|
|
Субботний религиозно-философский семинар с Эдгаром Лейтаном № 9
Иерусалим, Афины и мистический Бенарес
| |
В течение многих веков лучшие представители человеческого духа гнали от себя все попытки противoпоставления Афин Иерусалиму, всегда страстно поддерживали «и» и упорно погашали «или».
Лев Шестов, Афины и Иерусалим |
Каждый, кто хоть немного любопытствовал на тему различных религий с их конкретными практиками, наверняка слышал, или читал, или даже практиковал то, что принято называть медитацией. К сожалению, на эту тему существует множество поверхностных суждений, действительности не отвечающих. Как это часто бывает в нашей «образованности» — слышал звон, но не знаю, где он.
При нынешнем повальном увлечении в религиозной области подряд всем «восточным», медитация как свойство восточных религиозных традиций, особенно связанных с Индией, нередко противопоставляется монотеистическому «Иерусалиму» и рациональным «Афинам», с их соответствующей направленностью. Это предстояние личному, библейскому Богу-ревнителю, с одной стороны, не терпящему рядом иных богов, а с другой стороны, перенятое у «греков» рациональное исследование. Отцом последнего считается Аристотель, и не следует ограничивать его значение всего лишь областью влияния римской Церкви. Аристотель был всегда чрезвычайно важен и для христианского Востока.
Тема мистического «Иерусалима» в противовес рациональным «Афинам» была животрепещуще-важной для философов и религиозных мыслителей, начиная где-то с 19-го века. Наиболее чётко, как бы «программно», она была оформлена в последнем труде Льва Шестова «Афины и Иерусалим», но присутствует ещё в интуициях знаменитого датчанина Сёрена Кьеркегора. Обращается к разным аспектам данной темы и Вячеслав Иванов.
Ныне возникающим третьим полюсом, кристаллизующим иной тип религиозно-мыслительных предпочтений, мне видится «мистический Бенарес», как бы противостоящий двум первым. К сожалению, всё это пока что происходит на на интуитивном уровне, связанном то ли с романтическими мечтаниями, то ли с личным темпераментом вовлечённым лиц. Глубокая философская рефлексия явления «мистического Бенареса», как мне представляется, пока отсутствует или, в лучшем случае, только намечается.
Рискну предложить начаток методологии. Одним из критериев подхода к осмыслению явления можно было бы взять то, что называют «медитацией», сбрасывая в одну кучу самые разные, несводимые друг к другу вещи. Для начала следовало бы «танцевать от печки», то есть попытаться исходить из семантики слова, постепенно исследовав его различные употребления.
Вошедшее во все европейские языки слово «медитация» восходит к латинскому глаголу meditari, «размышлять», в основании которого лежит индоевропейский корень «med», «измерять», родственный древнеиндийскому корню «ма» с тем же значением. Последний, кстати, дал жизнь важнейшему для индийских философских систем понятию «прамана», которое можно примерно перевести как «источники» или «средства познания».
Всё это предполагает интериоризацию объекта познания, а также его внутреннее «измерение», «взвешивание». В европейской христианской духовной практике таким объектом внутреннего познания традиционно являлось Слово Божие, явленноe в библейском Откровении, неотделимое от церковного Предания.
Для людей, не понаслышке знакомых с бенедиктинским монашеством, слово «медитация» неразрывно связано с понятием lectio divina, «духовное чтение», которое является одним из трёх столпов традиции св. Бенедикта Нурсийского, наряду с «ora et labora», то есть молитвой и рукоделием. При этом возникает образ монахов, медленно прохаживающихся под сводчатыми арками холодного коридора вокруг внутреннего монастырского двора, неслышно шевелящих губами, повторяющих слова псалмов или иных текстов Писаний. Это именно «медитация» в бенедиктинском смысле.
Здесь «размышление» всё ещё связано с образом неспешного духовного делания, несводимого к чисто рассудочным, мыслительным операциям. На христианском Востоке сходным понятием была theoria, «созерцание», откуда пошло, кстати, слово «теория» в современном смысле, перекочевавшее из области религиозной практики в холодную стратосферу наук.
Постепенно, под влиянием философского идеализма, нарождающейся психологии и увлечения эмпирическим религиоведением, происходит изменение содержательной наполненности слова «медитация». Последнее становится выражением процесса безобъектного самопознания, погружения в глубины собственного «я» с постепенным исключением всего того, что этим «я» не является. Немалую роль тут сыграла как раз романтическая захваченность европейских интеллектуалов Индией, начиная примерно с 19-го века.
Накопление научных знаний об Индии и буддизме, развитие соответствующих областей востоковедения, — всё это в немалой мере способствовало пробуждению практического интереса к нехристианскому Востоку в Европе. Свою роль тут сыграли и переводы таких важных текстов, как, например, Упанишады, оприходованные затем Шопенгауером и его последователями и эпигонами. Движения теософии, антропософии и иные синкретические учения способствовали популяризации «мистического Бенареса» в Европе и Северной Америке.
Такой же популяризации, с изменением исходного смысла, походя подверглось и понятие «медитации». Отныне оно в расхожем обывательском сознании всё больше противопоставляется тому, что принято называть «молитвой». И если под молитвой многие упрощённо понимают «собеседование личности со своим, личным Богом» иудео-христианской Традиции, то под «медитацией», скорее, методически достижимый опыт растворения границ личного «я» в чаемом слиянии с безличным Абсолютом. «Деланием» энтузиастов от Востока всё больше становится «психотехника» (кстати, словечко это, насколько я могу судить, стало очень популярным в советской и нынешней российской буддологии).
Как и всякая вещь, подвергающаяся «насильственной популяризации» и клишированию, и сопровождаемая некритическими восторгами, медитация понимается очень однобоко. Вся её сложная многогранность на «традиционном индо-буддийском Востоке» как-то упускается из виду, в том числе , например, нередко связанный с «буддийской медитацией» рационализм. Кстати, обобщающему европейскому слову «медитация» — в индийском религиозно-философском ареале соответствует целый комплекс самых разных терминов.
С другой стороны, нынешнее размежевание между христианской церковностью и «оккультизмом» во многом обусловлено нежеланием или неспособностью обеих сторон к внимательному исследованию фундаментальных понятий. Одной из таких базовых констант является «медитация». Диалог «Иерусалима и Афин» — с «мистическим Бенаресом» ещё только предстоит.
24.01.2009
|
Ваш отзыв автору
|
|
|
