Начну с маленького объявления. «Оперные страсти» уходят в отпуск. Линия моей жизни выстраивается таким образом, что в течение некоторого времени я по разным причинам не смогу вести эту колонку.
Прежде чем сказать вам до свиданья, хочу поблагодарить вас за ваши отзывы, которых накопилось уже немало. Им я и хочу посвятить сегодняшний выпуск.
Отзывы были разные: от грубо-ругательных, до восторженно-хвалебных. От простого изложения впечатлений до интересных конструктивных советов и указаний на неточности. Я в равной степени благодарен всем, кто потратил на меня своё время, всем, благодаря кому я чувствовал, что пишу не «в пустоту». Кроме того, очень отрадно было увидеть, что среди многих интересующихся оперой людей есть не только пассивные «потребители», но и те, кто задумывается об опере как о культурном феномене, кому небезразлично, каким будет оперный театр, скажем, через несколько десятков лет.
Я старался ответить каждому. Если случайно кому-то не ответил — прошу меня простить. Кроме того, недавно я узнал, что в связи с непродолжительными техническими трудностями (оставшимися уже позади) некоторые отзывы до меня просто не дошли.
Читатель НН в ответ на мою колонку «Traditori!» упрекнул меня в том, почему я на основании одного-единственного интервью считаю, что китайская опера — не искусство. А дальше написал следующее: «Грубовато звучит „азиат“. Вы бы еще написали „монголоид“ или „узкоглазый“, проси Г-споди». Я, разумеется, сразу же ответил читателю НН лично, но любые обвинения в расизме и национализме кажутся мне настолько серьёзными, что, пользуясь случаем, хочу ответить на них и здесь — вдруг они возникли ещё у кого-нибудь.
На первое замечание НН я частично ответил своей недавней колонкой «Рождение музыки из духа лицедейства», где попытался объяснить, что я понимаю под термином «искусство», и классифицировать существующие искусства с этих своих позиций. Ну и, конечно же, я знаком с китайской оперой (и с азиатским театром вообще) отнюдь не только на основании каких бы то ни было интервью. Просто обо всём ведь не напишешь.
Слово же «азиат» мне представляется абсолютно нейтральным и означает для меня просто «житель Азии». Ничего грубого и обидного я в нём не вижу. Так же, впрочем, как и в словах «монголоид», «европеоид» и т. п.
Возможно, вы помните, что в своей колонке про Глинку, названной «Эффект основателя», я в шутливой форме задаюсь вопросом, уж не увлекался ли наш «музыкальный Пушкин» молодыми людьми. Что, дескать, музыка его наводит на такие подозрения, хотя в биографии композитора нет данных, ни подтверждающих, ни опровергающих эту гипотезу.
На это я получил отзыв от читателя по имени Александр, где в числе прочего было сказано следующее: «Как это „ни подтверждающих, ни опровергающих“? Очень даже есть подтверждения — в частности в его дневниках и переписке! В Испании, к примеру, был нанят денщик — он же слуга, он же… — по имени, само собой, Педро. Упоминаниями „Педруши“ пестрят все записи того периода! И многое, многое другое!»
Я поблагодарил Александра за отзыв, и у нас завязалась переписка, из которой выяснилось, что я имею дело с настоящим специалистом и человеком обширнейших познаний в русской (и не только) музыке (и не только). В частности, от него я узнал интересные факты о Бородине, прежде мне не известные. Вот, например, какими, оказывается, были последние минуты жизни композитора (цитирую из письма):
«Знаете ли вы обстоятельства смерти Бородина? Он ведь скончался на балу, точнее — на маскараде, куда, тем не менее, явился не в костюме, а во фраке. Хозяйка бала выговорила ему за это — шутливо, конечно — на что он ответил: торжественно клянусь в дальнейшем всегда являться в маске. НА ЭТИХ СЛОВАХ его речь стала невнятной — и окружающие воскликнули: Александр Порфирьевич, что с вами? Но, как хорошо сказано у Набокова, никакого Александра Порфирьевича уже не было!
