Воронков Дмитрий
Гейко Николай

ХОНЬКА

Бухгалтер Семен Семенович Малочкин любил свою работу, и всегда считал. Даже дома, придя со службы.

Работать ему помогал компьютер, но Семен Семенович считал так быстро, что компьютер едва успевал следить какие клавиши нажимает бухгалтер.

А в квартире над ним мальчик Вовка играл в десантников.

Он забрался на шкаф, раскрыл зонтик и скомандовал:- Штурмовая группа! Группа захвата! Группа ликвидации! Интервал полторы минуты! Пошел!

Вовка спрыгнул вниз. Зонтик вывернулся наизнанку, но приземление завершилось удачно, только очень шумно.

У Семена над головой грохнуло, закачалась люстра.

Развивая наступление, Вовка добрался до батареи и застрочил из пулемета, гремя железкой по чугунным секциям.

В квартире Семена стоял такой шум, что он заткнул уши. Но это не помогло. Все равно было слышно, а потом, если руками зажать уши, то ими нельзя нажимать на клавиши компьютера.

Семен вышел на балкон.

— Вова! — крикнул он наверх. — Выйди, пожалуйста, ко мне.

— Не могу, дядя Сеня, — отвечал Вовка. — Я в окружении.

— Вова, ты мешаешь мне работать. У меня квартальный отчет. Не мог бы ты играть чуточку потише?

— Нет, дядя Сеня, — признался Вовка. — У меня патроны на исходе, а плацдарм не захвачен.

— А нельзя ли отложить наступление? — поинтересовался Семен.

— Нельзя. Вы ничего не понимаете а тактике, дядя Сеня. Если я займу эшелонированную оборону, противник подтянет резервы.

— Хотя бы до конца квартала... — заныл Семен.

— Нет, — отрезал Вовка. — До конца квартала мы должны одержать победу. Вы бы не кричали зря, дядя Сеня, — посоветовал Вовка. — А то на морозе горло простудите.

Семен вернулся за стол.

Вовка, видимо, бросил в атаку кавалерию, потому что над головой Семена отчетливо застучали копыта.

В сердцах Семен стукнул кулаком по столу.

Удивленный компьютер с огромной скоростью засверкал цифрами, потом задымился и взорвался.

Погас свет, стало темно.

Спотыкаясь и чертыхаясь, Семен добрался до старинного резного шкафчика, который достался ему в наследство от любимой бабушки. Застекленная цветными стеклышками дверца жалобно скрипнула.

Он извлек из шкафчика свечу и зажег ее. Забытый свет озарил комнату. В этом свете странно — бессмысленно и беззащитно — выглядели телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр и компьютер. Ведь вся эта замечательная техника совершенно бесполезна, когда нет электричества.

Вслед за свечой Семен извлек из шкафчика рассохшиеся счеты и массивную бронзовую чернильницу, унаследованную от любимого дедушки, смахнул с нее пыль бархатной перочисткой.

Наверху Вовка продолжал артподготовку, гремела канонада, и у Семена в голове зазвенел колокол.

Он выглянул в окно.

Шел снег, и за пеленою вместо привычной панельной многоэтажки Семен увидел древнюю колокольню.

Семен закрыл глаза, потряс головой, и снова открыл.

Многоэтажка стояла на своем месте, а колокольня исчезла.

Из угла шкафчика Семен достал флакончик чернил. Пробка от старости присохла и рассыпалась, когда Семен открывал флакон. Несколько крошек упало в чернильницу, и ему послышалось, что из чернильницы раздался звук — не то вздох, не то зевок.

Он наклонил флакончик — на краю повисла черная капля.

— Э-э! — раздался из чернильницы слабый голосок.

Семен поднял флакончик, но было поздно — капля юркнула внутрь.

Говорящая чернильница немного пошуршала, а потом на краю появилось удивительное существо. Оно было слегка мохнатое и вытирало лысину носовым клетчатым платком, размазывая чернила.

— Ну, вот, извозюкался весь, — сказало существо и огорченно посмотрело на платок. — И сморкалку теперь выбросить придется.

