| ||||||
 |
 |
| ||||
| ||||||
|
Курносов Валерий
|
|
| ||
|
2 Женский голос за кадром комментирует изображение ночного побега из дома и рождения ребенка. Центр кадра иллюстрирует речь, периферия кадра нечеткая, скрадывает несущественные детали: «Мать моя была одна из прекраснейших девиц в Малороссии. В конце пятнадцатого года ее от рождения она влюбилась в гусарского ротмистра Дурова. Но отец ее, полтавский пан Александрович, сказал, чтобы она выбросила из головы химерическую мысль выйти замуж за москаля, а особливо военного. И тогда, в одну бурную осеннюю ночь, она встала тихонько с постели и прокралась мимо кровати старшей сестры, взяв салоп и капор, в одних чулках, отворила тихо двери в залу, проворно перебежала ее. Затем была дверь в сад и за длинной каштановой аллеей калитка. А там уже ротмистр бросается в объятия, и четверка лошадей понесла их по киевской дороге. В первом же селе они обвенчались и поехали прямо в Киев, где квартировал полк Дурова. Дед мой, пан Александрович, проклял непутевую дочь. И мать не могла заслужить родительского прощения. Тогда она страстно захотела родить сына, чтобы женскими средствами растопить ледяное сердце пана Александровича. Она говорила: «У меня родится сын. Я дам ему имя Модест, и тату мой простит меня». Но родилась я. Это случилось в пресветлый женский праздник Веры, Надежды, Любови и их матери – Софии в 1783 году. Отчего и нарекли меня Надеждой. Я была необыкновенной величины, имела густые черные волосы и громко кричала. Мать увидела девочку, планы вернуть благорасположение родителя рухнули в один миг. Она с ненавистью толкнула меня с коленей и отвернулась к стене. Когда меня впервые принесли к ее груди, я так больно схватилась деснами за ее сосок, что мать закричала, отдернула младенца и бросила его в руки своей приятельницы, ее навестившей. «Отнесите с глаз моих негодного ребенка и никогда не показывайте», - махнула она рукою в мою сторону и закрыла себе голову подушкою». |
|
| ||
|
3 Женский голос за кадром комментирует изображение похода гусарской колонны. Центр кадра иллюстрирует речь, периферия кадра нечеткая, скрадывает несущественные детали: «Мне минуло четыре месяца, когда полк, где служил отец мой, получил повеление идти из Киева в Херсон. Я была поручена надзору и попечению горничной девки моей матери, одних с нею лет. Днем девка сидела с матушкою в карете, держа меня на коленях, кормила из рожка коровьим молоком и пеленала так туго, что лицо у меня синело, и глаза наливались кровью. На каждом ночлеге из ближайшего селения приводили новую кормилицу-крестьянку, которая клала меня к груди и спала со мною всю ночь. У семи нянек дите без глазу. От смены мамок и мучительного пеленания я ела плохо, часто была голодна и кричала. В один день мать моя была весьма в дурном нраве; я не дала ей спать всю ночь; в поход вышли на заре, маменька расположилась было заснуть в карете, но я опять начала плакать, несмотря на все старания няньки моей. Ротмистрша вышла из себя и, выхватив меня из рук девки, выбросила в окно. Гусары вскрикнули от ужаса, соскочили с лошадей и подняли меня, окровавленную и не подающую признаков жизни. Они понесли было меня опять в карету, но батюшка подскакал к ним, взял меня и, проливая слезы, положил к себе на седло. От сильного удара у меня шла кровь изо рта и носа, но, к удивлению всех, я не была изуродована. Батюшка прижал меня к своей груди и, приблизясь к карете, сказал матери: «Благодари бога, что ты не убийца! Дочь наша жива, но я не отдам уже ее тебе и сам займусь ею». |
|
| ||
|
4 Женский голос за кадром комментирует картины старого гусара с маленькой девочкой на руках: в конюшне, игру с саблей, с полковыми музыкантами и в офицерской квартире. Центр кадра иллюстрирует речь, периферия кадра нечеткая, скрадывает несущественные детали: «После того злосчастного дня отец вверил меня промыслу божию и фланговому гусару Астахову. Воспитатель мой целыми днями носил меня на руках, ходил со мной в эскадронную конюшню, сажал на лошадей, давал играть пистолетом. А сам махал саблею, и я хлопала руками при виде сыплющихся искр и блестящей стали. Вечерами я засыпала под музыку полкового оркестра. Только спящую меня можно было нести в горницу. Потому что, когда я просыпалась, то при одном виде комнаты матери я замирала от страха и по утрам с воплем хваталась за шею Астахова. Когда мне исполнилось четыре года, в моей комнатке уже стояли еще две колыбели, и отец больше не мог со всем семейством жить походной жизнью. Отец попросился в отставку и уехал в Москву, а меня увезли от любезного Астахова к простившему мать пану Александровичу в имение «Великая круча» близ города Пирятина Полтавской губернии». |
|
| ||
|
5 Женский голос за кадром комментирует действия пятилетней девочки в украинской хате среди женщин. Центр кадра иллюстрирует речь, периферия кадра нечеткая, скрадывает несущественные детали: «Мать по-прежнему не любила меня. Я бегала по горнице верхом на палочке, другой рукой размахивала прутиком и кричала: «ЭскадЛон! НапЛаво заеззай! С места маЛш, маЛш!» Тетки мои хохотали, а матушка ставила меня в угол и бранила. А когда давала мне куклу и отсылала от себя поиграть, я просила пистолет, «пощелкать». Тогда матушка давала мне рукоделие и учила шить и плести кружева. Нить в моих руках то и дело рвалась, мать сердилась и больно била меня по рукам». |
|
| ||
|
6 Уездный город Сарапул. Дом городничего Андрея Дурова. Лето 1793 года. Встреча гостя. Гость: Ваше превосходительство! Вот новость-то! Вот новость-то! Вы слыхали? Намедни из Казани вернулся помещик Молоствов и рассказывал, будто во Франции зимой сволочь казнила короля Людовика! Дуров: Да уж, времена-с! Я уже информирован депешей от губернатора. Голову отрубили адской гильотиной и показали толпе зевак. Гость (крестится): Свят! Свят! Свят! Прямо пугачевщина, не к ночи будь помянута! Дурова: Разве ж можно такие страсти при детях рассказывать? Надежда! Пойди, погуляй. Десятилетняя девочка радостно бежит в сад, разыскивает в кустах лук и сломанное ружье и упражняется в стрельбе по мишени на заборе. Через некоторое время над ухом девочки слышится крик. Дворовая девка: Батюшки, барышня! Да вы вся испачкались и платье порвали! Девка ведет девочку к родителям, уже проводившим гостя. Дурова: Опять ты за старое! Опять воевала! Да где ж я тебе платье новое возьму? Да лучше б ты в младенчестве померла, чем эдаким бесом росла! (Обращаясь к мужу) Это все твой Астахов в ней сидит. Дуров: Полно, душа моя! Дите ведь. С летами пройдет само собою, не надобно замечать такие пустяки. А платье починим. Дурова: Пойди вон, мерзавка! |
|
| ||
|
7 Сосновый бор на высоком берегу реки Камы, напоминающий полотна Шишкина. Прогулка дам уездного света со своими детьми и дворовыми девками с корзинами, в которых домашняя пища. Среди детей – двенадцатилетняя Надежда. С высокого берега виднеется широкая река и поля на другом берегу. Свежий летний ветер с реки. Надежда стоит над обрывом, широко расставив руки и представляя себя птицей. Захлебнувшись свежим порывом теплого ветра, она, счастливая, бежит в лес. Дурова: Надька, бесовка! Куда?? Надежда непослушно бежит в лес, прыгает от радости, рвет цветы. Затем лезет на дерево, чтобы посмотреть на реку из лесу, слышит голоса ищущих ее женщин, но продолжает на дереве подставлять свое счастливое лицо солнцу и ветру. Проголодавшись, со счастливым выражением лица, она возвращается на голоса женщин. Мать, увидев довольную девочку, разразилась проклятьями. Дурова, толкая дочь в спину: Бисово отродье! Проклятая девчонка! А ну пойдем домой! Мать хватает дочь за ухо и держится за него всю дорогу из лесу до дома, сопровождаемая толпой дам и детей. Другие дети строят рожи проказнице, женщины недоумевают жестокости жены городничего. |
