Щербиновская Елена

БОЛЬШАЯ ОХОТА
(ЛЕГЕНДА О БЕЛОМ ВОЛКЕ)

сценарий полнометражного художественного фильма

• Синопсис сценария "Большая Охота"
• БОЛЬШАЯ ОХОТА, заявка
• БОЛЬШАЯ ОХОТА, проект

Ночь... Над таежной поляной грохочут выстрелы. Падают с треском обломанные ветки, взвихривается снег. Утопая в сугробах, вздрагивает вертолет. В него ударяет пуля, отлетает со свистом.

Посреди поляны стоит Охотник с карабином в руках. Люди с автоматами медленно приближаются к нему по рыхлому снегу... Вспышки, разрывы, огонь.

На звук выстрелов возница в санях разворачивает лошадь, гонит по просеке. Свистит пуля, ударяется о полоз саней. Лошадь храпит, шарахается в испуге, опрокидывает повозку.

Возница выбирается из сугроба и видит столб огня, взметнувшийся над тайгой, слышит грохот взрыва.

Горящие обломки вертолета разлетаются в стороны, полыхают вершины елей. Наступает тишина.

Охотник опускает карабин, стирает рукавом кровь с лица, усталым взглядом обводит пепелище, вслушивается в тишину...

Вдруг, нарастая издалека, раздается протяжный волчий вой. Все громче звучит мрачная песня волков, словно сжимая в кольцо воздух над израненной тайгой... Вокруг все полыхает, и в ярком свете пламени видно, как за деревьями в разные стороны крадутся люди, отбрасывая волчьи тени...

В густо синем небе, в бликах солнца на крыльях небольшой пассажирский самолет заходил на посадку. Навстречу ему, купаясь в голубоватой вечерней дымке, стремительно неслись вековые ели и, казалось, он скользил по их стройным вершинам...

Самолет приземлился и, попрыгав на неровностях бетона, застыл на полосе. Вереница пассажиров потянулась по летному полю.

Молодой высокий брюнет с короткими усиками и аккуратно постриженной бородкой нес на широком ремне, перекинутом через плечо, плоский деревянный ящик. Рядом шел седовласый мужчина в крупных очках с рюкзаком за спиной. И с ними была девушка, совсем молоденькая, стройная, в ярком спортивном костюме и с такой же яркой дорожной сумкой. Оживленно разговаривая, они прошли к багажному отделению.

На площади перед аэровокзалом появился старый запыленный автобус. К нему бросилась толпа людей.

Трое пассажиров вышли из багажного отделения.

— Попробую занять места.

Молодой брюнет побежал к остановке, и вдруг споткнулся о выступ в асфальте. Этюдник соскользнул с его плеча. Тюбики с красками покатились по земле. Он наклонился и стал, чертыхаясь, вылавливать их из рытвин и ямок.

Девушка бросилась помогать ему. Но тюбики с красками словно нарочно выскальзывали из ее рук. Едва не срываясь на плач, девушка проговорила, обернувшись к седовласому.

— Ну вот, вечно у меня все не так!

— Да что вы, Асенька! Вы все прекрасно делаете!

Он наклонился, Ася случайно коснулась пальцами его руки, ее пронзила дрожь, кажется, она покраснела.

Он с удивительной легкостью и быстротой собрал разлетевшиеся краски, аккуратно уложил в этюдник.

— И как это у вас получилось? — спросил брюнет с едва заметной иронией.

— Старая экспедиционная закалка, только и всего. — Пожилой улыбнулся, обнял обоих за плечи. — Пошли, друзья мои, мне кажется, мы слишком много драгоценного времени уделяем этому аэровокзалу.

Трое прилетевших двинулись к остановке. В это время последние пассажиры торопливо уселись в автобус, он медленно тронулся с места и, сделав круг по площади, стал удаляться, поднимая клубы пыли.

Неожиданно на площадь выехал запыленный джип, лихо подрулил к зданию аэровокзала. Из него вышли двое — один коренастый, широкоплечий, в белых джинсах, темной футболке. с золотой цепью на шее, и другой — худой, высокий, в сером костюме, с тусклым, невыразительным лицом. На груди у него болтался на ремне полевой бинокль.

Коренастый сказал, позвякивая связкой ключей.

— Ты лишнего не задерживайся. Тут дел много.

— Знаю. — Ответил худой.

— Хозяйке от меня кланяйся.

— Знаю.

В это время раздался трескучий голос диктора:

— Объявляется посадка на рейс Алтанай — Красноярск...

Невзрачный молча кивнул, взял в руку массивный кейс и направился к самолету.

— Ну, бывай, удачи тебе! — сказал коренастый ему в след, сел в джип, тронулся с места, и вдруг заметил троих, растерянно оглядывающих площадь. Он резко затормозил рядом с ними. На его лице заиграла доброжелательная улыбка.

— Что, господа — на автобус опоздали? Если до Алтаная — могу подбросить.

Машина поднималась в гору по узкому неровному шоссе. Тайга здесь подходила к самой дороге плотной стеной, косые лучи заходящего солнца едва проскальзывали сквозь деревья.

Пожилой мужчина сидел впереди рядом с водителем, задумчиво скользя взглядом по проплывавшему мимо пейзажу. Молодой брюнет на заднем сиденье устало прикрыл глаза и задремал.

Поднялись на перевал. Девушка прильнула к окну, не в силах оторвать взгляд от фантастического пейзажа. Водителю хорошо было видно в зеркальце восторженное выражение ее лица. Он предложил.

— Хотите — остановимся? Отсюда хороший вид.

Ася тронула за рукав брата.

— Стас, ты только посмотри!

— Я смотрю сон, а ты мне мешаешь...

Пожилой мужчина и Ася вышли из машины.

Лениво ворча, Станислав последовал за ними.

Сверху открывалась удивительная панорама, в алом закатном небе — отдаленные горы с серебристыми вершинами, синеющий в дымке лес.

— Я никогда не видела такой красоты! Будто на другой планете! — воскликнула Ася.

— Любуйтесь нашей планетой! Впервые у нас?

— Да, куда только ни заносило, а вот в Сибири в первый раз, — сказал пожилой.

Водитель джипа хитро подмигнул.

— А вы, никак, золото ищите?

— Не совсем, — задумчиво произнес пожилой.

— Так что же вас занесло в нашу дыру?

— Ну, я бы ни сказал, что тут дыра, — Стас наблюдал, как водитель джипа раскрывает пачку "марлборо" грубоватыми пальцами с золотой печаткой на указательном пальце.

— Хотите закурить? — водитель протянул Стасу сигареты. — Если не геологи, кто же будете?

Пожилой ответил с улыбкой.

— Мы — собиратели сказок, былин, заговоров, прибауток, легенд, всяческой народной мудрости. Так что можно назвать нас золотоискателями, в каком-то смысле. Всякое народное творчество — бесценный золотой фонд наш...

— Вот как! Красиво сказано! — Водитель окинул пожилого оценивающим взглядом.

— А Дмитрий Евгеньевич всегда говорит красиво! — воскликнула Ася. — Мы все у него на лекциях сидим, рты раскрыв! А работы его, между прочим, на двенадцать языков переведены!

— Не преувеличивайте, Асенька, — смущенно сказал профессор. — Да и кому это здесь интересно...

— Ошибаетесь, — протянул водитель. — Мы хоть и провинция, а культурой интересуемся, почитываем кое-что. И если вас по всему миру знают, то и нам бы узнать не грех.

— Что ж, давайте знакомиться. Оболенский Дмитрий Евгеньевич, профессор Московского университета. Анастасия — моя лучшая студентка — дипломница, а Станислав — ее брат, замечательный художник...

Водитель с уважением пожал руку Оболенскому.

— Ерохин Глеб Афанасьевич, главный инспектор Алтанайского охотнадзора.

— О — о... — протянул Станислав. — Какие люди, и без охраны!

Ерохин усмехнулся.

— Шутите? Я и есть охрана!

Наблюдательным взглядом художника Станислав отметил характерные черты Ерохина: глубоко посаженные зоркие глаза под густыми выгоревшими бровями, тяжелый подбородок, широкие плечи, крепкие руки... Он спросил, продолжая взглядом изучать Ерохина.

— Ну, и как вы боретесь с браконьерами?

Тот ответил невозмутимо.

— По закону. Штрафами облагаем, а то и сажаем.

— Сурово! — сказал Станислав.

— А что же. давать им народное добро разбазаривать? Наш край, между прочим, основной поставщик ценной пушнины! Твердая валюта! Экономику страны, можно сказать, укрепляем. так что судите сами, суров ли закон!

Машина снова катила по шоссе. У дороги стали появляться одинокие домики. Путешественников приветствовала яркая надпись: "Добро пожаловыать в Алтанай!".

Ерохин подрулил к двухэтажному зданию.

— Вот и ваша обитель. Правда, не Интурист, но условия вполне приличные.

— Сколько мы вам должны? — спросил Оболенский.

Ерохин усмехнулся.

— Да что вы! Какие пустяки! Завтра я пришлю за вами вертолет. Вы и за него платить будете?

— Я не знаю здешних правил.

— Здешние правила — гостеприимство!

Ерохин помог пассажирам разгрузить вещи, подошел к администратору гостиницы, взял ключи, протянул профессору.

— Куда дальше путь держите?

— Хотелось бы несколько деревень обойти, со сторожилами побеседовать.

— Вам, конечно, понадобится проводник.

— Да, здесь без проводника, думаю, не обойтись, — согласился Оболенский.

— Есть у меня на примете один человек... Рассчитывайте на меня!

Тень вертолета скользила по земле. Внизу проплывали небольшие озерца, тонкие речки, болота, холмы.

Оболенский разглядывал карту, намечая маршрут.

— Советую вам побывать в Глуховке, в Абрамово, в Острожном. А в Лютово староверы живут, если с ними столкуетесь, много всяких историй порасскажут... — предложил Ерохин.

Вот промелькнула стая каких-то животных и быстро скрылась из виду.

Ася оторвала взгляд от иллюминатора, повернулась к Ерохину.

— Кто это?

— Волки должно быть, — равнодушно ответил он.

— Тут водятся волки?

— И волки, и медведи попадаются. Но они к человеку не подходят, издали чуют. Так что, барышня, не бойтесь, вас они не тронут. А вот и Жигарово!

Деревня казалась мрачной и заброшенной. Несколько домов угрюмо глядели заколоченными окнами. В одном из дворов залаяла собака. Ерохин постучал в дверь темной покосившейся избы.

На пороге появилась сухощавая немолодая женщина в темном платке. Ерохин подошел к ней.

— Здорово, Марфа. Возьмешь на постой?

Она неприветливо спросила.

— Кто такие?

— Ученые, из Москвы. Люди городские, с дороги устали, отдохнуть бы надо.

Женщина окинула всех пристальным взглядом.

— Ладно, входите.

Оболенский, Ася и Станислав вошли в дом. Марфа двинулась за ними следом, но Ерохин задержал ее на крыльце.

— Степан давно был?

— Давно.

— Придет — скажи, чтобы меня нашел.

— А тебе он зачем?

— Артельщики жалуются. Буйный, говорят, во хмелю, самоуправничает. Скоро сезон начнется. Надо, чтобы в артели порядок был. Потолковать с ним хочу.

— Потолкуй, коли надо.

— Да где ж его взять? Может, У Глашки в Лютово?

— Кто его знает, — ответила Марфа.

— А Егор не заглядывал?

— Да что он тут забыл?

— Жаль. Проводник нужен господам ученым. Ладно, я сам его разыщу.

Ерохин бросил окурок, растер ногой и сошел с крыльца. Марфа глядела ему в след. За калиткой он задержался. К нему подошел тощий мужик с угрюмым рябым лицом. Они о чем-то коротко переговорили, и Ерохин торопливо направился к вертолету.

Большая комната была обставлена очень просто, дощатый пол чисто вымыт, на небольших окошках белели кружевные занавески.

Марфа растопила самовар, поставила на стол банку меда, кружки. Без платка на голове она выглядела моложе, темные густые волосы были сплетены в толстую косу и уложены на затылке, лицо стало не таким угрюмым, казалось даже красивым.

— Я гостей не ждала... Не обессудьте, если что не так.

Ася присела на деревянный сундучок, покрытый лоскутным одеялом.

— У вас очень уютно.

— Все замечательно, Марфа Мартемьяновна! — сказал Оболенский.

— Спасибо на добром слове.

Все принялись за ужин. Станислав жадно ел бутерброды, намазывал медом хлеб, запивал горячим чаем.

— Марфа Мартемьяновна, может быть, вы знаете какие-нибудь старинные предания, былины или сказки? — спросил Оболенский.

Марфа задумчиво поглядела на него, лицо ее снова стало суровым.

— Я много говорить не привыкла. Живет тут один старик... Кто его колдуном называет, кто — божьим человеком, а кто — просто Платонычем... С ним потолковать надо.

— А далеко он живет?

— Не так чтобы далеко... Да места глухие. Волчьим Логом идти надо...

Лампочка под самодельным абажуром светила тускло. Издали доносились какие-то странные звуки, то ли лес гудел, то ли река журчала. то ли перекликались птицы и звери.

Станислав усмехнулся.

— И что же, там волки на людей нападают?

— Волки — не волки... а жигаровские той дорогой не ходят...Нечисто там, говорят.

— Ну, мы люди не суеверные, — улыбнулся Оболенский.

— Егор вас к нему проводит.

— А кто такой Егор? — спросила Настя.

— Проводником вашим будет.

Станислав поднялся, скрывая зевоту.

— Благодарю за ужин. Покой, тишина, чистый воздух... Давно забытые ощущения... Дмитрий Евгеньевич, вы идете спать?

Оболенский горько усмехнулся.

— Вы напрасно обо мне беспокоитесь, Стас.

— Я... не о вас беспокоюсь.

— Тем более, напрасно. Впрочем. действительно, поздно.

Оболенский встал из-за стола.

Вдруг во дворе взвизгнул Курган, радостно приветствуя кого-то. На строгом лице Марфы засветилась улыбка.

В избу вошел молодой высокий мужчина с карабином за спиной.

— Добрый вечер. Мне передали, вы ищите проводника.

Оболенский протянул ему руку.

— Да-да, очень рад! Вы хорошо знаете здешние места?

— Я вырос здесь. По тайге с детства с отцом ходил. Сейчас вроде как лесничествую...

— Замечательно. Вы именно тот человек, который нам нужен.

Ася невольно стала разглядывать проводника. Волнистые русые волосы оттеняли загорелую кожу лица, немного грубоватого, но по своему красивого. Их взгляды случайно встретились, и Ася заметила, что глаза у него голубые...

— Охотой увлекаетесь? — спросил Станислав, глядя на карабин.

— В тайге нельзя без оружия... Так когда выходим?

— Чем скорее, тем лучше, — сказал Оболенский.

— Тогда готовьтесь, завтра на рассвете...

В чистом небе взошла луна. Егор колол дрова во дворе. У покосившегося плетня появился тощий рябой мужик.

— Гляжу, Егор, ты опять на свободе...

— Я — то на свободе, а по тебе, Петр, тюрьма плачет.

— Зря ты так...

Егор промолчал.

Мужик придвинулся ближе, косясь на топор.

— Папироской угостил бы.

Егор с размаху всадил топор в пень, вытащил пачку "беломора".

— Заморских не курю.

— Ничего, не побрезгуем.

Егор зажег спичку, на миг осветив лицо Петра — рябое, с небритой щетиной, с темными пронзительными глазками... Это был тот самый мужик. который утром разговаривал с Ерохиным.

— Лошадь нужна, — сказал Егор. — Москвичи оплатят.

— Понятно. Будет лошадь, — ответил Рябой.

Егор курил, вглядываясь в ночь.

— Что не ложишься? — спросила Марфа, выходя на крыльцо.

— Сон не идет... Так что Степан?

Марфа невесело поглядела на него.

— Бригадирствует в артели! Живет не бедно! Подарки привозит дорогие!

— Сам-то он где?

— У Глашки, небось! Глашка его самогоном приворожила!

— И давно?

— О прошлую зиму еще. С Ерохиным у него не сладилось, вот он к Глашке и подался...

— А что у него с Ерохиным?

— Да разве он скажет? Спрашивать стала — не суйся, говорит, не твое это дело! А сам — чернее тучи...

