|
|
Перемены истории с Виктором Сонькиным № 27
Об удачной коммерческой сделке, горсти песка, бутылке как месте обитания и самом древнем городе в Италии
| |
Кто Ты — кого из древних лет
Сивиллы, маги и пророки
Приход предвозвестили в свет;
Полк горних сил сквозь блеск далекий
Дивился с трепетом кому,
Что Бога и Царя Небесна,
Бессмертна суща, бестелесна
Сходяща видят смерти в тму?
Г. Р. Державин, Христос (1814) |
Если бы кто-нибудь решил объявить конкурс на самое великое (и самое величественное) произведение искусства всех времен и народов — такие конкурсы, при всей их нелепости, проводятся постоянно, взять хоть «Новые семь чудес света» — то потолок Сикстинской капеллы вошел бы в любой короткий список. Изогнувшись на неудобных подвесных лесах собственной конструкции, Микеланджело расписывал влажную, горячую штукатурку, часто — без предварительных набросков. К этому времени лучшие художники Италии уже украсили стены капеллы сценами из жизни Христа и Моисея. Папа Юлий II, заказавший Микеланджело роспись потолка, хотел от него всего лишь изображений двенадцати апостолов. Но художник подошел к задаче гораздо более масштабно. В результате Сикстинская капелла превратилась в монументальную иллюстрацию к единству Ветхого и Нового заветов и вместила всю историю мира от начала времен (сотворение Адама в центре потолка, образ, который по известности и количеству подражаний и пародий может поспорить разве что с Джокондой) до их конца (фреска «Страшный суд» на алтарной стене капеллы, созданная Микеланджело через тридцать лет после работы над потолком).
На двенадцати парусах свода, окружающих историю Ноя и сцены сотворения мира и человека, художник изобразил тех, кто в древние времена предсказывал пришествие Христа: семь ветхозаветных пророков и пять языческих сивилл.
Обычно считается, что в античной традиции мир был постоянен и неизменен: сельскохозяйственные циклы и смена времен года поддерживали вечный круговорот, идея прогресса и вообще любого поступательного движения римлянам, а тем более грекам, была чужда, а знаменитая «стрела времени» — линейное поступательное движение от сотворения мира до Судного дня — это концепция иудео-христианской эсхатологии. Это правда, но не вся правда. Сюжеты о начале и конце времен не были чужды греческим мифам, и ярче всего они проявлялись в историях про оракулы и сивилл. Недаром знаменитый латинский гимн XIII века Dies Irae («День гнева»), посвященный Страшному суду, в первой же строфе напоминает и об иудейских, о языческих пророчествах: Teste David cum Sibylla («рек Давид, рекла Сивилла»).
(В кинотрилогии «Матрица» есть персонаж, который в оригинале называется «Оракул», а в русском переводе — «Пифия». В этом случае переводчики неожиданно оказались разумнее оригинала. Оракул — это не человек, а само пророчество; фраза «оракул возвестил герою то-то и то-то» означает, что герой услышал некоторые слова, но не указывает, от кого. В качестве варианта перевода было выбрано название жрицы храма Аполлона в греческих Дельфах, самого известного пророческого центра древности. «Сивилла» было бы еще лучше, за счет меньшей определенности.)
Сивилла — греческое слово; оно означает «пророчица». Этот культ был невероятно древний, скорее всего — доиндоевропейский. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что он концентрировался вокруг женщин. К тому времени, как европейская древность обрела слышный нам голос, жизнь уже была устойчиво патриархальна, и лишь остатки самых древних хтонических обрядов напоминали о тех временах, когда кровожадные всадники еще не обрушились на Европу из своих степей, и мирные исконные европейцы почитали своих богинь в материнском обличье. (Это лишь одна из гипотез о доиндоевропейских временах; за давностью лет и отсутствием письменных свидетельств она остается гипотезой.) Жрицами таких древнейших культов были девы-весталки в Риме и сивиллы-пророчицы по всему Средиземноморью. Дельфийская сивилла жила в Дельфах на склоне Парнаса, но не была организационно связана с деятельностью храма Аполлона и его обслуживающим персоналом — иными словами, ее не следует отождествлять с жрицами-пифиями. Эритрейская сивилла пророчествовала в ионийском городке рядом с нынешней турецкой деревней Илдыры, на берегу Чесменской бухты, где в июле 1770 г. российский флот нанес серьезное поражение туркам. Самосская сивилла, по легенде, предсказала рождение Иисуса в хлеву. Ливийская сивилла жила в египетском оазисе, который сейчас называется Сива, при храме Зевса-Аммона; она подтвердила божественное происхождение Александра Македонского и объявила его законным египетским фараоном. Назвать точное число сивилл невозможно — как и положено полусказочным персонажам, они двоятся и путаются между собой. Согласно всем античным источникам, их объединяющие черты — долголетие, отрешенность от всего земного и таинственная зашифрованность пророчеств.