|
| ||
|
8 А.С. Пушкин водит гусиным пером, как указкой, по карте Российской империи и обращаясь в камеру к зрителю: Пылкость, романтизм и безденежье отставного офицера Дуровой заставили ее ладить свои «Записки» в угоду времени – с сильными страстями, ночным посещением кладбища и прочими условностями, которые вызывают магнетизм у нервических барышень – основного читателя и покупателя модных романов. И не встречают препятствий со стороны цензоров. Оттого моя новая знакомая старалась в своих мемуарах уподобить себя ожидаемому читательницами образу мечтательного юноши в юбке, отправившемуся на поиски приключений. Когда же я навел справки, то выяснил, что в 1801 году девица Надежда, осьмнадцати годов, дочь сарапульского городничего секунд-майора Андрея Дурова, выдана была замуж за дворянского заседателя 14-го класса Василия Степановича Чернова, двадцати пяти лет от роду. И через два года родила ему сына Ивана. Но непоседливость ненавидимой матушки передалась Надежде сполна. Она бросила мужа и сына в далеком Ирбите и вернулась к овдовевшему отцу в Сарапул. К родительской легкости на подъем всею жизнею своею она присовокупила ненависть к женской доле и тягу к полковой жизни. Сладить со странным норовом своей дочери у отца не было никаких сил. Он помнил, как покойница-мать выбросила ее из кареты по пути в Херсон и всю жизнь недолюбливала старшую дочь. Оттого кроткий городничий не перечил Надежде, и, чтобы сгладить большой семейный конфуз, подарил ей черкесского жеребца, которого сам выездил и назвал Алкидом. Между тем, в Европе уже пахло порохом. В Петербурге братья Зубовы, Пален и Беннигсен задушили в спальне императора Павла I с ведома его честолюбивого сына Александра. Иван Крузенштерн совершил первую русскую морскую кругосветную разведку. В Париже первый консул Бонапарт забрал в свои руки всю власть. Одним словом, в воздухе чувствовалась гроза, в моде были герои офицеры. |
|
| ||
|
9 1806 год. 23-летняя Надежда Дурова, с рябыми оспинными «веснушками» на лице ухаживает за конем и учится скакать: Дурова (голос за кадром): Из Европы шли дурные вести. «Мусью» из Парижа грозил европейским монархам и даже в декабре разбил союзное войско русского и австрийского императоров под Аустерлицем. Я понимала, что армии потребуется восполнять потери в своих рядах, и моя мечта о службе может сбыться. И потому с удвоенной энергией взялась объезжать отцовский подарок – жеребца Алкида. Я давала ему хлеб, сахар, соль, брала овес у кучера и насыпала в ясли; гладила его, ласкала, говорила с ним, поскольку только он мог понимать меня. И скоро скакун ходил за мной, как кроткая овечка, встречал на заре радостным ржанием. Я подводила его к крыльцу и со ступеней запрыгивала к нему на спину. Понемногу я обучилась надевать узды, скакать галопом и даже в карьер. Я полюбила своего четвероного друга, а конь полюбил меня. Батюшка любовался моей кавалеристской легкостью и приказал сшить для меня казачий чекмень, обучил красиво сидеть, крепко держаться в седле и ловко управлять лошадью. Батюшка говорил, что, если бы я была мальчиком, то была бы подпорою его старости. Детские мечты об армейской службе вновь зароились в моей голове, и я действительно начала изыскивать способы сделаться воином. И тут в Сарапул пришел полк донских казаков. |
|
| ||
|
10 25 сентября 1806 года. Званый обед у сарапульского городничего, секунд-майора Андрея Дурова: Дуров: Ну что, господа офицеры, каково ныне в Европе? Не скоро ль в поход? Полковник: А что, господин Дуров, вы тоже не верите миру с Бонапартом? Дуров: Не могу знать в нашей глуши, господин полковник. А только я думаю, что аппетит к Бонапарту приходит во время еды. Кстати, под водочку откушайте нашей стерляди с хреном. Рекомендую. Нигде такой рыбки не встретите. Полковник (крякнув после стопки водки): ...Эх-х! Благодарствую. Только теперь воевать нам как бы и не с руки. Суворов помер, царствие ему небесное! Фельдмаршал Каменский в отставке, да и стар. Дуров: Ну и что с того? Зато государь молод, замену найдет. Да вот хоть бы и Беннигсена или Кутузова. И у вас в полку, поглядите, какие донцы-молодцы. А Бонапарт скушал Австрию, сделал братца неаполитанским королем. Нежели от Пруссии откажется на закуску? А там и до России-матушки черед может дойти... Полковник: Да нам ли, старым солдатам, рассуждать о европейской политике? Прикажут в поход – мы хоть завтра. А пока приказ идти на Дон. Дуров: Когда же вы выступаете? Полковник: Послезавтра. Дуров: Как-с?! Очень жаль. А у меня дочери двадцать девятого именины – хотел вас звать. Полковник: Выходит, не судьба. Двадцать седьмого выходим из Сарапула. А в день именин нам уже дневка намечена в пятидесяти верстах отселе. |
|
| ||
|
11 После провода казачьих офицеров, разомлевший сарапульский городничий наблюдает, как дворовые девки убирают со стола. Здесь же появилась и Надежда Дурова. Дуров: Эх, дочка, не судьба молодых офицеров к тебе на именины созвать – уходит полк из Сарапула. Надежда Дурова: Жаль, батюшка. Очень я хотела приглядеться, как казаки со своей страшной пикой управляются. Да на коней их, донских, я только издали поглядела... Дуров: Ах, все бы тебе про войну только. Навоюемся еще. Пойди завтра, да погляди на казачков. А то опосля только их след и останется. На Дон они уходят полковой колонной, как мы бывало, помнишь? Когда мы за праздничный стол сядем, у них уже дневка в пятидесяти верстах от города. Если дождя не будет, и дороги просохнут. |
|
| ||
|
12 29 сентября 1806 года. Званый обед у сарапульского городничего по поводу дня ангела Надежды Дуровой. За столом кроме главы семейства и Надежды Дуровой, двадцатилетний брат Василий, двое барышень – приятельниц именинницы и их родители – местные помещики, а также двое местных чиновников – помощников городничего. Дуров с рюмкой в руке поднялся из-за стола: Ну вот, ангел мой, тебе уже и 23! Не дожила покойница-маменька до праздника... (крестится) Да... Жизнь идет. Пора остепениться, сударыня. Те триста рублев, что я тебе дарю, хотел бы я, чтобы ты потратила с большой пользою – на себя и своего сына Ванечку. Утешила меня, старика, после смерти матери, благодарствую. А теперь пора и назад в Ирбит – к мужу, к сыну. Ребячиться пора прошла. А вы, господа, все искушаете ее бесом. Знамо ли дело гусарское седло замужней даме дарить? Знаю, что подарок люб Наденьке, сам согрешил, подарив ей черкесского скакуна. А все равно непорядок. Домой надобно, матушка. Да-с! Сына растить. Вон уже и птицы к теплу все потянулись, и домашней наседке пора к семейному очагу. Надежда Дурова сидит с испорченным настроением. Гости машут на городничего руками: Андрей Степаныч! Побойтесь Бога – совсем вы именинницу не жалеете! В такой-то день и о делах! Все наладится, Бог даст. Невелик грех – даме ловко и по-мужски управиться с конем. Чем мы хуже француза? У них - Орлеанская дева. У нас – Надин с саблею. Чем она хуже Жанны д'Арк? Может еще славой обессмертит ваши седины... Дуров: Да я, господа, конечно бы ничего, только вот сына и мужа забывать не след. Поддержала вдовца, ничего сказать не могу... Гости, поднимая бокалы с вином и перебирая замявшегося Дурова: С праздником тебя, Наденька! Счастья и здоровья! Надежда Дурова молча выпивает свой бокал и, извинившись, выходит из-за стола. |
