|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 39
И снова об экстремизме: политкорректность по-российски
|
Если Европа хочет остаться европейской, то европейцы не должны во имя мультикультурализма отказываться от европейской идентичности своего континента. Ради её сохранения они должны действовать мирно, — внешне и внутренне, — но без враждебности по отношению к исламу... Ясно, что европейцы пока к этому не готовы.
Бассам Тиби, Война цивилизаций: политика и религия между разумом и фундаментализмом (Bassam Tibi, Krieg der Zivilisationen: Politik und Religion zwischen Vernunft und Fundamentalismus) |
Просматривая в последнее время различные публикации в российских сетевых СМИ, мне бросились в глаза высказывания российского руководства (президента и премьера) об исламе в контексте нынешней политики государства. Речь идёт якобы об усилении в российском обществе настроений исламофобии со стороны немусульман, грозящей перейти в повсеместную конфронтацию, и об их недопустимости.
Записки на манжетах Воспроизведение примитивных политических лозунгов подобно деятельности Энди Уорхола с его бесконечными консервными банками или размножению вирусов. «Дёшево и сердито». Один из таких модных и лживых слоганов: «У боевиков нет религии». Поближе к памятным событиям 11-го сентября было, кажется, принято официально говорить, что «терроризм», как и любой бандитизм, «не имеет своей национальности». Вероятно, для того, чтобы не обострять отношений с исламским миром. Дескать, «бандиты» неизвестно какой национальности или этнической принадлежности, вероятно, вообще живущие не на Земле, а где-нибудь в туманности Андромеды, прилетают на нашу планету и совершают террористические акты, после чего вновь скрываются на своих флаерах за облаками.
Теперь эта странная политкорректность распространяется оценочно на весь ислам в целом, во всех его реальных проявлениях. Она, как химический индикатор, цветом своим выявляет «партийную» принадлежность говорящего, являясь тем же сильнейшим поляризатором общества, чего вроде бы желает избежать. Новый виток этой странноватой политкорректности задаётся недавней формулировкой президента (если я не ошибаюсь, цитируя по памяти), что «у бандитов (то есть боевиков) нет и не может быть религии».
Если оставить временно в стороне вполне понятное желание российского руководства действовать хотя бы символически-вербально вопреки центробежным тенденциям российского многонационального, а также мультирелигиозного общества, дано утерявшего единую, всепронизывающим страхом объединяющую идеологию коммунистической утопии в «советском» выражении, и непредвзято проанализировать сами формулировки в их содержании, то добросовестный исследователь не может не задаваться недоуменными вопросами по существу дела.
Такой же формулировкой о двух (или даже многих) концах, подливающей своего сладкого яда в ситуацию с содержательной неопределённостью словесного клише, чреватого «плавающим» безответственным сознанием, для которого главное — это сиюминутная политическая конъюнктура, является растиражированное высказывание то ли Рамзана Кадырова, то ли ещё кого из государственно-исламских авторитетов о том, что «ислам — это религия мира».
В соответствии с нынешними «антиэкстремистскими» аватарами давней печально известной 58-й статьи, обильно удобрившей почву Великой Державы кровью, костями и мясом её не совсем благонадёжных подданных во имя её «величия» (которое тем крепче, чем более эту Державу, не к ночи будь помянута, боялись все окружающие народы), подпасть действию новых политических статей можно, уже только усомнившись в сравнительно новых, здесь упомянутых лозунгах. Но любой яркий лозунг, завораживая неискушённое сознание своей кажущейся простотой и бесконечной «энди-уорхоловской» воспроизводимостью, может служить и благодарным предметом для разного рода критического исследования: исторического, филологического, философского...
Итак, попытаемся попристальнее взглянуть на агитпроповское хлёсткое словцо, гласящее, что «у бандитов нет религии». Подобная характеристика является ярким представителем описания «чужого» в терминах ему изначально чуждого «своего». «Свои» — это как «наши» в незабываемых детских играх в войнушку, то есть «советские» или «русские», противопоставленные чужакам, немцам, «фрицам».
А между тем именуемые нами «бандитами» в собственном своём восприятии — наверняка никакие не бандиты, а воины за веру, защитники религии, религиозные революционеры... Я здесь выступаю не за то, чтобы обелять страшные деяния террористов, а за то, чтобы хоть немного попытаться понять их «изнутри», то есть рассмотреть само явление во всей сложности. Ибо не будучи понятым, реальное явление, как и клишированный лозунг, будет и далее бесконтрольно воспроизводиться, подобно размножению вируса во время пандемии.
