|
|
Воскресные сказки с Дмитрием Дейчем № 50
Чебурашка
1.
Бывало, родители уходили вечером из дому, оставляя меня одного, и я слонялся из комнаты в комнату, обмирая от предвкушения удовольствия — не зная ещё что предпринять, сосредоточившись на ощущении того, что в ближайшие пять-семь часов произойдёт нечто из ряда вон выходящее. Это промежуточное состояние само по себе было удовольствием — пронзительным, глуповатым, как все подлиные удовольствия. Я шагал от стены к стене, устраиваясь там и тут на мгновение или минуту — фаустовский инстинкт гнал меня дальше, и вот — усталый, но умиротворённый, почти в беспамятстве оканчивал долгий маршрут в постели, уснув незаметно для самого себя, покойно и крепко.
Скрежет ключа и приглушённые голоса родителей, вернувшихся из гостей, после партии преферанса будили меня, но не настолько, чтобы проснуться окончательно: я был способен воспринимать, но вряд ли сумел бы оторвать голову от подушки. Голоса эти принадлежали счастливым людям: в полудрёме я улыбался и согласно кивал шуткам, не предназначенным для моих ушей, прислушивался к разговорам о тех, кого не знал, внимал бесконечным суждениям о правилах карточной игры. Если верно то, что говорят о способностях человеческой психики в пограничных состояниях, то преферансу я научился именно таким образом — в полусне — не технике, но способности интуитивного проникновения в суть происходящего.
В возрасте двенадцати лет я обыгрывал среднего доцента кафедры общественных наук, а к пятнадцати годам сделал солидную карьеру профессионального преферансиста. Окончилась она нелепо: я выиграл довольно крупную сумму у отпрыска известного вора в законе, в результате отцу некстати пришлось отдуваться. Всё быстро и сравнительно безболезненно уладилось, но карты надолго перестали меня интересовать. Я понял, что законы игры несовершенны, и верное отношение к ней возможно лишь тогда, когда сам ты находишься в состоянии «вне игры».
Шагая взад и вперёд по коридору огромной «полковничьей» квартиры, принадлежавшей родителям, длинному и широкому, заставленному по периметру старой мебелью, я грезил, не пытаясь удержать в памяти сюжеты грёз, говорил от имени персонажей, возникающих в сознании и покидающих его с такой стремительностью, что минуту спустя не помнил кем был минутой раньше. Отец не одобрял этих занятий и однажды сказал как бы между прочим, что случившееся в мечтах никогда не сбудется наяву. Я спросил: почему? и получил ясный ответ: потому что — так или иначе — это уже случилось. Природа не повторяется в деталях и мелочах, но о важном твердит вновь и вновь, не опасаясь упрёков в тавтологии. Сегодня я думаю, что он был прав, хотя говорил это, вряд ли понимая окончательно смысл сказанного.
Отец мой заведовал отделением крупной психиатрической клиники. То был Человек Прогрессивно Мыслящий, и вместо того, чтобы, пользуясь служебным положением, вымогать у родственников пациентов деньги (думаю, именно так поступали его более продвинутые в отношении гиппократовой этики коллеги), пытался во что бы то ни стало, иногда — вопреки здравому смыслу излечить своих подопечных, в частности вёл с ними длинные фрейдилоги, которые записывал на магнитную ленту.
Содержание этих записей я знал наизусть, хоть мне было строго-настрого запрещено к ним прикасаться. Вот перечень особенно запомнившихся случаев:
Человек, Который Рисовал Рыб.
Человек, Который Видел Лазерный Луч,
Человек, Который Глотал Термометры,
Человек, Который Думал, Что Болен Гриппом,
Человек, Отравившийся Глюконатом Натрия,
Интеллигентный Человек, Который Стал Жертвой Нелепых Обстоятельств,
Слушая тайком эти записи, я постиг закон относительной вменяемости в столь нежном возрасте, что к восемнадцати годам мог в течении двух-трёх минут обмануть на спор бдительность любого психиатра при военкомате мин. обороны. Этим умением мне не суждено было воспользоваться (из ложной гордости, полагаю), и вот — в возрасте 18-ти лет меня, наравне с одногодками, обрили наголо и выдали ремень с бляхой, которую требовалось ежедневно натирать до блеска.