|
| ||
|
13 Двор дома сарапульского городничего. Надежда Дурова: Ефим! Ефим: С днем ангела, барыня! Надежда Дурова дает конюху рубль: Спасибо. Ефим недоуменно смотрит на большие деньги: Премного благодарны вашей милости... Надежда Дурова: Хочешь еще пятьдесят рублей ассигнациями сверху? Ефим: Это за что же такая благодать? Надежда Дурова: К вечеру подготовь Алкида – накорми, насыпь в одну суму запас овса. Когда все улягутся спать, в полночь выведи мне его задним двором на Старцову гору и жди меня у опушки леса. Ефим (испуганно крестясь): Господи! Что же вы затеяли опять, барыня? Надежда Дурова: Не твоего ума дела. Пятьдесят рублев хочешь? Ефим: А то как же... Надежда Дурова: Тогда помалкивай и делай то, что я тебе сказала. Да смотри, никому не сказывай, а то не видать тебе боле таких денег. И после никому не говори, что помогал, не то отец тебя в Сибирь упечет. Ефим (испуганно крестясь): Свят! Свят! Молчу, барыня. Как рыба. Страх то какой! Надежда Дурова: Сделаешь, как я велела? Ефим: Сделаю. |
|
| ||
|
14 В кадре – закат поры Золотой Осени с длинными тенями, дом сарапульского городового, виды пустеющего провинциального городка, лес на высоком берегу широкой реки, поля на другом берегу. Взволнованный голос Дуровой за кадром: Итак, все решилось само собой! Или ночью я убегу за казачьим полком, или отец меня отправит к пеленкам, вареньям-соленьям, мещанским сплетницам. Обывательская тупость и нищета – не для меня. Или выбиваться в люди, или помирать с честию! В кадре Дурова перед зеркалом при свете свечи коротко стрижет свои волосы. Взволнованный голос Дуровой за кадром: Что ждет меня в бурном свете? Не понесется ли мне вслед проклятие отца? Дождется ли он моей славы? Будет ли он жив? Да буду ли жива я сама? Вырастет ли в опору батюшке брат Василий? Не знаю. Но и оставаться здесь больше нету сил. Конь мой заждался, заждалась и я. Решено! Ну, спаси Господи! Выноси меня на свет, служба ратная. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Авось не помру! В кадре Дурова снимает отцовскую саблю с ножнами со стены комнаты, крестится и выходит во двор. |
|
| ||
|
15 Дурова, одетая в полувоенную форму казака, сшитую по заказу отца: казачий чекмень (полупальто) перевязанный черным, шелковым кушаком, высокая шапка с пунцовым верхом, короткие сапожки, выходит на двор. Полночь. Полнолуние. Слышится шелест упавших листьев под копытами лошади и храпение выводимого на задний двор скакуна. Дурова оборачивается к порогу дома, крестится, и бежит на берег реки Камы. В руках у нее виднеется сверток. Дурова разбрасывает на берегу реки свое женское платье, а затем поднимается по крутой козьей тропе на холм, к опушке леса, где ее ждет Ефим с Алкидом. Дурова, разглядывая сумки по бокам лошади и складывая в одну из сум дорожный запас продуктов: Ну что, Ефим, овсу припас? Ефим: Как приказывали... Дурова: Вижу. Держи (протягивает 50 бумажных рублей). Да гляди, тятеньке ничего не говори. А то во гневе упечет он тебя на каторгу-то. Ефим: Да уж будьте спокойны, барыня. Нешто мы без понятия? Дурова вскакивает на коня и на прощание смотрит на город в низине, освещаемый полной луной: позолоченные главы собора, кровля своего дома. Контрастность панорамы резко падает. На глазах Дуровой сверкают слезы. Дурова, глотая комок в горле: Ну, с Богом! Наездница пришпоривает коня и скрывается в темноте лесной дороги, Ефим крестит ее вослед правой рукой и что-то беззвучно шепчет губами. В левой руке у него зажаты огромных размеров екатерининские купюры. |
|
| ||
|
16 Дурова шагом едет на лошади по ночному сосновому бору. Голос Дуровой за кадром: Итак, я на воле! Свободна! Независима! Я взяла мне принадлежащее - мою свободу. Свободу! Она – удел мой и моя награда. Дурова удаляется на коне. Ее спина содрогается. Слышен горький женский плач. Голос А. С. Пушкина за кадром комментирует движение женской фигурки на коне в темном лесу: Вы не поймете в этой истории ничего, если не проникнитесь ужасом эпохи. Молоденькая русская барыня скачет в темноте навстречу войне в то самое время, когда старый русский барин, полуслепой фельдмаршал Михаил Федотович Каменский бросает армию накануне сражения с Наполеоном. Каменский бежит от голодной армии, оставшейся без союзников. Каменский бежит от французов, за месяц разгромивших 200 тысяч прусского войска. Каменский бежит от сумасшедшего Наполеона, от легкости последней победы совсем потерявшего чувство реальности. От Наполеона, чья эйфория победы пугает ближайшего помощника французского императора, его министра иностранных дел Талейрана. И Талейран со страху от безумия Бонапарта стремится стать шпионом обреченного, казалось бы, русского императора. Вся Европа пресмыкается перед Наполеоном. Прусский кайзер униженно спрашивает выгнавшего его Бонапарта, удобно ли завоевателю в королевском дворце в Потсдаме. Вся Европа потрясена, напугана и помешана. За неделю до разгрома прусской армии Дурова мотыльком летит во всеевропейский пламень. Пешка мечтает стать фигурой. Не понимая, что ее удел скорее быть пожертвованной при первом же ходе, чем стать офицером. |
|
| ||
|
17 В деревенской избе завтракают офицеры казачьего полка. Высокий сорокалетний казак-вестовой вводит Дурову. Полковник (удивленно): Которой ты сотни? Дурова: Не имею еще чести быть в которой-нибудь. Но приехал просить вас об этой милости. Полковник: Не понял. Разве ты нигде не числишься? Дурова: Нигде. Полковник: Почему? Дурова: Не имею права. Полковник: Что за черт? Как это казак не имеет права быть причислен к казачьему полку?! Дурова: Я не казак. Полковник: А кто же ты? Зачем в казачьем мундире и чего ты хочешь? Дурова (сбивчиво оправдываясь): Я уже сказал вам, господин полковник, что желаю иметь честь быть причислен к вашему полку, хотя только на то время, пока дойдем до регулярных войск. Полковник: Но все-таки я должен знать, кто ты таков, молодой человек, и сверх того, разве тебе неизвестно, что у нас никому нельзя служить, кроме природных казаков? Дурова: Я и не имею этого намерения, но прошу у вас только позволения дойти до регулярных войск в звании и одеянии казака, при вас или при полку вашем; что ж до вопроса вашего, кто я таков, скажу только то, что могу сказать: я дворянин, оставил дом отцовский и иду в военную службу без ведома и воли моих родителей; я не могу быть счастлив ни в каком другом звании, кроме военного. Если вы не примете меня под свое покровительство, я найду средство и один присоединится к армии. Полковник (вполголоса обращается к офицерам): Ну, что делать? Взять? Седой есаул (равнодушно): На что же отказывать? Пусть едет. Полковник (вполголоса): Не нажить бы нам хлопот... Седой есаул (вполголоса): А если бросить его на дороге? Пропадет ведь. Другие офицеры что-то еще шепчут полковнику, но Дурова их не слышит. Полковник (внимательно вглядываясь в фигуру Дуровой): Ну хорошо, МО-ЛО-ДОЙ ЧЕ-ЛО-ВЕК. Ступай с нами. Но упреждаю тебя, что мы идем теперь на Дон, а там регулярных войск нет. Щегров! Дай ему лошадь из заводных. Высокий казак-вестовой повернулся исполнять приказание. Дурова: У меня есть лошадь, ваше высокоблагородие! Я буду ехать на ней, если позволите. Полковник (довольно смеется): Тем лучше! Тем лучше! Поезжай на своей. Как же твое имя, молодец? Дурова: Александр Соколов. Полковник (пристально заглядывая в глаза): А по отчеству? Дурова: Васильем звали отца моего. Дурова: Итак, Александр Васильевич, на походе ты будешь ехать всегда при первой сотне, обедать у меня и квартировать. Иди теперь к полку, мы сейчас выступаем. Дежурный, вели садиться на коней. |