Егор сжал кулаки.

— Доберусь я до них!

Марфа вздохнула.

— Уж ты добрался.

— Ничего, в другой раз не упекут! Я тоже поумнел в зоне!

— Лучше бы ты угомонился... — Марфа с сочувствием поглядела на Егора, и вдруг ее осенила неожиданная мысль. — А москвичка эта — красивая!

— Вон куда клонишь, матушка Марфа! — Егор рассмеялся, стараясь скрыть смущение, и добавил, нахмурясь. — Не про меня она.

— Что про тебя — Бог укажет. А ты, Егор, обратной дорогой к Платонычу гостей проведи.

— Я и сам думал...

В окно пробивался лунный свет. Растревоженная разговором Марфа не могла уснуть, в полумраке тихо обошла дом. На кровати, свернувшись в комочек, спала Ася. Марфа поглядела на спящую девушку, осторожно поправила на ней лоскутное одеяло. Прильнула к окну.

Пустой двор в холодном лунном свете... Вон словно чья-то тень скользнула вдоль изгороди. Марфа перекрестилась — тень исчезла. Никого. Тишина. Только отдаленные шорохи доносятся из леса. Она прилегла, дремота от усталости охватила ее. И словно наяву привиделось ей...

Пасмурным утром выбегает она во двор... Мрачно темнеют кусты у плетня... Небо непроглядное, не видно ни отблесков солнца, ни сполохов зари сквозь свинцовые тучи. Мертвая тишина, тревожная, пугающая. Дверь в клеть приоткрыта... Марфа бросается туда. А там на боку лежит корова Пеструшка с окровавленной шеей... Марфа в ужасе закрывает клеть, с трудом передвигая ноги добирается до кургановой конуры... Перед ее глазами из темноты появляется пес с перерезанным горлом... Марфа кричит, но крика не слышно, будто кто-то душит ее. А за оградой, на светлеющей лесной опушке, мелькают серые волчьи тени, слышится жуткий протяжный вой.

В избе, накрывшись полушубком, спит Степан. Марфа трясет сына.

— Вставай, беда!

Он не просыпается, не шевелится. И самой Марфе что-то давит грудь, и кажется, что она вот — вот задохнется... И будит ее крик петуха в соседнем дворе...

Утром Марфа вышла проводить гостей, лицо ее было усталым и печальным.

Егор сказал.

— Ты себя не мучай. Степана я разыщу.

— Сон мне дурной был, Егор.

— Не верь снам, пустое, — Егор улыбнулся. — Я на обратном пути загляну, помогу чем надо...

Оболенский с достоинством поцеловал Марфе руку.

Марфа смутилась, протянула аккуратно завернутую баночку.

— Вот, медку возьмите.

— Спасибо, тетушка Марфа, — сказала Ася. — Дай вам Бог здоровья.

Отряд тронулся в путь. Над заброшенной деревушкой вставало утро. На траве блестела роса...

Проводив постояльцев, Марфа огляделась, вышла за калитку и направилась к лесу. Спустилась по крутому берегу, прошла вдоль реки, подобрав подол, уверенно ступила в воду, преодолевая течение, перешла на другой берег, обогнула заросший кустарником овраг и углубилась в чащу. Шла она быстро, не оглядываясь, то и дело перешагивая через поваленные стволы деревьев. На поляне отдышалась, постучала в дверь одинокой хижины. Дверь распахнулась со скрипом...

На пороге стоял худощавый седой старик, и хотя с виду он казался суровым, глаза его из-под нависших черных бровей засветились радостью.

— Входи, дочка.

— Сон мне дурной был, Платоныч. Помоги разгадать!

— Помогу...

Старик провел Марфу в дом и плотно закрыл дверь.

Отряд двигался вдоль реки в низких закатных лучах. Впереди Егор вел навьюченную лошадь. Он настороженно вглядывался в таежную тропу, прислушивался к лесным звукам. А кто-то невидимый издалека прослеживал путь отряда в полевой бинокль...

Они вышли на поляну, окруженную стеной густых елей. Совсем близко протекал чистый ручей, вливаясь ниже в небольшую речку.

— Пора ставить лагерь, ночь надвигается, — сказал Егор.

...Солнце внезапно провалилось за край земли. Густая мгла окутала лес, все слилось в единой темной бесконечности, сквозь которую кое-где виднелись белые пятна берез. Дым от костра поднимался вверх в темном безветренном воздухе. Но вот показалась луна и стала быстро набирать силу. Тени от деревьев, длинные и ровные, падали на поблескивающую траву и обрывались на крутом берегу. Внизу ровно журчала, а иногда словно постанывала и вскрикивала река...

Профессор Оболенский, Ася и Стас расположились у костра. Их проводник Егор, стоя чуть в стороне, настороженно прислушивался к ночным звукам. Он протянул Асе кружку.

— Спасибо за чай.

— Может быть, еще? — спросила девушка.

— Нет, мне идти надо.

Стас молча покосился на него.

— Оболенский удивленно спросил.

— Куда это вы, Егор, в столь поздний час?

— Пойду по лесу пройдусь, пока луна светит.

Он повесил на плечо карабин и неторопливо направился в сторону реки.

— Так вы собираетесь охотиться? — окликнул его профессор.

Егор обернулся.

— Нет, просто посмотрю, все ли спокойно.

Стас раздраженно спросил.

— А что тебя беспокоит? Бандиты, дикие звери? Ты уж прямо скажи!

Егор ответил.

— Вам нечего бояться. Отдыхайте. Ну, а если что — пальните из ракетницы. Я увижу.

Он быстро пересек поляну, потрепал по шее привязанную к дереву лошадь и исчез за деревьями.

— Не нравится мне все это... — проворчал Стас.

Ася вспыхнула.

— Что не нравится?

— Вот приведет он сюда толпу крутых головорезов, тогда посмотрим, как это тебе понравится!

— По-моему, Стас, вы сильно преувеличиваете, — улыбнулся Оболенский. — Мне, например, наш проводник очень симпатичен. По-моему, он чувствует за нас ответственность, вот и пошел осмотреть местность...

— Да что он может чувствовать! Тарзан новоиспеченый! Ерохин ему приказал, вот и суетится! — не унимался Стас.

— А мне твой Ерохин не нравится! — заявила Ася. — Может, он и правда начальник какого-то там "Охотнадзора", да только на вид — бандит — бандитом. Одна рожа чего стоит! И этот перстень пудовый...

— Честно говоря, этот господин и на меня произвел не самое приятное впечатление, — сказал Оболенский. — Дело тут, конечно, не во внешности...

— Человек делом занят, исполняет свои служебные обязанности. У него, наверняка, совершенно времени нет, а он с нами возится. И в райцентр привез, и в гостиницу устроил, и маршрут составить помог, и проводника этого туповатого нашел... Вот вы его ругаете, а подумайте, зачем ему это нужно? Других дел мало?

— Возможно, зачем-то и нужно... — задумчиво произнес профессор. — Хотя трудно предположить — зачем.

— В том-то и дело, какая с нас корысть? Просто гостеприимный человек, — настаивал Станислав. — По-моему, мы должны быть благодарны ему...

— В ножки кланяться, что ли? — Ася собралась было с новой яростью наброситься на брата, но Оболенский осторожно дотронулся до ее руки и сказал.

— Надеюсь, Асенька, вы не жалеете. что пустились со мной в это путешествие?

— Да что вы, Дмитрий Евгеньевич! Я так... благодарна вам!

— Вот и славно. Давайте-ка, друзья мои, спать. Завтра трудный день. Тридцать километров по тайге — дело не шуточное. Надо хорошенько отдохнуть.

Стас бросил на него пронзительный взгляд, встал, протянул руку сестре.

— Пошли, Анастасия, я провожу тебя.

— Думаешь, я сама ходить не умею? Может, ты и в кусты меня проводишь?

Профессор не выдержал и рассмеялся. Стас скорчил было обиженную гримасу, но вдруг тоже не удержался и захохотал.

— Вот так-то лучше, — Ася чмокнула брата в щеку, — а то все ворчишь и ворчишь! Спокойной ночи!

Она быстро забралась в свою маленькую палатку, влезла в спальный мешок, зажгла свечу, вытащила из рюкзака магнитофон, надела наушники.

"В государстве, где все тихо и складно, где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, появился дикий вепрь огромадный, то ли буйвол, то ли бык, то ли тур!", — пел хрипловатый голос Высоцкого.

Ася улыбнулась и прибавила громкость.

Профессор Оболенский в большой палатке при слабом свете керосиновой лампы перелистнул несколько страниц. Вскоре появился Станислав, быстро забрался в спальный мешок, и тот час уснул.

Оболенский снял очки, закрыл книгу, положил рядом, затушил лампу.

В тишине, нарушаемой только дыханием реки, раздался выстрел.

Профессор вздрогнул, прислушался, сел, посмотрел на Стаса. Тот крепко спал, зарывшись в спальник почти с головой.

В соседней палатке Ася не спала, но ничего не слышала из-за магнитофонных наушников.

Снова наступила тишина. Луна светила во всю, медленно двигаясь к краю леса... Вдоль берега реки по отблескивающей в лунном свете траве шел Егор, таща на плечах огромного волка. Приблизился к лагерю, сбросил тушу недалеко от костра, устало размял руки.

— Это вы, Егор? — окликнул его Оболенский из палатки.

— Я.

— Кто-то стрелял? Вы слышали?

— Да я стрелял... Шальной какой-то попался, бросился на меня.

— Кто? — удивленно спросил профессор.

— Да волк... Не люблю я зверье убивать, но, бывает, не ты его — так он тебя... Остались бы без проводника, — Егор усмехнулся.

— Вы нас не пугайте, — сказал профессор.

— Да я не пугаю. Спите спокойно. Сюда волки не придут. Они костра боятся, запахов жилья человечьего. И на людей обычно не нападают. Говорю, этот шальной какой-то, отбился от стаи, видать, совсем одичал...Посмотреть не хотите?

— Сейчас, пожалуй, нет.

— Ну, завтра увидите. Он никуда не денется. — Егор направился к догоравшему костру и увидел, что из асиной палатки сочится свет. Он тихонько окликнул.

— Ася.

Она не отозвалась. Тогда он осторожно заглянул в палатку. Ася улыбнулась, сняла наушники.

— Иди-ка сюда! — Егор протянул ей руку.

Ася встала и пошла за ним.

— Вон, гляди! — он посветил фонариком. — Видала такого?

— Ой! Это же волк! — воскликнула Ася, с опаской глядя на громадного зверя. — Страшный какой!

— Теперь уже не страшный, — сказал Егор с едва уловимой грустью в голосе.

— Ты... убил его?

— Да, пришлось...

Ася не могла оторвать взгляд от волка, испытывая одновременно любопытство и почти суеверный страх. Ей казалось, что этот мертвый зверь сейчас поднимется и двинется на нее. Но зверь не шевелился, только поднявшийся ветер ерошил его жесткую густую шерсть.

Внезапно небо стали заволакивать тучи, поляна погрузилась в темноту.

— Смотри-ка, дождь, — Ася подставила каплям ладонь.

— Тут погода быстро меняется, — сказал Егор, — иди в палатку, промокнешь.

— Ладно, пойду, — Ася поежилась. — Спокойной ночи, Егор. — Она быстро скрылась в палатке, забралась в спальник и вскоре заснула.

А дождь шел все сильнее, стучал по крышам палаток, по высокой траве, по листьям деревьев, лил по всей округе. Стонали и скрипели деревья, сгибаясь под натиском дождя и ветра и заглушая все остальные лесные звуки.

Непроглядная мгла стояла вокруг села. Во дворе марфиного дома тоскливо выл Курган. Дождь колотил в окна упорно и беспросветно. Марфа, не смыкая глаз, с тревогой вслушивалась в ночные звуки, но ничего не могла услышать сквозь стук дождя и рев ветра. Накинула телогрейку. вышла во двор, в лицо ей ударил мокрый ветер. Курган подполз к ней, припадая на передние лапы и жалобно скуля. Марфа прикрикнула.

— Замолчи, бесово отродье! Без тебя тошно!

Пес приник к земле, тоскливо завыл. И вдруг из лесу послышался протяжный волчий вой. Марфа бросилась в дом, закрыла дверь, прижалась к косяку. Дождь колотил в окна упорно и беспросветно...

Наконец Марфа прилегла на узенькую кушетку у окна и забылась тревожным сном.

Ася проснулась на рассвете. Солнца еще не было видно, но желтоватая заря уже высвечивала край неба. Все кругом было мокрым после дождя, кое-где виднелись сломанные ветки деревьев. Чернел круг от костра, торчали недогоревшие поленья, залитые ночным дождем. Над поляной стелился туман.

Ася направилась к костровищу и поглядела туда, где ночью видела волка. Но волка не было... А на том же месте неподвижно лежал человек в распахнутой телогрейке и неподвижным взглядом смотрел в небо. Грудь его была в крови, запекшейся густыми пятнами на серой рубашке.

Ася вскрикнула. Кто-то осторожно положил ей руку на плечо. Она вздрогнула, обернулась, увидела Егора. В утреннем свете лицо его показалось девушке мертвенно — бледным. Он шагнул вперед, подошел к убитому, склонился над ним и прошептал.

— Ах, Степан, Степан... Вот так встреча.

Из палатки вышел Оболенский, следом за ним Стас.

— Кажется, у нас чп, — произнес профессор, протирая очки. — Он ранен? Нужна помощь?

— Ему уже ничем не поможешь, — с горечью ответил Егор.

— Чертова ночь! Ничего не видно, не слышно. Могли и нас пристрелить! — испуганно произнес Станислав.

— Не думаю... — сказал Егор. — Тут другие дела.

— А ты откуда знаешь?!

— Это Степан, сын Марфы, — вздохнул Егор. — Он промыслом занимался, на артель работал...

— Мафиозная разборка? — съязвил Стас. — Похоже, мы вляпались в уголовщину. Анастасия, иди в палатку, нечего тебе здесь торчать!

Ася промолчала, но продолжала стоять на месте, не в силах шелохнуться, не в силах оторвать взгляд от молодого скуластого лица Степана, по-своему красивого, отдаленно напоминавшего Марфу. Ее охватила отчаянная жалость

— А где же ваш волк? — вдруг спросил Оболенский, поглядев на Егора.

— Был тут, — ответил Егор, указав рукой на труп.

— Я видела... — прошептала Ася.

— Что ты видела? — Стас уставился на нее. — Ты ничего не видела. Надо срочно снимать лагерь и уходить отсюда!

Вдруг в небе послышался стрекот мотора. Над лесом показался вертолет, миновал поляну и пролетел мимо.

— Может быть, пустить ракету? — предложил профессор.

— Они и так вернутся, — ответил Егор.

Действительно, звук мотора снова приближался, и вскоре вертолет опять появился над поляной и стал снижаться. Вот из него, не дожидаясь остановки винта, выпрыгнули четверо — двое в штатском и двое в милицейской форме. С ними был Ерохин.

Дальше все происходящее казалось Асе почти нереальным. Ерохин быстро направился к Егору, который молча стоял над трупом Степана, мрачный и молчаливый. Другой в штатском взял в руки карабин Егора и обернул его белым платком.

Вдруг Ерохин обратился к профессору.

— Скажите, Дмитрий Евгеньевич, вы что-нибудь видели или слышали этой ночью?

— Был сильный ливень, я не выходил из палатки, — спокойно сказал профессор. — Не представляю, как же это произошло!

— Для нас это убийство — такая же неожиданность, как и для вас, — Ерохин говорил подчеркнуто вежливо. — Летали мы по своим делам, браконьеров выслеживали... Заметили сверху ваш лагерь, решили навестить. И вдруг — такой сюрприз! — Он повернулся к другому в штатском. — Придется тебе, Николай, заняться этим делом. Кстати, познакомьтесь. Дмитрий Евгеньевич Оболенский — знаменитый московский ученый.

Оболенский неприятно поморщился, а невысокий тощий человек в штатском бодро протянул ему руку.

— Очень рад... Загревский, следователь. К сожалению, профессор, мы будем вынуждены задержать вас на некоторое время, — голос его звучал низко, хрипловато, что не соответствовало тщедушной внешности.

— Но какое отношение имеем ко всему этому мы?! — возмущенно произнес Станислав, вплотную подойдя к следователю и глядя на того сверху вниз.