В армии я познакомился с новым, очаровавшим меня абсолютной внятностью принципом отношения к действию. Внешне он сводился к следующему: «Делай всё, чтобы быть битым как можно реже и постарайся сделать так, чтобы тебя не убили». Именно армия научила меня относиться к действию иначе, чем прежде. Я стал рационален и разборчив. Тем не менее, били меня не реже, чем остальных, и грозили убить за жидовство. Уволившись из рядов Вооружённых Сил по добру по здорову, я с энтузиазмом принялся готовиться к бегству из страны, о которой узнал много нового за время срочной службы, и в кратчайший срок подготовил все необходимые документы.
Следующая зима застала меня в Тель Авиве.
Это был самый голодный год моей жизни: почти совершенно не зная языка, я пытался устроиться на работу. Выбор был невелик: сторожка при цементном заводе (8–10 часов в сутки, белая пыль в лёгких, в перспективе — астма), раздел «Культура» в русской газете (12–14 часов в сутки, клубы пенсионеров), или временная должность Деда Мороза по вызову (ватная борода, час или два потного веселья) — за те же деньги.
Я выбрал бороду.
Спросили умею ли я петь, плясать и играть на каком-либо инструменте, на все эти вопросы я ответил утвердительно.
Спросили люблю ли детей. Возможно. Скорее да, чем нет.
Последний вопрос настораживал: чувствителен ли я к алкоголю? В каком смысле? В смысле: сколько могу выпить.
Даже не знаю. Не задумывался. Мне никогда не хотелось выпить больше, чем организм мог принять — вот истинная правда. И, самое главное — я никогда в жизни не заплывал за буйки так далеко, чтобы наутро ничего не помнить.
Мои колебания не ускользнули от внимания интервьюера. Это хорошо, что вы сомневаетесь, — сказал он, — хороший признак!
Мой собеседник — пожилой комсомолец, владелец небольшой фирмы услуг: подтянутый, при галстуке (что, вообще говоря, — скорее исключение, чем правило в мире небогатых тель-авивских контор, каких пруд пруди на маленьких улочках, примыкающих к Алленби), внимательный взгляд, мягкая улыбка.
Штирлиц в отставке.
Я улыбнулся ему в ответ, и мы пожали друг другу руки.
Мне выдали под расписку новенькую униформу и церемонно представили Опциональной Снегурочке — худенькой нордического типа блондинке по имени Маша. Маша была студенткой и любила группу «АукцЫон». На Маше экономили отцы семейств, заказывая наши услуги. В реестре стандартного бланка «Пригласите Деда Мороза» была графа — «Снегурочка (опционально)». Ей приходилось надевать костюм Снегурочки далеко не каждый день, поэтому в дополнение к основным обязанностям она взяла на себя работу водителя минибуса, который должен был доставить нас на место очередной вакханалии.
Впрочем, я не успел в полной мере насладиться её профессиональными навыками. Увы, моя карьера Деда Мороза с треском провалилась, не успев начаться. На всё про всё — один-единственный вызов, один вечер, одна Новогодняя ночь. В своё оправдание могу добавить, что это была самая длинная ночь моей жизни. Воспоминания о подобных событиях способны украсить галерею семейных преданий — из ряда тех, что пересказываются из поколения в поколение: деда, расскажи как ты был Дедом Морозом! Ну что ж, усаживайся поудобнее и слушай.
Прежде всего — дельный совет: если ты вошёл в чужую квартиру в костюме Деда Мороза, за плечами у тебя — мешок, борода из ваты затрудняет дыхание и её время от времени приходится выплёвывать (это с непривычки, — говорит Опциональная Снегурочка, — это пройдёт), и в тот самый момент когда ты переступаешь порог, кто-то хватает тебя сзади за глотку и профессиональным полицейским захватом перекрывает кислород, так вот, если ситуация напоминает сказанную, постарайся задержать дыхание.
Тебе понадобится ВОЗДУХ.
Ты человек, люди — дышат.
Ты не можешь оставаться без кислорода больше минуты, а в состоянии паники — и того меньше.
В это мгновение мир сужается до нескольких сантиметров: до обидного мало, и всё, что удаётся разглядеть (помимо клочьев казённых ватных бровей) — мускулистое предплечье агрессора, того, кто подло напал на тебя сзади, в самый деликатный момент, когда ты открыл рот, чтобы произнести: «Что, заждались? А вот и я!», когда ты сделал первый решительный шаг навстречу Судьбе.
2.
Человек — куда более хрупкое существо, чем ему самому представляется. Меня вовсе не удивляет тот факт, что порой довольно одного неудачного падения в ванной, чтобы засадить молодого полного жизненных сил яппи в инвалидную коляску на всю оставшуюся жизнь. С другой стороны (история это подтверждает), неотвратимый удар судьбы способен в последний момент сменить траекторию, и вместо того, чтобы сровнять твой дом с землёй, угодить в дерево, забор или колодец.