Сивилла, которую больше прочих почитали римляне, обитала на берегу Неаполитанского залива. Первые зерна цивилизации на итальянской почве проросли именно здесь (если понимать цивилизацию в традиционном смысле, как начала государственного устройства и умение читать и писать): на острове Питекузы (ныне — Искья) поселенцы с греческого острова Эвбеи основали в VIII в. до н.э. форпост для торговли с местными италийскими племенами. Когда колония стала разрастаться, были основаны Кумы — возможно, первый греческий город в материковой Италии.
Про Кумскую сивиллу римляне рассказывали три истории. Самая древняя из них была такая. Однажды к римскому царю Тарквинию (Тарквиниев было два: отец, Тарквиний Древний, и сын, Тарквиний Гордый; легенда умалчивает, о каком из них речь, но разумнее предположить, что о первом) пришла неизвестная женщина и предложила на продажу девять пророческих книг. Царь поинтересовался, почем товар; женщина назвала невообразимую цену, и царь высмеял ее как сумасшедшую. Женщина пожала плечами, развернулась и ушла. Вскоре она пришла снова, сказала, что сожгла три книги из девяти, и предложила оставшиеся шесть книг по той же цене. Тарквиний подумал «Ну точно ненормальная» и снова ее выгнал. Когда упорная коммивояжерша явилась снова, уже с тремя книгами, что-то заставило царя задуматься. Его советники, взглянув на книги, пришли в неописуемое возбуждение: «Это же пророчества, — сказали они, — в которых записаны грядущие судьбы римского народа! Покупай, сколько бы она ни просила! А где остальное?» Смущенный Тарквиний купил три книги по первоначальной заоблачной цене, а сивиллу (ведь это была она) с тех пор никто не видел среди людей.
Как и все римские легенды, относящиеся к царским временам, история про сивиллины книги находится на грани между преданием и сказкой. Но книги существовали на самом деле и хранились в святилище Юпитера Капитолийского под надзором специальной жреческой коллегии из пятнадцати человек. К ним обращались, когда над государством сгущались тучи, и обычно получали ответ достаточно туманный, чтобы на некоторое время отвлечься на его интерпретацию. Рекомендации сивиллиных книг порой бывали весьма брутальны: когда римляне обратились к святыне после катастрофического поражения при Каннах, они вычитали там наказ заживо похоронить на Форуме двух галлов и двух греков, что и было сделано. В 83 г. до н.э. храм Юпитера сгорел дотла, вместе с пророчествами, и когда бурная эра гражданских войн подошла к концу, Август приказал реконструировать сивиллины книги по материалам цитат, копий, воспоминаний и прочим источникам; эти копии с тех пор хранились в храме Аполлона на Палатине.
Вторая история про Кумскую сивиллу сформировалась позже, но времена описывает еще более древние. Она описана в шестой книге вергилиевской «Энеиды». Прибыв после долгих и трудных скитаний на обетованную италийскую землю, троянский князь Эней обращается к Кумской сивилле: ему позарез нужно спуститься в царство мертвых, повидать покойного отца и товарищей; говорят, что врата ада находятся рядом, возле Авернского озера — не может ли она подсказать ему дорогу? Сивилла отвечает: легок спуск в Аверн, врата подземного царства открыты днем и ночью, попасть туда — как нечего делать, но вот пройти по своим следам обратно, вновь выйти на воздух — это таки да, тяжкий труд. Она объясняет, что для такого путешествия Эней должен сорвать волшебную золотую ветвь со священного дуба Прозерпины, и если ему суждено пройти этот путь, то она сама упадет ему в руку, а если нет — то ветвь не отломится, как он ни старайся. Эней идет в рощу, находит золотую ветвь и срывает ее — но срывает с усилием; о том, что именно хотел сказать Вергилий этой деталью, филологи спорят по сей день.