— Можно постирать "Тайдом", — предложил Семен. — А ты кто?

— Чем постирать? — удивилось существо.

— Стиральным порошком, — объяснил Семен. — Он все выстирывает.

— Такое чернило хочь чем стирай. Чичас такого чернила не делают. А потому чичашние порошки не помогут.

— Не чичас, а сейчас, — поправил бухгалтер.

— Чичас без разницы. — Существо, рассмотрело платок. — Все равно вещь выкидывать придется.

Семен потер глаза, глядя на существо, но оно не исчезло.

— Что ты на меня так смотришь, братушка? — удивилось существо. — Это же я, Хонька!

Хонька сидел в кресле Семена.

— А ведь ты меня не признал, братушка, — говорил он, — ну, скажи, не признал?

— Не признал, — сказал Семен.

— Эх, забыл ты детство, братушка.

— Забыл, — признался бухгалтер.

— А я тебя помню, хоть ты тогда и маленький был. Совсем маленький. Во-о-от такой маленький. Не веришь?

— Почему не верю? — удивился Семен. — Все бывают маленькие. В свое время.

— Ну, ты-то совсем сопля был. Меньше всех. Зато я был большой. Помнишь?

— Нет, не помню.

— Да как же не помнишь?! — возмутился Хонька. — Я ведь очень большой был! Во-о-от какой большой. Ну, вспомнил? Я еще пугал тебя по ночам. А ты трус был и меня боялся.

— Ну, уж, и трус, — обиделся Семен. — Просто, маленькие все боятся. Им два пальца покажи, они и то пугаются.

— Как это? — заинтересовался Хонька.

— Это называется, козу сделать. — Семен растопырил пальцы, направил на Хоньку. — Идет коза рогатая за малыми ребятами. Забодаю-забодаю-забодаю!

— Ой-ей-ей! — пронзительно заверещал Хонька.

Он мигом скатился с кресла и спрятался под ним.

— Ты что? — удивился бухгалтер. — Вылезай.

Хонька осторожно выглянул. — Ушла?

— Кто?

— Коза.

— Какая коза?

— Которая за ребятами приходила.

— Да это не рога, а пальцы. Я пошутил. Козой только маленьких пугают.

— Дурацкие у тебя шутки, братушка. — Хонька опять залез на кресло. — Маленькие, конечно, боятся, но ты больше всех боялся. Я таких трусов никогда не видел. Чуть что, сразу в рев. А то, и в штаны. А мать тебя за мокрые штаны, ох, и лупила!

— Неправда, — возмутился Семен. — Мама меня никогда не била.

— Ну, ругала, — уступил Хонька. — Все равно здорово было!

Бухгалтер насупился. — Если ты хочешь меня обижать, то лучше полезай в свою чернильницу, я тебя обратно в шкаф поставлю.

— Как же ты без чернильницы писать будешь?

— Я перо прямо во флакончик макать стану.

— Во флакончик неловко, — неуверенно возразил Хонька. — Измажешься.

— Не измажусь, — сказал Семен. — Тут чернил совсем на донышке осталось. И вообще, скоро свет дадут.

— Эти могут, — встревожился Хонька. — Они все, что хочешь, могут. А ты, что ли, обиделся, братушка? Я же так просто, к слову сказал, чтобы ты счастливое детство вспомнил. А ты сразу обижаться...

Семен потер лоб. — Кажется, я припоминаю. Что-то такое мохнатое мне в детстве снилось.

— Не мохнатое, а пушистое. И не снилось вовсе. Я нарочно ночью пугал, чтоб ты думал, будто я тебе во сне присняюсь, — объяснил Хонька.

— Зачем? — спросил Семен.

— Чтоб ты не нажаловался. Ты же нюня был и ябеда. Ябеда-беда, солена борода. Ох, ты и ябеда был... — Хонька осекся, заметив, что Семен снова начинает сердится. — А так нормально выходит — притворишься сном, и жаловаться не на кого. Ну, вспомнил?