Так, однажды в Армении я попал в горный обвал: вместе с тоннами камня, земли и пыли спустился по склону горы со скоростью курьерского поезда: путь в три километра, который занял при подъёме несколько часов, я проделал за минуту. Вокруг меня катились валуны, каждый — величиной с небольшой дом. Когда всё окончилось, самым трудным было — поверить в то, что это произошло.
Друзей-одноклассников, которые были свидетелями моего падения, я встретил на середине горного склона: они спускались вниз, чтобы отыскать моё бренное тело, я поднимался, чтобы сообщить им, что жив и здоров.
Ни единой царапины.
Ни дырочки на одежде.
У меня осталось отчётливое ощущение, будто я прокатился на лыжах. Похоже, всё так и было.
Но когда я пришёл в себя на полу чужой квартиры в костюме Деда Мороза, первое впечатление сложилось не самое оптимистичное (боже, — подумал я, — мне сломали шею). Мои шейные позвонки решили сменить хозяина, и для начала каждый из них сдвинулся — ненамного, на миллиметр-другой. Оказывается, этого вполне достаточно для того, чтобы перестать считать шею своей собственной.
Следующая мысль: как же здесь воняет!
Это может показаться невероятным, но похоже, что запах этого помещения сыграл для меня роль нюхательной соли или нашатырного спирта, только вместо крохотной склянки под носом, в наличии имелась квартира на 150–170 метров квадратных, и каждый её сантиметр был источником невыносимого зловония.
Я не знал ещё, что успею принюхаться к этому запаху и даже в какой-то (роковой) момент перестану обращать на него внимание. Моё обоняние было потрясено до такой степени, что прежде чем я понял что происходит, меня стошнило.
Если тебе, внучек, когда-либо доведётся блевать в костюме Деда Мороза, первое что ты должен сделать (до, а не после) — это как можно быстрее снять накладную бороду.
Или хотя бы приподнять её на резинке.
Или хотя бы раздвинуть пальцами отверстие напротив рта, чтобы тебе было куда блевать.
В противном случае ты окажешься в том положении, в каком оказался я, когда приступ рвоты прошёл.
Нужно было как-то жить дальше. Я бы предпочёл отмотать назад. Или — в крайнем случае — вперёд (хоть и представлял себе степень риска). Но у меня не было выбора: жить предстояло тут и теперь, несмотря на то, что это казалось совершенно невозможным, немыслимым.
Каких-нибудь пару часов спустя я был уже настолько пьян, что, вспоминая первые мгновения своего пребывания в квартире дяди Вити, хохотал до слёз. Дядь Витя, ну как, как же ты мог додуматься до этого? — спрашивал я, и дядя Витя добродушно улыбался и отвечал: а шо? Я смотрел по сторонам, думая о том, что можно сделать с обыкновенной тель-авивской квартирой за пару лет непрерывной пьянки: грязь, жир и копоть покрывали ровным слоем все без исключения предметы, находившиеся в пределах досягаемости: стены, стулья, холодильник, дверные ручки и даже экран телевизора.
А ведь ещё каких-нибудь пол часа назад я раскачивался в такт музыке на переднем сиденье минибуса и подпевал Снегурочке Маше, не подозревая о том, что меня ждёт полная приключений ночь в компании сумасшедшего алкоголика.
Впрочем, назвать дядю Витю сумасшедшим означало бы погрешить против истины. Не был он сумасшедшим. Он был выпавшим. Однажды этот человек исчез из нашего мира и появился в другом, не параллельном даже, а — отдельном, прямо по Карлосу Кастанеде. Дядя Витя существовал в реальности, где кроме него и Чебурашки не было ни единой живой души, и всё, что происходило снаружи, за дверью его квартиры, напоминало колыхание теней на стене, как если бы кто-то внезапно зажег спичку в тёмной комнате.
Раз в неделю ему приносили ящик водки и ящик еды — его рацион состоял из пельменей, колбасы, хлеба, отбивных и тушёнки.
И водки.
— Неужели тебе никогда не хотелось съесть помидор? — спросил я (это было уже под утро, когда пьянка приблизилась к той роковой черте, за которой события уже не укладываются в общий «сюжет» происходящего, и реальность становится чередой отдельных вспышек осознания).
— Неа, — ответил дядя Витя, — Мужик должен любить мясо. Возьми кусок мяса, зажарь, и рычи на него!