Сивилла сопровождает Энея в путешествии по подземному царству, где герой встречает погибших соратников, царицу Дидону, умершую от любви к нему, перед которой он пытается оправдаться — «против воли, царица, я твой берег покинул» — но она не удостаивает его ответом; и, наконец, отца Анхиза, который рассказывает ему и всем читателям поэмы о грядущих судьбах римского народа — тоже своего рода сивиллины пророчества (по счастью, Вергилий и его читатели уже знали все, что произойдет со времен Энея до их дней). Это сошествие в ад было одной из двух причин, по которой Данте в «Божественной комедии» выбрал именно Вергилия на ту роль проводника, которую для Энея выполняла сивилла.
Мы сказали — одной из двух; вторая причина заключалась в том, что в христианской традиции Вергилий почитался особо — как «добродетельный язычник», предсказавший рождение Христа. Эта его репутация тоже была связана с сивиллиными пророчествами. В четвертой эклоге «Буколик», своего первого большого произведения, Вергилий описал рождение божественного младенца: «Вот наступает последний век кумских прорицаний, заново рождается порядок веков; вот возвращается дева, возвращается царствование Сатурна, вот новое племя людей спускается с высоких небес; о чистая богиня [деторождения] Луцина, прими новорожденного: при нем закончится железный век, золотой народ возвысится над всем миром — это ведь твой царь-Аполлон. Такой славный век, Поллион, настанет в твое консульство, и начнется могучая череда будущих месяцев». За этим зачином следует описание умиротворения природы и людей, и, наконец, все мироздание сливается в едином ликовании. «И только в последних строках эклоги, — пишет М. Л. Гаспаров, — когда поэт переводит взгляд от дальнего будущего снова к ближнему, вдруг возникают неожиданные слова: „Мальчик, начни в улыбке узнавать свою мать! долгою мукою были ей десять твоих месяцев. Мальчик, начни! ведь кого обошли улыбкою мать и отец, того ни бог не допустит к трапезе, ни богиня к ложу“. Не плотская любовь, а материнская — вот для Вергилия символ его золотого века».
Вот этот загадочный текст и стал причиной особого уважения к Вергилию — а через него — к античным пророчествам — в христианской традиции; без четвертой эклоги не было бы изображений сивилл на потолке Сикстинской капеллы. Но, скорее всего, повод для написания этого стихотворения был более приземленным. В 40 г. до н.э. наследники Юлия Цезаря, молодой Октавиан и более опытный Марк Антоний, вновь оказались на пороге гражданской войны, но благодаря посредничеству консула Азиния Поллиона, поэта и друга Вергилия (это он упоминается в двенадцатой строке), помирились и даже связали перемирие семейными узами: Антоний взял в жены старшую сестру Октавиана, Октавию; Октавиан женился на Скрибонии, племяннице Секста Помпея — от обоих браков ожидалось мужское потомство, которое поведет римский народ в светлое будущее. Этим надеждам не суждено было сбыться: не прошло и десяти лет, как Октавиан со всеми силами Запада и Антоний со всеми силами Востока снова стояли, ощетинившись оружием, друг против друга. Но в 40 году хотелось верить в мирный исход.
В четырнадцатой книге своей поэмы «Метаморфозы» младший современник Вергилия Овидий тоже описывает встречу Энея с Кумской сивиллой. Очень коротко пересказав содержание шестой книги «Энеиды», он передает затем разговор, которого у Вергилия нет. Эней предлагает сивилле почтить ее жертвами и фимиамом, как богиню, но та отвечает, что она не богиня, а старая дура: когда-то бог Аполлон, желая ею овладеть, пообещал исполнить любое ее желание; сивилла попросила столько лет жизни, сколько песчинок поместилось у нее в горсти, но в близости богу отказала. Тот исполнил ее желание, но вечной молодости впридачу не дал — и сивилла, уже теперь дряхлая, предвидит, что за оставшиеся ей триста лет она сморщится окончательно, а потом от нее останется только голос.