Нюанс здесь тот, что «боевики», если они только не являются примитивными наёмниками, убивающими за не менее примитивное «бабло», сражаются, жертвуя своими (а равно и чужими) жизнями ради не всегда понятной нам «идеи». И если с действительными бандитами-наёмниками всё понятно (у них действительно ни чести, но совести), то, чтобы понять «идеальный» двигатель боевиков-террористов, особенно смертников, надо как минимум понимать их идеологию. И увы, их идеологией является далеко не всегда деньги, а — религия. Зачастую это именно ислам. Можно как угодно к этому относиться, например, закрывать глаза на действительность в её многообразии и твердить, что «настоящий ислам» и «настоящие мусульмане» на такое неспособны. Но что такое «настоящее» в религии, чем оно отличается от её «извращения»? И это ведь какую религию ни возьми — ислам, христианство, буддизм...
Кто возьмётся судить, чем отличается «истинное подражание Христу» от лицемерных политических игр? Когда именно христианская Церковь отказалась от эсхатологических эгалитарных идеалов раннехристианской общины, превратившись в строгое иерархическое общество, порою пропагандирующее и насаждающее, пользуясь якой пелевинской метафорой, «солидного Господа для солидных господ»?
Может быть, когда оно было объявлено императором Константином в 313 году «religio licita» (разрешённой религией), и измученные долгими периодами гонений христиане смогли наконец перевести дух? Или чуть позже, когда в 381 году император Феодосий провозгласил христианство государственной религией, подчистую запретив «языческие» культы? Или когда, ради «спасения бессмертных душ», идеологи господствующей Церкви порешили считать «ересь» не только духовным отклонением, но и государственным преступлением, сожигая за него живые человеческие тела?
Наверное, каждый человек, наделённый не только совестливой религиозной верой, но и простым здравым смыслом, скажет, что то были «отклонения» или «искажения» христианства против евангельских идеалов. Или же — не всё так просто?.. Почему так безнадёжна, хотя и глубоко символична была обречённая на поражение борьба заволжских нестяжателей против «стяжательного осифлянства» в Русской Церкви? Ныне-то тоже всё более, да всё в лютом тоне, сквозь крепко сжатые бескровные тонкие губы, говорят о могущем за себя постоять «мускулисто-зубастом» христианстве, на страже которого — карающий аппарат государства. Тут и «православные дружины», и судебные иски против известной выставки, да мало ли ещё что...
Так может быть, именно в этом всё дело — в беззаконной связи «Невесты Христовой» с языческим псом «аппарата насилия»? Где-то очень напоминает эта парадигма взаимоотношений Церкви и государства тернистый путь избранного народа и полные предательств, исторически долгие его взаимоотношения с «живым Богом» Израилевым, как нам об этом повествует Библия...
Ещё более правомочно задать такой вопрос (касающийся «подлинной» идентичности) об исламе, где, по сравнению с христианством, религия по определению не может мыслиться раздельно от политики и правовой системы. Это же касается и высказывания об исламе как «религии мира». Не будем забывать, что можно использовать одни и те же слова, подразумевая довольно различные вещи. Как тут не упомянуть Оруэлловское «министерство любви», или современную, всё большую популярность приобретающую политику «принуждения к миру»! Так что «мир» в понимании, например, США с их чаемой всемирной экономической гегемонией, в том числе и над Европой, — и «мир» в смысле ислама, предполагающий, что неверные «кафирун», все народы Земли, образумятся наконец и примут ислам, вняв миссионерскому призыву-«даъва» и став правоверными-мусульманами, прекратив конфронтацию с исламским миром, — несколько разнящиеся понятия. Хотя и здесь, и там фигурирует одно и то же слово «мир».
Я, Боже меня упаси, далёк от того, чтобы, подобно некоторым нашим центральноевропейским политикам-популистам, считать ислам «террористической религией», а мусульман потенциальными врагами. Как и любая мировая религия, а тем более «религии Книг», ислам содержит в себе в зародыше самые разные социальные тенденции (назовём их «виртуальностями») — мирные, человеколюбивые, конструктивные, готовность к глубокому общению, но и — разрушительные и человеконенавистнические. Иначе будет совсем непонятно, откуда берутся столь по видимости непохожие явления, как святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб (как оказалось, не пользующиеся у нынешнего «строго православного» премьера и "национального лидера" большой любовью и пониманием), старец Нил Сорский, но равно — Иосиф Волоцкий, а также иной современный иерей, приторговывающий марихуаной или сигаретами...
