Ворошилов Игорь

ТАНЦЫ

Танго

Сушило. Так сушило, что, не смотря на подкашивающиеся под тяжестью вялого тела ноги, понесло к двери. Шнурки? Да какие шнурки?! Через порог бы... Твою мать... Свитер, куртку. Градусник на улице что-то странное показывает, со вчера помню. Башка уже соображает и довольно бегло, потому как ключ не забыл. Господи, ну что ж так гнусно эта дверь скрипит. Жах! То-то! Пинка тебе не хватало.

Наледь на ступеньках крыльца, дождь вчерашний огрызнулся и замерз, отдал все. А мне теперь как? Тапочки скользкие, что я буду ботинки напяливать - сто метров пройти? Шнуровать, да? А... ладно, потихоньку доберусь. Скользящей походкой. Западло падать, мне ж совсем недавно было двенадцать. Это когда ж? А не все ли равно? Ветром морду на бок воротит, в ноздре посвистывает. Все. Вот он, ларек-то.

Фокстрот

- Мужик, выпей со мной! - Говорю, а сам стакан ему тяну. В трениках да тапочках, явное похмело приперло. Знакомо. Интересуюсь на его брезгливую морду. - Чего злой такой?

- Я бы на тебя посмотрел опосля завтрашнего, идиот! - Нервничает алкаш, в руках рваный огрызок зарплаты теребит, а сам запах из стакана ловит.

- Да пей ты, лечись, зема. Мы с тобой одной крови - не ешь меня. - Я-то смеюсь, а он зеленеет. Все равно выпьет. Бедолга уже и деньги обратно в карман засунул, только для виду выкобенивается. Руки к стакану тянет. Обе. Синий аж.

- Брателло, с чего такой добрый? - Сломался мужик, схватил заиндевевшее стекло. Припал губами к нему, не оторвать. Глоток не идет. Надо, а не идет.

- Да ты не торопись, не отберу, - успокаиваю, - ешь кусочками, а то подавишься.

Больной человек - что дите малое с конфетами. Волчонок. Глаза злые, а на душе теплеет. Я ж чувствую... Я вообще многое чувствую. Сейчас отдаст стакан и на флакон посмотрит, что я в руках держу. Знаю, что еще хочется. Ох, знаю.

Точно. Возвращаает стакан и не в глаза или на губы вперился, а в этикетку. И то - якобы. Прикидывает, по сколько на двоих еще получится. Правильный мужик - делит. Потом, будто очнувшись:

- Чего празднуешь? Не просто же так угостил? А? - Голос еще психованый, а сам уже отошел.

Отвечаю:

- День рождения у меня. Аманины, бля.

Кивает, будто понял, но в стакане опять глаза топит.

Самба

Троллейбус - это какая-то сумасшедшая проекция жизни на точку зрения. Люди просто для перемещения в пространстве не ездят. Их болячки здесь нужнее, чем на работе. Здесь ими можно погордиться слегка. "А вы знаете, сколько я верапамила в день съедаю? Ой, у меня такое больное сердце!" Сама на своем жире пятьдесят телят пожарит и еще останется. К остановке подъезжаем, надо объявлять:

- Остановка "Улица Грибоедова". Будьте осторожны, переходите улицу только на зеленый сигнал светофора.

Можно подумать, что кто-то это услышал. Они это в школе еще впитали, повторить без запинки могут, хоть серди ночи буди и спрашивай. Оттарабанят и не поймут, что сказали. А утром тем более. Едут на работу угрюмые и мятые. От кого кофием разит ячменным, а кто и яишницу из дырки в зубе выковыривает. Обгрызенной спичкой. Вот эти, которые на остановке, те вообще докатились. Едва еще только фонари с ночи погасли, а уже нарезают градусы. И не угостят ведь... А вдруг? Хватаю с крючка куртяху оранжевую и - к ларьку. Мол, почему бы работнику горэлектротранспорта не выкурить сигаретку без отрыва от производства? Вякни только поперек, тетка. Не опоздаешь! Я мухой!