Существует при этом ещё один мистический факт: чему посвятил А.П. предшествующую ночь? Он, представьте себе, жег письма своей возлюбленной, которые могли её, бесспорно, скомпрометировать. Никаких видимых причин для этого не существовало!»
Безумно интересно, согласитесь!
Но какова волшебная сила искусства, если своё шутливое предположение о сексуальных предпочтениях Глинки я изначально сделал, опираясь исключительно на его музыку!
А уж сколько интересных исторических фактов и соображений о Смуте и о петровской эпохе вывалили на меня мои читатели, когда я писал про оперы Мусоргского! Какие-то замечания меня просто восхитили, с некоторыми согласиться я не смог, но все вместе они чрезвычайно углубили, уточнили и обогатили моё понимание сюжетных коллизий «Бориса Годунова» и «Хованщины». Большое всем спасибо!
Также не могу удержаться и не привести здесь фрагмент из отзыва читателя Алексея по поводу образа Владимира Галицкого в «Князе Игоре»:
«Мне тоже довелось слышать А.Эйзена в этой партии. Это, действительно, был шедевр, как и все у него. Но недавно, услышав исполнение этой партии А.Тановицким в Маринке, я задумался: а сколько лет Галицкому? И подумалось мне, что вот уж ему-то точно лет 16–18, не более. Тогда все его поступки и реакция на них окружающих становятся очень логичны и понятны. Он младший брат княгини Ярославны и явно младший брат в большой семье, которому ничто не светит, поэтому и конфликт с семьей. Игорь его пожалел, помирил с отцом (не исключено, что ценой „забирай его к себе и возись с ним“), дал двор и содержание. И понеслось. Как современному 16-летке дай бабок и хату — и начнутся пьянки и девки… Поэтому-то он искренне принимает подхалимаж дворни за любовь народа, поэтому во власти видит возможность жить в удовольствие и выбора девок на ночь и т. п. Именно поэтому Игорь, уходя в поход, просит его: „Оберегай покой сестры твоей И облегчай ты ей тоску разлуки Беседой ласковой своей“. Беседой — и только! Не советом, не помощью! А чем угрожает Ярославна — тем что к отцу отправит и кончится его свобода, если он добра не ценит… Да и ответ его! Не похоже это на разговор взрослого человека, скорее, трудного подростка. Как Вам такая трактовка персонажа?»
В первые минуты я от такой трактовки пришёл просто в щенячий восторг — она показалась мне практически безупречной и очень живой. Но потом я подумал: если Галицкий из опасного политического противника превратится в гадкого, но опасного только для сверстниц «трудного подростка», не сделает ли это его противостояние с сестрой более мелким и, как следствие, всё первое действие оперы менее напряжённым? Логика логикой, но в первую очередь спектакль должен всё же быть не логичным, а увлекательным. Такое вот чисто прагматичное возражение.
Возможно, что более перспективная трактовка образа Галицкого — это трактовка с учётом всех тонко подмеченных Алексеем обстоятельств, но в сочетании с несколько более зрелым возрастом персонажа? Не подросток, а взрослый с подростковыми комплексами — ущербный и жестокий? Тут определённо есть над чем подумать и о чём пофантазировать. Огромное спасибо, Алексей, за интересную и, как мне кажется, плодотворную идею! Если бы все зрители/слушатели рассуждали такими категориями, как вы, уровень среднего оперного спектакля был бы неизмеримо выше.
Ещё я хочу поблагодарить здесь читателя Кирилла как за тёплые слова, так и за то, что он первым заметил и не поленился сообщить, что в цикле статей, посвящённых Глинке, перестали работать музыкальные иллюстрации. Теперь эта неполадка устранена.
К сожалению, обо всех интересных и заслуживающих внимания отзывах в одной заметке не расскажешь. Ещё раз спасибо всем! Желаю вам яркого окончания лета, хорошей погоды, успехов и, конечно же, удачных встреч с великим оперным искусством!
Возобновить свою колонку я планирую в октябре. А пока, чтобы вы не очень скучали, могу предложить вашему вниманию цикл из 12 статей о вагнеровском «Кольце нибелунга», которые я когда-то опубликовал в своём ЖЖ. Именно благодаря этим статьям я и попал на «Инфобум».
