Мне в Париж по делу…

Случилось мне тут посетить с кратковременным, но очень дружественным визитом город Париж. По готическим местам, знаете ли. Музей Клюни, Сен-Шапель и все такое. Ну, Париж, что Париж, я туда почти каждый год езжу. Воздухом подышать и шарфик купить. Доездилась до того, что объясню уже, как пройти. Если спросят. По-французски. Блуждать блуждаю, но по точкам опоры: от Лувра к rue Franc bourgeois (это по «шарфики»), от place des Voges обратно к музею Орсей. Последний мною в душе нежно лелеем как место совершенно особенное. Когда-то это был вокзал, такой старинный, представьте себе, вокзал, с рестораном первого класса и прочими атрибутами Белль Эпок. А потом там произошло крушение: поезд не остановился, где ему было положено, а, слетев с тормозов, проехал дальше, врезался в само здание вокзала, а паровоз и вовсе повис из окна главного фасада. Я видела это на фотографии, впечатляющее зрелище. Вокзал переделали в музей. Экспонируют там то, что я про себя называю «третий этаж», имея при этом ввиду третий этаж Эрмитажа и его коллекцию французского искусства второй половины XIX — начала XX века. Орсей, конечно, по объему коллекции не сравнить с Эрмитажем, но авторы во многом совпадают. И вот я опять блуждаю по своим точкам: от Пюви де Шованна к Моне, от Моне к Тиссо, от Тиссо к Дега. Ну, и, кстати, о Дега. Своих балетных интересов ради зависла я над ним в этот раз основательно. Он ведь что рисовал? Правильно, класс. То, что мы никогда не видим у современных танцовщиков. Тайна. Закулисье. Какую книжку по истории балета не открой — все кадры парадные, балерина в костюме, сцены из спектакля и так далее. А где кровь, пот и слезы? Где суровая дисциплина, закулисные интриги, сбитые в кровь ноги и травмированные спины? Нету. Лишь «летит над Мариинкой прима», и встает перед глазами знаменитая пастель Серова с г-жой Павловой, застывшей в третьем арабеске. А то, что г-жа Павлова отличалась завистливым и скверным характером, и первый из знаменитых парижских дягилевских сезонов вытягивала на себе Тамара Карсавина, остается за кадром, за краем полотна.

И мило, и странно смотреть мне на балерин Дега. Балетные сегодня ведь, как охотники у Льва Толстого. У графа в романе «Анна Каренина» есть эпизод, где Стива с приятелем приезжает к Левину поохотится. Оба они, и Левин, и Стива, настоящие охотники, а кодекс настоящих охотников предписывает, что все снаряжение, включая одежду, должно быть потерто и поношено. Приятель же Стивы из примазавшихся, у него все новье. Так вот и балетные: старые шерстянки, стиранное-перестиранное трико. Не то розовые танцовщицы Дега. О, эти юбочки! О, эти бархоточки на шее! О, этот арабеск на 45 градусов (поза: одна ручка вперед, одна ножка назад, спинку зажали и держим, держим, держим)! Как безвозвратно далеки те времена! Ножки у них, конечно, выворотны, но посмотрите на эти спины. Разве это спина балерины? Ведь как сразу же отличаешь балетных от всех остальных? По осанке. Что такого особенно в балетных танцовщиках? Но идешь по коридору, а тебе навстречу вышагивает прынц, и то, что это прынц, понимаешь, глядя на его разворот плечей. Занесло меня как-то в небезызвестную «Красную шапочку» (известный в столице этой родины клуб с мужским стриптизом), посмотрела я на тамошние прелести и только плечами пожала: балетного среди них не было ни одного, значит, и смотреть было не на что. Танцовщицы Дега такие розовые, мягкие. Какое уж там рост минус 120 (так называемый балетный вес)?! Но мягкость эта обманчива. Откуда я знаю? Все очень просто: многие балеты или отдельные их части идут в редакции еще XIX века. 32 фуэте — очень старый трюк, ему уже больше ста лет. А все пальцевые вариации фей в «Спящей красавице»? Да, они не драли ноги на 190 градусов, но свою диагональ (когда танцовщик идет из верхнего угла сцены в противоположный нижний угол, совершая при этом серию повторяющихся движений, вращений или прыжков) эти маленькие розовые девушки отрабатывали честно. Да и попробуй не сделай, если, как и сегодня, за кулисой стоял педагог, тот самый строгий господин с тростью, что мы видим на картинках, и всякое лыко в строку. И как сто с лишним лет тому назад пот, кровь и слезы, а вот вышла на сцену, в луч прожектора, встала в препарасьон и… этуаль, одно слово. Сто пятьдесят (или сколько там еще) лет, как ни бывало!