|
|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 24
Странная вещь память: воспоминания о Днях Побед
| |
Историческое мышление — это одно из самых субъективных и нефилософских форм мышления.
А. М. Пятигорский, Индивид и культура (Интервью) |
В конце декабря 312 года от Рождества Христова один из четырёх императоров римской тетрархии, Флавий Валерий Константин, прозванный позже «Великим», победил царствовавшего в Риме императора Максенция в битве близ Мильвийского моста, что на Тибре. Это событие было позже осмыслено как одно из величайших промыслительных чудес, поистине поворотный пункт в мировой истории. Существует несколько противоречивых версий того, что произошло незадолго до битвы.
По ранним сведениям христианского апологета Лактанция, содержащимся в его труде «De mortibus persecutorum» (О смертях гонителей: глава 44), Константин видел вещий сон, под влиянием которого повелел украсить щиты своих воинов «ставрограммой» (знаком креста). По более поздним сведениям авторитетного церковного историка Евсевия Кесарийского, находимым нами в «Житии Константина» (I, 27-32), императору было видение наяву, на дневном небе, световой монограммы Христа (двух перекрещенных греческих букв «хи» и «ро»), с надписью «Eν τούτω νίκα» («Сим победи»), смысла которых он вначале не понял. И только после явления ему во сне накануне битвы самого Христа, истолковавшего явленный знак, подвигло императора к нанесению увиденной монограммы на щиты воинов, что в свою очередь послужило оберегом и залогом победы над противником.
Известно, что было после того. Одним из результатов победы было то, что римский сенат назначил Константина «старшим Августом» (senior Augustus), а вскоре, в феврале 313 года, последовал его договор с императором Востока Ликинием и провозглашение знаменитого «Миланского эдикта» (что, согласно мнению современных специалистов, терминологически неверно, однако именно в такой формулировке пользуется широкой известностью), утверждавшего свободу выбора вероисповедания.
Однако профессиональные современные исследователи утверждают, что т. н. «Миланский эдикт» (или правильнее, «Соглашение» или «Конституция») не был результатом внезапного обращения в христианскую веру одного конкретного императора (Константина), но подтверждением и расширением ранее, в 311 году, принятого императором Галерием Никомедийского эдикта о веротерпимости. Сам Константин принимает христианское крещение лишь на смертном одре.
Всего через несколько десятилетий после того император Флавий Феодосий («Феодосий Великий» в традиционной христианской историографии) издаёт в 380 году совместно с двумя другими императорами Грацианом и Валентинианом II эдикт «Cunctos populos» (Все народы), покончивший с номинальной свободой вероисповедания в Римской империи и провозгласивший никейское, кафолическое христианское исповедание «единственно верным», приемлемым с точки зрения государства. Воспоследовавшие буквально через несколько месяцев эдикты против «еретиков», то есть лиц, придерживающихся отличных от никейской вероисповедных формул, а вскоре и против «язычников», то есть нехристиан, окончательно определили магистральные пути развития вселенского христианства нa много столетий вперёд. Феодосиевы эдикты, не отменённые формально и в высокое Средневековье, явились одним из правоисточников для учреждения пресловутого института «инквизиции».
При множестве домыслов и фантастических вымыслов на тему инквизиции, а также при настоятельной необходимости признать известную прогрессивность для своего времени юридического процесса типа «inquisitio» (расследование) в отличие от предшествовавшего ему типа «accusatio» (обвинение), нельзя не заметить её печальную особенность: это был орган насилия, карающий во имя специфически понятого Добра...
Недолго просуществовавшая в 4 веке н. э. относительная «свобода совести» и даже некий «плюрализм» религий сменились, после сращения основной христианской общины с имперской властью и государством, — принципиальной установкой на идеологический монизм. Религиозные диссиденты и, по сути дела, любые инакомыслящие, стали рассматриваться в качестве злых врагов властной системы. «Ересь» была постепенно приравнена к государственному преступлению. Не совсем безосновательно, с точки зрения власть предержащих: средневековые «еретики» не всегда мирились с существующими порядками, организуя собственную, религиозно оправданную в их глазах «анти-систему», порой вполне мирную (как например катары), а иногда поднимая разного рода восстания и устраивая резню (как упомянутые в знаменитом романе Умберто Эко «Имя розы» дольчиниане).
