|
|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 60
Истина и экстремизм
| |
Не думайте, что я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл я принести, но меч!
Евангелие от Матфея 10,34 |
Поиски Истины отдельным человеком — закономерность его духовного взросления. Затем большинство физически отбрасывает всякие дальнейшие попытки — жизнь коротка и быстропреходяща, и надо «деньги зарабатывать». Остаётся обыватель, с которым обычно просто неинтересно разговаривать, настолько он предсказуем. Он — закрытая система, действующая по намертво заведённому распорядку.
Мерой социальной адекватности такого индивидуума является то, сколько «сделано», что можно измерить и сосчитать. Средневековые тибетско-буддийские схоласты, как Цонкапа или другие авторы литературы ламримов, разработавшие вслед за индийскими авторитетами сложную иерархию «духовных личностей», даже не включили бы таких людей в свою схему, оставив за скобками по причине их несовместимости с любым серьёзным религиозным мировоззрением.
В итоге это даёт для такого человека тяжёлую экзистенциальную зависимость от работы и своего социального положения. Птица, сидящая в золотой клетке... Вспоминается ещё повесть Александра Грина «Золотая цепь»... И уж совсем немыслимый кризис отчаяния разражается, когда приходит старость, а вместе с нею и немощь. Внешней картинкой этого духовного устроения являются тщетно молодящиеся старички, выглядящие зловещей карикатурой на образцы для своего подражания. Недаром в глобализованном мире силу набирает идеологизированное преклонение, заискивание перед «молодёжью» (якобы — «наше будущее»). По этой же причине ставших ненужными стариков отдают в приюты, места скорби и одиночества.
Другим из ищущих «истину» кажется, что они её нашли. Желание поделиться находкой выливается либо в мягкую, доброжелательную проповедь (рассказ о своём обращении), либо в жёсткое навязывание. Последнее может принять форму террора, когда — «на миру и смерть красна». Но акты жестокого террора (устрашающего насилия, вроде взрывов и проч., преследующие целью громко заявить о себе и своих взглядах) малодейственны, когда нет цементирующей надличностной идеологии, a всё шоу грозит обернуться лишь местным эффектом.
Без СМИ нет терроризма, нет эффекта всемерного устрашения массы обывателей. Для успеха терроризма надо иметь прикипевшего к телевизору яппи, панически боящегося за свою телесную целостность (Вспомним, как реагирую герои современных фильмов на смертельную опасность, например, в разговоре с ребёнком: «Ты никогда не умрёшь!» Разве можно было себе представить такую «педагогику», основанную на фундаментальной лжи, в те же «тёмные» Средние века?). И надо иметь СМИ, жадные до кровавых сенсаций. Не было бы СМИ, не было бы и такого явления, как терроризм — были бы лишь отдельные безумцы. Нo ожидание с обеих сторон даёт эффект синергии.
В виде смазки террористической машины вполне подойдёт религия, инструментализированная под идеологию. Если «религия» — это всегда сложный, живой организм, то идеология — это восковая фигура, слепок с неё, подкрашенный анилином. Её инструментом, совпадающим с содержанием, является лозунг («православие или смерть!»; «смерть неверным!» и т. п.), сводящий сложное — к примитивным парам противоположностей. Идеологический слепок религии всегда дуалистичен как по форме, так и по содержанию. Почти обязательной его составной частью выступает «смерть», и никогда — жизнь. Если и говорится о жизни, то только как утопическом образе (жизнь «в раю», «на небесах», в «новом Царствии», о «вечной жизни»).
Террорист-идеолог презирает, ненавидит несовершенную жизнь, как она есть, жизнь в этом физическом теле. Именно по причине её недоделанности, а также расползающейся сложности, которую не просто впихнуть в чёрно-белую схему. Этим террорист уподобляется подростку. И по той же причине как раз из среды молодёжи происходит новый, успешный набор будущих бомбистов: как к концу 19 века в России из среды нигилистов, как в начале 21 века из среды мусульман.
Ныне у всех на слуху исламские террористы. В контролируемой обычно «красными» политическими силами европейских, да и в российских СМИ, принято политкорректно (а на самом деле просто трусливо), говорить, что у них-де «нет религии». Конечно, ждите!.. И у самого окаянного душегубца имеется порой религия, и человека он, например, не убьёт, не перекрестившись перед тем набожно (кажется, об этом как о таком своеобычном чисто русском явлении писал в своё время Достоевский). А салафитам и сам Аллах велел убивать неверных под прекрасные звуки коранического таджвида, оправдываясь тем, что они от неверных «защищаются»... По крайней мере, они в этом уверены, опираясь на средневековых авторитетов, подобных Ибн-Таймие, современным Саййиду Кутбу, аль-Маудуди и другим радикальным мыслителям.