|
| ||
|
18 Казацкий полк в деревне садится на лошадей и выстраивается на дороге в походную колонну. Казаки разглядывают новенького барчука, добровольцем отправляющегося на службу. Казацкие офицеры хвалят черкесского коня, рядовые казаки тыкают пальцем в сторону барчука, что-то между собой обсуждают, грубо хохочут. Дурова прячет свой взгляд, немного краснеет, но старается не подавать виду. Из избы выходит полковник, запрыгивает на коня. Полковник (кричит командным голосом): Справа по три! Полковая колонна двигается вперед. |
|
| ||
|
19 Ноябрь. Дон. Голые поля. Казачий полк разъезжается по степи в разные стороны – казаки отправляются на зимовку в свои станицы. Полковник: Ну вот, молодой человек. Нашему странствию конец! А вашему? Что вы намерены делать? Дурова: Ехать к армии. Полковник (усмехаясь): Вы, конечно, знаете, где она расположена? Знаете дорогу, по которой ехать, и имеете к этому средства? Дурова (покраснев): О месте и дороге я буду спрашивать, господин полковник, что же касается средств, у меня есть деньги и лошадь. Полковник: Ваши средства хороши только за неимением лучших. Мне жаль вас, Соколов! Вы даже не представляете всех трудностей, которые вам надобно преодолеть для достижения цели... Дурова молчит. Полковник: Вижу, что вы не хотите говорить со мною откровенно. Послушайтесь опытного офицера, останьтесь пока у меня, в станице Раздорской. Ведомо мне, что Наполеон объявил германцам войну. В Пруссию для подкреплений отправлен наш корпус под командованием Беннигсена. Стало быть, новая заварушка с Бонапартом не за горами. Перезимуете у меня, а там и нас вызовут, уж поверьте моему опыту. Ну а где битвы, там и потери. А где потери, там набор рекрутов. Тут-то вы и предложите себя на службу. Дурова (радостно): Спасибо, ваше высокоблагородие! С радостью. Полковник: То-то же. Сейчас я отвезу вас к себе в Раздорскую, сдам на руки жене моей, а сам отправлюсь в Черкасск к Платову. Щегров! Запрягай коляску, едем домой! |
|
| ||
|
20 Станица Раздорская. Дородная казачка средних лет: полная, высокая, со смуглым лицом и черными глазами – жена полковника. Сидит за столом с Дуровой. На столе мед, виноград, сливки, глиняная крынка с вином. Жена полковника: Вам, верно, не более осьмнадцати лет, и вы уже одни на чужой стороне. Сына своего в таком возрасте я отпускаю в чужие земли только с отцом. А тут одного. Знамо ли дело? Поживите у нас. Пока казаки не пойдут в поход. Наливает из крынки домашнего вина по стаканам – себе и Дуровой. Жена полковника: Пейте, пейте! Чего вы боитесь. Это и мы, бабы, пьем стаканами. Выпили. Жена полковника подперла рукой щеку, разомлела. Жена полковника: Как мало вы походите на казака! Вы так белы, как девица! Казачки наши мне так и говорят, что вы – переодетая барышня! Жена полковника захохотала, а Дурова покраснела и опустила глаза. |
|
| ||
|
21 Дурова на своем Алкиде скачет по зимней степи. Голос Дуровой за кадром: После слов выпившей полковницы я поняла, как опасно задерживаться в Раздорской. Я и сама понимала, что, несмотря на казачий мундир, я нисколько не похожа на казаков. У них другая внешность, другой говор. Вот-вот могло раскрыться, что у них и другой пол. Бойкие казачки при моем виде всегда оживлялись, переговаривались, перемигивались и хохотали. Чтобы не краснеть и избегать дурных разговоров, я стала часто выгуливать своего Алкида, днями пропадая в степи в любую погоду. Но в этом было временное утешение. И я решилась уехать и отыскивать армию, хотя сердце мое трепетало от мысли, что те же расспросы, то же любопытство ожидают меня везде. Наутро я решилась уезжать. |
|
| ||
|
22 Дурова возвращается с конной прогулки по степи и обнаруживает множество экипажей и верховых лошадей во дворе, и суету прислуги вокруг них. Дурова входит в горницу. За столом вокруг карты столпились полковник и незнакомые офицеры. Полковник: А! Здравствуйте, Александр Васильевич! Господа, рекомендую. Это – русский дворянин Александр Васильевич Соколов. Инкогнито от родителей решился вступить в нашу армию. Офицеры кивком головы поздоровались и продолжали обсуждать свой поход. Полковник (лукаво улыбаясь): Ну как, Александр Васильевич? Люб ли вам Дон или чем-то не люб? Дурова (покраснев от намека на злые языки в станице): Благодарю, ваше высокоблагородие! Я старался не прикипать сердцем к земле, чтобы легче было трогаться в путь. Полковник: Ну и хорошо сделали, потому что завтра чуть свет мы выходим в поход. Война, Александр Васильевич. Пруссаки разгромлены, в Пруссии остались только наши войска, которые ведут арьергардные бои. Нужна наша подмога. Мне вверен Атаманский полк, и мы имеем приказ идти в Гродненскую губернию. Вот там вы будете иметь случай вступить в какой угодно регулярный полк, их там много. |
|
| ||
|
23 Дворовая девка входит в комнату, где спит Дурова: А вы что же не собраны, барышня? Друзья ваши на лошадях, и Алкид бегает по двору... Дурова вскакивает с постели как ужаленная. |
|
| ||
|
24 На дворе дома полковника многие офицеры уже верхом на своих лошадях. Дурова выводит под уздцы своего коня и видит, как пришел высокий сорокалетний казак-вестовой Щегров со своим семейством –отцом, матерью, женой и тремя дочерьми. Дурова наблюдает, как Щегров упал на колени и поцеловал ноги своего отца и матери. А те его перекрестили. Затем его дочери повторили то же самое, целуя ноги Щегрову, а тот их благословил крестным знамением. Полковник (верхом на коне, недовольно обращаясь к Дуровой): Много спите, Соколов! Вам надобно быть первым, коли в армию захотели! Затем полковник, другие офицеры, Щегров и Дурова выехали со двора на дорогу. На дороге казачий полк уже построился в походную колонну. Полковник занимает место во главе колонны и командой «справа по три» приказывает полку двинуться в поход. |
|
| ||
|
25 Ранняя весна 1807 года. Городок Дружкополь на берегу Буга. Квартира командира Брянского мушкетерского полка генерала Лидерса. На квартире офицеры казацкого Атаманского и Брянского мушкетерского играют в карты, курят трубки. Над картежниками висит сизый табачный дым. Полковник и Дурова за одним столом играют в карты с офицерами Брянского полка. Полковник (переводя глаза с карт на офицеров мушкетерского полка): Ну что, Соколов, не хотите ли определиться в Брянский полк? Дурова: Сохрани боже, господин полковник. Если б на всем земном шаре была одна только пехота, я никогда не пошел бы в службу; я не люблю пешую службу и не брошу своего коня. Полковник: Ну как хотите. Ваше от вас не уйдет. |