— Убийство произошло в вашем лагере, вы пока — единственные свидетели, — спокойно сказал Загревский.

— Свидетели чего?! Мы спали, была ночь! Мы ничего не видели и не слышали!

— Все это вы скажете на следствии, — холодно и сухо оборвал Станислава Загревский. — Конявин! — рявкнул он здоровенному милиционеру. — Срочно вызови экспертную группу! — Потом молча кивнул на Егора.

— Вы что же, нас арестовать собираетесь? — заорал Станислав.

— Вас просто пригласят на допрос, — миролюбиво произнес Ерохин. — Не надо так волноваться. Вы же не можете отрицать, что в вашем лагере обнаружен труп.

Станислав сжал кулаки, готовый броситься на еще недавно столь симпатичного ему Ерохина.

— Не кипятитесь, Стас, — мягко сказал профессор. — К величайшему сожалению, это, действительно, факт.

— Они здесь не при чем, — вдруг резко произнес Егор. — Ночью я убил волка.

И тут Ася заметила, что Егор в наручниках, и одна из его рук намертво пристегнута к руке милиционера Конявина.

— Волка? — следователь с усмешкой уставился на него. — Так где же убитый волк?

— Ума не приложу, — сказал Егор. — Был здесь.

— Кто-нибудь еще видел этого волка? — спросил Загревский, обведя жестким взглядом собравшихся.

— Я видела! — воскликнула Ася.

— И где же вы его видели?

— Вот здесь... на этом самом месте... — она дрожащей рукой указала на труп.

— У вас, видно, богатое воображение, — ухмыльнулся следователь.

— Таежная ночь, разбушевавшаяся стихия. Тут всякое может привидится, — поддержал его Ерохин.

— Но я видела волка! — закричала Ася. — А утром — этот человек... Я точно видела волка!

— Впечатлительная девушка, — заметил Ерохин.

— Боюсь, ее показания только запутают нам дело, — прошептал ему Загревский, потом произнес громко, обращаясь ко всем. — Прошу быстро собрать вещи и проследовать с нами! Оружия больше ни у кого нет?

Оболенский с едва заметной улыбкой протянул ему ракетницу.

Конявин повел к вертолету Егора. Их догнала Ася.

— Егор, ты ведь не убивал его, правда? — прошептала она срывающимся голосом.

— Не убивал, — ответил Егор.

— Ты ведь убил волка, который напал на тебя! Почему они тебя арестовали?

— Прекратить разговоры! — приказал Загревский, подталкивая Егора к вертолету и отстраняя от него девушку.

Егор обернулся, прошептал скороговоркой.

— Древняя история, не время рассказывать. Найди старика Платоныча, Марфа дорогу укажет...

— Ах, Егор, Егор, — Ерохин покровительственно положил ему руку на плечо. — только отсидел, и опять... Неприятная история получается, прямо скажем, скверная история...

Егор промолчал, отшатнувшись от Ерохина.

— Жаль Степана, хороший был бригадир, — продолжал тот как ни в чем не бывало.

Вертолет поднялся в воздух. Милиционер, оставшийся в лагере, проводил машину взглядом, покосился на труп и снова уставился в небо...

Марфа смотрела из-за занавески, как приземляется вертолет. Вот от него отделились четыре фигуры и направились к ее дому. Впереди шел Ерохин, за ним — профессор, девушка и ее брат. Вот они уже у калитки. Ерохин приостановился.

Марфа накинула платок, неторопливым шагом пошла им навстречу. Она нарочно не спешила, стараясь оттянуть страшную минуту.

Ерохин снял картуз, сделал скорбное лицо.

— Марфа Мартемьяновна, я взял на себя эту тяжкую обязанность первым сообщить вам...

Марфа глянула на него из-под черного платка.

— Степан?

Ерохин молча склонил обнаженную голову.

Марфа стиснула руки, стараясь сдержать боль. Прошептала, опустив глаза.

— Убили?

Ерохин молча кивнул.

— Кто?

— Разве мы знаем... Следствие установит, виновного накажут...

— Егор где? — резко спросила Марфа.

Ерохин тяжело вздохнул.

— Понимаешь, карабин у него был... А Степана твоего кто-то как раз из карабина.

— Где Егор?! Говори! — повторила Марфа.

— Арестован. В вертолете под охраной.

— Уходи. — Сказала Марфа.

— Но... Тетушка Марфа!

— Уходи, — повторила она, круто развернулась и ушла в избу.

Ася побежала за ней, осторожно тронула за руку, обняла. Плечи Марфы дрожали, и Ася заплакала вместе с ней...

...КПЗ районного отделения милиции. Маленькая комнатушка, зарешеченное окошко под потолком. Другое — в двери, для наблюдения.

Егор ходил по камере, садился на нары, снова вставал и ходил.

... Ночь. Он идет по тайге. Неожиданно из кустов на него бросается волк. Он вскидывает карабин, успевает выстрелить. Потом, у догорающего костра, показывает Асе убитого волка... И утро. Асин крик. Мертвый Степан.

Егор сидел, опустив голову на руки.

... Они со Степаном, в тулупах, в меховых ушанках, идут по тайге на охотничьих лыжах. Замечают в снегу какое-то странное сооружение, похожее на блиндаж. Толкают дверь...

Все помещение завалено ящиками и мешками. Егор заглядывает в один из них и видит упакованные в плотную пленку собольи шкурки.

— Степан! Погляди-ка!

— Ого! Кто же тут работает?

— Не знаю... Но думаю, надо отсюда сматываться. Хозяевам не понравится, если они нас застукают!

— Это уж точно.

Слышится шум вертолета. Егор говорит.

— А вот, кажется, и они.

— Да, влипли мы, Егор, — отвечает Степан.

Они быстро прячутся за ящики, замирают неподвижно, глядят сквозь щель. Входят Ерохин и Рябой. Ерохин светит фонариком.

— Похоже, тут побывал кто-то... Следы свежие.

Рябой отвечает, оглядывая блиндаж.

— Вроде все на месте.

— Ладно, давай грузить, заказчик ждет. Про гостей позже выясним.

Они быстро выносят ящики... Снова слышен звук вертолета, он удаляется. Все стихает...

Степан выбирается из укрытия.

— Кажись, обошлось.

Егор отвечает в раздумье.

— Это как сказать. Надо бы пойти в прокуратуру...

— Ну, это без меня! Мне жить охота!

— Они нас и так, и так не оставят, — с усмешкой произносит Егор. — Терять нечего!

В кабинете за столом — женщина следователь. Копна серебристых волос обрамляет молодое красивое лицо.

— Ну вот, я вам все рассказал, — Егор нервно разминает папиросу.

Она удивленно, чуть насмешливо смотрит на него большими зелеными глазами.

— И откуда ты такой взялся?

— Какой?

— А сам не понимаешь? Я думала, таких, как ты, не бывает...

— Да не перевелись еще, как видите.

— Я-то вижу... Значит, по твоему у нас браконьерством занимается Охотнадзор. А бригадир артели левую добычу вместе с ним сбывает...

— Ясное дело. Потому нам гроши и платят.

— А ты, такой принципиальный охотник, идешь и стучишь на своего бригадира и на начальника Охотнадзора. И неужели ты думаешь, что никто не видел, как ты ко мне шел?

— Ну и пусть видели. Мне скрывать нечего. Пусть они прячутся...

— Да, удивил ты меня, охотник. Словно не на земле живешь, а уж не в нашей стране — точно. И долго ты прожить собираешься на свободе?

— Как повезет.

— В общем, парень, ты здорово влип... Тебя ведь убьют, если не сегодня, то завтра уж точно убьют!

— Мне плевать. Я прав, и все.

— Да только в наше время за правду уж никто не гибнет. Героизм давно вышел из моды... Придется тебя посадить.

— Меня?! За что?

Она берет сигарету, щелкает зажигалкой, смотрит на Егора.

— За браконьерство.

Егор вскакивает со стула, трясет кулаком.

— Да вы что, издеваетесь надо мной?! Это что же получается, я еще и виноват! Да я сроду не браконьерствовал! Это их сажать надо! Видно, я ошибся, пришел не по адресу. Извините, что отнял время.

Егор направился к двери. Но женщина остановила его, крепко взяла за руку, с удивительной силой развернула к себе.

— Нет, ты не ошибся. Хорошо, что ко мне пришел. Тебя ведь спасать надо. Вот я тебя и спасу.

— А вам-то зачем?

— Ты мне живой нужен! Понял, герой?

Женщина вдруг обхватила руками его голову, наклонила лицом к себе и поцеловала прямо в губы, крепко и страстно. Егор попытался было отстраниться, но не смог, и, сжимая ее в объятиях, ответил на ее поцелуй...

Она прошептала.

— Ты мой... Никому тебя не отдам.

В это время постучали в дверь. Женщина отпрянула от Егора, провела рукой по непокорным волосам. Вошла секретарша.

— Зинаида Павловна, к вам Глеб Афанасьевич. Можно ему зайти?

— Пусть заходит.

Зинаида села за стол, закинула ногу на ногу, снова закурила. Красивая, уверенная в себе, спокойным взглядом встретила Ерохина.

— Простите, что помешал, Зинаида Павловна, но у меня неотложное дело.

Зинаида усмехнулась.

— Знаю про твое дело.

— Оно требует срочного решения. Мы можем поговорить наедине?

— Да все уже решено.

Она нажала на звонок. В кабинете появились двое дюжих мужиков в милицейской форме. Зинаида указала им на Егора.

— Отведите в КПЗ.

И на глазах у потрясенного Ерохина на Егора надели наручники.

Зинаида громко рассмеялась, глядя на выражение лица Ерохина.

— Ну что, доволен моим решением?

Ерохин ответил, угрюмо глядя в сторону.

— Тебе судить, Зинаида Павловна.

— Вот я и рассудила. А теперь ступай. У меня еще дел много. — Она поднялась из-за стола. — Ну, что стоишь, как истукан? Шубу подай!

Ночью Егор услышал, как открывается ключом дверь камеры. Через мгновение появилась Зинаида, взяла его за руку и повела за собой.

В квартире ее было чисто и строго. И только большая неубранная постель вносила дисгармонию в аскетическую обстановку. И словно в странном полузабытьи Егор оказался в этой постели вместе с Зинаидой... Красивая, страстная, ускользающая, она была рядом с ним, и в то же время казалась далекой, недосягаемой, словно растворялась в дымке безумного любовного угара. То ему казалось, что он прижимает к себе ее гибкое, упругое тело, то ее сильные руки словно душили его... Он пытался оттолкнуть ее, и не мог, и снова обнимал и целовал, как безумный...

— Прощай, любовь моя, век тебя не забуду, — шептала она, — не судьба нам быть вместе... Может, встретимся еще... Мой, мой! Никому тебя не отдам!

К избе Марфы подъехал забрызганный грязью милицейский газик. Из машины вышел милиционер, направился к дому. Во дворе залаял Курган.

В соседнем доме чуть раздвинулась занавеска в окошке, прильнуло и замерло чье-то лицо.

Милиционер распахнул дверь и произнес.

— Граждане должны проследовать со мной!

— Началось! — проворчал Станислав, выходя на крыльцо.

— Что вы от нас хотите? — сдержанно спросил Оболенский.

— Приказано доставить свидетелей на допрос к следователю.

Вышла Ася, испуганно посмотрела на милиционера.

— Она никуда не поедет! — закричал Станислав, оттесняя Асю внутрь дома.

— Буду вынужден принять меры!

Милиционер схватил Асю за руку. Ася вскрикнула, рванулась к Оболенскому.

— Не имеете права! — жестко произнес тот. — Отпустите девушку.

— Я выполняю приказ.

Станислав бросился на милиционера. Тот вытащил пистолет. На мгновение наступила тишина. На крыльцо вышла Марфа, подняла охотничье ружье и направила на милиционера. Тот попятился.

— Ты что, тетка, сдурела?! Ты это брось!!

— Ты брось!

Марфа встала перед ним, заслоняя спиной своих гостей и продолжая держать ружье наготове.

— Ты за это ответишь!

Глаза Марфы грозно сверкнули.

— Мне ответ перед Богом держать, а ты мне — не указ!

Милиционер нехотя спрятал пистолет.

Марфа опустила ружье. К ней подошел Оболенский, поцеловал руку.

— Спасибо за помощь, Марфа Мартемьяновна. Если бы не вы, следствие осталось без свидетелей.

— Я только выполняю приказ, — повторил милиционер.

Оболенский взял Асю под руку.

— Идемте. Чем скорее это закончится, тем лучше.

Станислав сказал со злостью.

— Не знаю, как закончится, а началось скверно!

Все трое в сопровождении милиционера направились к машине. Газик отъехал, и во дворе у Марфы появилась фигура Рябого. Марфа спросила с крыльца.

— Тебе чего? Опять шпионил?

Рябой вздохнул.

— Беда-то какая.

Марфа сказала зло.

— Тебе беда?! Не ври! Ты ненавидел Степана! С тех пор, как его вместо тебя бригадиром поставили!

— Зря ты, Марфа. Наговорили тебе. Я, лично, Степана уважал, и ничего такого промеж нами не было.

Марфа отвернулась и заплакала. Рябой сказал, глядя в землю.

— Может, пособить тебе чем? Ты скажи, я все как надо слажу. Лошадь дам, подводу...

Марфа подняла заплаканное лицо.

— Петр, кто его убил?

— Да мне откуда знать...

— Врешь! Знаешь, леший! Ты свой нос по ветру держишь, нюх у тебя волчий. Не можешь не знать!

— Вот те крест...

— Не греши, антихрист! Бог накажет.

— Слыхал, на Егорку наводят. Только зачем Егорке убивать Степана? Они вроде как братья были. Да и сам он только срок отбыл. Зачем ему снова в зону?

— Ладно. Сама узнаю. Иди. Глядеть на тебя тошно.

Марфа отвернулась и пошла в дом, унося с собой ружье.

— Я все как надо слажу, — повторил ей в спину Рябой, задымил папиросой и сутулясь пошел через двор.

Кабинет следователя выглядел строго, даже аскетично. Загревский сидел за столом и буравил глазами профессора. В углу кабинета сидел милиционер, перед ним лежала ручка и листок бумаги. Загревский произнес.

— Я попрошу вас, гражданин Оболенский, рассказать все, что произошло в вашем лагере до нашего прибытия, и как можно подробнее.

Оболенский протянул ему исписанный листок бумаги.

— А я попрошу вас принять жалобу! Ваши сотрудники грубо нарушают права человека!

Загревский изменился в лице, бегло пробежал глазами листок. Повернулся к милиционеру в углу, рявкнул.

— Прапорщика Конявина под арест! Сутки в карцере, за нарушение прав человека!

— Есть! А как быть с Ракитиной?

— Никак. Самооборона. У нее разрешение на оружие. Выполняй.

Милиционер поднялся и вышел из кабинета.

Загревский обратился к профессору.

— Вы удовлетворены, господин Оболенский?

— Частично.

— Можно продолжать беседу? Итак?

— Вечером мы пили чай у костра, беседовали о фольклоре...

Загревский нетерпеливо прервал его.

— Это к делу не относится.

Оболенский улыбнулся.

— Но вы же сами просили как можно подробнее.

— Продолжайте.

— Так на чем я остановился? На чае, кажется?

— Где в это время был ваш проводник?

— Пил чай вместе со всеми. Потом поднялся и сказал, что хочет пройтись по лесу, поглядеть, все ли спокойно.

Загревский сразу уцепился за фразу.

— Значит, его что-то беспокоило? И он взял с собой карабин?

— Я не обратил внимания. Но видимо взял. В тайге нельзя без оружия.

— Это он так сказал?

— По-моему, это ясно каждому.

— Так так, дальше.

— Мы все отправились спать. Вскоре в лесу раздался выстрел.

— Вы сами это слышали?

— Да. Я привык читать перед сном и не мог сразу заснуть. Потом вернулся наш проводник и сказал, что застрелил шального волка.

— Но вы сами этого волка не видели?

— Нет, я не выходил из палатки.

— Итак, проводник заявил, что убил волка. Никто этого волка не видел. Ну скажите, профессор, вы ведь образованный человек, можете ли вы поверить, что убитый волк превратился в труп человека?

Оболенский поглядел на следователя, приподняв очки, и произнес проникновенным голосом.

