|
|
Оперные страсти с Антоном Гопко № 6
Дивный отзвук Золотого века
Почему-то оперы, отличающиеся наибольшей пряностью и изысканностью музыкального языка, всегда называются именами двух влюблённых: «Тристан и Изольда», «Пеллеас и Мелизанда». И, конечно же, «Руслан и Людмила» — одна из самых упоительных партитур, созданных человечеством.
Причина такой закономерности проста. На самом деле хороших опер о любви практически нет. Их можно пересчитать по пальцам — причём, вероятнее всего, одной руки. Конечно, любовная линия, иногда развёрнутая, имеется почти в каждом оперном шедевре, но, как правило, она выполняет вспомогательную функцию — играет роль «моторчика», движущего сюжет, тем самым помогая автору вести разговор о совершенно других проблемах. Когда же композитор берётся за оперу, которую целенаправленно намеревается посвятить такому сложному и многогранному явлению, как любовь (что происходит нечасто), то у него либо ничего не получается, либо получается нечто удивительное и ни на что не похожее.
Давайте внимательно посмотрим на фрагмент картины Репина, выбранный мною в качестве иллюстрации к сегодняшней заметке. Называется эта картина «Михаил Иванович Глинка в период сочинения оперы „Руслан и Людмила“». Вот ведь за какую интересную тему взялся художник! Это широко известное полотно — прекрасное свидетельство тому, что Репин любил и прекрасно понимал вторую оперу Глинки. Непричёсанный (видимо, ещё не встававший) композитор лежит на подчёркнуто мягком диване, облокотившись на пышную, выбивающуюся из наволочки подушку. На нём просторный халат, на придвинутом столике пустой стакан из-под чаю. Глинка смотрит куда-то в пространство, о чём-то замечтавшись и забыв про разложенные перед ним нотные листы. Судя по всему, так эта музыка и создавалась. И слушать её нужно так же: отрешившись от суеты, в ленивой полудрёме, позволяя своему воображению беспрепятственно следовать за случайными фантазиями и блуждающими мечтами.
Провал 9 декабря 1842 г.
К сожалению, не все чувствовали музыку Глинки так же хорошо, как Репин. Ты можешь быть европейской знаменитостью, высококлассным профессионалом, твоей музыкой могут восхищаться Беллини и Доницетти, Лист и Берлиоз, но в России это совершенно не помешает услышать: «А кто ты, собсно, такой? Отойди, ты ничего не понимаешь!» Создателям первой постановки, не уловившим специфику глинкинской драматургии, опера показалась неоправданно длинной и скучной (всё непонятное кажется скучным), и они подвергли её бессмысленным сокращениям. Певцы не успели к премьере как следует выучить сложные партии, а ещё, как назло, заболела Анна Яковлевна Воробьёва-Петрова, для которой Глинка писал своего Ратмира. На первом представлении композитор был доволен только Осипом Петровым в роли Руслана.
Но это ещё не всё. Николай I был, видимо, разочарован тем, что на этот раз за царя никто не умирает, и царская ложа опустела ещё до конца спектакля. Можете себе представить, как этот факт повлиял на восприимчивость к прекрасному у подавляющего большинства публики? Зависть, злобой омрачась, о которой предостерегал Пушкин, отыгралась на Глинке сполна. В общем, первое представление «Руслана и Людмилы» было встречено без энтузиазма. К третьему спектаклю выздоровела Воробьёва-Петрова, да и другие исполнители освоились с непривычной музыкой, и опера начала медленно, но верно завоёвывать сердца слушателей.
Обида
Но осадок остался. Тем более что царская фамилия с усердием, достойным лучшего для государственных мужей применения, продолжала кампанию по дискредитации глинкинского шедевра. Великий князь Константин Павлович — известный жлоб и мракобес — приказал провинившихся солдат вместо гауптвахты отправлять на «Руслана и Людмилу». Такая, типа, великокняжеская шутка. Неудивительно, что Глинка решил уехать от этой травли подальше из России, в которую больше надолго не возвращался, сделавшись вечным путешественником. А пока ему по какой-то причине отказывали в загранпаспорте, он предпочёл три года прожить в Варшаве (интересно, там давали «Жизнь за царя»?)
Да, многим выдающимся деятелям русской культуры довелось полюбить отчизну «странною любовью», сила которой возрастает пропорционально квадрату расстояния. Умер Глинка в Берлине.
Однако вернёмся к «Руслану». Глинка хотел, чтобы либретто писал Пушкин, но это оказалось невозможным по причине гибели последнего. В итоге либретто писал сам композитор в соавторстве с поэтом Валерианом Ширковым. Как и в случае с «Сусаниным», текст порой не поспевал за музыкой. Но на сей раз получилось неплохо. По крайней мере, откровенных глупостей либретто «Руслана» не содержит и слушать не мешает. «Руслан и Людмила» — произведение истинно совершенное, безо всяких оговорок. Лучшая, по моему мнению, из двух опер Глинки.