|
| ||
|
26 Гродно. Квартира полковника. В квартире полковник и Дурова. Полковник: Ну вот и настала пора расставаний. Слыхали, небось, как в январе при Прейсиш-Эйлау наши изрядно потрепали Наполеона? У нас тоже большие потери, союзники-пруссаки разбиты, защищать Кенигсберг некому. Командующий, барон Беннигсен приказал нашему полку прибыть в Восточную Пруссию. Я уже предупреждал вас, что в казацких частях могут служить только казаки. Так что в бой вас брать мне не позволяет присяга. Однако потрепанные кавалерийские полки будут здесь вербовать рекрутов, так что вы имеете удобный случай определиться в который угодно кавалерийский эскадрон. Но последуйте моему совету, будьте откровенны с начальником того полка, в который рассудите определиться... Не теряя времени, пишите к своим родителям, чтобы выслали вам необходимые свидетельства, без которых вас могут и совсем не принять или, по крайней мере, надолго оставят рядовым. Дурова растеряна. Пытается что-то сказать, и не может, потому что понимает, что сказать нечего. Полковник (вдохновленный растерянностью Дуровой неожиданно меняет тему и глядя в упор): Ты зачем мне сразу не сказала, что ты – баба? Говорили мне есаулы, что видели тебя на дворе сарапульского городничего, да я не поверил. Уж больно ладно сидела на мужском седле в казачьем чекмене. Вот и взял, дурак, чтобы не сгинул отрок по дороге. А ты – вон что... Ты думаешь, здоровых мужиков провела или наших казачек? Природу, брат, не скроешь, дамское свое нездоровье раз в месяц, да выдаст тебя. Эх, остался бы в сентябре на твои именины, уж не провела бы дурака. Да смутило, что у городничего, сказывали, и сын есть... Думал, что ты – это он. Как брата-то зовут? Дурова (упавшим голосом): Василием... Полковник: А тебя? Дурова: Надеждою. Полковник: Эх, Надёжа! Выпороть бы тебя, да уже поздно. В поход пора. И стыдно перед казаками, что провела ты меня, дурня старого. Отвечай по всей строгости: отчего из дому сбежала – романов начитавшись, или за каким нашим офицером? Отчего детей рожать не хочешь, а хочешь у других матерей сынов отымать? Отвечай! Дурова (протестующе повышая голос): Детей рожать? Сопли утирать? Капусту квасить? Мужнины побои терпеть? А после в богадельне нищенкой помирать? (Передразнивая невидимого оппонента) «Куда пошла?» «Зачем пошла?» «Ты, девка, сиди дома!» Полковник: Эх-х! Дура! Без этой квашеной капусты кто бы мы были? И откуда б выросли казаки, если бы им сопли не утирали? А не будешь нянькаться с детьми, вернее в богадельню попадешь. Ну да Бог тебе судья. Поздно уже и недосуг. (Кричит в дверь) Щегров! Входит вестовой Щегров. Полковник: Чаю мне и... Соколову. Дурова (со слезами на глазах): Спасибо, ваше высокоблагородие! |
|
| ||
|
27 А. С. Пушкин (водит гусиным пером по карте Европы): Наполеон не смог переправить свою армию через Ла-Манш. Чтобы покорить давнего врага Франции Англию, он принимает 21 ноября 1806 года указ о континентальной блокаде Британской империи. Европейцам запрещалась торговля с Англией. Только через российские порты английские товары проникали в Европу. Для удушения «туманного Альбиона» Бонапарту надо было заставить Александра I присоединиться к блокаде. А это – война. Русский император тоже хотел победой смыть позор после своего бегства с поля Аустерлица. Освобождение французами севера Польши от пруссаков вызвало очередь польских делегаций к Наполеону. Поляки просили французов присоединить к северу Польши варшавские земли, завоеванные Россией. Французский и русский императоры склонились над новой партией политических шахмат, требовались свежие стойкие оловянные солдатики, взамен покалеченных. |
|
| ||
|
28 Гродно. Из окна комнаты, которую снимает Дурова, видна толпа пьяных солдат, слышна музыка. Дурова выходит на крыльцо и видит, что уланский портупей-юнкер ведет вербовку крестьянских парней и молодых гродненских мещан в свой полк. Подписавших договор рекрутов тут же угощают вином. Портупей-юнкер: Эй, казачок! Айда к нам на вербунок! Дурова: Какого вы полку и почему тут? Портупей-юнкер: Это Коннопольский уланский полк, пополняемся после Прейсиш-Эйлау. Ух и жарко же там было! Страсть! Дурова: А нельзя ли потолковать об деле без плясок и вина? Портупей-юнкер: Да ведь это по доброй воле, не хочешь – не пей. Дурова: А кто ваш полковой командир и где его штаб? Портупей-юнкер: Да вон, в двух кварталах отсюда! Его сразу приметите по привязи офицерских лошадей у палисада. А звать нашего начальника ротмистр Казимирский. |
|
| ||
|
29 Дурова входит в сопровождении вестового в штаб Коннопольского полка. В штабе несколько офицеров. Пятидесятилетний ротмистр Казимирский отрывает свой взгляд от бумаг: Что вам угодно? Дурова: Желаю служить в вашем полку. Казимирский всматривается в форму Дуровой: Вы?! Вы – казак, и должны служить в войске Донском. Дурова: Одеяние мое вас обманывает. Я – русский дворянин и, следовательно, могу избирать род службы, какой хочу. Казимирский: Можете ли доказать это бумагами? Дурова: Нет. Но по окончании компании обязываюсь доставить в полк все, что нужно для подтверждения справедливости моих слов. Казимирский: Как же это сделалось, что вы носите казачий мундир и без бумаг? Дурова: Отец не хотел отдавать меня в военную службу, я ушел тихонько, присоединился к казачьему полку и с ним прошел сюда. Казимирский: Сколько вам лет? И как ваша фамилия? Откуда вы? Дурова: Мне двадцать три года, фамилия – Дуров. Родом из Сарапула Пермской губернии. Казимирский (обернувшись к одному из своих офицеров спрашивает по-польски): Как думаешь? Принять его? Офицер: Улан у нас не хватает. Почему же не принять? Казимирский: А если он – казак и почему-то хочет укрыться от своих? Офицер: Не возьмем мы, тогда его перехватит другой полк. Да и не к теще на блины идем. Какой смысл прятаться от дьявола, чтобы попасть к сатане? Казимирский: Ну хорошо. Беру вас рядовым. По нашему – «товарищем». У вас все? Дурова: Я имею лошадь, и хотел бы служить на ней, если можно. Казимирский: Нельзя. Вам дадут казенную. Однако вы можете временно ее держать при себе и при случае – продать. Дурова: Продать! Алкида! Черкесского скакуна! Ах, боже меня сохрани от этого несчастия! Нет, господин ротмистр, у меня есть деньги. Позвольте, я буду кормить коня за свой счет. Но ни за что на свете не расстанусь с ним! Казимирский (одобрительно усмехаясь): Ну хорошо. Поглядим, каков ваш конь в деле. Пусть кормится рядом с моим и вместе с моим содержится на конюшне. А я исходатайствую вам позволения служить на нем. |
|
| ||
|
