|
|
Сурок по вторникам с Ханной Таупекка № 15
Сурок филармонический: о пропастях и их преодолении
| |
Но по вечерам был свободен, предоставлен самому себе и изображал любовь к музыке всеми доступными мне средствами.
Ираклий Андроников, Первый раз на эстраде |
С этими всенародными праздниками, я вам скажу, сущая беда: размах, с которым русский народ отмечает с декабря по март всё, что не успевает увернуться, достоин был бы лучшего применения, когда б не обстоятельства времени и места — вот и приходится не расположенным к душевному единению отщепенцам передвигаться по просторам столицы жалкими перебежками под гром петард и звон бутылок. Добровольно же отправиться в центр города в праздничный день — та еще авантюра, и нужен поистине недюжинный повод, чтобы на такой поход отважиться: мифический Мальбрук может пойти и поплакать в уголке. Поэтому, засобиравшись к вечеру 14 февраля на концерт, я долго размышляла, настолько ли я люблю Московскую филармонию в целом и организатора этой затеи в частности. Но анонсы были многообещающи, любопытство сгубило уже немалое количество кошек, а в программе значился Равель — словом, участь моя была решена, и, пробираясь между склеившихся от осознания повода парочек, я добралась таки до новенького Камерного зала.
…Как учит нас энциклопедия, камерная музыка — это «в первоначальном значении музыка, предназначенная для исполнения в относительно небольших (преимущественно домашних) помещениях, в отличие от музыки, предназначенной для исполнения в церкви, театре или большом концертном зале». Та же энциклопедия, впрочем, добавляет, что «постоянное исполнение камерной музыки в публичных концертах изменило значение термина» — действительно, играющий в БЗК квартет им. Бородина уже не назовешь, положим, особенно «домашним» вариантом. Но всякий раз от удачного камерного концерта остается у меня впечатление какой-то неофициальной, «самодельной» игры и очень личного взаимодействия между музыкантами, будто делаешься свидетелем живого разговора, где равно уместны и мимолетное откровение, и дружеская шутка. Покоряешься в который раз извечной иллюзии близости, и кажется, что не только ты, но и все вокруг испытывают что-то подобное — только потом, после концерта уже, встряхнешься, возвращаясь к привычной системе координат.
И, конечно, именно для камерного концерта не мог не подойти этот формат: музыка пополам с разговорами — вопросами, репликами слушателя, рассказами музыкантов. Так удивительно все совпало — исполнители, репетуар, крохотный зальчик в пять рядов кресел: милые барышни сыграли юношеский фортепианный квартет Сен-Санса, а после рассказывали об истории жанра с трогательной серьезностью, но тут же, разрумянившись, шутили, блестели глазами. Пианист из дуэта мягким тенором, чуть сбиваясь, читал эпиграфы к «Матушке-Гусыне», и потом девочка на первом ряду, почти сказочная сама, в локонах, бантах и бархатном платьице, дергала за рукав бабушку: птичка! птичка! — услышав обещанную птичку в «Волшебном лесу». Царственным голосом комментировал беседу с балкона профессор Бондурянский, и снова смеялись рассказам пианистов: «Прихожу я как-то в библиотеку, прошу „Половецкие пляски“ в переложении для фортепиано в четыре руки, а мне говорят: нету. И я подумал: ну как же так?..».
В анонсе тот самый организатор, превратившийся на концерте в ведущего, писал некоторое время назад о необходимости общения музыканта со слушателем — в самом деле, академическим музыкантам в этом смысле везет чуть меньше, чем героям иных направлений. Между тем, посетитель филармонических концертов — вопреки распространенному заблуждению — ничуть не менее живой человек, чем любитель фолка или рока: так же точно привыкаешь отслеживать какие-то имена, относишься к любимым исполнителям с какой-то долей собственничества, с тем ревнивым вниманием и интересом, которые вполне естественны, в общем, по отношению к людям, заставляющим тебя переживать глубокие и яркие чувства, что-то понимать в себе самом. Для этого не обязательны, конечно, слова, но они не оказались и лишними.
И даже более того. Мне начинает казаться иногда, что эпоха звукозаписи основательно подпортила слушателя: сознание того, что практически любое сочинение доступно в любой момент в неплохом качестве, рождает ту легкость отношения к живым концертам, к исполнительству, которой не должно быть. Мы едва ли сможем сейчас понять тех, кто слушал когда-то нечастые концерты заезжих музыкантов, выписывал ноты бог весть откуда, ошибаясь и путаясь, разучивал с друзьями-любителями ту самую камерную музыку, которая почти перестала быть камерной от слова camera — комната. У нас, нынешних, есть невероятное количество музыки: есть с чем сравнивать, о чем судить — но не оттого ли мы скоры в суде и мимолетно-беспощадны, огражденные от человеческого узнавания и понимания пространством между сценой и креслами. Я не раз встречала осанистых дам, концертных завсегдатайш, цедящих через губу свои снисходительные реплики о происходящем на сцене, они оказались, конечно, на концертах из этой серии и были неизменно брюзгливы, но мне все-таки верится тайком, что это может сработать — мало ли вдруг, каких не бывает чудес на свете.
Я пойду, конечно, на следующие концерты, позову друзей — это был один из лучших вечеров за довольно долгий период времени, и знакомая, любимая музыка не вызывала давно такого живого отклика. Я пойду наверняка и на сторонние выступления участников давешней программы — Московская филармония, таким образом, достигла минимум одной из поставленных целей, и я надеюсь, что такой формат концертов приживется. И может быть — может быть — что-то все-таки сдвинется с мертвой точки в восприятии музыканта залом и зала музыкантом: это должно ведь основательно обогатить обе стороны, а кто же не любит, когда его обогащают почем зря.
19.02.2008
Теги: классика
музыка
раздумья
|
Ваш отзыв автору
|