Дядя Витя был донецким бандитом. Его единственный сын Лёша тоже был бандитом. Когда Лёшу прижали конкуренты, он сплавил отца в Израиль, купил ему пятикомнатную квартиру в центре Тель Авива и проплатил на три года вперёд услуги ближайшего супермаркета. Посыльный из супермаркета не говорил по-русски. Дядя Витя не говорил на иврите.
Неудивительно, что дядя Витя сошёл с ума. Вернее, как уже было сказано — выпал.
Это случилось в двадцатых числах декабря, на второй год его тель-авивского заточения, годом раньше, чем в дверях этой квартиры появился я в костюме Деда Мороза, с мешком подарков за плечами.
Дядя Витя смотрел телевизор.
По телевизору показывали мультик про голубой вагон.
Из телевизора вышел Чебурашка и предложил дяде Вите сыграть в подкидного.
Дядя Витя отказался. Несмотря на изрядное подпитие, ему хватило ума понять, что дело тут нечисто. Он предложил Чебурашке выпить по стопарику и разойтись тихо-мирно: ушастому нарушителю границ предлагалось вернуться обратно, на плоскость голубого экрана, дядя Витя же в качестве ответного жеста был готов продолжать мотать свой тель-авивский срок, ограничив употребление спиртного до необходимого минимума.
— Я ему говорю: шо ж ты за скотина такая: ни стыда, ни совести. А он: тоже мне еврей выискался! А ну топай к себе на Украину! Тогда я в него бутылкой кинул. А он, ссука: ты за это ответишь… я теперь, говорит, вообще отсюда не уйду. Буду с тобой жить. Пока не обыграешь меня — в карты. Или пока не подохнешь… Вот и живёт теперь… падла ушастая…
— Где же он? — спросил я, с пьяным ужасом озираясь по сторонам.
— Та он жеж тебя боится, прячется. Вон, в шкафу засел, наверное. Пойдём, посмотрим…
— Постой, дядя Витя… Ты меня сюда зачем притащил?
— Так ведь Новый Год… с живым человеком поговорить… выпить… не всё же с этим пушистым говном водку глушить. А что тебя зашиб маленько, так ты — извини, братуха, я ведь и в прошлом году Деда Мороза вызывал. Заплатил как надо! Привезли его… но дальше коридора, пидор бородатый, не пошёл. Говорит: воняет у тебя тут. Подарки оставил в мешке и ушёл. На хуя мне его подарки? А?.. Воняет… Мне бы с живой душой… по-человечески…
Я покивал, выплеснул в рот остатки водки в стакане и, собравшись с силами, приподнялся на стуле. Меня сильно качало.
— Ты куда?.. — подозрительно спросил мой собутыльник.
— В туалет, — честно ответил я. Хвала Всевышнему, туалет находился неподалёку от входной двери, а дядя Витя, кажется, был не в том состоянии, чтобы представлять серьёзную угрозу. При свете тусклой жёлтой лампы я попытался отмыть холодной водой пятна на груди форменного костюма, но-то ли от выпитого, то ли потому, что вода из крана, судя по запаху, текла ржавая, было совершенно ясно, что чем больше я его тру, тем грязнее он становится. Пошатываясь, я вышел в тёмный коридор, где осветительные приборы, кажется, вообще не были предусмотрены, и попытался на ощупь найти входную дверь.
В это время в комнате дяди Вити что-то рухнуло, старик заорал, перекрикивая телевизор. Понять что он кричит было невозможно.
Я судорожно нащупал дверь, защёлку, повертел какие-то ручки, пошарил вокруг, надеясь найти ключ. В голове стучало: «Как же на иврите будет „Помогите!“? Если я стану кричать по-русски, там, по ту сторону двери меня не поймут».
Дядя Витя крушил мебель в своей комнате, я пытался сломать дверь, с разбега прыгая на неё плечом, а после — тараня её ногой.
Не знаю сколько это продолжалось, помню, что в какой-то момент решил перевести дух и сел прямо на пол перед заколдованной дверью, а очнулся от звука падающей воды и ощущения влажного прикосновения: дядя Витя стоял, выжимая мокрую тряпку над моей головой. Вода падала мне за шиворот.
— Что такое? — спросил я, встрепенувшись.
— Беда, братуха, ОН говорит: никого не выпущу.
— Кто — «ОН»?
— Чебурашка. Подлая тварь. Поймаю — убью на хуй… Говорит: пока в карты меня не обыграешь… слушай, а ты в дурака умеешь?..
