиты всегда хотят быть «католичнее самого Папы Римского».
Можно попробовать перенести данный спор в область христианской культуры, непременной частью которой будет богословие, то есть традиция разумного осмысления истин, открывшихся в Божественном Откровении. При этом можно вспомнить известное святоотеческое высказывание о том, что «если ты молишься-то ты богослов». Иной критик-гносиомах припомнит святого Фому Аквинского на смертном одре, назвавшего перед смертью весь огромный корпус своих богословских и философских писаний — «соломой». Как бы то ни было, гносиомахия, то есть борьба с книжным знанием, свойственна любой религии, будь то христианство, ислам или буддизм. Вернее, для определённой части конкретного религиозного сообщества.
Всё это не отменяет того факта, что в христианстве были великие богословы, которых иногда именовали еретиками гносиомахи (а по-простому — невежды, ненавистники книжного знания) из их же традиции, а иные же звали этих верующих интеллектуалов — просто неверующими.
Свойственна отдельным доминантным течениям той или иной религии и борьба с особыми мнениями («ересями»), исповедуемыми другими группировками. Это борьба за внутривидовую власть. Ожесточённые же споры с «внешними» (phyi-pa по-тибетски, то есть с «небуддистами») тоже вполне в духе традиции, это вполне понятное её самоутверждение. Просто потому, что понять «верующей душе» занятия интеллектуалов, даже вполне традиционных, во все времена было непросто. Во времена схоластических традиций всегда, видимо, был этот конфликт «простецов» (sola fide -«только лишь верою [спасаешься]«) с умниками (credo ut intelligam — «верю, чтобы понимать»). И пресловутой однобокой «ригидностью мышления» было бы утверждать что-то одно за счёт другого.
Но вернёмся к нашему спору академического востоковедения с так называемыми «практиками», уверенными, что только им открыта истина в последней инстанции. Это если, конечно, скоропалительно отбросить возможность того, что и у академических востоковедов может иметься общерелигиозная интуиция, помогающая им осмысливать явления религиозной жизни, которые они вычитывают из текстов.
Видимо, некоторым «практикам» неведомо, что в области индийских или буддийских интеллектуальных традиций имеются огромное количество текстов, никак не требующих какой-либо особой религиозной «практики» или религиозной принадлежности, а всего лишь — знания тех или иных языков (санскрита, тибетского, пали…), усидчивости, некоторых умственных способностей и искреннего желания понять — наьяиков, вайшешиков, Дхармакирти и т. д., изучая ими оставленное наследие в виде конкретных текстов и их постоянных взаимных отсылок, медленно вчитываясь в трактаты, которым по тысяче — полторы-две тысячи лет.
А как быть с теми интеллектуальными, а также и религиозными традициями, которые до нас не дошли в виде «живого предания» с высокоучёными носителями-практиками, а сохранились лишь в виде случайно уцелевших трактатов или лишь в виде текстовых фрагментов, или даже одних лишь цитат? О ритуале, практиковании которых мы в лучшем случае можем судить по этим обрывочным сведениям… Вот тут-то в дело и вступает востоковед-текстолог, реконструирующий — религиозную или иную систему знаний, а также ритуалы, их традиционные истолкования, весь универсум значений той или иной религии или философской системы. Ибо иных подходов к некоторым явлениям человеческого духа глубокой древности — нет и быть не может!
И ещё одно слово напоследок. Именующие себя «практиками», если они берут на себя труд более или менее добротно изучать язык, на котором написаны тексты их религиозной традиции (санскрит, тибетский или арабский, или любой другой), почему-то без особых скрупул пользуются словарями, грамматиками или иными пособиями, которые составили до них презираемые ими представители «текстояны» — кабинетные востоковеды. Что касается самих текстов, то они в виде книг были изданы также тeми самыми востоковедными книжниками. Востоковеды прилагают немалые усилия, чтобы имеющиеся в огромном количестве рукописи (например, в книгохранилищах Индии или Непала) сохранить для потомства.
Думаю, что было бы неплохо учитывать все эти непростые аспекты проблематики соотношения «теории и практики», прежде чем напускаться с резкой критикой на востоковeдов-филологов, парадоксальным образом демонстрируя ту самую пресловутую нетерпимость, от которой якобы свободен буддизм.
07.04.2010
Теги: буддизм
востоковедение
наука
религиозная практика
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