— Так, значит, ты всамделишный?

— Конечно, всамделишный. Можешь даже меня пощупать. Хочешь?

— Нет-нет, — отказался бухгалтер, — я и так верю.

— Щупай, щупай. — Хонька соскочил с кресла, подставил спину.

Семен протянул руку. Раздался щелчок — между рукой и шерсткой проскочила искра электрического разряда. От неожиданности бухгалтер отдернул руку.

Заметив его испуг, Хонька заметно посвежел и поправился. — Ха, испугался братушка? Это же статистическое электричество! Закон природы. Это я на твоем кресле шкуркой наелозился. — Он пощупал обивку кресла. — Синтетика?

— Наверно, — сказал Семен.

— Надо натуральное брать, — посоветовал Хонька.

— Искусственное дешевле, — возразил Семен. — У меня не очень большая зарплата.

— Это даже лучше, что синтетика, — согласился вдруг Хонька. — Вон как ты перепугался. Это потому, что я такой страшный.

— Нет, — сказал Семен. — Вовсе ты не страшный. Ты маленький и забавный. Таких не пугаются. А тот, во сне был большой и очень страшный.

— Да это же я и был! — Хонька стукнул себя кулачком во впалую грудь.

— Не верю.

— Вот, конечно, — приуныл Хонька. — Сейчас ты сам большой, братушка, и не боишься меня. Потому я такой маленький и жалкий. А когда ты был маленький, ты меня боялся, а чем больше ты боялся, тем я больше делался и пушистее. А чем я больше делался, тем ты сильнее боялся. Неужели, я так исхудал?

— Очень, — подтвердил Семен. — Совсем на себя не похож. Даже не верится, что это ты.

— Конечно, не верится. Потому что, у страха глаза велики. А у тебя в детстве от страха, знаешь, какие глаза были? Во! А сейчас ты недобрый стал. Злой.

— Почему это я злой? — обиделся Семен.

— Ты меня обратно в шкаф хотел поставить. И не боишься меня совсем. И зарплата у тебя маленькая. Тебя бы туда лет на двадцать. Ты сидел когда-нибудь в темном шкафу в холодной чернильнице?

— Не довелось, — признался бухгалтер. — Один раз хотели посадить, когда дебет с кредитом не сошелся, но потом оказалось, что это компьютер ошибся. В нем вирус нашли.

— Захворал, что ли? — уточнил Хонька.

— Вроде того, — согласился Семен.

Хонька с опаской осмотрел компьютер. — А сейчас он не заразный?

— Нет, его вылечили давно. — Семен ласково погладил монитор.

— Любишь его? — с завистью спросил Хонька.

— А как же. Это мой первый помощник и друг.

— Плохой он друг, раз болеет, — заключил Хонька. — И помощник никудышный.

— Ну, зачем ты так? — обиделся Семен. — Он же неживой и ответить тебе не может. А ты живой и его обзываешь. Нехорошо обижать, кто слабее.

— А кроме него у тебя никого нет? — поинтересовался Хонька.

— Нет, — признался Семен. — Только Вовка из тринадцатой квартиры.

— А кем он тебе приходится? — спросил Хонька.

Семен подумал. — Он мне приходится соседом.

— Это не считается, — обрадовался Хонька. — У него свои родители есть.

— Есть, — согласился Семен.

— А я вот совсем один, — пожаловался Хонька. — И мне грустно, братушка, и холодно. — Хонька уронил слезу. — Никто меня не любит, никто не боится. Потому что, некоторые жируют, живут в квартирах, и все их боятся. А некоторые в чернильницах, и их никто не боится. — Хонька заплакал.

Семен тоже заплакал. — Не плачь. Я ведь тоже совсем один. У меня тоже нет в жизни счастья, но я же ведь не плачу...

Он попытался погладить Хоньку, тот Хонька возмущенно встрепенулся. — Вот только не надо меня жалеть! — вскричал он. — Не надо этого, хоть я маленький и беззащитный и каждый может меня обидеть!