— Знаете, милейший, с точки зрения фольклориста в этой истории нет ничего удивительного. Убитый волк оказался... оборотнем.

Загревский вскочил, еле сдерживая гнев, закричал.

— Ваши шутки здесь неуместны! На следствии не место сказкам!

Оболенский улыбнулся.

— Но я всю свою жизнь посвятил как раз изучению сказок. Профессия накладывает отпечаток...

Загревский взял себя в руки и сказал сдержанно.

— А моя профессия требует фактов, а не вымысла! Понимаете?

— Да да, конечно...

— Вы никакого волка не видели? Так?

— Так. Хотя я не могу утверждать, что убитого волка не было.

— Ну хорошо, было — не было, мы это выясним... Но труп Степана Ракитина в вашем лагере — это реальный факт!

— Труп? — переспросил профессор. — Его, в конце концов, могли подбросить...

Загревский онемел на мгновение, но быстро взял себя в руки.

— Там никого не было, кроме вас! Кто мог это сделать?

Профессор ответил невозмутимо.

— Наверное тот, кто хотел скрыть улику, или свалить ее на других.

Загревский нервно закурил.

— Ваши домыслы меня не интересуют! Где находился в это время ваш проводник?

— А вы все еще подозреваете его?

— Вопросы задаю я, — оборвал Загревский.

— Конечно. А мое право — отвечать на них или нет. Я ведь свидетель, а не подозреваемый, не так ли?

— Да, но вы несете ответственность за дачу ложных показаний или за умышленное сокрытие информации, важной для следствия!

— В таком случае я вообще отказываюсь от дачи показаний без моего адвоката.

— Ну хорошо, хорошо, — смягчился Загревский. — Не стану от вас скрывать, ваш проводник — один из главных подозреваемых, против него много косвенных улик.

— Но для убийства нужны еще и мотивы. И зачем убийце тащить свою жертву в лагерь? Странно, ей Богу!

Следователь многозначительно посмотрел на профессора.

— Для того мы и ведем расследование, чтобы прояснить дело. Я рассчитывал, что вы отнесетесь к этому благоразумно и не станете нам препятствовать.

— Но я приехал сюда работать, а не участвовать в расследовании уголовных дел! Сколько еще вы намерены держать нас здесь?

— Столько, сколько потребуется. — Загревский понизил голос. — Труп найден в вашем лагере, и это неопровержимый факт, которым мы располагаем. Поэтому в ваших же интересах — помочь следствию, а не сбивать его с толку сомнительными шутками и домыслами.

Станислав с вызовом поглядел на следователя.

— Вы позволяете вашим подчиненным распускать руки! Как это понимать?!

— Приношу свои извинения. Но, кажется, первым начали вы?

— Неправда! Начал он! Я только защищал честь своей сестры!

— Очень благородно с вашей стороны. Ее обидчик уже наказан. Мы можем продолжить беседу? Итак, что произошло той ночью...

— Я абсолютно ничего не видел. Я спал. Выстрела я тоже не слышал. И вообще я не намерен торчать здесь! Когда все это закончится?

Загревский посмотрел на него с терпеливым сочувствием.

— Мы только начали расследование. Вы же не станете отрицать, что труп обнаружен в вашем лагере?

— Да, но ни я, ни моя сестра, ни наш уважаемый профессор не имеют к этой истории никакого отношения!

— Но ведь кто-то убил Ракитина...

— А может, он сам застрелился?

— Это исключается. В ближайшее время мы получим результаты баллистической экспертизы. А сейчас я очень прошу вас припомнить, не замечали ли вы какой-нибудь странности в поведении вашего проводника? Может быть, какие-то его поступки или высказывания?

— Этот человек не вызывал у меня интереса. Мне нечего сказать.

— Очень жаль. Вы пока наши единственные свидетели.

— Свидетели чего?!

Загревский не сразу нашелся, что ответить. Станислав воспользовался его растерянностью и продолжал наступление.

— Вы ведь не можете сказать, что мы — свидетели убийства? Это будет явным искажением фактов! Вам придется нести за это ответственность!

— Успокойтесь, ради бога. Я ничего такого не имел в виду. Как вы думаете, может быть, ваша сестра могла бы нам помочь? Она ведь больше, ну, как это сказать, сблизилась с вашим проводником?

Станислав вскочил и чуть не ударил следователя. Тот едва успел увернуться.

— Запомни! Не смей трогать мою сестру! А все ваши грязные намеки...

Загревский быстро протянул ему протокол.

— Распишитесь здесь, с моих слов записано верно...

— И не подумаю!

Станислав отшвырнул листок и шагнул к двери.

Загревский ласково глядел на Асю, говорил дружелюбным тоном.

— Итак, вы увидели убитого первой?

— Да, кажется, так.

— Расскажите, как это было.

— Я вышла утром из палатки, чтобы разжечь костер. Поглядела на убитого волка. На его месте лежал человек.

— Какого волка? — осторожно спросил следователь.

— Того самого, которого мне ночью показал Егор.

— А вы уверены, что видели ночью именно волка?

— Конечно. Я видела волка, огромного, страшного. Мы его разглядывали при свете фонаря. Этот волк бросился на Егора, и тогда пришлось застрелить его. Но мне показалось, что Егору было жаль дикого зверя.

— Но вы это знаете только со слов проводника и не можете утверждать, что именно так все и было.

— Я верю ему, — тихо сказала Ася.

— А я бы на вашем месте не был столь доверчив. Вы знаете, что этот человек только что отбыл срок в заключении? Что мы подозреваем его в жестоком убийстве? А вы верите ему на слово.

— Он не мог никого убить! Нет, не мог! Просто вы никому не верите, даже мне не верите!

Ася почувствовала, что у нее начинает дрожать голос и она плохо владеет собой. К глазам подступили слезы.

— Не надо так волноваться, — ласково произнес Загревский. — Не сомневаюсь, что сами вы верите в то, что говорите правду. Но вы слишком впечатлительны, у вас богатое воображение, я это заметил еще в лагере. Возможно, вы как бы домыслили, вообразили всю эту историю с волком под впечатлением от пережитых событий, а на самом деле никакого волка не было?

— Я видела волка! — упрямо повторила Ася.

— Жаль, что вы так упорствуете, — сказал Загревский с еле сдерживаемым раздражением. Это очень осложняет расследование. — Он нажал на кнопку и сказал секретарше. — Пригласите сюда остальных свидетелей.

Теперь, когда все трое сидели перед ним, Загревский почувствовал свою власть, это придавало ему уверенности.

— Итак, господа, я надеюсь, что результаты экспертизы, которые мы получим в ближайшее время, подтвердят версию следствия. Мы располагаем определенными уликами, но этого, к сожалению, еще недостаточно для передачи дела в суд и вынесения приговора.

— А мы? Мы долго еще должны ждать результатов вашей экспертизы? — раздраженно спросил Оболенский.

— Нам необходима ваша помощь. Отнеситесь к этому серьезно и здраво, не старайтесь сбить следствие с толку. Это не в ваших интересах. Ведь чем скорее закончится дело, тем быстрее вы... сможете продолжить свою работу. А пока, к сожалению, мы вынуждены вас задержать. Точный срок я назвать не могу.

— Это что же, подписка о невыезде? — спросил Оболенский.

— Ну зачем? Улететь без нашей помощи вы все равно не сможете, здесь каждый человек на виду. Ну, а бежать вам некуда — тайга кругом.

— Это угроза?! — возмутился Станислав.

— Ну что вы, дружеский совет, — примирительно сказал Загревский.

Оболенский посмотрел на него в упор и жестко сказал.

— Мне необходимо связаться с адвокатом!

— Ну зачем? Вас ведь ни в чем не обвиняют!

— Не вижу смысла продолжать разговор! — отрезал Оболенский.

— Почему же?!

— Да потому, что вы мне не нравитесь!

Загревский закурил, сказал с напряженной улыбкой.

— Откровенно говоря, вы мне тоже, но это не меняет дела.

Когда милецейский газик привез свидетелей к дому Марфы, солнце уже клонилось к закату.

Оболенский подошел к хозяйке, сказал.

— Вы уж простите нас, Марфа Мартемьяновна, мы не по своей воле вернулись.

— Знаю, — ответила Марфа.

— Может быть, нам лучше переночевать в другом доме? — спросил он участливо.

— Да что там... Без людей еще хуже. Муж с охоты не вернулся, сколько уж лет прошло, я все одна да одна... Теперь вот... сын... Оставайтесь.

— Спасибо.

— Дмитрий Евгеньевич, нам нужно поговорить! — произнес Станислав.

— Давайте поговорим. Только не в доме, я думаю. Идемте на поляну. Там мы никому не помешаем.

— Анастасия, ты тоже пойдешь с нами, — жестко сказал брат.

— Я, конечно, пойду, — ответила Ася, покосившись на Оболенского, — только не смей разговаривать со мной таким тоном. Даже этот противный следователь, и тот более вежлив.

— Если бы ни Дмитрий Евгеньевич, я бы сказал тебе, — с трудом сдерживая гнев на сестру, произнес Стас. — Погоди, вернемся в Москву, я с тобой разберусь! А сейчас, сейчас мне хотелось бы только одного — как можно скорее выбраться отсюда!

— Вполне разделяю ваше желание, — сказал Оболенский.

— Так в чем же дело? Давайте действовать! Какое они право имеют насильно держать нас? Причем здесь мы?!

— Да притом, что труп этого артельщика оказался в нашем лагере! — с досадой произнес Оболенский.

— Ну и что, в конце концов? Мы ничего не видели, ничего не знаем, и точка! Или вы не согласны со мной?

— Знаете, Станислав, чем больше я думаю об этой истории, тем более запутанной и странной она мне кажется...

— Уж не собираетесь ли вы, уважаемый профессор лингвистики, выступить в роли частного детектива? — ехидно спросил Станислав.

Оболенский улыбнулся.

— А почему бы и нет?

— Ну, это уж слишком! Надеюсь, вы пошутили, профессор, и понимаете, что лучше всего нам всем держаться подальше от этой уголовщины!

Ася вспыхнула.

— И ждать, пока они осудят невинного человека? Мы должны помочь ему!

— Вечно ты суешься, куда не надо! — раздраженно сказал Станислав. — А в людях ни черта не понимаешь!

— А ты просто ненавидишь людей! — резко возразила девушка. — Я не понимаю, откуда в тебе такая злоба?

— Это не злоба, сестричка, а реальный взгляд на вещи, — парировал Стас.

— И зачем ты сюда поехал? Сидел бы со своим реальным взглядом в мастерской на Кутузовском, или где-нибудь в Европе, на вилле, и писал изысканные пейзажи с видом на Средиземное море!

Станислав усмехнулся, закурил, сказал изменившимся тоном.

— А мне все надоело. Пейзажи, вернисажи, авангардисты, постмодернисты, пьяные исповеди гениев, развратные натурщицы... Вот и решил проветриться.

— Врешь ты все, — язвительно произнесла девушка. — Тебе не дает покоя синдром старшего брата, боишься маленькую сестричку оставить без присмотра!

— Ну хорошо, — сказал Станислав, — давай начистоту! Как ты считаешь, я мог отпустить тебя на край света с профессором, который тебе в отцы годится и в которого ты втюрилась по уши!

Ася вспыхнула, побледнела, схватилась руками за дерево.

— Так ты... ты шпионил за мной?! Вот зачем ты поехал?!

— Теперь — этот... добрый молодец из сказки, романтический герой — уголовник, современный Робин Гуд! Ходит по лесу, постреливает из ружьишка! А нам за него менты выкручивают руки!

— Замолчи! Ты спятил! — закричала Ася, срываясь на плач.

Оболенский, не на шутку встревоженный, ласково дотронулся до асиного дрожащего плеча.

— Асенька, ради Бога успокойтесь! Ваш брат и правда не в себе. Прекратите, Стас! Зачем вы мучаете ее? Ваша бестактность невыносима!

— Прекратить? Ну уж нет! Это вы, уважаемый профессор, прекратите ее мучения! Вы — ученый с мировым именем, уважаемый человек, лауреат... Позвоните в Москву! Вас послушают!

Они увидели, что в небе над поселком появился вертолет.

— Хорошо, — сказал Оболенский, — завтра же позвоню в Москву. Иначе мы тут...

— Нет, профессор, звоните сейчас же! Звоните немедленно! — закричал Станислав.

Вертолет опустился на поляну, через минуту из него вышел Ерохин, направился к москвичам, протянул руку Оболенскому.

— Дмитрий Евгеньевич, я был так возмущен... этот утренний инцидент! Недопустимое безобразие! Мне просто стыдно смотреть вам в глаза!

— Да, для работников здешней милиции гостеприимство, видимо, не является правилом поведения, — сказал Оболенский. — Но вы-то в чем виноваты?

— Я не должен был допустить это! Вы — мои гости, я, можно сказать, взял на себя за вас ответственность.! Но ситуация вышла из-под контроля, и я считаю — это мой недосмотр! Примите мои извинения!

— Принимаю, — сказал Оболенский. — Более того, прошу отвезти меня на ближайший переговорный пункт. Мне необходимо срочно позвонить в Москву.

— Ну конечно, какие пустяки! Садитесь. Я сейчас, только два слова Марфе. Завтра будут похороны, сами понимаете.

Он быстро пошел к дому, а Марфа уже стояла на крыльце и молча ждала.

— Я лечу с вами, Дмитрий Евгеньевич, — сказал Станислав.

— Не доверяете мне, Стас? — усмехнулся Оболенский.

— Да что вы, ей Богу! Просто хочу знать результат разговора. Не могу больше ждать! Анастасия, ты тоже поедешь с нами.

— Прошу! — к ним снова подошел Ерохин и указал рукой на вертолет.

Марфа продолжала стоять на крыльце.

— Я никуда не поеду, — сказала Ася, развернулась и побежала к дому.

Перед Загревским лежала закрытая папка с делом об убийстве бригадира промысловой артели Степана Ракитина. Дверь в кабинет была закрыта.

Человек в сером костюме, сидевший спиной к двери, протянул следователю какой-то предмет.

На столе появилась пуля... Рядом оказалась другая, на вид точно такая же. Загревский довольно осклабился.

— Хорошая работа!

Человек передал Загревскому документ, сухо произнес.

— Заключение экспертизы.

— Хорошая работа! — повторил Загревский. — Но есть непредвиденная трудность. Московская девица упорно настаивает, что видела волка.

— Есть способ, — прозвучал ответ.

— Какой?

— Психиатрическая экспертиза.

— Но она откажется!

— Не имеет значения. Результат уже имеется. Можете вложить в дело.

Загревский пробежал глазами листок, ухмыльнулся.

— Ого! Временное поражение психики, навязчивые идеи... Ловко! Нам и двоих свидетелей хватит, хотя, честно сказать, я и от них устал...

Вертолет приземлился в незнакомом населенном пункте.

— Подождите, я сейчас договорюсь!

Ерохин, не дожидаясь остановки винта, выпрыгнул из вертолета, побежал к небольшому зданию и исчез за дверью. Скоро он появился снова, махнул рукой, приглашая москвичей.

— Алло Москва? Прокуратура? — произнес в трубку Оболенский. — Это говорит профессор Московского Университета, лауреат Государственной премии Оболенский... Мне нужен генеральный прокурор! Да, по очень важному, неотложному делу! Его нет? Тогда соедините меня... Хорошо. Да, я буду говорить с его помощником.

В кабинете Загревского человек, сидевший спиной к двери, взял одну из трубок.

— Помощник прокурора у телефона. Слушаю вас, профессор... Так, так... Я вас понял. Да, это возмутительно! Правильно, что вы позвонили сюда. Сегодня же введу прокурора в курс дела. Мы обязательно примем меры, в самое ближайшее время вас избавят от участия в неприятных процедурах. Да, я вам гарантирую это! Доброго здоровья!

Он положил трубку, постучал пальцами по матовой поверхности стола, где лежал полевой бинокль.

Загревский протянул руку к другому аппарату.

— Алло! Здравствуйте, Зинаида Павловна! Мы не хотели вас беспокоить. А, вы уже в курсе дела! Нет, нет, никаких сомнений, профессор поверил, что говорил с Москвой! Ну, уж дальше действуйте по своему усмотрению... Понял. Да, похороны завтра. Нет, я, конечно, не поеду. Но вы не волнуйтесь. Все схвачено. Глеб Афанасьевич вам низко кланяется. Он все берет на себя.

