|
|
Оперные страсти с Антоном Гопко № 32
Горе побеждённым
| |
Мало победить — другие должны проиграть.
Гор Видал |
Представьте себе, что вы пришли на представление какой-нибудь известной классической пьесы — скажем, «Дяди Вани». На сцене нет ничего, кроме стоящих в ряд нескольких стульев. Затем появляются актёры. Все мужчины во фраках и бабочках, все женщины в нарядных дорогих туалетах и увешаны бриллиантами. Ни декораций, ни театральных костюмов, ни грима. И вообще внешность актёров персонажам никоим образом не соответствует. Например, большая и ответственная роль Сони поручена пожилой и опытной народной артистке, а маленькую роль старой няньки Марины отдали молоденькой студентке-стажёрке.
Откланявшись после приветственных аплодисментов, актёры рассаживаются по стульям и раскрывают захваченные с собой томики Чехова. Затем встают Астров и Марина, и представление начинается. «Кушай, батюшка», — зачитывает она с неестественной улыбкой, глядя в пространство поверх голов зрителей. «Что-то не хочется», — отвечает он, глядя туда же и с таким серьёзным видом, как будто самим фактом произнесения этих слов делает гигантский вклад в мировую культуру. «Может, водочки выпьешь?» — продолжает она тем же манером. Ну, и так далее до конца.
Скажите, похоже на сюрреалистический сон в духе Луиса Бунюэля? Думаю, в течение первых десяти минут вас бы развлекала сама абсурдность происходящего, но потом неизбежно сделалось бы скучно. Вполне вероятно, что окончательно уснуть вам не дал бы чеховский текст, превосходный сам по себе, но, тем не менее, вы, как мне кажется, будете правы, если по окончании подобного чтения по ролям устроите скандал и потребуете деньги назад.
Но ведь такого на самом деле не бывает, скажете вы. Это не более чем глупая фантазия. Ещё как бывает! Извращения такого рода происходят регулярно и пользуются большой популярностью. Называются они концертными исполнениями опер. В последний раз я был на подобном мероприятии в субботу, три дня назад, что и вдохновило меня на написание сегодняшней колонки. Слушал я оперу Шумана «Геновева». Впрочем, опера эта настолько интересна, что я не откажу себе в удовольствии прервать обсуждение такого культурного феномена, как концертные исполнения опер, и сказать пару слов о единственном оперном творении великого романтика.
Точка бифуркации
В истории чего угодно бывают удивительные моменты, когда она как будто бы замирает в нерешительности и выбирает, куда дальше повернуть. Неандертальцы и кроманьонцы, христианство и митраизм, Буш и Гор, ну и так далее. Такие моменты были и в истории оперного искусства.
Вот, например, в одно и то же время — в конце 1840-х годов — и в одном и том же городе — Дрездене — сочинялись две оперы. Авторы обеих были мастерами первой величины. Обе создавались с претензией встать в авангарде зарождающегося жанра немецкой романтической оперы, основанной на национальном фольклоре. Обе были написаны в новой для своего времени манере, когда действие является непрерывным, без деления на законченные номера, а грань между речитативом и «мелодичными» кусками размыта. Оба автора использовали такой новаторский приём, как система лейтмотивов, на симфоническом развитии которых и построена драматургия произведения.
На этом совпадения не заканчиваются. Сами сюжеты двух этих опер обладают поразительным сходством:
1) Действие обеих происходит в Брабанте в эпоху раннего средневековья.
2) И в той, и в другой личная драма героев разворачивается на фоне призывов к войне с иноземцами и иноверцами.
3) И там, и там чистая душой героиня, безвинно осужденная вследствие злодейских козней, чудесным образом спасается благодаря вмешательству Провидения.
4) В обеих операх главный источник зла — ведьма, якшающаяся с нечистой силой, сумевшая ко всем втереться в доверие.
Есть и другие, менее очевидные, параллели. Например, в обоих произведениях для создания эффекта разношёрстной толпы авторы используют такой приём как перекличка хоров. Правда, в одном случае этих хоров два, а в другом — аж четыре.
Ну и, наконец, музыка обеих опер безусловно вдохновенна и прекрасна.
Одна из этих опер-близняшек называлась «Лоэнгрин», а другая — «Геновева». Одну из них знают все, другую — только специалисты и самые фанатичные меломаны. Автор одной из них — Рихард Вагнер — оказал на развитие музыкального театра невообразимо большое влияние (по мнению некоторых, как никто другой). Второй же композитор — Роберт Шуман — безмерно обогатил фортепьянную, симфоническую и камерную музыку, а вот в истории оперы оказался на обочине, если не в кювете.
Пусть неудачник плачет
Намерения Шумана были очень серьёзными. Вот что он писал о своих взглядах на оперное искусство:
«Создайте оперу исконно немецкую, глубокую и простую. Пишите её так, будто никакой публики не существует вовсе, для того чтобы показать этой публике неподдельный артистизм, подлинную культуру».