При свете свечи Семен щелкал счетами и записывал. Хонька дремал у него на коленях. Иногда Семен гладил его по шерстке, а Хонька урчал, словно кошка.

Завершив подсчет, Семен звонко брякнул костяшкой.

Хонька вздрогнул и проснулся.

— Сто восемьдесят шесть триллионов восемьсот девяносто пять миллиардов семьсот девятнадцать миллионов триста одна тысяча пятьсот девяносто восемь рублей и шестнадцать и две десятых копейки, — сказал бухгалтер.

— Чего? — спросонья не понял Хонька.

— Это я так, про себя, — сказал Семен. — А знаешь что? Давай жить вместе. Я буду тебя любить и бояться.

Хонька потянулся. — У тебя не получится.

— Это почему?

— Ты уже пуганый.

— Это даже хорошо, — сказал Семен. — Говорят, пуганый воробей куста боится.

— Я не куст, а Хонька. А ты не воробей, а бухгалтер. Ты уже взрослый. Взрослые не пугаются.

— А ты напугай хорошенько, — предложил Семен. — Может, получится. Попытайся. Говорят, попытка — не пытка.

— Ладно, — согласился Хонька. — Попробую. Только, давай, я свечу задую, ладно?

— Зачем? — спросил Семен.

— В темноте страшнее, — объяснил Хонька. — Некоторые малыши даже просто так темноты боятся, без ничего.

— Задувай, — разрешил бухгалтер.

Хонька дунул на свечу. Наступила темнота.

Сначала было тихо и абсолютно темно, но потом в углу зашуршало, заскрипело, заныло, зажурчало, комната стала наполнятся жутким мертвенным светом.

— Что это, Хоня? — встревожился Семен. — Ты где?

— Да здесь я, — проворчал Хонька. — Можешь ты немного помолчать? Я же тебя пугаю, а ты мешаешь!

— А-а-а... Я сразу не понял. Думал, может, трубу прорвало. — Семен замолчал.

Снова раздались загадочные звуки, и Хонька вдруг надулся, как воздушный шар и медленно взлетел.

От неожиданности Семен отступил. — Ой!

Хонька полетел на бухгалтера, утробно урча.

Семен попятился от него, потом засеменил прочь. — Ой-ой-ой! Ой, как страшно!

В темноте он зацепился за ножку кресло, ударился, взвыл от боли и запрыгал на одной ноге.

Приняв крик за выражение панического ужаса, Хонька разросся в полкомнаты.

Семену, чтобы спрятаться от него, пришлось забраться под телевизор.

— Ой, мама... Ой, боюсь, — постанывал он оттуда.

— Ты уже должен заплакать, — подсказал Хонька.

Семен послушно захныкал, но слезы в его голосе не было.

— Ты не по-взаправдашнему плачешь, — разоблачил его Хонька. — Ты понарошку ревешь.

— Не могу, — признался Семен. — Я уже лет двадцать не плакал. Отвык, брат.

Хонька принял прежний вид, уселся на спинку кресла и задумался.

— Сейчас заплачешь, — сказал он. — Смотри сюда. Только взгляд не отводи и глаза не закрывай. Я сейчас такую страшную рожу скорчу, что ты хочь по-любому заревешь.

Он скорчил физиономию, но Семен не плакал.

— Страшно? — спросил Хонька.

— Видно плохо, — сказал Семен. — Темно.

— А ты поближе подойди, — посоветовал Хонька. — Я сейчас еще страшнее покажу.

Он оттопырил руками уши, выпучил глаза и надул щеки.

Семену стало смешно. Он в упор смотрел на Хоньку, стараясь не рассмеяться.

Вдруг зажегся свет.

Семен не выдержал. Он захохотал так, что закачалась люстра, хотя Вовка уже захватил плацдарм. Семен катался по полу среди разбросанной мебели.

Хонька обиженно поджал губы.

Семен заканчивал вытирать вычищенную чернильницу. — Ну, вот, готово.

— Ладно, пойду я, — сказал Хонька. — Спасибо за гостеприимство, за доброту вашенскую.