Закончив разговор, Загревский выдвинул ящик стола, достал маленькую фигурку белого волка, любовно погладил, поставил на стол.

...Белый волк неподвижно замер, подняв гривастую голову, словно готовясь к прыжку...

Марфа пересчитала стопку тарелок, принялась за стаканы. Ася помогала ей.

— Закуски у нас хватит, — сказала Марфа деловито.

Ася спросила.

— А что будут пить?

— Это не моя забота. Ерохин привезет. Ты бы ложилась, я сама управлюсь.

Ася умоляюще поглядела на нее.

— Нет, не могу! Тетушка Марфа! Как мне найти старика Платоныча? Укажите дорогу!

— Поздно уже. Одной нельзя.

— Да вы за меня не беспокойтесь, я умею ориентироваться. С первого курса в экспедиции езжу, и ни разу не заблудилась. Честное слово. Это очень важно, понимаете...

— Понимаю. Завтра с рассветом и пойдешь.

— Завтра не смогу, брат не отпустит. И перед Дмитрием Евгеньевичем неловко. Нет, мне сейчас надо. Егор меня послал!

Марфа сказала строго.

— Я в погреб спущусь, а ты спать иди. Утро вечера мудренее.

Марфа накинула платок и вышла в сени. Скрипнула и хлопнула дверь. Ася подождала с минуту, схватила планшет Оболенского, достала карту и стала внимательно изучать ее. Вот — Жигарово, а вот и Волчий Лог, совсем близко. На карте обозначено редколесье. Сразу за Волчьи Логом — плоскогорье, тут, наверное, он и живет... Она быстро собрала рюкзачок, положила туда карту, фонарик, диктофон и осторожно, крадучись вышла во двор. От луны было почти совсем светло, и Ася уверенно направилась в сторону леса.

Через лес Ася шла быстро, не оглядываясь, стараясь не давать воли страху. Но вот где-то затрещали кусты. Она вздрогнула, замерла, огляделась. Посветила фонариком вокруг, достала карту, поглядела, пошла дальше. Лунный свет еле проникал сквозь чащу деревьев. Вот лес чуть поредел, тропинка пошла вверх. Ася полоснула фонарем, но ничего не было видно, кроме деревьев и кустов. Ася запыхалась, споткнулась о какой-то корень, села на землю и заплакала. И вдруг услышала чей-то голос.

— Что, заблудилась?

Она вздрогнула, испуганно подняла заплаканные глаза. Рядом с ней стоял высокий худощавый старик с густой бородой и длинными седыми волосами.

Ася зажмурилась, снова открыла глаза. Старик не исчез и даже рассмеялся.

— За лешего приняла?

Ася почувствовала внезапную радость, перестала плакать, вскочила на ноги.

— Вы — дедушка Платоныч, да?

— Он самый. Вот я гуляю тут и думаю — придешь ты или побоишься? Гляжу — не побоялась.

Ася удивленно спросила.

— А откуда вы знали, что я приду?

— Дело не хитрое. Марфа мне про тебя сказывала. Да только как она тебя одну отпустила? — Платоныч хитро прищурился.

— Я ее обманула, — честно сказала Ася. — Иначе бы мне ни за что к вам не попасть. А мне очень нужно! Мне Егор велел вас найти!

— Так, так... Степана хоронить завтра будут?

— Завтра...

— Ну, заходи, коль пришла.

Ася растерянно огляделась и увидела в просвете между деревьями, совсем близко, одиноко стоящую хижину. Дверь была приоткрыта и тихонько поскрипывала на ветру.

Марфа обошла пустой дом, быстро спустилась с крыльца, подошла к собачьей конуре, отстегнула цепь. строго приказала.

— Курган, след!

Пес принюхался и рванул к лесу, на опушке присел, обернулся, подождал Марфу и двинулся в чащу.

Глаза девушки постепенно привыкали к полумраку. Посреди комнаты — дощатый стол, в углу — большая старинная икона... Вдоль стен на грубо сколоченных полках — странного вида книги в темных, потрескавшихся переплетах.

Старик наполнил из чайника большую керамическую кружку, протянул Асе.

— Попробуй-ка, какой я чай заварил! Ты такого с роду не пила!

Ася отхлебнула глоток, вдохнула пряный аромат диковинных трав и вдруг заметила на стене большую пожелтевшую групповую фотографию. Овальные портреты молодых людей, какая-то витиеватая надпись.

Старик заметил, что девушка смотрит на фотографию, снял ее со стены. Он был совсем не похож на деревенского чудака, каким представляла его Ася. Лицо, иссеченное морщинами, было по-своему даже красивым. Из-под черных бровей смотрели ясные глаза...

Старик протянул фотографию девушке. Она с изумлением прочитала надпись: "филфак МГУ, 2-й курс. 1941 год". Стала разглядывать, и отметила среди других совсем молодого бородатого студента с красивым интеллигентным лицом и открытым взглядом.

Старик тихо спросил.

— Никак — узнала?

— Узнала! Вот вы!

— У тебя глаза зоркие. Должно быть — и душа зоркая.

— Так вы — филолог?

Старик горько улыбнулся.

— Недоучившийся... На третьем курсе арестовали. Вместо фронта в лагерь попал. Чудом выжил. Потом на поселение. С тех пор и живу здесь.

— А... за что вас тогда арестовала?

— Это, Настя, долго рассказывать... А если коротко — за любовь.

— Как? — поразилась Ася.

— Да так, за преступную любовь к славянской мифологии. Сильно я ею увлекся. У нас преподавал одни профессор, который так интересно рассказывал, что мы просто все заболели этой самой славянской мифологией. Мне и в голову не приходило, насколько это может оказаться опасно. А получилось вот как... Было перед войной сфабриковано так называемое дело "славистов". Большую группу ученых, занимавшихся славянской филологией а, следовательно, и мифологией, обвинили в шпионаже, в том, что идеи их носят буржуазный характер. Это было очень страшное обвинение, тебе сейчас такое и представить трудно!

— Представить можно, поверить трудно! — сказала Ася.

— Ну вот, а по этому делу проходил как раз наш профессор, которого я сильно любил и уважал. Его арестовали, а нас, студентов, стали вызывать на допросы. Требовали, чтобы мы давали против него показания. Не знаю, как другие, а я просто не мог поверить, что такой замечательный человек стал иностранным шпионом.

— И вы отказались давать показания?

— Ну да, вроде как отказался. Сам не знаю, как тогда получилось, но осуждать и оговаривать профессора не стал.

— Но ведь это — настоящий героизм!

— Не то, чтобы героизм, просто не смог душой покривить, что ли. В общем, вел я себя как самый наивный и доверчивый человек, хвалил своего профессора, его научные идеи. Сначала меня отпустили, даже поблагодарили, сказали, что разберутся. Я уж подумал, что, мол, справедливость восторжествует, и его скоро отпустят. Но он не вернулся. А однажды ночью пришли за мной... Ты, наверное, читала, как это бывает, сейчас об этом много написано.

— Конечно, читала. Это наша история, мы должны ее знать.

— Ну вот, тебе еще один кусочек живой истории, — улыбнулся Платоныч. — Теперь многие понимают, что марксизм — явление временное, а мифология вечна. Но тогда я был молодым, чистым, ну, как ты сейчас... Ладно, не будем больше об этом. Вы ведь тоже филологи, за материалом приехали?

— Да, но...

— Знаю, все знаю. И зачем пришла, тоже знаю, коли Егор тебя послал. Есть тут одна легенда, постарайся запомнить. Может, пригодится.

— А можно, я на магнитофон запишу?

— Конечно.

— Как интересно, вы меня Настей назвали...

— Позже поймешь. А теперь слушай... С давних времен люди в этих краях занимались охотой, промышляли соболя да другого пушного зверя... Продавали шкурки богатым купцам, и сами жили не бедно. Молились разным богам и во всякую нечистую силу верили, в чертей, злых духов да оборотней...

...Отсветами горящих лампад манят окна богатого терема на краю села... Нарядно одетая молодая женщина провожает мужа на охоту, остается одна... Обходит пустые комнаты, плачет, прислонясь к косяку.

Выбегает из дома, торопливо идет лесной тропой. Останавливается перед хижиной, обнесенной частоколом, украшенным черепами животных. К ней выходит косматый шаман. Женщина падает перед ним на колени и шепчет.

— Помоги мне... Муж мой добрый и сильный, дом наш — полная чаша, только детей у нас нет...

Шаман разжигает травы, раскладывает на земле кости, что-то бормочет, закатив глаза, потом произносит.

— Жертва нужна.

— Бери, что хочешь — телку, овцу, козу, только помоги мне!

— Не годится, говорит шаман. — Нужна невинная человеческая кровь.

Женщина вскрикивает, отпрянув в испуге.

— Нет, нет!

И снова идет по лесу, все дальше углубляясь в чащу.

Жилище отшельника. Женщина входит, низко кланяется старцу.

— Помоги мне, святой человек, в горе моем...

Старик зажигает свечу, молится, глядит в древние книги. Качает головой.

— Смирись, дочь моя. Такова воля божья...

Женщина бредет обратно, заливаясь слезами. И вдруг, воздев руки к нему, взывает к высшим силам.

— Помоги мне, будь ты хоть Бог, хоть дьявол!

Вернувшись домой, она видит на крыльце крошечного ребенка. закутанного в рваное одеяло, хватает его и, прижав к себе, вносит в дом...

Развернув младенца, женщина испуганно крестится. Головку прекрасной девочки покрывают белоснежные волосы, а глаза, золотисто-зеленые, глядят совсем не по-детски...

...Девушка с серебристыми волосами, ставшая настоящей красавицей, выходит на крыльцо терема, гордо глядит на столпившихся охотников. Собольи и куньи шкурки падают к ее ногам. Каждый охотник старается оттеснить другого, подойти ближе к крыльцу, привлечь к себе внимание. Но красавица смотрит на всех холодным, равнодушным взглядом, небрежно собирает шкурки и уходит в дом...

Ночью, прильнув к окну, она любуется луной в звездном небе...

А утром влюбленные снова осаждают терем, осыпают красавицу дарами, с ненавистью косятся друг на друга.

Красавица насмешливо глядит на обезумевших мужчин, жестом руки снова отправляет их в лес. Они нехотя удаляются, с ненавистью и завистью косясь друг на друга.

В опустевшем лесу стоит тишина. Охотники вслушиваются в редкие неясные шорохи, вглядываются в заросшие бурьяном тропы, где не видно никаких следов. В лесу не осталось больше дичи.

Измученные охотники возвращаются с пустыми руками... Напрасно стоят они перед теремом, глядя в тоске на окна...

Опустели в селе подворья и клети. Мужики режут отощавший скот.

Мать красавицы, высохшая от горя, торопливо идет к колодцу, прячась от враждебных взглядов. Но у колодца собрались поселянки. Женщина не решается подойти и набрать воду, поворачивается, с пустыми ведрами идет обратно.

Поселянки кричат ей в след.

— Твоя дочь разорила село!

— Погубила наших сыновей!

— Отняла наших мужей!

— Будь она проклята, и ты вместе с ней!

Ночь. Бедная женщина плачет, не может сомкнуть глаз. Вдруг она слышит в ночной тишине, как дочь встает, бродит по терему, выходит за дверь, за ворота.

Мать поднимается с постели и идет следом за ней.

Во всю светит луна. Девушка не оглядываясь бежит по тропинке к лесу и исчезает в чаще... В лесу раздается протяжный волчий вой.

Мать вскрикивает в испуге, бросается в гущу деревьев, стараясь догнать дочь.

Перед ней открывается большая поляна, залитая лунным светом. На поляне появляется стая волков, впереди — красивая белая волчица с гордо поднятой головой. Волки играют, резвятся, стараются догнать волчицу, но она ускользает, и снова манит их за собой...

Увидев это, обезумевшая от страха и горя женщина бросается бежать подальше от страшного места. Ей кажется. что волки гонятся за ней, ей слышится их угрожающий вой..

В слезах вбегает она в хижину старика отшельника, падает к его ногам.

Отшельник молится, погружается в древние книги, потом произносит тихо.

— Твоя дочь — порождение Дьявола... Ее коварство и жадность не знают границ. Она будет править людьми, а люди будут поклоняться ей, пока не явится Охотник...

Утром в селе раздается крик петуха. Красавица с серебристыми волосами возвращается из лесу, входит в дом.

Ее мать лежит в постели и не может подняться.

— Вставай! Хватит валяться! — кричит в гневе дочь.

— Берегись Охотника... — шепчет мать и испускает дух...

Стоит пустой терем с заколоченными окнами.

В селе не видно людей, только женщины да старики остались, и те прячутся по домам. Вот несколько поселянок собрались у колодца, шепчутся, боязливо оглядываясь.

Одна говорит.

— Вчера мой младший сын не вернулся с охоты... А что у тебя, Марфа?

Та отвечает.

— Моего мужа нет уже третью неделю...

— Видать — не дождешься, — произносит третья.

Ночь. В домах заперты двери и ставни. Из лесу слышен волчий вой. Он все громче, все ближе... Серые тени крадутся по селу.

Косматый шаман выходит из хижины, берет глыбу белого камня... Его руки проворно высекают волчью голову, укрепляют у входа в дом.

На многих домах и плетнях красуются фигурки и головы Белой Волчицы из кости или камня.

Кружит по лесной поляне в лунном свете волчья стая, впереди Белая Волчица, волки бегут за ней, тесня друг друга...

В тишине слышится голос Платоныча.

— Шли годы, сменялись поколения... Давно уже не осталось в селе ни одного человека, который видел сам седую красавицу... А волчья стая росла и крепла. Но однажды один из волков решил покинуть стаю и вернуться к людям.

— Догоните и убейте его! — приказала Белая Волчица. — Таков закон стаи!

Утром поселяне нашли на околице мертвого человека с перерезанным горлом... Страх, поселившийся в сердцах, никогда больше не покидал людей...

Где-то близко залаяла собака. Старик улыбнулся, глядя на Асю. Заскрипело крыльцо. Ася вскочила, повернулась, увидела Марфу, бросилась к ней, обняла.

— Простите меня, тетя Марфа!

— Бог простит! Платоныч, угостишь чаем?

— Угощу, доченька, угощу...

День был пасмурный, влажный. На поляне, неподалеку от Марфиного дома, приземлился вертолет. Из него вышел Ерохин, скорбно — торжественный, в черном костюме, белой рубашке с черным галстуком.

К вертолету подошли несколько мужиков с угрюмыми лицами, подхватили здоровенными ручищами тяжелый гроб, осторожно понесли к телеге, в которую была впряжена крепкая рабочая лошадь. Держал ее пол уздцы Рябой.

Похоронная процессия медленно двинулась по селу...

За гробом шла Марфа в черном платье, с черным шелковым платком на поседевшей голове, невидящим взглядом смотрела перед собой. Рядом с ней тяжело волочили ноги две сгорбленные старухи. Кругом стояла тревожная тишина.

Позади Марфы степенно шли мужики, Ерохин, двое стариков и незнакомая молодая бабенка, которая, не стесняясь, рыдала безудержно, то и дело утирая платком опухшие красные глаза.

В тишине старухи заголосили и запричитали.

• Как попряжены ступистые лошадушки
• Во эти-то во дровни во дубовыи.
• Повезут они дитятко желанное
• Далеко-то что от домушка родимого...

• Уж ты пойдешь, сердечно дитятко,
• Пойдешь по тем путям — дороженькам,
• По лесам да по дремучим,
• По болотам по седучим,
• По ручьям по прегрубым
• Пойдешь по чистому вересинничку,
• Уж как встретишь-то, мое сердечное,
• Моих-то родных родителей.

Молодая бабенка перестала плакать, ее голос зазвучал вдруг звонко и громко.

• Не убойся, добрый молодец
• Ты сырой-то да могилочки,
• Большой да земли — матери,
• Песочку да желтого,
• Живи да обживайся,
• Боле все на веки долгие.

Оболенский и Ася молча шли позади всех, вслушивались в пение женщин.

Дорога тянулась вдоль леса. На опушке за поворотом показались почерневшие кресты сельского кладбища. Причет и плач разносились по всей округе, в воздухе разлилась и повисла влажная пелена, медленно поглощая лес, дорогу, людей...