Влияние «Руслана» на последующую историю русской (да и не только русской) музыки огромно. Достаточно сказать, что своей второй оперой Глинка дал начало так называемому «ориентализму» в отечественной музыке — обратил взоры русских композиторов к Востоку — и это принесло богатые плоды как в оперной, так и в симфонической сферах. Восток у Глинки получился под стать Западу — абстрактный и обобщённый. География «Руслана и Людмилы» логике не поддаётся. Герой идёт из Киева «на полночь», то есть на север, однако же чем дальше он продвигается, тем более мягким и знойным становится музыкальный «климат».
Опасный прецедент
Также «Руслан и Людмила» — первая из многочисленных «пушкинских» опер. Глинка создал прецедент, после которого композиторы учинили настоящее нашествие саранчи на пушкинское наследие. Уцелели разве что «История Пугачёва» и «Путешествие в Арзрум». Это, вообще говоря, удивительное явление. Французы, например, очень любят своего Бальзака, однако ни Гуно, ни Массне, ни Бизе, ни Берлиозу не пришла в голову шальная мысль сделать оперу из «Гобсека» или из «Утраченных иллюзий». При выборе сюжета западные композиторы руководствовались прежде всего его сценичностью. Но не то в России с её литературоцентристской культурой! Здесь главным критерием была гениальность литературного первоисточника, зачастую совершенно непригодного для сцены. В конечном счёте эта тенденция привела к появлению таких опер, как — страшно подумать! — «Евгений Онегин» и «Война и мир». Русским композиторам нередко приходилось работать, преодолевая сопротивление материала. С одной стороны, это было, конечно, пустой тратой сил, а с другой — такие суровые условия заставили отечественных композиторов сделать массу драматургических находок и изобретений, которые иначе никогда не появились бы.
В ходе прилаживания к требованиям оперной сцены, а также преломляясь через индивидуальность композитора, литературные первоисточники иногда полностью меняли смысл и содержание. Однако получившиеся оперы упорно воспринимались литературоцентристски мыслящей публикой как инсценировки любимых книжек, что постоянно приводило, да и приводит, к недоразумениям. Ведь на самом деле Ленский у Чайковского — это не оживший и запевший Ленский Пушкина, а другой человек, с другим характером, другой биографией. «Борис Годунов» Мусоргского и «Пиковая дама» Чайковского — это совершенно самостоятельные произведения. Они имеют не больше отношения к одноимённым сочинениям Пушкина, чем к «Фаусту» Гёте или к «Дяде Стёпе» Михалкова. Об этом очень часто забывают, и последствия бывают просто катастрофическими.
Но Глинка, давший импульс для всех этих культурных вывертов, ни в чём не виноват. Он действительно написал пушкинскую оперу — по духу самую пушкинскую из всех. И, признаюсь вам по секрету, единственную, в которой сочетание стихов Пушкина с виршами либреттистов не режет мне слух и воспринимается органично.
Эпос или эрос?
«Руслан и Людмила» Пушкина — произведение очень сложное. Это одновременно и сказка, и игра в сказку. Такую повествовательную интонацию выдержать непросто. Пушкин выдержал. И Глинка тоже выдержал. Распространено мнение, будто у Глинки опера вышла гораздо более серьёзной и эпической. Но я, хоть убейте, не вижу (и не слышу) никаких причин для того, чтобы так считать. Музыка «Руслана» игривая — да, чувственная — да, но где серьёзность и эпичность? Опера начинается с того, что герои хором поют: «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Что они хотят этим сказать? Да только то, что это игра, что сами они смотрят на историю Руслана и Людмилы несколько со стороны! В этом смысле очень удачной, на мой взгляд, была постановка московского музыкального театра им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, где элемент игры был чрезвычайно подчёркнут. Единственным недостатком, пожалуй, были выброшенные танцы — а танцы у Глинки, как мы знаем, несут очень большую смысловую нагрузку. В остальном же можно только пожалеть, что этот замечательный спектакль больше не идёт.
Сюжет Глинка выбрал, как мне кажется, чрезвычайно удачный, с налётом фэнтезийности. В опере то и дело случаются всякие волшебства, а герои идут «туда и обратно», проходя через различные испытания. Подобные истории всегда интересны. В то же время персонажи Глинки ничего, вроде бы, не делают, являясь бессильными орудиями в руках сверхъестественных сил. Злые силы создают неприятности, а добрые от них благополучно избавляют. Героям остаётся только грустить или радоваться, что они и делают в пространных ариях. Странный какой-то эпос, несостоятельный. Многие, действительно, были разочарованы, не увидев в новой опере Глинки того, чего ожидали, и либо сочли её откровенно плохой, либо — в лучшем случае — эклектичным набором красивых музыкальных номеров. Шагом назад, например, посчитал «Руслана» композитор А. Н. Верстовский, возглавлявший московские императорские театры. По его милости в Москве эту оперу давали крайне редко.
Но если предположить, что «Руслан и Людмила» никакой не героический эпос, то всё, возможно, встанет на свои места и претензии отпадут сами собой. О чём же эта опера? По моему мнению, как я уже сказал вначале, о любви. Даже шире: о взаимоотношениях полов.
Подробнее я собираюсь развить эту мысль в следующий раз.
24.11.2009
Теги: Глинка
Руслан
русская опера
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