Надо же, я думал таких уже не осталось в стране. Думал, вымерли как мамонты, сразу вслед за Брежневым, вповалку на погост. Еще и подрулить не успел, а этот с бутылкой уже и стакан налил и мне его... А вот то, что без закуси - хреново. В кабине вонять будет. Сходу в ларечное окошко нос засовываю:

- Хозяйка! Давай вон ту бубле гум, и по-шустрому, а то я тролейбус задерживаю. - Мелочь ей туда. Жевачку она оттуда. Все! Теперь не заметят.

Гаишники - шизоиды. За иномарками с полосатыми фаллоимитаторами бегают. Лучше бы меня проверили хоть раз. Или еще кого из нашего парка. Каждый второй трубку зеленой с одного взгляда сделает. Тьфу... еще накаркаю, прицепится кто-нибудь. Бегом назад. С бубле гума обертку на ходу срываю, к мужикам оборачиваюсь:

- Дай Бог здоровья, мужики! Утешили!

Полька-бабочка

А я что, я - ничего. Мне только б согреться, сынки! Коченею. И летом-то мерзну, а в холода - совсем дубею. Давеча за молоком стояла в цистерну, ноги промочила. А на мою пенсию не то что бутылку не купишь, а и пробочку понюхать не всегда получается. Старик мой, царствие ему небесное, с шахматистами своими проклятыми кажный божий день зенки в стакане полоскал, а нонче - помер. Уж года полтора, как схоронила. Мы с ним пейсят четыре годочка вместе прожили. Бивал, а то и я его по хребтине чем полегше огрею, свой все ж таки. Кормилец. Учителем был по ГТО, кажется. Или это сейчас физкультурой называется. А... нет, это у него такой значок был. Он им до самой смерти перед пенсионерками хвастался. Даже на турник запрыгивал, подтянется раз-другой, спрыгнет. Сам дышит, как на девятый этаж по лестнице поднялся и ажно светится от счастья. Мол, вот каков еще. Дурень. А я, вишь, встала по утру, надо было на рынок за костями для супа сходить. Его в бок толкаю, а уж помер. Схоронила в позатом году, сейчас мыкаюсь. Ельцин пенсию обещал добавить, только я уж давно ему не верю. Еще когда ГКЧП разгонял. Уж больно он смелый был на трибуне. А рядышком два паренька, вот примерно как ты, только в черных пиджаках и какие-то папки вперед выставляют, вроде защищают. Показывали это, я сама видела. Ежли смелый, так чего его папками защищать? Чего такого ценного? Так, требуха одна внутре. Налей уж, сынок, уважь старуху. Вон, даже троллейбуснику плеснул, я видела.

Вот спасибо тебе, дай тебе Бог здоровья и жены работящей. Пойду я ужо. Там соседка обещала суп отдать. Ее ребятня не едят. И пусть себе котлетки кушают. А мне и супчика хватит. Спасибо тебе еще раз, добрая душа.

Белый танец

В тапках-то непроханжа, однако. Домой надо. Пока тут с вами стою уж протрезвел на два раза. Тоже пойду. Троллейбус двери закрыл, уехал. Бабка прямиком к моему дому пошаркала. И мне пора уже.

- Братан, держи лапу. Будь! Чтоб у тебя было все чики-чики. Все, побежал.

Бабку догнал. Руку - в карман, нашарил свой "полтинник". Сунул старухе.

- Купи, мать, себе обнову. Или подружек на торт позови. С чаем!

...