30 Большая казарма – сборный пункт новобранцев. Перед ней выстроились рекруты, которым выделенный опытный улан Вихура показывает боевые приемы управления пикой. У каждого из новобранцев, включая Дурову, в руках тяжелая дубовая пика. Новобранцы повторяют упражнения за преподавателем. В другом кадре Дурова марширует на плацу. В третьем кадре Дурова прыгает на лошади через барьер. Голос Дуровой за кадром: Всякий день встаю на заре и отправляюсь в казарму, оттуда все вместе идем в конюшню. Надобно, однако ж, признаться, что я устаю смертельно, размахивая тяжелою пикою – особливо при этом вовсе ни на что непригодном маневре, - вертеть ею над головой; и я уже несколько раз ударила себя по голове. Пика едва не отламывает мне руку своей тяжестью. Также не совсем покойно действую саблею; мне все кажется, что я порежусь ею; впрочем, я скорее готова поранить себя, нежели показать малейшую робость. После занятий и обеда я отдыхаю, а потом беззаботно и безустанно хожу по полям и лесам. Свобода сделалась наконец уделом моим навсегда! Я ею дышу, наслаждаюсь, ее чувствую в душе, в сердце! Ею проникнуто все мое существование. |
|
| ||
|
31 Штаб Коннопольского уланского полка. Обед офицеров. Казимирский: Ну как, Дуров, тебе теперешние занятия и воинское ремесло? Дурова (проголодавшись после физических упражнений и быстро заглатывая пищу, счастливо отвечает): Благодарствую. Считаю это ремесло самым благородным из всех, единственным, в котором нет никаких пороков. Казимирский (удивленно вскинув брови): Вот как! Неужели в других ремеслах есть какие пороки? Впрочем, подождем лет десяток и первого сражения. Опыт во многом может разуверить. |
|
| ||
|
32 Литовская деревня. Дурова в новой синей куртке улана с цветными лацканами и шерстяными эполетами с короткой бахромой, с металлической каской с султаном, белой перевязью с подсумком для патронов, в больших сапогах саблей выковыривает картофель в огороде. Голос Дуровой за кадром: Мне выдали новую красивую форму, саблю и пику, до того тяжелую, что она кажется мне бревном. Однако надеюсь привыкнуть. Но вот к чему никак не привыкнешь – это казенные сапоги. Они как железные. Я точно прикована к земле тяжестью сапог и огромных брякающих шпор. Из-за сапог я не могу свободно разгуливать, как прежде. Армию кормят очень плохо. Каждый день хожу смертельно голодной, и все свободное время ищу прошлогоднюю картошку в огороде. Часа за четыре я набираю в фуражку клубней и несу свою добычу к моей квартирной хозяйке. Дурова торжественно вносит фуражку с картофелем в дом помещика, в котором живут еще двое из ее взвода. Литовская крестьянка из прислуги с ворчанием и ненавистью выхватывает у Дуровой фуражку с прошлогодней картошкой, энергично и с недовольством пересыпая картофель из фуражки в горшок. Голос Дуровой за кадром: Что за злая баба моя хозяйка! А, кажется, ей нечего жалеть прошлогодний картофель. Свой урожай хозяева давно собрали и куда-то запрятали. Когда вчера я вошла с клубнями домой, литовка разливала молоко. Я обрадовалась и начала просить ее дать немного молока к картофелю. Страшно было видеть, как лицо ее передернулось злобою. С проклятиями налила она молока, да так вырвала из рук фуражку, что весь картофель рассыпался по полу. Какая голодная сторона эта Литва! Жители так бедны, бледны, тощи и запуганы, что без сожаления нельзя смотреть на них. Глинистая земля, усеянная камнями, родит худой хлеб. Их каравай так черен, как уголь, и сверх того смешан с чем-то колючим. Я не могу съесть ни одного куска. |
|
| ||
|
33 Дурова гусиным пером пишет письмо, и ее слезы падают на лист бумаги. Голос Дуровой за кадром произносит текст, который появляется на бумаге: «Милостивый государь, Андрей Степанович! Батюшка! Падаю к стопам Вашим и обнимаю колена. Умоляю простить мне побег мой! Дайте благословение и позвольте идти путем, необходимым для моего счастия...» |
|
| ||
|
34 Восточная Пруссия. Окрестности городка Гутштадт. 3 июня 1807 года. Четким ритмом слышится стук барабана. Камера показывает, как мощно и едино в такт ритма опускаются и поднимаются десятки ног из шеренги пехоты, фронтом наступающей на такие же вражеские шеренги впереди с ружьями на перевес и примкнутыми к ружьям штыками. Видны блестящие на солнце штыки вражеской и своей пехоты, остальную вражескую армию скрывает сизый дым артиллерийских выстрелов. Слышно клокочущее рокотание пролетающих ядер, гул земли от топота конных частей. Расслышать что-либо в этом гуле невозможно. Камера показывает Дурову, которая мчится со своим эскадроном, выставив наперевес свою пику. Затем, видя, как эскадрон повернул назад, Дурова разворачивает своего коня вслед за своими. Ей навстречу мчится еще один эскадрон в направлении скрытых за облаком пушечных выстрелов французов. Дурова разворачивает коня и вновь присоединяется к атакующим. Скачущий рядом вахмистр другого эскадрона ругается по-польски и орет в сторону Дуровой: Пся крев! Дурак! Назад! Обескураженная Дурова останавливается, эскадрон скачет мимо. Полуоглохшая в этой атмосфере грохота, дыма и марша сотен людей пешими и на конях навстречу друг другу, Дурова ищет взглядом свой эскадрон, направляя своего коня то в одну сторону, то в другую, между шеренгами марширующей пехоты. Наконец, она обнаруживает скопление уланских пик с флажком того же цвета на конце, что и у нее, и скачет в ту сторону. Но не встает в строй, а, возбужденная, разъезжает вдоль строя, приподнимается на стременах, стараясь поверх голов удаляющейся пехоты рассмотреть в дыму ход боя. |
|
| ||
|
35 И тут Дурова замечает, что в стороне от движения шеренг пехоты, у неудобного участка на окраине леса, где заросший овраг не дает развернуть боевые действия, остановились трое французских драгун и пытаются с лошадей своими палашами разрубить кого-то на земле. Возбужденная и плохо соображающая Дурова вновь скачет с пикой наперевес в направлении увиденных врагов. Французы на своих лошадях берут под уздцы лошадь без всадника и бросаются в сторону леса. На месте, где недавно находился враг, лежит окровавленный русский офицер с крепко зажмуренными от страха глазами, ожидающий смертельного удара врага. Когда Дурова соскочила с коня рядом с раненым офицером-драгуном, он открыл сначала один, потом другой глаз. Дурова: Вы не хотите сесть на мою лошадь? Раненый офицер (слабым голосом): Ах, сделайте милость, друг мой! Дурова с трудом поднимает раненого мужчину, и он наваливается всем телом на нее так, что она едва удерживается на ногах. В таком положении она растерянно оглядывается, ища взглядом своего коня и оценивая, как тяжелого раненного мужика взвалить верхом на своего коня. Двигаться с раненым она не может и осознает всю беспомощность и ужас своего положения. В это время со стороны французов из дыма сражения к ним приближается всадник. Дурова так же зажмуривает глаза и мысленно прощается с жизнью. Приблизившись, всадник оказывается однополчанином раненного офицера. Драгун соскакивает со своей лошади и помогает Дуровой посадить офицера на ее Алкида. Драгун (перекрикивая гул сражения): Я отвезу его в наш полк. Это – поручик Панин, нашего Финляндского драгунского полка. Отвезу его в лазарет. Куда прислать лошадь? Дурова: В Коннопольский уланский полк товарищу Дурову. |
|
| ||
|
36 Уставшая пешая Дурова с красной кровью на синей уланской куртке бредет в сторону строя своего эскадрона. Мимо проносятся всадники, окружая Дурову клубами пыли, выбиваемой копытами сотен коней. Грохот сражения и гул сотен копыт не прекращается. Навстречу Дуровой скачет ее новый командир – ротмистр Галер. Ротмистр Галер (перекрикивая гул сражения): Твою лошадь убили, Дуров? Ты ранен? Дурова (кричит в ответ): Нет! Отбил у французов раненого драгунского поручика. Коня забрали, чтобы отвести в лазарет Финляндского полка. Обещали вскоре прислать. Ротмистр Галер (перекрикивая гул сражения): Дурак! Пошел вон за фронт эскадрона! Растроенная Дурова бредет в тыл, пугая встречных солдат своим залитым кровью мундиром. |