Какие выводы мы можем сделать из этого очерка? Традиционное изложение последовательности исторических событий и их толкование обычно легитимирует определённое, существующее положение вещей, узаконивает с оглядкой на традицию нечто совершенно новое или осмысляет постфактум то, что произошло с общиной или народом некоторое время назад. Примером может являться традиционная христианская историография (стилизующая императора Константина как внезапно, под влиянием чудесных обстоятельств обратившегося христианина) или ранее зафиксированная в библейских книгах «Священная история» народа Израиля, представляющая определённое, богословски тенденциозное прочтение знаменательных событий прошлого, что нередко весьма отличаeтся от вИдения случившегося «во дни оны» гипотетическим современным историком, стоящим на метапозиции незаинтересованного наблюдателя.
Вопрос, конечно, в том, насколько подобный пафос великого прусского историографа Леопольда фон Ранке и его современных последователей вообще реально воплотим, — но это уже иная проблема...
Попробуем вернуться из благородной седой старины в нашу серовато-страшноватую современность, к будоражащим умы обывателей и разного калибра политиков текущим событиям в России, а именно, к реально грядущему, по всей видимости, законопроекту об уголовной ответственности за «отрицание победы СССР в Великой Отечественной войне». Если даже этот законопроект не будет внесён, сами дискуссии о его возможности показательны.
Что бы ни говорили политики и все политиканствующие как «справа», так и «слева» или откуда-нибудь из «середины», с точки зрения культуролога здесь налицо интереснейшее явление. А именно, процесс перехода личной, индивидуальной памяти (по вертикали) совместно с т. н. «коммуникативной памятью» коллектива (по горизонтали), связывающим самое большое три поколения, — в память «культурную», смыслообразующую для общности людей на «расстоянии» уже в сотни лет. Ещё несколько десятилетий — и уйдут все, кто об этой Войне знал не понаслышке. Прямых участников и так, увы, немного осталось. Ещё какие-то десятилетия, и за ними последуют «путём всея земли» те, кто лично слышал с самого детства о Войне от прямых участников. К ним относится и автор данных строк.
Им на смену грядут новые поколения, для которых Великая Отечественная война станет, возможно, просто «войной», одной из многих. Или, в прямо противоположном варианте, сделается поистине «Войной» эпической, предметом лично никак не обоснованной, коллективно узаконенной гордыни, признаком исключительности своего коллектива (русского народа). Существующей лишь как событие безличной коллективной памяти, поддерживаемой пышным праздничным ритуалом парада, ограждённой грозным табуированием его отрицания. Отрицание какого-либо члена Никейского символа веры грозило некогда ощутимыми карами земными и — небесными. Возможно, что сомнения во «всемирно-исторической Победe советского народа», как, кстати, уже в настоящее время в Европе отрицание исторической действительности Холокоста, будет грозить очередным «еретикам» немалым тюремным сроком, а может, и ещё чем-нибудь похуже.
Но я-то, я-то ведь знаю! Знаю, что мой дед был на этой войне и дошёл на танке до Берлина, и вернулся живым — знаю от него самого!. Смотрю со щемящей болью на его награды... Слышу и вой зажигательных бомб, которые тушила моя бабушка в блокадном Питере... вспоминаю её рассказы о том, как ели «чёрный творог» — пропитанную сахаром землю после пожара на Бадаевский складах, ощущаю скрип земли на зубах... Знаю и о том, как, помимо войны, исчезали в ночных «чёрных марусях» люди, чтобы никогда больше не вернуться. Рассказами обо всём этом пропитано моё детство, в гораздо большей степени, чем фанфарами военно-патриотической советской пропаганды.
Что я не только знаю, но и ежедён вижу, приезжая в Питер — это ковыляющие бессильно старики со слезящимися глазами, одинокие, никому не нужные, доживающие свою жизнь в нищете и забвении, нередко ещё в коммуналках, стоящие с протянутой рукой. Кое-кто из них ветераны, «творцы нашей Победы».
И мне делается увы, не радостно-гордо за «великую Победу» тоталитарной «державы» с её бесчеловечным режимом красного террора, а горько за них, это слабое, последнее связующее звено с моей личной памятью. Больно за их слабость, за то, что их скоро не будет. Бесконечно печально за тех, кто тоже «творил Победу» своей кровью, но сгинул без вести в лагерях, созданных безумным кровопийцей, именующимся ныне «успешным менеджером» (да изгладится имя его из Книги Живых!).
А ведь грань так тонка: отделяющая благую, спасительную Весть Христа — от жестоких пыток и казней во имя Его. Отделяющая нашу тихую, действенную благодарность ещё живым пока участникам той Войны — от бесовской, неоправданной горделивости плодами чужого, не-нашего, — подвига. Наши заученные клики: «Это не должно никогда повториться!» — от готовности бряцать оружием и раздуть при случае мировой пожар, ещё горший прежнего.
Да не будет!
10.05.2009
Теги: история
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
