Нечаянный шедевр

Надо отдать должное руководству этого бизнеса, таких «бракоделов» быстро замечают и пытаются поставить их случайный продукт на поток. Только вот ничего стоящего из этого обычно не выходит. Вроде и компоненты те же самые, и исполнитель тот же, и денег дали несравнимо больше, «а включаешь — не работает!» как говаривал один некогда популярный в некогда великой стране мастер разговорного жанра. 

Впору предположить, что, как и при производстве других товаров широкого потребления в рамках «рыночной экономики», при создании кино качество конечной продукции становится элементом необязательным и даже влекущим за собой убытки. Ведь главное — это заставить покупателя выложить деньги, а делает он это ДО ПОЛУЧЕНИЯ ТОВАРА НА РУКИ. То есть в этом процессе наличие громкого бренда и мощной рекламной кампании значительно важнее, чем наличие высококлассного продукта. Ведь работа над ним и в смету может не уложиться и по срокам затянуться, а так можно и своих расходов не окупить.

И, после «Матрицы» зритель получает «М-2» «М-3» и так до бесконечности, после «Бешеных псов» и «Криминального чтива» — многократные попытки биллоцида, после «Плохого, Хорошего, Злого» — сотни фильмов того же стиля, с теми же актерами и даже того же режиссера, названия которых уже никто не помнит.

Надо было задуматься над этим ещё в то время, когда в новом русском кино оказались не востребованы лучшие актеры и режиссеры, оставшиеся нам в наследство от кино советского. А те, кому вдруг удавалось «урвать бюджет», найдя желающего заняться меценатством или просто отмыть денежки спонсора, выдавали «на-гора» какую-то натужно-болезненную несуразицу, всякие «Дерибасовские-Брайтон-Бич» и разного рода «Старых кляч». 

Но тогда можно было сослаться на бедность и общий упадок в стране, на то, что прокатчик наше кино не берет, а зритель на него не хочет идти, а потому денег нет и снимают абы что и абы как, чтобы хоть на хлеб заработать. Где-то впереди, у самого горизонта на общем фоне оптимистичных картин, которые рисовались в расплавленном перестроечной пропагандой мозгу, струился мираж нового российского кино.

Конечно, было уже понятно, что от многих сильных черт кино советского придется отказаться. Что не будет у нас фильмов, в которых все роли, включая эпизодические, играют звезды. Раз уж решили жить на западный манер, то надо принимать правила игры, при которых звезды стоят дорого.

А значит, артисты с громкими именами не станут сеять разумное доброе вечное при окладе пятнадцать целковых за съемочный день, ведь, как, и положено звездам, они должны жить в шикарных виллах, носить одежду и бриллианты от лучших дизайнеров, потреблять в неограниченных количествах наркотики и деликатесы и вообще ни в чем себе не отказывать. У них от этого творческие способности лучше проявляются. Но казалось, одна-две звезды на фильм тоже неплохо, а уж за то, чтобы наши народные любимцы жили не хуже западных, мы не прочь были и пострадать.

Также было ясно, что грандиозные декорации, массовые батальные сцены и прочая роскошь если не совсем исчезнут, то станут большой редкостью. Никакой киностудии, живущей по законам рынка, не потянуть на своем балансе сотни настоящих танков, конные полки и аренду мотострелковых дивизий на весь съемочный период. Это могла себе позволить только советская система кинопроизводства, которая если какими-то соображениями и руководствовалась в процессе своей деятельности, то уж точно не мелочными проблемами дебета-кредита.

И если вдруг фильм получался слишком дорогим, то, держа в руках крантик, допускающий в наши кинотеатры продукцию зарубежных конкурентов, всегда можно было выровнять спрос и предложение и покрыть из одной статьи расходы другой. Да и что значили одномоментные затраты и доходы от проката, если система получала на руки шедевр, который можно было прогонять через кинотеатры всех уровней и оба телеканала сотни раз. Прогрессивно-мыслящие либералы на Западе только сейчас начали спорить о том, что авторские права должны быть ограничены во времени, а для Минкульта СССР такой проблемы не существовало изначально.

Но бог с ними с масштабными проектами, мы и без них могли перетерпеть и даже платить за билет в кино не по 10–15 копеек, а суммы, сопоставимые со стоимостью бутылки хорошей водки — раз уж персонаж из программного «Человека с бульвара Капуцинов» поставил эти два удовольствия в один ряд, да и большевики в свое время планировали доходами от кинопроката замещать в бюджете доходы от водки.