|
| ||
|
37 Навстречу поникшей Дуровой скачет поручик ее полка Подвышанский на ее Алкиде. Алкид радостно ржет, видя хозяйку, Дурова вскидывает голову в сторону знакомого ржания. Дурова: Алкид! Алкид! Дурова подбегает к остановившемуся коню и начинает гладить его по шее. Подвышанский (удивленно): Разве это твой конь? Дурова: Это – мой Алкид. Да, я отдал его финляндцам, вывезти с поля раненого поручика. Подвышанский: Ну и дурак! Как может кавалерист отдавать своего коня?? Твоего Алкида мне только что продали казаки за два червонца. Дурова: Верните мне коня, ваше благородие! Я верну вам деньги. Подвышанский: После боя, Дуров! Мою лошадь убили, и мне не на чем воевать. Подвышанский скачет в сторону сражения, а Дурова провожает своего коня со слезами на глазах. |
|
| ||
|
38 6 июня 1807 года. Лагерь улан в близком от фронта тылу на опушке рощи. Слышны далекие выстрелы и гул канонады по ту сторону рощи. Уланы на кострах пытаются приготовить себе пищу. Улан Вихура, обучавший новобранцев обращению с оружием, мешает веткой варево в котелке над костром. Окружившие его уланы жадно всматриваются в котелок. Дурова старается не глядеть на варево, пристраивается невдалеке заснуть, глотая голодную слюну. Голос Дуровой за кадром: Казаки, поймавшие моего Алкида, сняли с него саквы с сухарями и плащ. Я стараюсь во сне забыть, что смертельно голодна. Улан Вихура: Дуров! Подойди-ка сюда! Дурова подходит, стараясь не смотреть, как Вихура снимает пробу горячей каши с конца ветки. Улан Вихура: Ты почему не участвуешь во взводном котле? Дурова: Казаки украли мои припасы, когда я давал лошадь раненому драгуну. Вихура достает из кармана три больших заплесневелых сухаря: На! Дурова с радостью и без вежливого отказа хватает позеленевшие сухари и бежит искать воду. Найдя чистую лужу дождевой воды, она торопливо кладет в лужу один из сухарей, дожидаясь, чтобы он немного размяк, а потом начинает жадно его обгладывать. |
|
| ||
|
39 После такой еды Дурова пытается заснуть. Однако вскоре вскакивает, сгибаясь в животе от рези и держась за штаны, в поисках уединенного места для отправления естественных надобностей. Найдя небольшой овражек ближе к передовой, и не в силах больше терпеть, она присела. И в это время обнаруживает в овражке напротив себя двух мужчин в форме егерей. Рядом с ними лежала фляга и стакан, наполненный водкой. У одного ядром была пробита грудь, у другого из бока наружу вылезли внутренности. Оба были мертвы. Быстро справив надобность, Дурова выскакивает из этого оврага. Вернувшись к своим она обнаруживает, что и по ее полку начался артиллерийских обстрел французов. Ротмистр Галер, провожая траекторию вражеских ядер, глядит на флажки, развевающиеся на остриях пик, воткнутых в землю рядом с лошадьми, и замеченных французскими артиллеристами. Ротмистр Галер (кричит эскадрону): Пики! Пики! Взять пики, опустить их к земле и отступить назад на двести шагов! |
|
| ||
|
40 Вечер. Опушка той же рощи. Эскадрон Дуровой, выстроившись походной колонной, долгое время сидит на конях. На лицах улан усталость. Дурова (обращаясь к соседу по походной колонне): Вышемирский! Не хочешь ли ты размять ноги? Вышемирский: Давно сошел бы с коня, если бы не ждал приказа трогаться. Дурова: Так может сойдем? Вышемирский: Нельзя. Ты же знаешь, что мы прикрываем отход армии. В любой момент может прозвучать приказ. Дурова: Ну и что с того? Мы и услышим его и вмиг сядем на лошадей. Пойдем, поспим чуть на траве у дороги за рвом. Вышемирский: Только осторожно, чтобы ротмистр не увидел. Пользуясь темнотой, Вышемирский и Дурова на конях нырнули в заросли придорожного кустарника. Дурова обвила уздечку вокруг руки и тотчас засыпает. |
|
| ||
|
41 Дурова просыпается от гула земли, от удаляющегося на рысях кавалерийского полка. Верный Алкид мирно пасется рядом. Вокруг больше никого нет. Взволнованная Дурова торопливо пытается сесть верхом, но в темноте несколько раз промахивается ногой мимо стремени. Наконец, запрыгнув, Дурова отпускает повода, и умный Алкид сам перескакивает через ров и кустарник в ночи прямо на дорогу, а затем бросается вдогонку за полком. Минут через пятнадцать Дурова догоняет свой полк и занимает свое место в походном строю. Вышемирский: Дуров! Матка боска! А я думал, что ты пропал. Просыпаюсь: полк трогается. Зову тебя в темноте – молчишь. Зову-зову, не откликаешься. Думал, что ты ускакал с полком, не дождавшись. А когда догнал строй, то решил, что ты или заблудился в темноте, или попал в руки французов. |
|
| ||
|
42 10 июня 1807 года. Окрестности городка Гейльсберг. Идет сильный дождь. Капли через уланскую каску Дуровой стекают по лицу за шею. Промокла одежда у всех улан эскадрона. Эскадрон Дуровой в боевом порядке стоит на флангах артиллерийской батареи. Артиллеристы ведут стрельбу по едва различимому в дыме выстрелов врагу. Из-за спины эскадрона Дуровой под барабанный бой выходит боевой порядок пехоты и направляется в ту сторону, куда стреляет артиллерия. При каждом звуке приближающегося французского ядра, выпущенного в сторону русских артиллеристов, уланы с бледными лицами инстинктивно прижимают свои головы к шеям своих лошадей, но боевого строя не покидают. Некоторые выстрелы врага находят свою жертву в русском строю, уланы охают, падают, и их окровавленных уносят на носилках в тыл. Бледная Дурова следит за поведением жертв обстрела. И вдруг она замечает, как соседи по боевому порядку в ужасе стараются отвести своих лошадей как можно дальше от нее. В этот момент вражеская граната падает под брюхо Алкида, взрывается, и ее осколки осыпают соседей. Ни один осколок не задел Алкида, который с испугу прыгнул в сторону. Дурова едва удержалась на коне. Через некоторое время трубач сигналит уланам отступить. Их место занимает другой уланский полк. |
|
| ||
|
43 11 июня 1807 года. Пригород городка Гейльсберг. Полк Дуровой. Уланы верхом подкрепляют свои силы: кто-то достал сухарь из сумки, кто-то из офицеров купил у маркитантов и уже жует свежий хлеб. Голодная и мокрая Дурова сглотнула слюну и обратилась к своему командиру эскадрона. Дурова: Ваше высокоблагородие! Дозвольте мне съездить в Гейльзберг к местным кузнецам. Алкид потерял подкову. Верста всего до кузни-то. Ротмистр Галер (озабоченно): Что, хромает твой черкес? Разрешаю. Но чтобы к наступлению ночи вернулся, поскольку полк может переменить место. Дурова: Слушаюсь! Дурова скачет в городок. |
|
| ||
|
44 Кузница в Гейльсберге. Рядом Дурова останавливает своего коня. Кузнецы подковывают казацких лошадей. Дурова знаками просит одного из кузнецов подковать и своего Алкида. Кузнец на пальцах показывает количество монет, которые нужно заплатить за работу. Дурова достает деньги и показывает мастеру, что она платежеспособна. Купец кивает головой и показывает, что возьмется за работу, как только закончит с казацкими лошадьми. А пока коня следует привязать рядом в порядке очереди. Дурова кивает головой, оставляет Алкида кузнецам, а сама идет в ближайшую корчму. В корчме растоплен камин, Дурова дает деньги хозяйке-еврейке, чтобы та достала хлеба. Затем садится у камина в кожаное кресло и тут же засыпает. |