Из этой мрачной истории выросло еще одно упоминание Кумской сивиллы в римской литературе, уже совсем сюрреалистическое. В так называемом романе «Сатирикон», который сохранился в отрывках, один из героев, вульгарный и страшно богатый вольноотпущенник Тримальхион, типичный «новый римский», посреди устроенного им званого ужина вдруг ни с того ни с сего говорит буквально следующее:
Nam Sibyllam quidem Cumis ego ipse oculis meis vidi in ampulla pendere,
et cum illi pueri dicerent: «Σίβυλλα, τί θέλεις;» respondebat illa: «ἀποθανειν θέλω».
(«Да я эту сивиллу Кумскую своими глазами видел, она еще в бутылке висела; и когда ребята ей сказали «Сивилла, ты чего хочешь?», она ответила: «Помереть хочу».)
Это загадочное «в бутылке», видимо, связано с предыдущей историей о проклятии Аполлона и постепенном исчезновении физического тела сивиллы. Слова Тримальхиона обрели вторую жизнь в западной культуре нового времени; английский поэт-прерафаэлит Данте Габриэль Росетти пересказал их в афористичном стихотворении (Said the boys, "What wouldst thou, Sibyl?" / She answered, "I would die";), а Т.С. Элиот поставил их эпиграфом к своей знаменитой поэме «Бесплодная земля».
Нынешние Кумы (Кума) — это небольшой «археологический парк» на холме, обращенном в сторону Тирренского моря. Трудно представить, что когда-то здесь был цветущий город, державший в подчинении всю округу, сражавшийся с этрусскими и луканскими соседями — город настолько мощный, что именно сюда к тирану Аристодему сбежал из Рима последний царь Тарквиний Гордый. Среди сохранившихся развалин — римская крипта, крепостные стены, почти полностью разрушенные в 1207 году, когда неаполитанско-сицилийские войска уничтожили Кумы как бандитское гнездо; развалины так называемого «храма Аполлона», чуть лучше сохранившиеся развалины так называемого «храма Юпитера», превращенного в первые века нашей эры в раннехристианскую базилику. От этого памятника остались обломки стен, на которых хорошо видная древняя кладка, так называемый opus reticulatum, и круговая структура древнего баптистерия, крестильного бассейна. На форуме — остатки довольно больших бань римского времени, рядом когда-то стоял еще один храм.
Но все это не стоило бы упоминания, если бы не пещера Сивиллы. Обнаружил ее в 1932 году археолог Амедео Маюри. Для этого потребовалось снести пиццерию, закрывавшую доступ в длинный коридор, прорубленный в мягком вулканическом туфе. Коридор в поперечном сечении имеет форму усеченной пирамиды, а по бокам наружу прорублены дополнительные отверстия, из которых льется дневной свет, и причудливая игра теней создает необычный магический эффект. В конце коридора — небольшое расширение, где, возможно, находился алтарь и сама сивилла.
Как всегда, атрибуция этого археологического открытия сразу была оспорена; многие до сих пор считают, что Кумская сивилла — сказочный персонаж, а ее пещера — это какой-то лаз оборонного назначения. Тем не менее описание в «Энеиде» удивительно похоже на это место. Ничто не мешает представить себе, как герой вместе с сивиллой отправился из этой пещеры к Авернскому озеру и нашел там вход в подземное царство. Вся окрестная область носит следы бурной вулканической деятельности; около Авернского озера находятся сернистые источники, а само название его, по легенде, происходит от греческого аорнис — «бесптичье» — потому что птицы якобы погибали, пролетая над ядовитыми испарениями озера.
Подъезжают к Кумам и покидают их по-прежнему по древней римской дороге (Домициановой, которая отходит от Аппиевой), на которой до сих пор стоит арка времен императоров Флавиев, так называемая «Феличе Векьо», т.е. «счастливая старая». Говорят, что если кто, пройдя под этой аркой, поцелует своего возлюбленного (или свою возлюбленную), тот будет счастлив до конца жизни.
10.08.2008
Теги: Вергилий
история
Италия
Кампания
Кумы
Рим
сивилла
Христос
Эней
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
