Расстояния: геометрия отношений

Во втором томе своего расследования Шпенглер неожиданно приводит длинное рассуждение в духе Экхарта — о животных, которые отличаются от растений тем, что не укоренены в мире: животные (и люди в том числе) ощущают постоянную жажду слияния, но им не дано узнать природы своего стремления.

Возможно, разница между нами не столь велика, чтобы всерьёз полагать себя отличным от кого бы то ни было. Но предположив однажды: «я — это он», человек опасается лишиться привилегии сказать о себе «я — это я». Страх расщепления личности и есть страх самосохранения в чистом виде. Божественная ирония заключается в том, что рано или поздно все мы узнаём о том, что расстояния нет. Вопрос времени. И обстоятельств.

Однажды, беседуя с приятелем, я посмотрел на него и вдруг увидел себя — его глазами. В тот момент я буквально «стал им» и увидел себя со стороны. Событие длилось всего несколько мгновений (подозреваю, больше я бы просто не выдержал) — достаточно, чтобы задуматься о природе расстояний. Это был первый ошеломительный опыт подобного рода, от последущих его отличала спонтанность, непреднамеренность: мы просто беседовали, когда это случилось. Всего лишь крайняя форма эмпатии.

Много лет спустя я познакомился по переписке с профессором Торчиновым, переводчиком и исследователем даосизма, который рассказывал о схожем опыте: сидя в своей комнате, он — в течении нескольких мгновений — успел «побывать» водителем автомобиля, который проезжал мимо его дома.

В своё время на меня произвела впечатление фраза Барта из его книги о фотографии, где он говорит о том, что на поверхности фотобумаги отражается реальное существо объекта съёмки. Ведь то, что мы видим на портрете — это мельчайшие элементы, бывшие когда-то частью физического тела того, кто позировал фотографу, при помощи нехитрого устройства «пойманные» в объектив и запечатлённые, как бы впечатанные в плоскость — навсегда.

Хотим того или нет — мы обмениваемся веществами. Ощущая запах, я фактически вбираю в себя частицы, бывшие прежде вами. Моё тело знает вас ещё до знакомства, до того как мы встретились взглядами, поздоровались, обсудили погоду, выпили на брудершафт, etc. И то, что называется внезапной (необъяснимой) симпатией или антипатией на деле вполне объяснимо и даже неизбежно. Это должно было случиться ибо произошло раньше, чем мы это осознали.

Идеальным примером такого «узнавания», внезапного и абсолютно однозначного приятия/неприятия для меня остаётся ситуация «трэмпа на скоростной трассе». Вы стоите на шоссе, где-нибудь между Тель Авивом и Иерусалимом, и вам нужно в Иерусалим. Или в Тель Авив. Поднимаете руку и ждёте пока один из тех, кто проезжает мимо на скорости 100–120 км/ч решит сбавить темп, чтобы вас подобрать.

Чтобы вы попали туда, куда вам нужно.

Он не знает вас, он едет на высокой скорости. Никакого резона останавливаться нет. Он абсолютно не заинтересован ни в вас, ни в вашем маршруте.

За те несколько мгновений, которые отпущены на принятие решения, никто не способен разглядеть человека на обочине, в лучшем случае можно с определённой погрешностью распознать пол и возраст.

И вот он всё же прерывает собственное путешествие, съезжает с трассы — только для того, чтобы вы попали туда, куда направляетесь. Ему, как правило, ничего от вас не нужно, он не испытывает чувства превосходства или желания обсудить последние известия. Он не альтруист. Не подаёт нищим, не делает взносов в «Фонд Мира». Он поступает так просто потому, что не может поступить иначе. Потому, что в ту секунду, когда он мчится по скоростному шоссе, и вы — с поднятой рукой — попадаете в его поле зрения (как царапина на киноплёнке, ещё миг — и вас не станет), в эту самую секунду он узнаёт о вас больше, чем вы сами о себе знаете. И на основании этого — прямого, непосредственного — знания делает выбор. Всегда точный. Всегда верный. Единственный.