Ну, мля. Кто же по гололеду в тапках бегает? На крыльце звезданулся. Башкой об асфальт промерзший и руку неловко так - под себя. Сломал. Допрыгался, козлик. А, все равно не на работу. И завтра теперь тоже...

teneta :: голосование

teneta :: обсуждение

	Ворошилов Игорь ДУРАЦКИЕ ИГРЫ ТАНЦЫ Танго Сушило. Так сушило, что, не смотря на подкашивающиеся под тяжестью вялого тела ноги, понесло к двери. Шнурки? Да какие шнурки?! Через порог бы... Твою мать... Свитер, куртку. Градусник на улице что-то странное показывает, со вчера помню. Башка уже соображает и довольно бегло, потому как ключ не забыл. Господи, ну что ж так гнусно эта дверь скрипит. Жах! То-то! Пинка тебе не хватало. Наледь на ступеньках крыльца, дождь вчерашний огрызнулся и замерз, отдал все. А мне теперь как? Тапочки скользкие, что я буду ботинки напяливать - сто метров пройти? Шнуровать, да? А... ладно, потихоньку доберусь. Скользящей походкой. Западло падать, мне ж совсем недавно было двенадцать. Это когда ж? А не все ли равно? Ветром морду на бок воротит, в ноздре посвистывает. Все. Вот он, ларек-то.

	Фокстрот - Мужик, выпей со мной! - Говорю, а сам стакан ему тяну. В трениках да тапочках, явное похмело приперло. Знакомо. Интересуюсь на его брезгливую морду. - Чего злой такой? - Я бы на тебя посмотрел опосля завтрашнего, идиот! - Нервничает алкаш, в руках рваный огрызок зарплаты теребит, а сам запах из стакана ловит. - Да пей ты, лечись, зема. Мы с тобой одной крови - не ешь меня. - Я-то смеюсь, а он зеленеет. Все равно выпьет. Бедолга уже и деньги обратно в карман засунул, только для виду выкобенивается. Руки к стакану тянет. Обе. Синий аж. - Брателло, с чего такой добрый? - Сломался мужик, схватил заиндевевшее стекло. Припал губами к нему, не оторвать. Глоток не идет. Надо, а не идет. - Да ты не торопись, не отберу, - успокаиваю, - ешь кусочками, а то подавишься. Больной человек - что дите малое с конфетами. Волчонок. Глаза злые, а на душе теплеет. Я ж чувствую... Я вообще многое чувствую. Сейчас отдаст стакан и на флакон посмотрит, что я в руках держу. Знаю, что еще хочется. Ох, знаю. Точно. Возвращаает стакан и не в глаза или на губы вперился, а в этикетку. И то - якобы. Прикидывает, по сколько на двоих еще получится. Правильный мужик - делит. Потом, будто очнувшись: - Чего празднуешь? Не просто же так угостил? А? - Голос еще психованый, а сам уже отошел. Отвечаю: - День рождения у меня. Аманины, бля. Кивает, будто понял, но в стакане опять глаза топит.

