Две истории. Начало

Об одном и том же, но — разные.

Одна история всем известна, её проходят в школе, к ней настолько привыкли, что не замечают её нелогичности и некоторой «сказочности».

Другая… Другая кочует где-то, как сейчас говорят «в фоновом режиме» из уст в уста в нескольких русских семьях, да кто нынче верит в устные предания, когда в умных книжках другое написано.

Впрочем начало у двух историй одинаковое. Садитесь поудобнее и слушайте.

К концу шестнадцатого века прежней могучей Руси больше не существовало. Осталась какая-то «Московия», малопонятное царство, с нечеткими границами, кое-и государством-то язык назвать не поворачивается.

Потому что государство — это четкая система государственного управления, армия, законы… Все это в царстве Московии то ли было, то ли нет. Московиты и сами того не знали. Лествичная система управления, описанная в прошлой колонке «Федор, сын Ивана» была очень неплоха для системы взаимосвязанных, но независимых княжеств. А для большого единого государства не годилась.

Сейчас историки гадают, какой была государственная система доромановской Руси.

А её и не было вовсе!

Государственной структуры, как таковой, не существовало, не было постоянных государственных органов, бюрократии, вместо этого были князья-бояре. Когда возникала какая-то государственная потребность: созвать войско, установить дипломатические отношения, собрать налог или покорить новые земли, какому-нибудь боярину, сидящему на соответствующей ступеньке родовой лествицы, отдавался приказ. И боярин начинал выполнять поручение, набирал людей, как сейчас бы сказали, формировал бы свой бюрократический аппарат, выстраивал какую-никакую структуру управления, выстраивал её по собственному разумению, и в итоге возникало какое-никакое «учреждение», которое так и называлось «приказ боярина такого-то». Приказ не был постоянным учреждением, менялся боярин, отпадала государственная надобность, приказ прекращал существование.

Преемственности не было никакой. Общих принципов работы или бюрократических правил — тоже. «Сотрудники» приказа одного боярина не могли использовать свой опыт у другого, слишком все отличалось. Опыт не накапливался, на ошибках не учились, и каждый раз соответствующая структура-приказ строилась с нуля. Вот из таких учреждений-приказов и состояла государственная машина.

Все эти части машины взаимодействовали между собой по собственному разумению и вразброд. И даже при блестящей работе отдельных «приказов», общей работы не было вовсе никакой. Гениальные полководцы во главе хорошо обученной ими и хорошо вооружённой армии, одерживали блестящие победы, и захватывали неприступные крепости. А войны проигрывались. Захватывались сопредельные территории, а границы не расширялись, потому что не только захваченное не удерживалось, но и свое собственное терялось. Придумывались удачные налоговые схемы, но подати собирались не как задумывалось, а как придется. Единственное, что удерживало Русь от окончательного распада — это православная религия. Грызясь между собой по любому поводу, приказы, княжества, вотчины всегда выступали единым фронтом против любой угрозы православию. А в те времена любая внешняя угроза в силу специфического окружения и была именно угрозой православию.

Иногда правда какие-то боярские семьи прибирали к рукам то или иное направление госдеятельности, и приказ передавался от отца к сыну, от дяди к племяннику. И мог даже просуществовать не пять-шесть лет, как обычно, а несколько поколений. И вот тогда дело шло на лад и как-то само собой название приказа переставало ассоциироваться с боярской фамилией и отображало направление его деятельности: Челобитный приказ, Посольский приказ…

Но это было исключение, а не правило. К началу правления царя Федора Иоановича таких постоянных приказов было всего несколько штук и они погоды не делали.

Но и отказаться мешающей от лествичной системы тоже не было никакой возможности. Высшее боярство крепко держалось за свои места на лестнице, и сломить его не было нельзя даже путем массовой резни и поголовной опричнины. К любой освобождённой ступеньке стояла очередь готовых рискнуть.

Революцию можно было провести только снизу, что Федор Иоанович и проделал. Решение его было гениальным — не трогать высшие лестничные места, но уничтожить нижние. Боярин, сидящий в трех-четырех ступенях от вершины держался за свою ступеньку намертво. А боярину, сидящему внизу, фактически было без разницы где сидеть, на сто второй или сто пятой ступеньке — и там и там шансов не было. Предложи ему нечто реальное, вместо призрачных ступенек — пойдет не задумываясь.

Федор Иоанович уничтожил местнические книги. Не отменяя при этом самой лествичной системы. Высшее боярство осталось сидеть, где сидело — чтобы разобраться в отношениях нескольких верхних ступеней никаких книг не требовалось, места и так наперечет. И по прежнему каждый боярин получал приказы от государя. А вот нижнее боярство де-факто осталось без ступенек. Но ему тут же были предложены другие ступени, во вновь создаваемой госмашине, которые занимались не по месту в роду, а по грамотности, старанию, умению и желанию работать. На Руси появился новый класс — дворянство.

Довести до конца начатое Федор Иоанович не успел. Хлипкое здоровье помешало. Но свежий ветер надежды уже загулял в умах тысяч мелких дворянчиков и сыграл свою роковую роль в следующие десятилетия.

Когда стало ясно, что по смерти Федора Иоановича русский престол останется без прямых наследников, началась подспудная борьба.

Претендентов было трое.

Князь Василий Иоанович Шуйский, талантливый полководец и администратор, но слишком уж прямолинейный и бесхитростный царедворец, обосновывал свое право на престол просто, по лествичному — он был одним из первых по старшинсту в роду Рюриковичей.

А вот насчёт двух других претендентов — сплошные непонятки.

Вот тут-то и начинается разделение нашей истории на две параллели.

В одной из этой параллелей, которая общеизвестна, второй претендент, Федор Романов считал, что имеет права на престол, потому, что некогда его тетка была первой женой царя Ивана Грозного. А Карамзин считал, что Федор Романов претендовал на престол потому, что народ его очень любил.

Он вообще был оригиналом этот Федор Никитич Романов. Настоящая фамилия его отца была Захарьин, и деда тоже Захарьин, прадед вообще неизвестен, а сам он стал почему-то зваться Романовым, по имени деда, притом что отец ни Романом ни Романовым не был.

Третий претендент, нерюрикович Борис Годунов, обосновывал свои права на престол весьма экзотически, и по русским и по европейским меркам — тем, что жена Федора Иоановича была его сестрой.

В другой параллели имена претендентов те же, но вот права на престол они предъявляли по совсем другим причинам.

Второй претендент, Федор Романов, внук старца Романа (в миру князя Ивана Телепнева), прямой потомок царя Ивана и Василисы, правнук царя Дмитрия Иоановича обосновывал свои права просто, это был его отчий престол.

Третий претендент, Борис Годунов, обосновывал свои права… Впрочем, прежде чем ответить на этот вопрос, попробуйте прикинуть навскидку, как могла бы звучать в русском произношении фамилия принцессы Гиты Уессекской, дочери короля Гарольда Годуина…

02.10.2008

Теги: Борис Годунов Василий Шуйский история России Федор Иоанович Федор Романов