Или, на примере ислама, такие фигуры , как святой бессребренник делийский шайх Низам аль-Аулия (ум. в 1325 г.) или — тот же покойный лидер иракской Аль-Каиды, Аз-Заркави, великолепный арабский-ритор и профессиональный убийца. А между ними — мой добрый друг Эннис, исповедующий суфизм и жарко, но неизменно доброжелательно дискутирующий со мной на всякие религиозные темы.
Боевики, будь то террористы-смертники, или исламские моджахеды (более правильно — «муджахидун», дословно: «подвижники джихада», «делатели [религиозно мотивированного] усилия») или иные для нас небезопасные персонажи, имеют свою религиозную веру и свою систему ценностей, основанную на их религии, на исламе, в русле течений фундаменталистской традиции интерпретации исламской идентичности, т. н. «салафия». Как бы эта система ценностей ни отличалась от нашей бытовой, неправомерно отрицать её существование. И если их деятельность должна с полным правом находиться в ведении «компетентных органов» (будь то в России или в Европе, или в Америке), наскольку это вообще достижимо, то наше право — над её истоками, а также над постоянным воспроизведением, точно в дурном сне — вдумчиво размышлять.
Вопрос о фундаменталистской интерпретации ислама (пути «праведных предков», ас-салаф ас-салихун) и о её конфронтации с западной, постхристинской системой ценностей и всеми основами миропорядка нынешнего «потребительского общества» — это отдельный, непростой разговор, требующий многих оговорок и уточнений. Как и любому бескомпромиссному религиозному пути (который нередко плавно перетекает в политику), ему свойственен «эстремизм», будь то на уровне вербальном, так и конкретных действий. Подобно этому, раннее монашеское движение начала 4-го века от Р. Х. тоже было своего рода «экстремистским» ответом на вызывающую тошноту своей половинчатой теплохладностью массового христианства, вскоре ставшего вообще государственной идеологией.
Не зря же любое средневековое государство предпринимает неимоверные усилия по «одомашниванию», «приручению» малоуправляемых христианских мистических движений, свирепо расправляясь с неподдающимися «дрессировке».
В наше время ещё большим «экстремистом» покажется чудак, отправляющийся не в благоустроенный монастырь «традиционной русской веры», а самочинно бегущий спасаться в горы к каким-нибудь кавказским имяславцам (один мой близкий знакомый рассказывал, как он встречался с тамошним старцем). Даже и уходящий в обычный благоустроенный монастырь многим согражданам в любом случае покажется придурковатым «экстремистом». Впрочем, любого сорта христианский инок навряд ли будет ради свой веры взрывать бомбы...
Радетели же за «чистоту ислама» это нередко делают, и вполне из «идейных» побуждений. Об искренности их намерений свидетельствует высокая цена собственной жизни, которую они платят за свою удивительную веру. Так что отказывать им в религиозной принадлежности значит поступать подобно тем христианским, — православным, к примеру, — ревнителям, которые католиков, а тем более «протестантов» и христианами-то не считают. Ну это я просто к примеру...
Готовы ли мы, словесные исповедники гуманных и столь же диффузных «общечеловеческих» ценностей, пожертвовать ради нашей религиозной веры не то чтобы жизнью, но хоть частью нашего повседневного устоявшегося уклада? Готовы ли мы хотя бы в наших фантазиях стать такими же «экстремистами», как Человек, обращающийся к нам со словами увещевания ещё более древнего пророчествующего «экстремиста»: «Люди сии чтут меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня. Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим» (Марк 7: 6-7, ср. Исаия 29: 13).
Что касается опасности «исламофобии» — что ж, это лишь одна из бед индивидуального, а тем более массового, поражённого самыми различными «фобиями» сознания, для которого хлёсткий и однозначный лозунг играет бОльшую роль, нежели истина, которая состоит не только из чёрного и белого цветов, но и полна полутонов и вообще всех возможных красок весёлого спектра жизни.
06.09.2009
Теги: ислам
общество
религия
|
Ваш отзыв автору
|
|
|