Я помотал головой.
— Ну, зря… я его, гада, ни разу не обыграл, как ни старался…
— Открой дверь, дядя Витя, — попросил я. — Меня ведь искать будут.
— Зуб даю — не запирал! Наверное этот говнюк постарался. Он, знаешь, такого наворотить может…
— Дядя Витя, здесь нет никого, только мы с тобой… А у меня на сегодня ещё два заказа. Сейчас Снегурочка за мной приедет. Если дверь не откроешь, она ведь полицию позовёт…
Дядя Витя посмотрел на меня ласково и сказал:
— Не, не позовёт… Я позвонил в твою контору и заплатил за всю Новогоднюю ночь. Сказал, детишкам ты очень понравился. Забавный ты, братуха…
Я вытаращил глаза.
— Да ты не бойся, мы с тобой ещё хряпнем как надо. А шо?.. у людей праздник… Давай, Димыч! Шоб в ушах зазвенело!!!
3
Слушая украдкой записи папиных пациентов, я частенько задумывался о том в самом ли деле логика клинического безумия противоречит обыденной, повседневной логике. Человек, Который Глотал Термометры — делал это не за здорово живёшь, он глотал термометры в отместку за причинённые обиды — действительные или мнимые. Чаще всего его обижали санитары — люди физически крепкие, но — бездушные, способные обидеть как больного, так и здорового. Логическая цепочка «ОБИДА — МЕСТЬ — ТЕРМОМЕТР» кому-то может показаться абсурдной, притянутой за уши, но давайте посмотрим правде в глаза: в самом ли деле «СТРЕСС — СИГАРЕТА — РАК ЛЁГКИХ» или «ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА — БУТЫЛКА ВОДКИ — ГОЛОВНАЯ БОЛЬ» или даже «ЖЕНЩИНА — ЦВЕТЫ — КИНО — ПОСТЕЛЬ» выглядит разумнее или целесообразнее?
У дяди Вити был Чебурашка, у меня — дядя Витя. Мне было трудно поверить в существование маленького пушистого мерзавца, но ведь и сам по себе факт существования дяди Вити мог бы показаться весьма сомнительным человеку, не говорящему по-русски: феномен из разряда тех, что появляются на страницах жёлтой прессы: «японка три года просидела в шкафу», «мальчик был воспитан орангутангом», «дедушка подарил внучку резиновую женщину» или «профессор астрономии подглядывал за соседкой при помощи дальнобойного телескопа».
Первого января, в пол шестого утра, когда законопослушные ивритоязычные граждане ещё не проснулись, а русскоязычные — после салата «Оливье», разбавленного сладким артёмовским шампанским — уже улеглись, на улицу Алленби вышел Дед Мороз.
Он был без Снегурочки, без мешка для подарков и без оленьей упряжки.
Бороду он потерял или, возможно, оставил на память фанатам или ночным поклонницам, правая ватная бровь опустилась так низко, что почти полностью закрыла обозрение, левая отсутствовала вовсе, пластмассовые очки покосились и даже круглый красный нос съехал на бок. Просторный халат был порван в трёх местах, перепачкан чем-то ядовито-зелёным и сильно обожжён, будто кто-то пытался выяснить что получится если подпалить его с разных сторон зажигалкой, и только форменная шапка с пушистой каёмкой сидела на нём как влитая.
— Всё в порядке? — осторожно спросила девушка при исполнении, выглядывая из окошка полицейской машины.
Я помахал ей рукой, пытаясь изобразить любезную улыбку. Небольшой утренний променад после бурной новогодней ночи. Ничего из ряда вон выходящего.
Девушка помахала в ответ и засмеялась. Их тут, в Тель Авиве, ничем не проймёшь.
Когда полицейская машина, наконец, отчалила и скрылась за горизонтом, я остановился как вкопанный. Мне вдруг стало ясно, что я совершенно не помню как выбрался. Глубокий провал в памяти, заполненный каким-то мельтешением, гиканьем, плясками на столе, дяди-витиным хохотком, его колоритным «а шо?»… Чем дальше, тем лучше я понимал, что со мной произошло нечто настолько странное и удивительное, что память предпочла похоронить это в своих тайниках и подвалах — чтобы не смущать меня, не портить мне жизнь, не дать повода усомниться в незыблемости законов повседневного существования. И только одна фраза, состоящая из двух слов: «пики — козыри» — засела в голове так прочно, будто сама по себе могла объяснить чем закончился этот необыкновенный новогодний ужин.
01.03.2009
Теги: сказки
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