— Хонь, а Хонь, — сказал Семен. — Может, еще попугаешь?

— Ну, уж нет, — ядовито сказал Хонька. — Так не пойдет. Я стараюсь, пугаю, а ты, видишь ли, хохочешь. Так не по-честности.

— Я ненарочно, — оправдывался Семен. — Я больше не буду, честное слово!

— Нет. Староват ты для пугания. — Хонька замешкался на краю чернильницы. — Слушай, Сеня, отдай меня кому-нибудь.

— Кому? — спросил Семен.

— Кому-нибудь из детей, чтоб поменьше были. Маленькие, они, знаешь, как боятся? — Хонька потер ручки. — Я маленьких детей, ох, как пугать люблю, братушка! Вот уж они плачут, так плачут!

— Нет, — отказался Семен. — Мне их жалко.

— Йоксель-моксель! — возмутился Хонька. — Они, знаешь, непослушные какие бывают и противные?

— Все равно жалко, — упорствовал Семен.

Хонька насупился. — А ведь ты любить меня обещал, братушка. Нет, злой ты, все же, человек. Их тебе жалко, а меня нет.

Семен подумал, посмотрел наверх, где жил Вовка из тринадцатой квартиры. — Вообще-то, есть у меня на примете один. Стоило бы его проучить. Но ты его на испуг не возьмешь.

— Почему это?

— Отважный очень. Врагов дивизиями лупит, — объяснил Семен.

— Маленький? — поинтересовался Хонька.

— Средненький, — сказал Семен.

— Подойдет, — решил Хонька. — А то, давай, вместе его пугать? Знаешь, как это здорово?!

— Я не умею, — сказал Семен. — Меня никто не боится. Я с детства был мягкий и слабохарактерный.

— А я тебя научу! Дети, они, знаешь, какие пугливые?!

Семен вздохнул. — Нет, Хоня. Староват я для пугания.

Утром Семен подошел к дверям Вовкиной квартиры и позвонил.

— Кто там? — спросил Вовка.

— Это, Вова, — сказал Семен. — Открой пожалуйста.

Рассерженный Хонька высунулся из кармана, дернул бухгалтера за галстук. — Молчи ты! Разве так он испугается? Тут нужен напор и натиск! — Он повернулся к двери и заговорил чужим грубым голосом:- Немедленно откройте, гражданин Вовка из тринадцатой квартиры! С вами разговаривает участковый оперуполномоченный тридцать третьего отделения милиции старшина Прокопенко! Здесь проживает подозреваемый Вовка из тринадцатой квартиры?

Вовка поглядел в дверной глазок.

В искаженном глазком пространстве раздувалась и расплывалась злобная рожа милиционера. Она была красная, вся в шрамах. Фуражка старого образца была лихо сдвинута на затылок.

— Не-е-т.. — дрогнувшим голосом ответил Вовка.

— Только не надо лгать! — захрипел Хонька. — Прокопенко не проведешь! На моем счету сто двадцать восемь преступлений с грабежом и убийством! Преступники сурово наказаны! Открывайте немедленно, гражданин Вовка из тринадцатой квартиры!

— Что я такого сделал? — испугался Вовка. — Я ни в чем не виноват...

— Не виноват?! А кто разбил стекло в цокольном этаже пятого сентября сего года? Кто пнул кошку пенсионерки Сидоровой вечером того же дня? Кто незаконно хранит рогатку в ящике для игрушек? Если не откроете добровольно, мы взломаем дверь! Закаляпин, заходи слева, будем брать!

— Я больше не буду, — заплакал Вовка и открыл дверь.

К его удивлению, на лестничной площадке никого не было.

Он заглянул вниз, в пролет.

Прижимаясь к стене, Семен на цыпочках спускался вниз.

Вовка не заметил его. Он пожал плечами, вошел в квартиру и закрыл за собою дверь.

Хоньку было не узнать. Толстый и мохнатый он вальяжно развалился в кресле Семена, с присвистом швыркал чай из блюдечка.