Несомненно, под таким высказыванием охотно подписался бы и Вагнер. Так в чём же причина несходства сценической судьбы этих двух сочинений? Думаю, она кроется в разности характеров их авторов. И «Лоэнгрин», и «Геновева» претендовали на одну и ту же «культурную нишу», которая, подобно коню Боливару, не могла вынести двоих. «Геновева» с треском провалилась, и это настолько огорчило Шумана, что он решил оставить свои театральные амбиции и больше опер не писал. Сошёл с дистанции при первой же неудаче. Что поделать — был он, как известно, человеком нервным и впечатлительным: страдал депрессиями, пытался утопиться, закончил свои дни в психушке. У Вагнера же, судя по всему, была крепкая, железобетонная психика: ни провалы, ни насмешки, ни бедность, ни нелегальное положение — ничто не могло удержать его от неутомимой деятельности. С неукротимостью фанатичного миссионера, не гнушаясь ничем, очерняя и выставляя дураком каждого, кто хоть в чём-то ему противоречил, Вагнер убеждал весь мир в том, что оперы надо писать именно так, как их пишет он. И убедил, в конце концов. И по-моему, он заслуживает восхищения.
Но тут есть одно интересное но.
Вышеназванные факторы, определившие сценическую судьбу сочинений Вагнера и Шумана, а вместе с тем и всю историю мировой оперы, связаны исключительно с личными качествами композиторов, но никак не с качеством их музыки. Последняя превосходна в обоих случаях и, слушая в эту субботу изысканную музыку «Геновевы», я даже проникся какой-то странной и неконструктивной грустью по поводу того, что всё вышло так, как вышло.
Нет, я очень люблю Вагнера. Каждый, кто хоть немного меня знает, знает и о моей любви к вагнеровскому творчеству. Но в то же время мне кажется, что Вагнер подтолкнул искусство к развитию не в самом интересном из возможных направлений. Услужливо подсовываемые публике лейтмотивы, «разжёвывающие» происходящее на сцене, в чём-то (я подчёркиваю, в чём-то) облегчили жизнь и композиторам, и слушателям, несколько притупив как мастерство первых, так и остроту восприятия последних. А мегаломания в отношении состава оркестра и длительности произведений привела к появлению таких вокальных техник, которые практически исключают свободное и естественное поведение актёров на сцене. Сам Вагнер этого, безусловно, не хотел. В своих шедеврах он стремился как раз-таки к органичному слиянию музыки и сценического действия, но... Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся.
Человек так устроен — ему всегда хочется знать, что было бы, если бы... Что было бы, если бы Гитлер взял Москву? Что было бы, если бы Борис Годунов победил Самозванца? Что было бы, если бы Дантес промазал?
А что было бы, если бы «Геновеву» встретили тепло на первом представлении, и Шуман, полный реформаторских замыслов и окрылённый успехом своей первой оперы, написал бы ещё с десяток?..
В программке концерта какая-то тётка написала, что недостатком «Геновевы» является неоднозначность лейтмотивов. Ну, по мне это скорее достоинство... После Вагнера все композиторы только и старались, каждый на свой лад, сделать систему лейтмотивов менее «лобовой», более тонкой. Чтобы не было, как у великого немца: когда машут мечом — тема меча, когда машут копьём — тема копья.
И кто знает, вдруг, окажись «Геновева» с её лёгкими, лирическими голосами и скромным по составу оркестром не на обочине, а, скажем, на месте «Лоэнгрина», вся последующая история оперы была бы менее громкой, менее крикливой, менее помпезной, более интеллигентной... Кто знает...
 Та же дама пишет, что «Геновева» несценична в силу своего нелепого сюжета. Ну, говорить о нелепости сюжета по сравнению с «Лоэнгрином» даже как-то, знаете ли, неудобно. Не хочется обижать Вагнера, но среди многочисленных достоинств «Лоэнгрина» «лепость» сюжета, по-моему, не фигурирует. Что же до несценичности... Поверьте мне, я лучше любого музыковеда имею представление о том, как работает музыкальный театр. Так вот, у Шумана было прекрасное чувство сцены. Он ясно понимал, сколько тактов нужно артисту, для того чтобы уйти или вернуться, для того чтобы оценить событие, знал, как долго следует молчать и когда запеть — в зависимости от текущего самочувствия персонажа. Я ежеминутно ловил себя на том, что мне не хватает мизансцены, действия, живых людей... Верный признак того, что перед нами была не просто «красивая музыка», а «саундтрек» спектакля.
Ну вот я и вернулся к тому, с чего начал — к разговору о таком распространённом культурном явлении, как концертное исполнение опер. Именно об этом я хотел сегодня поговорить, однако отвлёкся на предмет, как мне кажется, не менее интересный. О том же, что такое опера в концертном исполнении, хорошо это или плохо, а точнее, чем это хорошо, а чем плохо, я обязательно напишу как-нибудь в другой раз.
PS Кстати, у Шумана сегодня день рожденья, оказывается. 200 лет парню. А я и не знал!
07.06.2010
Теги: Геновева
история оперы
Шуман
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