Но была надежда, что, освободившись от так угнетавшего их пресса цензуры и получив за свой труд вознаграждение «по мировым ценам», наши деятели культуры не подведут, и покажут народу нечто такое, по сравнению с чем поблекнут все достижения советского кинематографа, и мы скажем: «Только ради того, чтобы смотреть такие фильмы, стоило ломать Госкино, государственный кинопрокат и вообще весь этот опостылевший советский строй»!

Но не сложилось отчего-то. Раз за разом обещает нам реклама, что уж на этот раз точно — вот оно, началось, заработало, закипело! Вот сейчас «вы увидите, то, что никогда не видели…». Но, приходя в очередной раз в кинозал или включая ящик для промывания мозгов у себя дома, вновь разочарованно вздыхаешь — не сработало. Не может нынешняя «элита», все эти «славных прадедов великих правнуки поганые…», породить ничего стоящего. Бизнес у них другой.

Так или почти так рассуждал я, наблюдая волну ажиотажа вокруг возвращения на Родину «Тихого Дона» Сергея Бондарчука. Был почти уверен, что если и было в этом проекте благодаря таланту человека, снявшего «Они сражались за Родину!», ценное зерно, то участие западных продюсеров, взявших на роль Григория человека с признаками вырождения на лице, а затем и их отечественных выучеников, всех этих эрнстов с бондарчатами, это зерно погубят. 

Но вынужден признать, что я на счет этого фильма ошибался. И что бы ни говорили возмущенные посетители форумов, специалисты по казачьему быту и участники герасимовского «Тихого Дона», шедевр-таки случился, хотя может, и вышел он не таким, каким виделся режиссеру.

Разве можно отказать в величии фильму, который впервые за долгие полтора десятилетия смог объединить всех нас? «Красных», «белых» и «зеленых», «западников» и «славянофилов», «фошшистов» и «либерастов», «путинцев» и «касьяновцев». Где бы ни обсуждали этот фильм в течение прошедшей недели — везде царило потрясающее единодушие, и давнишние оппоненты с удивлением взирали друг на дружку, словно не понимая, как теперь относиться к тому, кому ещё вчера готов был вцепиться в глотку. Даже Гитлеру, дошедшему до Москвы, не удалось так сплотить наш народ, как сделал это человек, принявший решение выкупить и показать в России фильм, рожденный осуществленной мечтой великого режиссера в союзе с передовым кинобизнесом. 

И, как и положено настоящему искусству, фильм никого не оставил равнодушным. Самые мягкие выражения в его адрес какого-нибудь японского продюсера побудили бы сделать сеппуку, но и Бондарчуку-младшему с Эрнстом, надеюсь, настроения не поднимут.

Но главное, настоящее искусство дает нам слепок своего времени, даже если работает с материалом других эпох. Так поэмы Гомера служат историкам источником знаний о временах его жизни, а вовсе не о Троянской войне. А Владимир Пропп, анализируя изменения, которые вносили при передаче мифов народные рассказчики, вычленял сведения о тех переменах, которые происходили в обществе. И в этом смысле сравнение итальянско-оэртэшного «Тихого Дона» с герасимовским, или даже с самим романом, дает потрясающую картину того, что такое «свобода слова», которую мы обрели взамен свободы мысли.

Ведь ни в старом фильме, ни у самого Шолохова нет никаких оценок — только честное и подробное отражение той страшной ломки, которая произошла в нашей стране в первой четверти двадцатого века. Той ломки, где у каждого была своя правда, и где по обе стороны баррикад были «наши», да и стороны эти были зачастую условны. А потому, и роман «вешенского мыслителя», и его экранизацию, вроде бы родившиеся в не самые благополучные для вольнодумства времена, одинаково уважали русские люди разных политических взглядов, и каждый в нем видел подтверждение своей правоты.

А вот Бондарчуку-старшему при экранизации (или уже его сыну при озвучании), чтобы соответствовать требованиям идеологических установок перестройщиков, пришлось резать шолоховский текст по живому. Наверное, недостаточно мрачным получался образ большевиков, а белые выходили ничуть не лучше их. То есть, избежав цензуры при жизни, Шолохов попал под нее после смерти. А вольнолюбивый режиссер, умевший снимать честное кино во времена «махрового застоя», в условиях разгула гласности работая на представителей «свободного мира», оказался не способен на это.

Остается только поблагодарить режиссера и тех, кто по незнанию, или по тугодумию выпустил этот фильм на наш экран. Иногда божья воля реализуется очень причудливыми средствами.