Допив, он с сожалением взглянул на дно чашки. — Плохой чай. Веником воняет. И сахар несладкий вовсе. Ты, поди, третий раз заварку кипятком заливал?

— Бог с тобой, Хоня, — оправдывался Семен. — Специально перед твоим приходом свежий заварил. Листовой, цейлонский. Хочешь, еще?

— Не надо. Это я так, к слову. Чичас разговаривать будем. Садись.

Семен сел напротив.

— Тебе, хочь, стыдно, Сеня? — спросил Хонька.

— За что? — удивился Семен.

— А ты не знаешь, — съязвил Хонька. — Да ты в глаза смотри, не отводи взгляд-то!

Семен смущенно заморгал. — Я и не отвожу.

— Ты видишь теперь, как по-настоящему пугаться надо? Какой я теперь большой и красивый!

— Да, — согласился Семен. — Ты очень посвежел. И заметно поправился.

— Это потому, что Вовка меня по-честности боится. А ты притворялся, лгал! Стыдно?!

— Стыдно, — признался Семен.

— Вот. Вовка даже под кровать от страха забирается и плачет. Здорово, братушка, а?

Бухгалтер опустил глаза.

— Ну, хорошо, что ты хочь понимаешь, что неправ. Осознаешь вину. Ладно, братушка, пора мне. Смеркается. Самое время повыть да постонать так, чтобы у Вовки зубы от страха заболели. Пойду я.

— Хонь, — вкрадчиво спросил Семен, — может, останешься? Мне одному тоже без тебя плохо.

— Да ты что?! — возмутился Хонька. — Чтобы я снова исхудал и в твоей дряхлой чернильнице жил?!

— Зачем в чернильнице? Я тебе в зоомагазине специальный домик куплю, для хомячков. Очень, знаешь, симпатичный. И щеточку, шерстку чесать.

— Ты бы мне еще на коврике в прихожей жить предложил, — обиделся Хонька. — И баночку вискаса. Что я тебе — домашнее животное?

— Да, что ты, Хоня! — всплеснул руками Семен. — Я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто думал в хомячнике уютней будет.

— Тогда уж лучше террариум бери, — язвил Хонька. — Там, вообще, уютно.

— Да, где хочешь живи, Хоня! Хочешь, на мою кровать ложись. А я себе на раскладушке постелю.

Хонька оценивающе оглядел кровать. — Не шутишь?

— Какой разговор, Хоня!

Хонька сел на кровать, попрыгал. — Хорошая кровать. Только не могу я братушка. Работа. Мне, понимаешь, отдыхать некогда. Пойду.

— Постой-ка, Хоня, — остановил Семен.

— Чего еще?

— Тебе его не жалко?

— Кого? — удивился Хонька.

— Вову из тринадцатой квартиры.

Хонька нахмурился, решительно встал с кровати. — Опять ты со своей жалостью. Жалость, между прочим, унижает человека. Открой мне дверь, Сеня.

— Ну, Хоня... — захныкал бухгалтер.

— И не проси, — уперся Хонька. — Чего не могу — того не могу. Прости, братушка, не нравишься ты мне.

Он направился к двери, но Семен заслонил ее спиною, растопырив руки.

— Пусти, — грозно сказал Хонька, надуваясь.

— Нет. Не пущу. Как, хочешь, Хоня, а я не позволю тебе запугивать ребенка!

— Да какое ты право имеешь?! — возмутился Хонька. — Ты мне кто? Ты мне никто, и звать тебя, извини, никак. Ты даже испугаться для меня как положено не хочешь!

— Зато я буду заботиться, — залепетал Семен.

— Заботиться?! Ты мне даже платочек новый не купил взамен испорченного! А ты сам же его и замарал! Не купил ведь?

— Не купил, — признался Семен.

— Ну, вот. Тебе даже платка братушке купить жалко, а еще говоришь — заботится!

В дверь настойчиво позвонили, Семену пришлось открыть.