...Он вышел на опушку с ружьем и дорожной сумкой... Солнце клонилось к закату и светило ему в спину, лицо закрывала тень... Шел он спокойно и уверенно. Это был Охотник из древней легенды, лицо его обрамляла русая борода, одет он был, как былинный русский богатырь, и ружье его совсем не походило на современный карабин...

Он вышел к сельскому кладбищу, небольшому, пустынному, где на многих могилах вместо крестов красовались фигурки белого волка.

Из-за деревьев наблюдала за ним молодая красивая женщина с серебристыми волосами. Она подошла к нему и спросила.

— Куда, богатырь, путь держишь?

— Иду в село. Укажаешь дорогу?

— Зачем тебе в село? Останься со мной!

Охотник спросил.

— Кто ты, красавица?

— Я — хозяйка здешнего края. Коль останешься — будем вместе властвовать над селами и городами, над людьми и лесными тварями, будем вместе миром править.

Охотник взял женщину за руку, поглядел ей в глаза.

— Ты — самая красивая женщина, какую я в жизни встречал. И, видно, власть твоя велика. Но я не останусь с тобой.

Она удивилась.

— Почему? Али испугался власти моей?

— Я вольный Охотник, мне не нужно твое могущество...

— А моя красота? — спросила женщина.

Задумался Охотник. Потом сказал.

— Я человек вольный. Пойду своей дорогой.

... Из бедной покосившейся избушки на краю села выходит девушка в простом сарафане с русой косой. Все молодые парни любуются ею, протягивают ей собольи шкурки, но она ничего не принимает от них и только улыбается в ответ... Идет к колодцу, набирает воды и видит Охотника... Молча протягивает ему ковш.

Охотник пьет, глядит на нее и не может оторвать глаз.

— Как тебя звать, красна девица?

— Настей... А вот мой дом. Зайди, отдохни с дороги.

Седая красавица крадется за Охотником следом и видит его рядом с Настей. В гневе ударяется о землю, принимает облик Белой Волчицы, воет, кличет свою стаю. Сбегаются волки из лесу на ее клич...

В избе тихо потрескивает печь. Настя накрывает на стол, угощает Охотника...

Ночь. В село неслышно крадутся волки, проникают в клети, режут скот. Сражаются в смертельной схватке с охотничьими и сторожевыми псами.

На утро люди, обнаружив следы волчьего разбоя, говорят Охотнику.

— Ты принес нам несчастье! Уходи из села!

Он отвечает с горечью.

— Добрые люди! Вы прогоняете Охотника! Кто же защитит вас?

— Мы не нуждаемся в таких защитниках! — Кричит молодая бабенка.

— Без тебя мы жили спокойно и мирно, волки не трогали нас, — говорит седой старик.

— Вы жили в страхе, — говорит Охотник. — Вы молились волкам вместо Богов. Разве могут люди жить так? Мне жаль вас... Вы должны собраться вместе и начать на волков Большую Охоту!

— Не волки это, а наши отцы и деды! — кричит молодая бабенка.

— Наши мужья и братья! — говорит другая.

— Наши внуки и сыновья! — подхватывает седой старик. — Если мы устроим Большую Охоту, они никогда не вернутся домой...

— Что ж, поступайте, как знаете...

Охотник взял ружье, обнял на прощанье Настю и ушел из села...

...В жилище отшельника догорает огонь в очаге. Охотник сидит перед старцем, взгляд его печален.

— Я все тебе рассказал, святой человек. Что делать мне теперь? Скажи.

Отшельник глядит в древнюю книгу, потом отвечает.

— Дай мне свой крест серебряный! Отолью я тебе из него пулю серебряную. Зарядишь ружье и пойдешь в лес... Но не стреляй прежде, чем поймешь, кого повстречал и в каком образе.

За накрытым столом напротив Марфы уселись на лавках артельщики. Посреди них — Ерохин, рядом с ним — Рябой.

Ерохин поднялся, мрачно оглядел всех.

— Большое горе привело нас сюда сегодня. Ушел от нас Степан Ракитин. Большую потерю понесла артель. Степан работал на совесть, всю свою жизнь отдавал охотничьему промыслу, приносил пользу России Матушке. Он был хорошим бригадиром, чутким и добрым сыном, надежным и верным другом. Злодейская пуля безвременно оборвала молодую жизнь. Но мы должны верить, убийство не останется безнаказанным, убийца заплатит за все! И так будет с каждым, кто нарушит закон!

Марфа слушала молча, сжав губы, а взгляд ее становился все более суровым и жестким.

Ерохин продолжал.

— Я предлагаю присвоить нашей промысловой артели имя Степана Ракитина! Да будет земля ему пухом, вечная ему память!

Мужики за столом одобрительно загудели, выпили, потянулись за закуской. Снова выпили, начали хмелеть. Застучали по столу стаканы.

Молодая бабенка с опухшими глазами перестала плакать, разрумянилась, повеселела. Ее мордастый сосед прямо за столом стал лапать ее. Она призывно хохотнула, подставила свой стакан.

— Ай да Глашка!

Чернявый смуглый детина шлепнул ее по заду.

Мужики выпивали, закусывали, шептались, гоготали и хмелели все больше. Глаза их блестели, наливаясь кровью, что-то неприятное, жутковатое появлялось в них.

Ася вдруг ощутила на себе чей-то любопытный и жадный взгляд, потом — другой. Ей стало жутко, она опустила глаза.

Голоса за столом стали звучать хрипло и грозно. И Асе вдруг почудилось, что они сливаются в общий протяжный вой...

...Кружит по поляне волчья стая, но вот один из волков незаметно ускользает в лес... Его настигают другие, бросаются на него... И вот на земле лежит убитый Степан...

Ася вздрогнула, подняла глаза и встретилась взглядом с Ерохиным, который пристально и совсем не пьяно глядел на нее.

Ерохин снова поднялся. Все притихли.

— Ну, кто еще хочет сказать?

Чуть покачиваясь, встал Рябой.

— Я скажу... Хорошим бригадиром был Степан, другого такого не сыщешь. Крепкий хозяин. Что скрывать, доставалось нам от него! Были в артели нелады. Были недовольные им. Но теперь мы все перед ним в долгу. Прости нас, Степан, виноваты, не уберегли тебя! Прости и ты, Марфа!

— Верно говоришь, Петр, — поддакнул угрюмый мужик с кривым лицом.

Марфа сурово глянула на мужиков.

— Значит, виноваты, говоришь? А кто его убил?!

Мужики загалдели.

— Да разве мы знаем...

— Откуда нам знать! Тайга большая...

Марфа рывком схватила охотничье ружье со стены и, держа его наготове, повторила четко и ясно.

— Кто из вас убил моего сына?!

Все оторопели. Глашка взвизгнула.

Мордастый крикнул.

— Тетка Марфа, брось ружье! Сдурела совсем.

— Это не я сдурела!

— Женщина в горе, себя не помнит.

Ерохин встал из-за стола и направился к ней.

— Не подходи! — закричала Марфа, направляя ружье на него.

Ерохин попятился.

— Марфа Мартемьяновна, не дури! Ведется расследование, убийцу найдут и накажут...

— Врешь! Знаю я ваше расследование! Ну, что уставились?! Напились, наелись! Развеселились! А теперь убирайтесь отсюда, оборотни поганые!

Мужики стали неловко подниматься из-за стола, покачиваясь, задевая тарелки и стаканы, опрокидывая лавки. Толкая друг друга, обходили Марфу, боязливо и злобно поглядывали на ружье.

Ерохин сказал с угрозой.

— Напрасно ты так. Как бы пожалеть не пришлось!

— Испугал, думаешь?! Как бы тебе пожалеть не пришлось! Убирайся, чтобы духу твоего не было!

В избе стало пусто, грязно и гадко. На столе, заваленном объедками, красовались пустые бутылки. Опрокинутая лавка валялась на полу.

Ася тихо встала, подняла лавку, аккуратно поставила на место. Стала убирать со стола.

Марфа тихо плакала и молилась в Красном Углу перед старенькой затертой иконой...

Зашло солнце за селом, и снова из лесу раздается вой волков. Напуганные люди собираются на сходку.

— Зря мы прогнали Охотника! Он защитил бы нас! — говорит одна из женщин.

— Он беду принес! Убить его надо было! — кричит другая.

— Уймитесь! — обрывает сельчан косматый шаман. — Я вот что скажу. Вы забыли обычаи предков! Вы перестали поклоняться Белой Волчице! Она разгневалась на вас!

Притихшие люди смотрят на шамана. Седой старик произносит.

— Как нам быть? Научи.

Шаман отвечает

— Нужна жертва...

— Какая жертва?

— У нас волки и так весь скот перерезали!

Шаман закрывает глаза и возносит руки к небу. Все ждут в благоговейном молчании. Наконец в тишине раздается его уверенный голос.

— Невинная кровь нужна!

Люди повторяют, как заклинание.

— Кровь... кровь...

— Кровь спасет нас...

Вдруг одна из баб, завизжав, указывает в сторону настиного дома.

— Она! Она сглазила наших сыновей! Она зналась с Охотником! Она накликала беду!

Обезумевшие люди бросаются к настиному дому.

Шаман, ухмыляясь, глядит им в след.

Люди хватают девушку и силой тащат в лес... Привязывают к каменному столбу неподалеку от кладбища...

Молча, стыдливо пряча глаза, бредут обратно к селу...

Пыльный милицейский газик подкатил к Марфиному дому где-то к полудню.

Милиционер, необычайно вежливый на этот раз, заявил прямо с порога.

— Ну вот, граждане свидетели, за вами прибыл. Собирайте вещи...

Оболенский спросил.

— Значит, мы сюда уже не вернемся?

— Велено доставить вас с вещами в райцентр. Там все вам скажут.

Милиционер вышел.

— Неужто звонок сработал? — обрадовался Станислав.

— Будем надеяться, — сказал Оболенский.

Станислав кинулся укладывать вещи.

— Я же говорил, что надо звонить в Москву! Вот и результат!

— Неизвестно еще, какой результат... — невесело сказал Оболенский.

Ася аккуратно упаковала магнитофон, сложила в суму одежду, подошла к Марфе, сказала с грустью.

— Тетушка Марфа, уезжаем мы.

— Что ж, путь добрый, может, и не свидимся больше. Прощайте.

Ася присела рядом с ней на лавку.

— А мне так хотелось поговорить с вами. Я... я не знаю. Мне кажется, я что-то начала понимать... Как же вы одна останетесь?

— Ничего, не привыкать. Да ты скоро забудешь все.

На глазах у Аси заблестели слезы.

— Нет, я ничего не забуду! Я и вас, и Платоныча, и Егора, и все, что было, никогда не забуду!

— Добрая ты, — сказала Марфа. — Берегись, зла кругом много.

— Мы готовы, пошли, — позвал Станислав.

Марфа обняла Асю, они простились.

— Спасибо за все, Марфа Мартемьяновна! Еще раз примите мои соболезнования, — почтительно произнес Оболенский, поцеловал Марфе руку, осторожно взял под руку Асю и повел к выходу. Все двинулись к машине.

В кабинете следователя москвичей встретила сама Зинаида — красивая, статная. Она сказала приветливо.

— Проходите пожалуйста. Вы очень вовремя позвонили в Москву, Дмитрий Евгеньевич. Теперь я буду вести это дело. Мы привлечем кого надо к ответственности за превышение служебных полномочий. Я очень сожалею, что чрезвычайные обстоятельства сорвали вашу экспедицию. Примите мои извинения.

Она ослепительно улыбнулась.

Станислав, не отрываясь, разглядывал эффектное лицо женщины с правильными, может быть чуть резковатыми чертами, ее большие зеленые глаза, в которых виделась и твердость, и женственность. И этот необычный цвет волос... Он уже рисовал в своем воображении ее портрет...

Ася тоже смотрела на нее, вдруг их взгляды встретились, и девушка испуганно отвела глаза.

— Благодарю вас, — сказал Оболенский. — Как вы теперь поступите с нами?

— Не вижу смысла задерживать вас далее. Нельзя не учитывать и тот факт, что в районе сейчас не спокойно. Чтобы не подвергать вас неоправданному риску, предлагаю завтра же вылететь в Москву.

— Я думаю, это самое правильное решение.

— Вот ваши билеты. Сейчас вас доставят в гостиницу, а завтра утром — в аэропорт. Вещи с вами?

— Да. Спасибо, — сказал Оболенский.

— А вам спасибо за помощь, оказанную следствию. Все ваши показания приобщены к делу. — Зинаида внимательно оглядела присутствующих. — Или, может быть, у вас есть какие-нибудь дополнительные факты, которые вы хотели бы сообщить?

Оболенский поймал на себе умоляющий взгляд Аси и сказал.

— Вы знаете, я много думал об этой истории... Она мне кажется очень странной. И вот что мне интересно. Какова дальнейшая судьба нашего проводника? Вы тоже считаете его виновным?

Зинаида загадочно улыбнулась, словно ждала этого вопроса.

— Лично я сомневаюсь в его виновности, хотя ничего более определенного пока сказать не могу. Возможно, следствие допустило некоторые ошибки...

Ася, молчавшая до сих, не выдержала вдруг и заявила.

— А я уверена, что он не виновен!

Зинаида удивленно подняла брови.

— Вот как? Спасибо за откровенность.

Их взгляды снова встретились, и неприятный холодок пробежал по телу девушки. Ася поглядела на брата, но Станислав словно не слышал происходящего разговора. Он как зачарованный глядел на Зинаиду. Вдруг встал, подошел к ней.

— У меня есть одно предложение.

Зинаида с настороженным любопытством посмотрела на него.

— Интересно, какое же?

Он произнес, не отводя от нее глаз.

— Я хотел бы написать ваш портрет.

Она улыбнулась.

— Очень заманчивое предложение. Жаль, что у нас нет времени.

Дверь в камеру открылась, дежурный милиционер вывел Егора в коридор, потом втолкнул в кабинет и вышел.

Егор увидел у окна ее... Она резко обернулась, пошла ему навстречу.

— Ну, здравствуй, Егор.

— Здравствуй, Зинаида...

— Вот мы и встретились... Сколько же времени прошло! Дай хоть поглядеть на тебя!

Она печально вздохнула.

— Гляди, не заказано.

Зинаида ласково тронула его за подбородок, заглянула в лицо.

— А ты все тот же... Только взгляд, гляжу, потускнел. Видно, туго тебе пришлось.

Егор усмехнулся.

— Да, не на курорте отдыхал. А ты, я смотрю, в гору пошла.

— Доверяют мне, Егорушка. Следователем по особо важным делам края назначили. Услыхала, неприятности тут у тебя, вот и решила вмешаться.

Егор рассмеялся.

— Снова спасать меня приехала.

— А как же! Тебе ведь самому не выпутаться. Сядешь годков на пятнадцать, а может и не досидишь...

— А может, и до зоны не доеду.

— Ну, бывает всякое, при попытке к бегству...

Зинаида бросила на него взгляд манящий и коварный, словно хищник из засады, взяла его за руки, резким движением притянула к себе.

— Ты мне живой нужен!

Егор осторожно высвободился из ее рук.

— За что Степана убили?

— За дело, — спокойно ответила Зинаида.

— А меня за что подставили? Тоже за дело?

— Не понял? Значит, не больно ты поумнел. Вас бы обоих давно убрали...

— Знаю, если б не ты... Да только зачем я тебе сдался? У тебя и так все есть, все, что ты пожелаешь. И власть, и деньги. Они ведь все на тебя работают?

— Выходит так, Егорушка! Ты даже не представляешь, какая власть у меня! Что захочу, то и будет, и каждый к ногам моим повалится пощады и милости просить! Да только все они тебя не стоят. Ты самый сильный, ловкий, умный, ты лучший Охотник! Никто мне не нужен, кроме тебя!

Егор помолчал, внезапно в порыве нахлынувших чувств обнял Зинаиду, крепко прижал к себе.

— А если это правда, брось все! Давай уедем отсюда!

— С тобой — хоть на край света! Да только не сейчас, время еще не пришло...

Егор сразу отпустил ее, горько усмехнулся.

— Ладно. Я пошутил.

Зинаида взяла сигарету.

— Может, и я пошутила. А теперь давай серьезно. Скажи, на свободу хочешь?