Однако не надо думать, будто салафийская интерпретация ислама «не имеет к истинному Исламу никакого отношения». Она имеет к исламу именно такое отношение, как институт епископской, орденской и папской инквизиции в средневековом христианстве, или государственной испано-португальской инквизиции в Новое время — к «истинному» Христианству. И салафия, ваххабизм, как и институт инквизиции, как симфония Церкви с Кесарем, как земная власть средневековых Римских пап — всё это вполне истинные исторические инварианты христианства или ислама. Какие-то тонкие подводные течения в религии меняются, происходят водные завихрения, «флюксии» — и вот уже радостная весть о спасении оборачивается тревожным ожиданием «вечной погибели», неприятие земной власти — длительным мезальянском с этим самым Кесарем, всемогущество благого Бога оборачивается подавляющим могуществом «тёмных сил», и т. д. и т. п.
Представление о недопустимости в области «религии» радикализма и экстремизма — это типичная растиражированная и ставшая неоспариваемой ныне идея Нового времени, которую под § 3 в своём знаменитом Силлабусе (Реестре ошибочных взглядов, Syllbus errorum) в 19 веке привёл папа Пий IX, назвав безумием (deliramentum) индифферентизма.
Религиям Книг, — иудаизму, христианству и исламу, — свойственна неистребимая вера в одну-единственную Истину. Психологическое истолкование такой серьёзной претензии — это другой вопрос. Обычно эта мысль связывается с другой идеей, — единобожием, — хотя и тут не всё так просто. Бог Библии — един не в примитивном нумерическом смысле (один, а не два или три. Строгий библейский монотеизм — исторически довольно позднее явление, времён Маккавеев). Он един в смысле — единственности и неповторимости для избранного народа, как ЕДИН возлюбленный для любящего, хотя красивых лиц и тел, видимых вокруг, может быть немало.
И в случае христианства совершенно неверно утверждать, напирая на то, что Бог, видите ли, один. Не один Он, — прежде всего, в христианстве «Бог есть Троица», а это высказывание несёт совсем иную смысловую нагрузку. И только ислам, хронологически третья из авраамических религий, последовательно и беспощадно проводит идею уже нумерического монотеизма. «Нет божества, кроме Аллаха...»
Всякому религиозному мировоззрению, если оно последовательно и не ослаблено ещё цинизмом подуставшей зрелости, свойственно время от времени примеривать на себя более или менее радикальные взгляды. Оформление взглядов в образ жизни, их выход в публичное пространство, в соответствии с нынешней политической конъюнктурой (которая есть, ни что иное, как архаичная «охота на ведьм» в современном исполнении), может быть истолковано как экстремизм.
Согласно совершенно туманным критериям, допускающим целую палитру разнообразных толкований, по которым приклеивается ярлычок «экстремиста», в таковые прежде всего надо было записать Моисея, Христа, Мухаммада, библейских пророков... Безусловными экстремистами были первые христианские пустынники, решившиеся на радикальное «подражание Христу» таким экстравагантным образом. Экстремистами были Маккавеи, даже до смерти решившие следовать религиозному запрету на вкушение определённого вида пищи. Экстремистами были ранние христиане, отказывающиеся покадить своему законному императору...
Экстремизм подросткового типа (инфантильный) — даёт революционеров, террористов-бомбистов (нигилистов или же религиозных фанатиков) и просто в чём-то гипертрофированную юношскую религиозность «ищущего Истину» тинейджера, пока она не заменится вялым цинизмом повзрослевшего обывателя. Ей противостоит сознательный экстремизм зрелого homo religiosus (человека религиозного по преимуществу: таких «подавляющее меньшинство»), для которого радикальное формирование своей жизни по вере и совести есть нравственный имератив. Однако, в отличие от первого типа, радикальность религиозности второго будет уважать свободу личности другого человеческого существа, вместе его правом на ошибку и отличие. Даже если этот другой — скучный обыватель или инославный...
17.07.2010
Теги: ислам
общество
религия
христианство
экстремизм
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