На площадке стояли две девочки. У каждой в руках было по корзинке. Из одной корзинки выглядывали котята, из другой — щенята.

— Вы ко мне, девочки? — спросил Семен.

— К вам, — сказала первая девочка.

— Если у вас добрые руки, — добавила вторая.

Семен пританцовывал, пытаясь не позволить Хоньке проскользнуть между ног.

— Что с вами, дяденька? — спросила первая девочка?

— Вы не больны? — поинтересовалась вторая. — Как-то вы странно дергаетесь.

— У него что-то с ногами, — сообщила первая второй.

— Я здоров, — сказал Семен. — И с ногами у меня все в полрядке. Просто разучиваю движение для конкурса бальных танцев.

— А, — поняла первая. — А с руками?

— В каком смысле? — не понял Семен.

— Руки у вас добрые? — уточнила первая.

— Не знаю, — признался Семен. — Я живу один, поэтому никто этим никогда не интересовался.

— Это хорошо, что один, — заключила вторая.

— Пусть руки покажет, — посоветовала первая.

— Руки покажите, — приказала вторая.

Продолжая танцевать, Семен протянул девочкам руки. Первая внимательно рассмотрела левую руку, вторая — правую.

— У меня — нормальная, — сказала первая.

— У меня тоже, — сказала вторая.

— А зачем добрые руки? — спросил Семен.

— Мы хотим отдать отдать в них котенка, — сказала первая.

— Или щенка, — сказала вторая. — У нас в школе живой уголок. — Возьмите щенка, дяденька.

— Или котенка. Вы же совсем один, — убеждала первая.

— Зачем же вы их раздаете? — удивился Семен. — Это же у вас живой уголок, а не у меня.

— Мы бы не раздавали, — объяснила первая, — но их стало так много.

— Они размножаются, — добавила вторая.

— Как это? — удивился Семен.

— Очень просто, — сказала первая. — Вы что, дяденька, не знаете, как размножаются?

— Разве вы в школе не учились? — спросила вторая.

Семен смутился. — Учился. Только очень давно. Я анатомию не очень любил. Я больше по математике.

— Зря, — сказала первая. — Так возьмете?

— Я бы взял, — сказал Семен, но никак не могу. А если меня пошлют в командировку? На кого я их оставлю?

— Отдадите на время соседям, — посоветовала вторая.

— В добрые руки, — уточнила первая.

Семен посмотрел наверх. — В том-то и дело, что с добрыми руками у моих соседей большие проблемы.

Хоньке удалось-таки проскочить, он понесся по лестнице вверх.

— Кто это у вас, дяденька? — удивилась первая девочка.

Семен вздохнул. — Это Хонька.

— Ух, ты! — сказала вторая. — Нам бы такого, в живой уголок. Так возьмете котенка?

— Или щенка...

— Не могу, — сказал Семен.

— Жаль, — хором сказали девочки и пошли вниз.

Симпатичный молодой человек в милицейской форме позвонил в тринадцатую квартиру.

Дверь открыла Вовкина мама.

Милиционер козырнул и сказал вежливо: — Участковый тридцать третьего отделения милиции старшина Прокопенко. Прокопенко совсем был не похож на ту страшную рожу, которую Вовка видел в глазке. — Прошу извинить меня за беспокойство в столь поздний час. У вас, кажется, третью ночь подряд плачет ребенок.

— Здравствуйте, Игорь Миронович, — сказала Вовкина мама. — Он беспокоит соседей?

— Нет, что вы, Светлана Петровна. Просто я подумал, что его, возможно, кто-нибудь обижает. Может быть, я могу помочь?

— Проходите, Игорь Миронович, — пригласила мама. — Вы у нас такой заботливый.

Прокопенко покраснел. — Ну, что вы. Мой долг помочь, если кто-нибудь плачет. Тем более, если это слеза ребенка.

— Ума не приложу, что случилось с Вовой, — сказала мама. — Он стал печален и бледен, плачет без причины и чего-то пугается. А ведь был такой веселый сообразительный мальчик. Ну, да вы ведь знаете.