Егор тоже закурил свою привычную "беломорину".

— Кто ж не хочет. Псих я, что ли... Да как я отсюда выйду?

— Это — не твоя забота.

— Хорошо, предположим, ты меня выпустишь. Что потом?

— Станешь бригадиром, вместо Степана.

— Значит, ты все решила... А если со мной поступят, как со Степаном?

— Все от тебя зависит. Пока Степан молчал, и его не трогали. А как распустил язык по пьянке, сам себе могилу и вырыл.

— Да я не Степан...

— Знаю. Только выхода у тебя другого нет, как пойти в артель! Станешь закон соблюдать — все у тебя будет! Мы с тобой такие дела сделаем, каких свет не видывал! Только дурака не валяй.

— Ладно, дай мне подумать до завтра.

— Думай, утро вечера мудренее. — Зинаида усмехнулась, в глазах ее сверкнулы злые искры. — А что эта студенточка московская так о тебе печется? Не знаешь?

Егор нахмурился.

— Не знаю... Она здесь не при чем!

— Я знаю. Запала она на тебя! Смотри у меня! Я соперницу не потерплю!

Зинаида снова улыбнулась, шутливо погрозила Егору пальцем и тот час нажала на звонок, вызывая дежурного.

— До завтра, любовь моя!

Стас метался по гостиничному номеру и не находил себе места. Образ Зинаиды преследовал. его, все время возникал перед глазами. Странная женщина! Стройная, резкая, даже угловатая... Ослепительная улыбка кинозвезды и милицейская форма. Молодое лицо с нежной кожей и седые волосы... Крепкие руки и тонкие длинные ногти с красивым маникюром... Она идет, наклоняет голову, останавливается. В движениях жесткость и мягкость одновременно, женственность и что-то звериное...

Он попробовал набросать ее портрет. Но с листа на него глядела какая-то невыразительная кукла. Он отбросил лист, взял другой, попытался сделать новый набросок. Но то, что он рисовал, вообще не походило на человека. Он разозлился, порвал эскизы, сел, закурил, прикрыл глаза и снова увидел ее лицо...

Накинув куртку, он вышел в вечерние сумерки чужого затихшего городка.

В отделении милиции дежурный удивленно взглянул на него.

— Куда вы?

— Мне срочно надо видеть следователя!

Станислав проскользнул мимо него и быстро пошел к ее кабинету.

— Стойте! Там никого нет! — крикнул дежурный.

Станислав ожесточенно дергал запертую дверь. Вдруг он услышал торопливый стук каблуков за спиной. Обернулся, прижался спиной к стене. Это была она... Остановилась у двери, достала ключи, без всякого удивления посмотрела на Стаса.

— Вы ко мне?

Он молча кивнул, не в силах произнести ни слова.

Отперев дверь, она пропустила его в кабинет.

Станислав смущенно глядел на нее.

— Я должен сказать вам... Я решил... В общем, я остаюсь...

— Вот как? А кто вы?.. Зачем?

— Я должен написать ваш портрет!

Она усмехнулась.

— Ах да, вы художник.. Прямо сейчас?

— Конечно, только не здесь.

— И вы твердо решили? — спросила Зинаида уже без улыбки.

— Да. Но мне понадобится много времени.

Ася неспокойно спала в маленьком гостиничном номере. Рядом с ней на постели лежал включенный магнитофон. Из него раздавался негромкий голос Платоныча.

— Люди, обезумевшие от страха и горя, схватили девушку и силой потащили в лес...

...Туман врывается в избу, стелется по полу... Изба вроде Настиной, но в ней Ася, одна в густой белой мгле... Протяжный вой раздается совсем близко. С тревогой глядит она в окно, а во дворе мелькают какие-то тени... Отпрянув от окна, Ася берет свечу, идет по дому... Свеча вдруг падает из ее руки. Ася вскрикивает, и в тот же миг что-то наваливается на нее, грубые руки зажимают рот и в темноте тащат куда-то...

Очнувшись посреди незнакомой поляны, она видит на столбе грубо высеченную из белого камня голову волка, обращенную прямо к луне.

...На поляне в призрачном лунном свете стоит Настя, длинная коса спадает на плечи, рваный сарафан свисает лохмотьями.

Из чащи медленно приближается к ней огромный белый волк... Вот он уже совсем близко, прыжок... Настя кричит...

Тихо звучит голос Платоныча из магнитофона:

— Егор, блуждая по чаще в поисках логова, внезапно увидел Настю и огромного белого волка, бросившегося на нее из-за деревьев. Прогремел выстрел, волк вскинулся и рухнул на землю. Надо ли говорить, что по совету старика-отшельника Охотник зарядил ружье серебряной пулей!

К Насте подбегает Егор, перерезает веревки... В лесу раздается скорбный, многоголосный вой. На месте упавшего волка лежит седая красавица с прострелянной грудью...

Ася и Оболенский сидели рядом в салоне самолета.

Ася сказала.

— Как неожиданно все закончилось. А что было бы, Дмитрий Евгеньевич, если бы вы не вмешались в ход дела, не позвонили в Москву?

— Думаю, ваш брат летел бы сейчас домой вместе с нами!

— Надеюсь, он скоро вернется, — сказала Ася. — А вот что станет с Егором? Его ведь осудят! Безусловно осудят! А он, ни в чем не виновный, ничего не сможет доказать!

— Да, но мне кажется, он все же имеет какое-то отношение к этой истории. А кто, кроме него, может рассказать об этом?

— Мы можем рассказать. И старик Платоныч, и Марфа — они знают многое. Надо только связать все вместе. А это поможет сделать кассета, которую я вам отдала...

— Я тоже об этом думал, Асенька. Кассета, правда, ничего не доказывает. Сказка, и все, лучше о ней не упоминать, а то нас обоих примут за сумасшедших.

— А что же делать?

— Вот прилетим в Москву и отправимся в прокуратуру. Поблагодарим за то, что нас вызволили, и расскажем что знаем об этой истории. Может быть, сумеем помочь Егору, если еще не поздно.

— Мне надо было остаться там! — сказала Ася.

— Именно этого я и боялся. Иначе ни за что не согласился бы на этот дурацкий звонок!

Ася грустно посмотрела на Оболенского и вдруг сказала.

— Дмитрий Евгеньевич, вы удивительный человек! А ведь я была влюблена в вас, с первого курса. Стас тогда правду сказал, вот я и разозлилась на него!

— Знаю, Асенька... Потому я искренне обрадовался появлению Егора... Кажется, он сумел отвлечь вас от романтического увлечения умудренным жизненным опытом и убеленным сединами профессором. И он, все-таки. больше подходит вам по возрасту...

— Все это только в легенде, — грустно прошептала Ася.

Прокурор встал, с отработанной улыбкой на лице направился навстречу Оболенскому и Асе.

Был он не стар, держался уверенно, смотрел приветливо.

— Мы очень благодарны за ваше вмешательство в дело, — сказал Оболенский, — честно говоря, я не рассчитывал, что вы сразу отреагируете на мой звонок и все произойдет так быстро.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете ввиду, уважаемый профессор... — С недоумением ответил прокурор. — Какой звонок?

— Я звонил вам из Алтаная...

— Откуда?

— Из Алтаная. Это город в Сибири, где нас задержали, разговаривал с вашим помощником. Он обещал принять меры.

— К сожалению, я ничего об этом не знаю. Возможно, он не передал мне.

Оболенский и Ася переглянулись.

— Но он обещал сразу ввести вас в курс дела!

Прокурор снял трубку.

— Евгений Петрович, вот тут у меня профессор... Оболенский. Что за звонок был из города... Алтаная? Что? Вы ни с кем не говорили? Никакого звонка не было? Ты уверен? Ну хорошо, пока все.

Прокурор перевел взгляд на Оболенского.

— Видимо, произошло недоразумение. Он тоже не знает ни о каком звонке из этого Алтаная. У вас что-то еще?

Оболенский заговорил, удивленно глядя на него.

— Боюсь, это длинный разговор. Да, я хотел бы рассказать о той уголовной истории, в которую нас впутали во время экспедиции в Сибирь. Тамошние следственные органы хотят обвинить в убийстве невинного человека. Мы думали, что благодаря вашему вмешательству восторжествует справедливость. Но теперь я ничего не понимаю.

— К сожалению, я сейчас должен идти на совещание. Изложите вашу историю в письменном виде и передайте секретарю. Я ознакомлюсь с ней как только найду время.

Когда Оболенский и Ася вышли из кабинета, прокурор откинулся в кресле, выдвинул ящик стола. Его гладкие, холеные руки расставили на деревянной поверхности маленькие фигурки волков. Он полюбовался ими, сгруппировал в небольшие стаи, и в каждой выделялся волк покрупнее — Вожак. В основном Вожаки были серые или черные, и только один — белый, матерый красавец с густой гривой.

...Прогремел выстрел... Белый волк вскинулся и рухнул на землю. И сразу в лесу раздался скорбный, многоголосый вой.

Егор бросился к Насте, разрезал веревки, обнял ее.

Рядом с ними на земле, на месте упавшего волка, лежала седая красавица с простреленной грудью...

Один за другим стали выходить на поляну люди, исчезавшие из села. Растерянные, в печали и страхе глядели они на нее.

— Вы свободны! — сказал Охотник. — Ступайте домой.

— Нет! — закричали они.

— Ты победил ее! Будь теперь нашим хозяином!

— Мы привыкли жить в стае, мы не можем без вожака!

Из маленького диктофона в уютном гостиничном номере звучал голос Платоныча.

— Но Охотник отказался стать вожаком стаи полуволков-полулюдей. Разбрелись волки-оборотни по белому свету, смешались с людьми, потомки их и сейчас живут, и в каждом из них вместе с человечьей течет и волчья кровь... И зовет она их на поиск Белой Волчицы, которая снова соберет их в стаю и поведет за собой...

Оболенский выключил диктофон, поглядел на сидевшего в глубоком кресле немолодого мужчину с живыми темными глазами.

— Вот видишь, Ефим, какая странная история... Ты в своем Мичигане отвык, небось, от наших ужасов, у вас там все просто и ясно.

— Ну, истории про оборотней они любят не меньше нашего, одних фильмов сделано сколько!

Оболенский горько усмехнулся.

— Разница в том, что у них это кино, книжки, в общем — развлечение, а у нас — жизнь...

— Ты так думаешь?

— Ну смотри, как было... Волки загрызли своего собрата. Арестовали Охотника. Убрали неудобных свидетелей... Значит, где-то поблизости должен быть Вожак! Нас оттуда выдворили, это ясно. Наш визит в прокуратуру наглядно подтвердил это. Мне кажется. что в этой экспедиции мы столкнулись с хорошо организованной стаей оборотней!

— У нас бы сказали — русской мафией, — улыбнулся Векслер. — Но Митенька, то, что ты говоришь — чистейшая мистика!

— Раньше ты не был воинствующим материалистом.

— Да какой я материалист! У нас тоже многие просто помешаны на оккультной литературе, парапсихологии, изотерике и всяческой другой мистике!

— Оккультисты прошлого утверждали, что оборотень — явление редкое, исчезающее, встречи с которым люди могут не опасаться, — Оболенский загадочно посмотрел на друга, — но век нынешний, вероятно, возродил это явление...

— По законам генетики оборотничество так же должно было стать исчезающим явлением, — задумчиво произнес Векслер, — но, видимо, получилось иначе. Оборотни расплодились, дали новые популяции. Сменилось множество поколений, но волчий ген оказался устойчив.

— Значит, людей почти не осталось, оборотни — все, в той или иной мере? По науке получается еще хуже...

— Лишь Охотник может быть исключением... Он не подвластен идеологии, он остается свободным...

— Но прав ли был Охотник, отпустив оборотней? — сказал Оболенский. — Я обдумывал разные варианты. Охотник мог убить оборотней, мог возглавить стаю и повести их за собой. Но он отпустил их на свободу! Он дал им шанс снова стать людьми, самим сделать свой выбор. Как ты считаешь, может ли оборотень, служивший стае, опять стать человеком?

— Думаю, все зависит от соотношения человеческого и волчьего в нем, — с сомнением произнес Векслер.

— Но как определить-то его, это соотношение?

— Да, задачка... Не брать же у него кровь на анализ, в конце концов! Живой оборотень — так он тебе и дастся! А мертвый и без того ясен. Можно, конечно, разработать систему тестов, заложить в компьютер... Нет, Митя, все это бред какой-то, с научной точки зрения — полный абсурд!

— Получается, Фима, что ни современная генетика, ни фольклористика нам не помогут... Но обратимся к мифологии! В некоторых учениях прошлого существует понятие "непосредственного знания". Происходит внезапное озарение, минуя всякую логику... Наверное, именно этим и обладает Охотник. Ладно, засиделся я у тебя. Пора.

Оболенский поднялся с кресла.

Векслер тоже встал.

— Знаешь, Митенька, завел ты меня этой историей! Оставь мне кассету до завтра, а то я не засну!

Оболенский с улыбкой протянул ему кассету.

— Смотри только, чтобы она не попала в руки русской мафии.

— Ну и шутки у тебя!

— Может, и не шутки...

— Ладно, завтра после конференции сразу к тебе!

Оболенский вышел в слабо освещенный двор гостиницы. Моросил дождь, где-то постукивало, позвякивало. Капала вода из водосточной трубы. Он завернул за угол, вошел в темную арку. Вдруг ему стало казаться, что кто-то невидимый наблюдает за ним из темноты. Вот словно какая-то тень промелькнула и исчезла. Вечер наполнялся таинственными звуками, похожими на шуршание осторожных шагов по мокрому асфальту...

Оболенский торопливо шел по переулку. Снова непонятные звуки за спиной. Он обернулся. Никого. Переулок безлюден и пуст.

Вдалеке — странные желтоватые светящиеся точки, словно глаза бегущего зверя... Профессор замер, вглядываясь в призрачное видение...

Блики от фар проезжавшей машины отразились в небольшой луже.

Оболенский рассмеялся, замахал рукой. Машина остановилась. Он открыл дверцу и сел на заднее сиденье.

Станислав сидел на пустынном берегу таежной реки перед раскрытым этюдником. Рядом валялись искомканные листы бумаги.

Манящий образ стоял перед глазами художника. Он хватался за карандаш, кисть, наносил штрихи и мазки, но рука его словно немела, линии получались вялые и невыразительные. Краска ложилась на лист грубо, растекалась тусклыми кляксами.

Он с ожесточением разорвал неудавшиеся наброски. С тоской поглядел на осенний лес с облетевший листвой, прикрыл глаза...

...Небольшая уютная мастерская в тихом подвале... Большие яркие полотна... Светлый выставочный зал... Афиши, аплодисменты. цветы... Встреча с друзьями, веселая вечеринка с шампанским... Нарядно одетые женщины улыбаются ему, друзья радостно пожимают руки...

Он снова схватился за кисть, лихорадочно стал наносить на лист то, что всплывало в памяти. Но лица друзей искажались, деформировались, обезображивались. Люди превращались в уродов.

Перед безумным взором художника, застилая все, снова и снова возникало ее лицо... В исступлении он комкал и рвал бумагу, бросал в костер, и в ярких языках пламени видел, как она смеется над ним...

В переулке под желтоватым светом фонаря остановилась машина, из нее вышел Векслер и быстро направился к дому.

Он протянул Оболенскому кассету прямо в дверях. Живые темные глаза его смотрели на друга ясно и немного лукаво.

— Держи! Жаль, что завтра я улетаю.

— У тебя такой вид, Фима, словно ты обнаружил восьмое чудо света.

— Я, конечно, не философ, а всего лишь естественник, но кое что раскопал. Знаешь, Митя, почему Охотник отпустил оборотней, а не убил? Он убил Вожака!

Оболенский произнес с иронией.

— До чего же просто...

— А тебе обязательно нужно, чтобы было сложно? Погоди, дальше будет сложнее. Охотник безошибочно узнает Вожака и убивает его, потому что знает, что этого достаточно. Стая распадется, лишившись лидера, не сможет больше безнаказанно творить зло. Легенда, действительно, замечательная, прямо как древняя мистерия, в которой зашифровано все, до мельчайшей детали.

— Главное — правильно пользоваться этим шифром.

