|
|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 13
Постмодернизм, психоанализ и фельетонная эпоха: несколько замечаний
| |
Это жестокое вероисповедание… лучшим его намерениям не суждено было осуществиться, душа стала холодной, как лёд; под весёлой маской скрывался пустой ум безбожника.
Г. К. Честертон, Три орудия смерти |
Убеждение в том, что человечество живёт в эпоху т. н. «постмодернизма», давно уже вышло за пределы университетских аудиторий с их снобистским дискурсом интеллектуальной элиты, вышло в народ, став элементом популярной культуры тех, кого покойный Александр Исаевич в своё время презрительно называл «образованцами».
Провозвестники новой эпохи, знаменующей по своему названию вроде бы конец всяческой эпохальности, убеждены, что, выдумав слово и пустив его в оборот, они, наконец-то, поймали в клетку само явление. Эти деятели умственного труда уверены, что сам «постмодернизм» действительно существует как нечто чётко очерчиваемое, которое можно было назвать и тем самым лишить его пугающих черт магического всесилия над душами. При всё при этом как раз традиционная магичность Слова и феномен «души», наряду со многим, подвергается всесторонней деконструкции, как и любой Миф. Вспомнив одно весьма древнее, общеизвестное произведение, можно было бы ехидно заметить, что «дьявол изгоняется с помощью вельзевула».
В центральной и западной Европе, не говоря уже о Соединённых Штатах, каждая уважающая себя домохозяйка, читающая газеты и мнящая себя на этом основании «информированной», знает слово «постмодернизм». Так же, как все знают о психоанализе либо, беря шире, о «глубинной психологии» или «психотерапии». Великий трудолюбивый венец, отец-основатель движения, подвергаясь в своё время остракизму европейских коллег-психиатров, вряд ли предполагал, что его открытия станут непременным элементом массовой культуры. Им двигало, без сомнения, искреннее стремление помочь современникам, а также понятное в учёном желание теоретически осмыслить свои клинические наблюдения.
Начавшись в эпоху европейского «Нового времени» как очередной этап наук о человеке, психоанализ в эпоху постмодерна давно стал неотъемлемым элементом мировоззрения. Эти два вроде бы столь разных явления (психоанализ и постмодернизм) видятся мне некими тонкими нитями взаимосвязанными. В обоих анализ явно преобладает над синтезом, а весьма далеко зашедшая деструкция традиционного европейского «человека» с его неотъемлемыми атрибутами личностности и аксиологичности (т. е. шкалы нравственных ценностей) также являет собой черту сходства.
Пафос обоих, как и всякой революционной идеологии, конечно же, в «освобождении». В одном случае это освобождение от власти нравственных авторитетов традиционных институций (вроде Церкви и Государства) с их, как говорится, «властным дискурсом» и механизмами насилия. А поскольку властный дискурс, как и всё на свете, текстуален, то необходимо именно основополагающие тексты, составляющие саму ткань традиционности, подвергнуть осмеянию, поруганию и, в конечном счёте, «деконструкции». Частично это постмодернизму удалось.
В случае психоанализа методическому разложению на составные элементы подвергается уже не ткань традиционных «дискурсов», а сама человеческая личность и неотъемлемая, как доселе казалось, её константа, называемая обычно «душой». При этом неважно, действительны, «реальны» ли принятые в рамках системы психоанализа условные величины, вроде «эго», «суперэго», «оно», «бессознательное» и прочее — главное, чтобы сам психоанализ или родственная система психотерапии изнутри считали их реальными, верили в них.
Можно было бы возразить, что метафора «души» успешно деконструируется также и в некоторых вполне традиционных системах религиозно-философской мысли, вроде буддизма. Вероятно, это одна из причин всё увеличивающейся популярности последнего в облегчённом варианте Нью-Эйдж в европейском культурном пространстве, всё ширящееся прозелитическое движение, захватывающее, опять же, «передовых» интеллектуалов, «яппизированных» офисных современников, а также и европейских «домохозяек». Кто из наших российских соотечественников не читал Виктора Пелевина с его бесконечными играми на буддийские темы, впрочем, столь же блестяще-умными, сколь и поверхностными!
Мне лично по сердцу выдуманное Германом Гессе в его великом романе «Игра в бисер» понятие «фельетонной эпохи». Это не просто век журнализма с необходимо присущим ему примитивизмом клишированных суждений и торжеством малых форм, превратившихся в век интернета просто в клипы. Великая и мрачная Кассандра фельетонной эпохи, кстати, тоже гениальный венец, творивший в первой трети 20 века, журналист-сатирик Карл Краус, в своей едкой пьесе «Последние дни человечества» (Die letzten Tage der Menschheit), а также в сборнике эссе «Закат мира из-за чёрной магии» (Der Untergang der Welt durch schwarze Magie), разумел под «чёрной магией» именно современные ему средства массовой информации, то есть газеты. Которые он, в сущности, обвиняет в успешном раздувании Первой мировой войны. Вспомним также, что примерно в это же время Освальд Шпенглер пишет свой знаменитый «Закат Европы» (Der Untergang des Abendlandes). Всё это знаменательные симптомы.
Итак, что же мы имеем? Попробуем прорисовать грубыми штрихами. Естественнонаучный позитивизм 19 века породил Зигмунда Фройда со всеми последствиями деструкции человеческой личности в явлении психоанализа и последовательно ширившемся движении психотерапии. Для д-ра Зигмунда, особенно для позднего, слово «человек» звучало отнюдь не «гордо», а скорее — «жалко».
Постепенно психоанализ, всё популяризуясь, становится не просто врачебным методом, а уже элементом массового мировоззрения. В психоанализ положено уже верить, как, впрочем, и в ещё одного идола Нового времени — Науку!
Даже религии положено, если вообще «быть», то — «научной». На эту роль для европейски-американского обывателя наиболее подходит буддизм. Одна из буддийских идеологем, о череде всё новых рождений, великолепно вписывается в желание психоанализированного пациента, освобождённого от гнёта комплексов властного дискурса репрессивного общества, бесконечно потреблять: от шансов на исправление скучной и неудавшейся жизни, до безграничного впитывания всё новых впечатлений.
С популярным и на ура поверхностно принятым буддизмом вполне согласуется постмодернистский пафос о необходимости всеобщей деконструкции, прежде всего культурного пространства с его «мифологичностью». Не зря постмодернизм так не любит понятие «произведения» (подразумевающее автора или, по крайней мере, некую идейную целостность) зато обожает слово «текст» и «интертекстуальность». В наиболее чистом виде это проявляется в интернете, представляющем собой целую свалку текстов, к которой смешно предъявлять претензию ценностной иерархии. Здесь и скальпели хирургов-человеколюбцев, и топоры злобных убийц...
О связи интернетом порождаемого фрагментарно-клипового сознания с идеологией постмодернизма достаточно много пишется. Как и о прогрессирующем исчезновении нам пока ещё известного последовательного мышления, выраженного Декартом в его столь же знаменитой, сколь и не прожитой ещё формуле. Отрицая мышление и его связь с существованием, эту особенность идеального «европейца», постмодернизм и психоанализ, будучи разными гранями одного сложного, но всё более чётко намечающегося явления, — расчеловечивания человека, — сами того не ведая, подводят к необратимым изменениям пока-ещё-человека. Для которого добрые старые газовые камеры покажутся, пожалуй, сравнительно безболезненным способом бежать от тяжкого кошмара грядущего политического бытия.
21.02.2009
Теги: идеология
культура
общество
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