	Самба Троллейбус - это какая-то сумасшедшая проекция жизни на точку зрения. Люди просто для перемещения в пространстве не ездят. Их болячки здесь нужнее, чем на работе. Здесь ими можно погордиться слегка. "А вы знаете, сколько я верапамила в день съедаю? Ой, у меня такое больное сердце!" Сама на своем жире пятьдесят телят пожарит и еще останется. К остановке подъезжаем, надо объявлять: - Остановка "Улица Грибоедова". Будьте осторожны, переходите улицу только на зеленый сигнал светофора. Можно подумать, что кто-то это услышал. Они это в школе еще впитали, повторить без запинки могут, хоть серди ночи буди и спрашивай. Оттарабанят и не поймут, что сказали. А утром тем более. Едут на работу угрюмые и мятые. От кого кофием разит ячменным, а кто и яишницу из дырки в зубе выковыривает. Обгрызенной спичкой. Вот эти, которые на остановке, те вообще докатились. Едва еще только фонари с ночи погасли, а уже нарезают градусы. И не угостят ведь... А вдруг? Хватаю с крючка куртяху оранжевую и - к ларьку. Мол, почему бы работнику горэлектротранспорта не выкурить сигаретку без отрыва от производства? Вякни только поперек, тетка. Не опоздаешь! Я мухой! Надо же, я думал таких уже не осталось в стране. Думал, вымерли как мамонты, сразу вслед за Брежневым, вповалку на погост. Еще и подрулить не успел, а этот с бутылкой уже и стакан налил и мне его... А вот то, что без закуси - хреново. В кабине вонять будет. Сходу в ларечное окошко нос засовываю: - Хозяйка! Давай вон ту бубле гум, и по-шустрому, а то я тролейбус задерживаю. - Мелочь ей туда. Жевачку она оттуда. Все! Теперь не заметят. Гаишники - шизоиды. За иномарками с полосатыми фаллоимитаторами бегают. Лучше бы меня проверили хоть раз. Или еще кого из нашего парка. Каждый второй трубку зеленой с одного взгляда сделает. Тьфу... еще накаркаю, прицепится кто-нибудь. Бегом назад. С бубле гума обертку на ходу срываю, к мужикам оборачиваюсь: - Дай Бог здоровья, мужики! Утешили!

	Полька-бабочка А я что, я - ничего. Мне только б согреться, сынки! Коченею. И летом-то мерзну, а в холода - совсем дубею. Давеча за молоком стояла в цистерну, ноги промочила. А на мою пенсию не то что бутылку не купишь, а и пробочку понюхать не всегда получается. Старик мой, царствие ему небесное, с шахматистами своими проклятыми кажный божий день зенки в стакане полоскал, а нонче - помер. Уж года полтора, как схоронила. Мы с ним пейсят четыре годочка вместе прожили. Бивал, а то и я его по хребтине чем полегше огрею, свой все ж таки. Кормилец. Учителем был по ГТО, кажется. Или это сейчас физкультурой называется. А... нет, это у него такой значок был. Он им до самой смерти перед пенсионерками хвастался. Даже на турник запрыгивал, подтянется раз-другой, спрыгнет. Сам дышит, как на девятый этаж по лестнице поднялся и ажно светится от счастья. Мол, вот каков еще. Дурень. А я, вишь, встала по утру, надо было на рынок за костями для супа сходить. Его в бок толкаю, а уж помер. Схоронила в позатом году, сейчас мыкаюсь. Ельцин пенсию обещал добавить, только я уж давно ему не верю. Еще когда ГКЧП разгонял. Уж больно он смелый был на трибуне. А рядышком два паренька, вот примерно как ты, только в черных пиджаках и какие-то папки вперед выставляют, вроде защищают. Показывали это, я сама видела. Ежли смелый, так чего его папками защищать? Чего такого ценного? Так, требуха одна внутре. Налей уж, сынок, уважь старуху. Вон, даже троллейбуснику плеснул, я видела. Вот спасибо тебе, дай тебе Бог здоровья и жены работящей. Пойду я ужо. Там соседка обещала суп отдать. Ее ребятня не едят. И пусть себе котлетки кушают. А мне и супчика хватит. Спасибо тебе еще раз, добрая душа.

	Белый танец В тапках-то непроханжа, однако. Домой надо. Пока тут с вами стою уж протрезвел на два раза. Тоже пойду. Троллейбус двери закрыл, уехал. Бабка прямиком к моему дому пошаркала. И мне пора уже. - Братан, держи лапу. Будь! Чтоб у тебя было все чики-чики. Все, побежал. Бабку догнал. Руку - в карман, нашарил свой "полтинник". Сунул старухе. - Купи, мать, себе обнову. Или подружек на торт позови. С чаем! ... Ну, мля. Кто же по гололеду в тапках бегает? На крыльце звезданулся. Башкой об асфальт промерзший и руку неловко так - под себя. Сломал. Допрыгался, козлик. А, все равно не на работу. И завтра теперь тоже...