— То-то и оно. В твоей истории, Митя, есть Охотник, оборотни, стая. Но кто же Вожак? Думаю, что Охотник, обладая тем самым непосредственным знанием, о котором ты говорил, уже выследил его, ходит кругами. Возможно, и ты видел Вожака, даже разговаривал с ним...

— Это уж точно. Хоть я, к сожалению, и не Охотник, но с Вожаком я уж точно пообщался! Этот Вожак с такой обаятельной улыбкой отправил нас в Москву...

— Думаешь, это она? Получается и правда уж слишком просто, все сходится, вплоть до внешнего подобия. Каждый, кто слышал эту легенду, может ее узнать.

— Да они там все и знают, только боятся и ничего не могут сделать. Все перевернуто. Охотник сидит за решеткой, а Вожак выслеживает его, ходит кругами, как ты сказал. И если, в конце концов, Вожак убьет Охотника, что получится?

— Получится русская мафия!

Оба друга расхохотались. Потом Оболенский сказал.

— Я думаю, в каждой стае есть своя четкая иерархия, но она не только внутри стаи, она существует и между отдельными стаями. У каждой стаи, естественно, Вожак свой, между ними существует конкуренция, и в итоге побеждает тот Вожак и та стая, где сильнее волчий ген.

— Все-таки, Митя, тебе пригодились мои рассуждения.

— Еще как! Знаешь, я завтра хочу прочитать одну забавную лекцию. Все последнее время я думал над ней, а вчера, после нашего разговора, сформулировал тему, даже тезисы кое-какие набросал. Это будет мой сюрприз, я даже Асе ничего не говорил. Жаль, что ты не сможешь послушать.

— Я улетаю завтра утром. Иначе, конечно, пошел бы на твою лекцию. Кстати, как она называется?

— Думаю так: "Русский фольклор и коррупция в современном обществе".

Векслер одобрительно улыбнулся.

— Звучит впечатляюще! Запиши ее, потом мне пришлешь по интернету.

— Обязательно.

— Ладно, пора ехать.

Друзья обнялись на прощанье.

Проводив друга, Оболенский подошел к окну, распахнул его.

Он увидел, как Векслер вышел в переулок, обернувшись, махнул ему рукой, остановил такси. Машина тронулась с места...

В стороне от фонаря в переулке Оболенский заметил вдруг неясное движение темных фигур, отблеск металла... Он стоял у окна, словно загипнотизированный. Зловещие серые тени! Он видел их и не верил своим глазам. Рванулся от окна, но не успел... Его обмякшее тело рухнуло на подоконник, кровь потекла по руке, судорожно сжимавшей кассету с надписью "Легенда о Белой Волчице"...

Кассета стукнулась о паркет. Наступила тишина.

Ася плакала, сидя в кабинете следователя. Следователь протянул ей стакан воды. Ася взяла его дрожащей рукой, с трудом сделала несколько глотков, глубоко вздохнула, вытерла глаза платком.

Следователь участливо смотрел на нее.

— Я понимаю ваше состояние, искренне вам сочувствую. Может быть, мы закончим беседу в другой раз?

— Нет. Сейчас! Этот человек был дорог мне, особенно дорог... Он не просто умер, его убили! Застрелили в собственной квартире, но кто, почему? Свидетелей не было, убийца скрылся, никто ничего не видел. Следствие, конечно, будет тянуться, и в конце концов убийцу не найдут. А я хочу, чтобы его нашли!

— Я тоже, уверяю вас. Но все, что вы рассказали мне, Анастасия Алексеевна, похоже на какой-то фантастический роман... Я даже не знаю, как ко всему этому отнестись.

— Поверить мне! — вспыхнув, сказала Ася.

— Да в том-то и дело, что я верю вам. Просто не знаю, как поступить с полученной информацией. Другие скажут, что это бред.

— Ну да, знаю. Никакого волка не было!

— В том-то и дело...

— Но вы мне, действительно, верите?

— Я, действительно, верю вам.

— У Дмитрия Евгеньевича была кассета с записанной легендой. Вы нашли ее?

— Нет. Никакой кассеты там не было.

— Да куда же она девалась! И я, как назло, не сделала копию! Разве я могла представить, что будет так...

На глазах у Аси снова появились слезы.

— Успокойтесь, Асенька, — следователь по-дружески положил ей руку на плечо. — Мы обязательно что-нибудь придумаем... Я это дело просто так не оставлю...

Ася вскочила, взволнованно произнесла, глядя на следователя.

— Чтобы найти убийцу, вы должны поехать туда! Иначе вы ничего не найдете!

— Я и об этом подумаю, — сказал он.

Из трубы охотничьей сторожки струился голубоватый дымок. Кругом намело сугробы, снег лежал на ветках елей и сосен густыми белыми шапками.

Поскрипывала дверь, трещали дрова в печи. На конфорке что-то булькало в казанке.

Егор сидел на лавке и аккуратно чистил ствол карабина.

Под полозьями саней скрипел снег. Лошадь шла неторопливо, осторожно ступая по припорошенной просеке. В санях на вязанке дров сидел человек в грубом тулупе с поднятым воротником и кричал хриплым простуженным голосом.

— Нно! Пошла!

Это был Стас. За несколько месяцев, проведенных в тайге, он похудел, одичал, зарос бородой.

Он подъехал к охотничьему домику Егора.

— Эй, бригадир, принимай дрова!

— Заходи, погрейся, — сказал Егор с порога. — У меня как раз мясо поспело.

Разгрузив дрова, Стас зашел в избу, стряхнул снег с валенок, распахнул тулуп, сел у печки, протянул руки к огню.

— Что же ты, художник, руки не бережешь? — спросил Егор, старательно дочищая карабин.

— Да что — руки! — Стас прикоснулся к груди, — вот здесь все горит! Понимаешь?..

Егор взял две миски, разложил в них еду из казанка, поставил на стол.

— Поешь, художник, может, полегчает.

Стас задумчиво поковырял ложкой в миске, потом быстро и жадно съел всю похлебку.

Егор распечатал пачку "Беломора", протянул Стасу. Оба закурили. Стас закашлялся.

— Ну и дрянь!

Егор усмехнулся.

— Закажи "Марлборо" Ерохину.

— Да пошел он!..

Стас сплюнул, затоптал окурок.

— Он никуда не пойдет, он — в стае, — сказал Егор.

— А мы с тобой что, не в стае? Кто ты? Кто я? Тоже — оборотни?!

— Вот оно как... — тихо сказал Егор, — разбрелись они, стало быть, живут среди людей, пока не представится случай... И тогда вскипает их волчья кровь...

— Так что же получается? — перебил Стас, — это ген какой-то особый? Или вирус, вроде СПИДа?.. Интересно бы ученых послушать, может, объяснили бы!

— Может, и объяснят.

Егор, дочистив, наконец, карабин, молча стал заряжать его.

— Ладно, засиделся я тут, пора!

Стас поднялся, вытащил из-за пазухи пачку смятых эскизов, кинул в печь.

Егор поставил в угол карабин.

— А ведь ты все равно ее не напишешь, нет, не напишешь, возвращайся лучше в Москву.

Стас зло поглядел на него.

— Повезло тебе, Охотник! Тебя она выбрала!

— Да только я не ее выбрал...

— А что же ты, Охотник? На артель пашешь, машну набиваешь? Где же твои серебряные пули?

Егор усмехнулся.

— Ах, вон ты о чем... Большая Охота покоя не дает? Знаешь, не в том дело, что пуль много надо, а серебро нынче дорого... Один старик когда-то сказал: "Не стреляй прежде, чем поймешь, кого встретил и в каком образе".

Стас хлопнул дверью, вышел на заснеженную поляну, уселся в сани и, стегнув лошадь, двинулся в тайгу.

Профессор Векслер, стоя на трибуне перед студентами Мичиганского Университета, произнес торжественным голосом.

— Мой русский друг был замечательным человеком и ученым! Почтим его память минутой молчания.

По гладкому, чуть извилистому шоссе Векслер возвращался домой из Университета. Новый Бьюик бесшумно катил мимо заснеженных холмов, заросших лесом. Смеркалось. Ярко светили фары встречных машин...

Лицо профессора было задумчиво и печально. В сознании всплывали отрывки лекции, которую он прочитал в память о своем погибшем русском друге...

Вдруг ему почудилось нечто странное, необъяснимое с научной точки зрения... Фары встречных машины, мерцая сквозь начинающуюся метель, напоминали глаза хищного зверя...

Профессор вздрогнул, затормозил, снова поехал дальше, прибавил скорость и прошептал.

— Возможно, это была просто галлюцинация...

Сквозь обнаженные ветви деревьев хмуро глядело зимнее солнце, освещало нетронутые сугробы вокруг одинокой хижины Платоныча.

Потрескивала печь, дымился в кружках чай.

Напротив Платоныча за столом сидела Марфа.

У входа стояли ее охотничьи лыжи и старое ружье.

— Зима нынче выдалась мягкая, — сказал старик. — Редко такая бывает в наших краях. Помню первый год, когда пригнали нас по этапу, тоже зима была мягкая. Она меня и спасла.

Марфа спросила тихо.

— А помнишь, как я тебе хлеб носила?

— Как такое не помнить? Ты меня тогда к жизни вернула. Иначе, ей Богу, не выжил бы... Махонькая такая, сколько годков-то тебе было? А не боялась, одна по тайге... До самой смерти помнить буду.

— У отца сыновей не было. И дочка всего одна. От горшка два вершка, а он меня на лыжи поставил, и с собой на промысел. Всем говорил — это мой сын Макар Охотник! Так и росла мальчишкой... Привыкла.

Платоныч отхлебнул чая.

— Да, времена были... Ты меня спасла да природа, природа да ты...

— Нынче времена, может, и другие, только волков много в тайге развелось! Умные стали, стаей охотятся! Один в засаде, другие добычу загоняют!

— Не то страшно, Марфа, что волков много, а то, что Охотники перевелись.

Марфа неожиданно резко поднялась из-за стола.

— Ну, это мы еще посмотрим. Готов ли мой заказ, Платоныч?

Платоныч взял маленький сверток, выложил на стол несколько пуль, аккуратно пересчитал.

— Вот, Марфа, твои серебряные сережки, твое колечко, твой крестик...

— Спасибо, Платоныч! Пойду.

Марфа вышла в сени, взяла старое охотничье ружье, ступила на порог.

— Погоди, дочка. Так нельзя.

Платоныч снял с себя крест на толстой цепочке, надел на шею Марфе.

— Храни тебя Господь!

В мглистом вечернем небе небольшой пассажирский самолет пробивался сквозь снежный вихрь. Его швыряло порывами ветра, словно крошечный кораблик в штормовом море.

В салоне раздался голос стюардессы.

— Граждане пассажиры, пристегните, пожалуйста, ваши ремни. Наш самолет идет на снижение. Температура за бортом — минус тридцать градусов.

Пассажиры с тревогой и страхом глядели в иллюминаторы, но там ничего не было видно, кроме сплошного белого месива. Кто-то вцепился руками в подлокотники кресла.

Самолет, сделав круг над тайгой, пошел на посадку.

Егор глянул в окошко и увидел, как из лесу к его дому через заснеженную поляну приближается легкая женская фигурка в белом разлетающемся полушубке... Он сразу узнал прекрасную и могучую властительницу тайги.

— Ну что, не ждал, Охотник? — засмеялась Зинаида.

— Может и ждал. Неужто одна, без охраны?

Зинаида снова рассмеялась, сняла варежки, сбросила шубку.

— А кого мне в лесу бояться? Уж не тебя ли?

— Может и меня, — усмехнулся Егор.

Зинаида подошла к нему совсем близко, протянула руки.

— Видишь, руки озябли, согрел бы!

— Печь согреет.

— Так вон ты каким стал?

Егор встал, закурил.

— Я всегда таким был. Лес пустой, надо бы пыл умерить, не то совсем тайгу разорим.

— Стало быть, о природе печешься. Похвально! А я тебе кое-что рассказать хочу. Тут к нам следователь из столицы пожаловал, делом Степана интересуется, да работой артели, да Охотнадзором... Как думаешь, к чему бы это?

Егор пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Может и к тебе заглянуть! Решила предупредить. Ты ведь у нас — бригадир!

— Мне бояться нечего, — усмехнулся Егор.

— Зря смеешься, это только присказка, сказка впереди. Почитай, а то совсем одичал, не знаешь, что в столице творится!

Зинаида протянула ему сложенную газету.

На Егора со страницы смотрел профессор Оболенский в траурной рамке.

— Неужто умер? Да как же это, он совсем не старый был!

— Несчастный случай. Что, удивился? Да ты читай, читай.

Зинаида внимательно следила за выражением лица Егора.

— Погоди, газета старая! Так это... два месяца назад случилось! Ловко сработано.

— Так вот, этот следователь как раз убийство профессора и расследует. Только зачем ему в Охотнадзор соваться — ума не приложу! Может, ты знаешь?

— Может и знаю, — спокойно сказал Егор.

Зинаида вдруг резким движением привлекла Егора к себе, обняла.

— Жаль, Егорушка. что у нас с тобой не сладилось! Какие дела мы вместе с тобой творили бы!

Он отшатнулся, молча потянулся к карабину.

— Поздно! — засмеялась Зинаида.

Над поляной показался ерохинский вертолет и стал снижаться.

— Охрана прибыла? А говоришь — бояться нечего! — усмехнулся Егор.

Зинаида закричала.

— Прощай! Больше не увидимся! Теперь и я тебя не спасу! Ну, что стоишь? Шубу подай!

Она распахнула дверь, вышла в вечерний сумрак и направилась к вертолету.

Вдруг за деревьями, в стороне от охотничьей сторожки, вспыхнул огонь, прогремел выстрел.

Зинаида вздрогнула, запрокинула голову и стала медленно оседать на снег...

В подлеске позади сторожки мелькнула чья-то тень, на мгновение выглянуло из темноты лицо Марфы...

Художник услыхал звук выстрела, развернул лошадь, погнал обратно. Свистнула пуля, ударилась о полоз саней. Лошадь шарахнулась, опрокинула повозку. Художник поднялся на ноги и увидел столб огня, взметнувшийся над тайгой. Оглушительный взрыв, обломки вертолета разлетались по снегу. Потом наступила тишина.

Художник, спотыкаясь, побрел к поляне. Еще издали он увидел пушистый, белоснежный мех, алое пятно крови... Он побежал быстрее.

На поляне, истекая кровью, огромный белый волк взрыл лапами снег... Или это только показалось потерявшему разум художнику? И траурный вой, взмывший над тайгой, звучал то ли на самом деле, то ли в его воспаленном воображении?..

Художник молча, не отрываясь смотрел на призрачное видение, но оно не исчезало. Он поднял голову и встретился взглядом с усталыми глазами Охотника.

Охотник опустил карабин, поднес к опаленному лицу пригоршню снега, произнес, вслушиваясь в тишину.

— Кончилась Большая Охота... На долго ли?

Но вот, нарастая издалека, из глубины леса, раздался протяжный волчий вой. Все громче звучала траурная песня волков, словно сжимая в кольцо воздух над израненной тайгой...

Полыхала тайга, и в ярком свете пламени за деревьями разбредались в разные стороны человеческие фигуры, отбрасывая волчьи тени... Но постепенно тени стали исчезать, люди осторожно, оглядываясь начали собираться группами и выходить на поляну. Их становилось все больше, склонив головы, они приближались к Охотнику.

Он молча смотрел на них.

Его глаза казались усталыми и печальными.

Взгляд выражал боль и надежду.

Самолет приземлился в снежную мглу и, попрыгав на неровностях бетона, застыл на полосе. Вереница пассажиров, подняв воротники, надвинув на лица шапки, кутаясь в платки, потянулась по летному полю. Среди них была девушка в коричневой дубленке с капюшоном, с большой дорожной сумкой на плече. Она торопливо шла, опережая других, к остановке автобуса. Автобус приближался к площади, рассекая светом фар снежную вьюгу. Затормозил, медленно подполз к остановке, скользя колесами.

Забравшись на сиденье, девушка скинула капюшон, встряхнула головой, сняла с волос налипший снег. Ее осунувшееся лицо разрумянилось от мороза. Это была Ася...

Автобус тронулся. Ася прильнула к окну, вглядываясь в таежную мглу.

.

• БОЛЬШАЯ ОХОТА, заявка
• БОЛЬШАЯ ОХОТА, проект

Москва, 1998

.