— Да, — согласился старшина. — Владимир всегда был боек и смышлен.

— Мне кажется, он что-то скрывает от меня, — сказала мама. — Может быть, вы с ним поговорите по-мужски?

— Что ж, попробую, — сказал Прокопенко.

Он вошел в Вовкину комнату.

Увидев милиционера, Вовка забился в угол кровати и закричал:- Я не хотел бить стекло в цокольном этаже! Я совсем не в него, а в трубу целился! Это ненарочно вышло! Я больше не буду! А Сидоровская кошка сама под ноги лезет! И рогатку я уже давно на помойку выбросил! Не надо меня забирать в тюрьму, дядя милиционер!

— Владимир, послушай...

Прокопенко попытался подойти, но Вовка загородился подушкой и задрыгал ногами. — Не подходите ко мне, дяденька! Ой, боюсь! Ой, страшно! Уходите, дяденька!

— Успокойся, Владимир, я уже ухожу. — Старшина пошел к двери.

Хонька, притаившийся на шкафу, бросил ему вслед Вовкин ботинок и попал прямо по голове.

— Ну, как? — спросила мама. — Поговорили?

Старшина снял фуражку, потер набитую шишку. — Поговорили.

— И что?

— Пока ничего. Боюсь, что теперь вам придется разговаривать с врачом. Мы, конечно, тоже будем работать.

Хонька слез со шкафа. — Как я его, братушка, а? Прямо по башке! Видел, как он меня испугался? Сразу же убежал!

— Не испугался он тебя совсем, — сказал вдруг Вовка. — Он, знаешь, какой бесстрашный? Он сто двадцать восемь вооруженных бандитов задержал! А ты его ботинком! А если я тебя ботинком?

— Тю, — удивился Хонька. — А меня за что?

Вовка наступал на него с ботинком в руках, Хонька забрался обратно на шкаф.

— Э-э, ты потише...

— Он девочку из огня спас! — доказывал Вовка. — И Сидоровскую кошку из проруби вытащил! Ему за это орден дали!

Хонька стал вдруг уменьшаться. — Да ты что, братушка? — опешил он. — Ты же должен меня бояться! Я ведь очень страшный!

Он полетел со шкафа, но как-то рывками, подпрыгивая на лету, словно подраненная птица. — У-у-у, — жалобно завыл он.

Получилось очень смешно, и Вовка засмеялся.

Хонька шлепнулся на пол.

Вовка захохотал.

Хонька совсем сник, сжался и полысел.

Хонька догнал старшину Прокопенко на улице, дернул за штанину. — Эй, старшина...

Прокопенко сердито посмотрел на него. — Что вам, гражданин?

— Ты, того, братушка, — замялся Хонька. — Прости меня, что я тебе обувью по башке заехал.

— Ладно уж, — простил старшина. — Только не нарушайте больше.

— Я не нарушаю, а так, пугаю немножко.

— Так это ты Вовку пугал? — догадался Прокопенко.

— Ага, — с гордостью признался Хонька. — Здорово у меня выходит?

— Не очень, — сказал старшина. — Зачем ты это?

— Как зачем? — удивился Хонька. — Для острастки. Если Хоньку боятся — значит уважают!

— Старорежимные у тебя мысли, гражданин Хонька, — возразил старшина.

— Почему это старорежимные? — оскорбился Хонька. — Вас милиционеров тоже для острастки на улицах понаставлено. А знаешь что, старшина, давай хулиганов вместе пугать? Я ведь пугать страсть как люблю. В милиционеры бы я пошел. Милиционеров все боятся!

— Ну, и зря, — возразил Прокопенко. — Милиционеров бояться не надо. Мы правонарушителей не пугаем, а перевоспитываем.

— Ладно-ладно, перевоспитываем, — не поверил Хонька. — Не очень-то и надо было. То-то у тебя резиновая палка к боку прицеплена. Видать, для перевоспитания. Еще посмотрим, как вы без меня обойдетесь.

.

Воронков Дмитрий
Гейко Николай

.