Русский Тангейзер

Об Александре Порфирьевиче Бородине можно говорить очень много. Поэтому начну сразу с главного. В истории русской музыки Бородин занимает особое место. Россия (или, скорее, Русь), обрисованная в его музыкальных сочинениях, — это совершенно особенная страна. Ни у кого из других русских композиторов такую не встретишь — ну, или встретишь нечасто. Не сумрачная северная Русь, окружённая тёмными еловыми лесами, не Русь душных палат с низкими сводами и низкими интригами, а Русь южная, степная, раздольная, дотатарская. Это касается и обеих бородинских симфоний, каждая из которых — шедевр, и, конечно же, «Князя Игоря». Везде — необъятная ширь, неторопливая и величавая эпичность, былинный размах, цельные, монолитные образы и гармоничное миросозерцание. Так ведь? На первый взгляд, так…

И это очень, очень странно.

Потому что трудно найти в истории другого человека, кто бы так же, как Бородин, был всю свою жизнь раздираем на части. Пожалуй, он был натурой действительно цельной — в том смысле, что, какой жизненный аспект ни возьми, Бородин везде «раздваивался». Единство в двойственности. Такая вот диалектика.

Все знают, что Бородин был химиком. Некоторые этим даже наивно восхищаются. Дескать, прикольно: химик, а музыку писал. Но правда заключается в том, что он был не просто химиком, а, наряду с Бутлеровым, Зининым и Марковниковым, одним из крупнейших представителей русской школы химиков-органиков, которая, как известно, была в то время «впереди планеты всей». Прискорбно, но в нашем идеалистическом мире имена выдающихся химиков известны за пределами профессионального круга хуже, чем имена выдающихся композиторов. Но будь оно наоборот, имя Бородина и тогда было бы известно всем — учёный из него вышел не менее крупный, чем музыкант. Реакция получения галогенозамещённых углеводородов из органических солей серебра, открытая Бородиным в 28-летнем возрасте, носит его имя. Вот она:

Как видите, всё серьёзно. И это далеко не единственное его открытие.

Интенсивная исследовательская работа сочеталась у Бородина с бурной общественной деятельностью. Он был одним из учредителей Русского химического общества, а также, как человек прогрессивных взглядов, убеждённым борцом за право женщин на высшее образование. Первые в России Высшие врачебные курсы для женщин были открыты при активном и, возможно, решающем участии Бородина.

По мнению друзей «от музыки», в особенности Римского-Корсакова, бурная научная и педагогическая деятельность сильно тормозила развитие Бородина как музыканта. Не исключаю, что верно было и обратное: вряд ли серьёзные занятия композицией нисколько не отражались на эффективности экспериментальной работы Бородина. Трагедия Бородина заключалась в том, что он действительно был талантлив во всём: хотел всё попробовать и во всём реализоваться.

Композиторское наследие Бородина невелико. Многое осталось незавершённым. В этом он похож на Мусоргского. Но причина малой плодовитости Бородина кроется совершенно в другом. Она не от сомнений, терзаний, безысходности, ожесточённости и алкоголизма, а от зашкаливающей, невыносимой полноты жизни — от того, что в проклятых сутках всего 24 часа.

Умер Бородин, как и полагается живущему «на всю катушку» человеку: на маскараде во время масленичных гуляний, с бокалом вина в руке. Инфаркт. 53 года.

Такая же «раздвоенность» была свойственна Бородину и в личной жизни. В течение многих лет он разрывался между двумя женщинами, каждую из которых по-своему преданно любил.

Этот «дуализм» личности не был для самого Бородина секретом. Он нередко сравнивал себя с Тангейзером, мечущимся между царством Венеры и родной Тюрингией, между Венерой и Елизаветой. Когда однажды Бородин на несколько месяцев загостился у Листа, с которым был в прекрасных дружеских отношениях, то он в шутку называл своего гостеприимного хозяина «моя седовласая Венера».

Особенности личности самого старшего из «кучкистов» станут понятны, если взглянуть на его сложную судьбу. Бородин был внебрачным сыном князя Гедианова. Отчество и фамилию он получил от крепостного слуги своего отца, ребёнком которого был формально записан. До семилетнего возраста будущий профессор и композитор сам был крепостным. Но и когда он получил вольную, его были вынуждены выдавать не за сына, а за племянника его матери. У любого ребёнка от такой «двойной жизни» поехала бы крыша.

Борьба за равные права в образовании, которой Бородин отдал много сил, так же легко объясняется тем, что сам он от неравноправия хлебнул немало. Из-за «крестьянского» происхождения Бородину был закрыт путь в гимназию. И его матери с отчимом пришлось приложить немало усилий, чтобы «протолкнуть» будущее светило науки в университет.

Чайковский в одном из своих писем с иронией упоминает, как Бородин пришёл на репетицию своей симфонии в генеральском мундире. Должно быть, это в самом деле выглядело забавно. Но по-человечески вполне понятно и извинительно, что бывший крепостной Бородин не смог отказать себе в удовольствии лишний раз щегольнуть мундиром, доставшимся потом и кровью.

В музыке Бородин проявил себя ярким и изобретательным новатором, сочетавшим классическую законченность форм с нестандартностью и свежестью гармонического языка. И в том, и в другом был вызов своему времени. И то, и другое не всем было по нраву. О том, что научная деятельность была причиной малого количества написанной Бородиным музыки, сказано немало. Но вот мне, однако, думается, что на качестве бородинских сочинений его научная работа сказалась самым благодатным образом. Две стороны деятельности Бородина взаимосвязаны гораздо сильнее, чем это принято считать. Я убеждён, что естественнонаучное, материалистическое мировоззрение позволяло ему смотреть на многие проблемы под необычным для других композиторов углом и ставить перед собой совершенно нетривиальные художественные задачи.

Если говорить об операх, то за свою жизнь Бородин полностью написал только одну, и называется она отнюдь не «Князь Игорь». Это опера-фарс «Богатыри» — пародия на историко-эпическую оперу. Большого успеха «Богатыри» не снискали, однако время от времени услышать их можно. (Несколько лет назад, например, шли в Москве в театре «ГИТИС»). А неоконченный «Князь Игорь», сочинявшийся в течение 18 лет, стал главным оперным шедевром Бородина. Поруганный, оплёванный, загаженный, искорёженный людьми, ничего не понимавшими ни в галогенопроизводных углеводородов, ни в альдольной конденсации, ни в оперном искусстве, но, тем не менее, шедевр.

По кошмарной иронии судьбы «Князь Игорь» в силу бездарной сценической традиции превратился именно в то, что Бородин пародировал в «Богатырях» — в помпезную, костюмную, псевдоисторическую, ура-патриотическую вампуку. Которую, к тому же, можно как угодно сокращать и перекраивать — смысла всё равно не прибавится и не убавится. Но надо хоть немножко представлять себе личность Бородина, чтобы понимать: он такого написать не мог. Он для этого был слишком умён, слишком тонок, слишком остроумен. Он был слишком большим эстетом, слишком подолгу гостил у Листа, слишком хорошо разбирался в химии и медицине, чтобы тратить своё время на сочинение прямолинейных агиток. Он был слишком сложной, противоречивой натурой, чтобы выписывать персонажей цельных, лишённых «двойного дна» и не ведающих, что такое внутренний конфликт. И каждый раз, когда князь Игорь посреди половецкого стана, разодетый в парадную форму, изображает лицом «правильность», как персонаж плохого советского фильма, и, стоя по стойке смирно в центре сцены, восклицает «О, дайте, дайте мне свободу» — я переполняюсь негодованием. Это так же нелепо, как генеральский мундир на репетиции.

Дело в том, что я «Князя Игоря» просто обожаю. Это одна из самых любимых моих опер. И именно о ней мы начнём разговор в следующий вторник. Попытаемся разобраться, чего он там «нахимичил».