|
| ||
|
45 Дурова просыпается от того, что ее за плечо трясет солдат-егерь. Спросонья Дурова не может понять, где она, что это за место, что происходит. Слышна громкая артиллерийская стрельба. Егерь: Проснитесь, проснитесь, ваше благородие! Француз город обстреливает! В корчме хозяева сбежали от канонады, кузнецы в кузнице сбежали тоже. Алкид стоял привязанный. Дурова взглянула на заднюю ногу скакуна – подковать ее кузнецы не успели. На улицах было столпотворение беженцев, раненых, разбитых пушек. Детские и женские крики, визг, солдатская брань. К выходу из маленького городка пробивалась конная группа казаков. Дурова прибилась со своим Алкидом к ней, и толпе пришлось расступиться из опасения быть раздавленными группой всадников. |
|
| ||
|
46 Окраина Гейльсберга. Ночь. Канонада затихает. На прежнем месте дислокации своего полка Дурова не застает никого. Она разворачивает коня в разные стороны и не знает, куда скакать. Дурова отпускает повод, предоставляя коню самому выбирать дорогу. Конь взбирается в кромешной тьме на какую-то кручу, потом резко стал спускаться. Чтобы не упасть с него, Дурова спрыгнула с коня на землю, отыскивая безопасный спуск. Когда Дурова оказалась на ровном месте, то почувствовала, что споткнулась. Потом еще раз. Приглядевшись, она обнаруживает, что спотыкается о трупы, которыми усеяно все поле. Дурова нащупала, наконец, дорогу, вскочила на коня и обнаружила отсвет множества костров вдалеке. На свет огня она направила своего коня. Но конь сам свернул в сторону, перескакивая через мертвые тела, отступая от других трупов, обнюхивая третьи. Дурова вновь направила коня на дорогу. Через несколько минут она услышала конный топот и по-русски «ваше превосходительство!» Дурова поскакала на голоса. Из темноты: Стой! Кто едет? Дурова (радостно): Коннополец! Из темноты: Куда ж ты едешь? Дурова (приближаясь, и обнаруживая свиту с генералом во главе): В полк! Генерал (показывая рукой): Но полк твой стоит вон там, в сторону. А ты едешь к неприятелю. Дурова: Благодарю, ваше высокопревосходительство! Я отстал, сейчас нагоню. Дурова разворачивает коня в ту сторону, в которую он сам в темноте и направлялся. Через некоторое время Дурова поспевает к построению своего полка. |
|
| ||
|
47 Дурова занимает свое место в строю. Соседи по строю радостно оживились, видя возвращение своего товарища. Звучит команда: «Справа по три марш!» Полк тронулся в путь. Вахмистр позади Дуровой в строю отчитывает опоздавшего улана. Вахмистр: Опять ты, Дуров! Не сносить тебе головы! Под Гутштадтом вздумал лошадь отдать, третьего дня в кустах проспал, сейчас потерялся. Чтобы с тобою было, если бы ты не имел лошади, которая умнее тебя? Дурак! Не выходи из ранжира. А то или в плен попадешь, или мародеры убьют, или запишем в дезертиры! Зачем эти щенята лезут в службу! Сидели бы в своем поместье у маменьки под юбкой. |
|
| ||
|
48 Поздний вечер 14 июня 1807 года. Потерпев поражение в генеральном сражении у местечка Фридланд в Восточной Пруссии, русские войска беспорядочно отступают. Раненые на повозках, отдельные отставшие солдаты бредут по дороге на восток. На обочине группа казаков развела огонь и варила себе ужин. К ним приближается Дурова на своем коне. Дурова: Здорово, братцы! Вы верно будете здесь ночевать? Один из казаков: Будем. Дурова: А лошадей как? Пустите на траву? Один из казаков: Да куда же больше? Конечно, на траву. Дурова: И они далеко не уйдут от вас? Один из казаков (подозрительно): А на что вам это знать? Дурова: Я хотел бы пустить с вашими лошадьми свою пастись на траву, только боюсь, чтоб она не отошла далеко. Один из казаков: Ну посматривайте за нею, привяжите ее на аркан, да обмотайте его около руки, так лошадь и не уйдет, не разбудя вас. Мы своих пускаем на арканах. Да садитесь с нами кашу есть. Все вместе садятся и едят кашу у костра, в то время как по дороге продолжается движение беспорядочно отступающих войск. После еды казаки привязывают лошадей на арканы, концы которых берут в руки и ложатся спать. У Дуровой аркана нет. Она достает из кармана тонкий белый батистовый платок и спутывает им передние ноги Алкида. После чего ложится рядом в траву и засыпает. |
|
| ||
|
49 Проснувшись, Дурова обнаруживает вокруг себя других коней – оседланных драгунских. У прежнего костра сидят драгуны, Алкида не видно. Испуганная Дурова бегает по окутанному утренним туманом полю из стороны в сторону и находит на траве белый рваный платок. Дурова (кричит): Алкид! Алкид! Вдалеке слышится знакомое ржание. Дурова бежит на звук и находит Алкида. С коня сняты мундштук и трензельные повода с удилами. Дурова обнимает коня за шею и плачет: Дура! Какая я у тебя дура! |
|
| ||
|
50 Дурова нагоняет свой полк, управляя конем при помощи длинного ремня, подаренного драгунами по дороге. Дурова виновато направляется к своему эскадронному ротмистру Галеру и другим офицерам. Ротмистр Галер (ругаясь): Матка боска! Дуров! Ты где был??! Мы тебя уже записали в потери на поле боя. Дурова: Виноват, ваше благородие! У Фридланда подобрал раненого улана нашего полка, пока искал подводу, пока пристраивал его к артиллеристам на лафет, эскадрон наш уже переправился через мост. А там была давка, француз из пушек палил картечью, сами знаете. Вот я и отстал. Ротмистр Галер: Пся крев! С твоим милосердием не воевать, а детей нянчить! На шум ругани из толпы офицеров на лошадях показывается фигура всадников, командующего полком – генерала Каховского и ротмистра Казимирского, принимавшего Дурову в полк. Каховский: Что за шум? Ротмистр Галер: Сумасбродный Дуров объявился, ваше высокоблагородие! Каховский: Отчего же сумасбродный? Ротмистр Галер: То скачет в бой со всеми эскадронами по очереди, то отдает на поле боя коня раненому драгуну. То опять кого-то спасает, бросая полк. Каховский (что-то перебирая в памяти): Дуров-Дуров... Дуров! Так вот ты каков, супчик! А ступай-ка ты из эскадрона в тыл – в вагенбург. У Дуровой от обиды вытянулось побледневшее лицо. Ротмистр Казимирский посмотрел на лицо Дуровой и что-то тихонько сказал генералу Каховскому. Каховский (громко отвечая Казимирскому): Нет! Нет! Надобно сберечь его. (И обращаясь к Дуровой). Кампания наша, судя по всему, подходит к концу. Я отсылаю вас в вагенбург для того, чтобы вырастить для отечества храброго офицера на будущее время. А ныне ваше безрассудство и неопытность вас только погубят. В вагенбург и кончен разговор! Галер, подготовьте документы! |
|
| ||
|
51 Восточная Польша. Сентябрь 1807 года. После продолжительных дождей стоят лужи, грязь. Уланский эскадрон гонит своих лошадей с водопоя на реке. Табун лошадей несется без всадников. Только несколько всадников-улан направляют табун по краям. Среди них Дурова. Табун приближается по скользкой земле к своим эскадронным конюшням. Лошади по очереди перепрыгивают через низкий плетень. И вдруг в этом гуле сотен копыт Дурова слышит знакомое отчаянное ржание. Сердце Дуровой замирает, она останавливает свою лошадь. Табун скачет мимо и открывает перед Дуровой страшную картину: ее Алкид поскользнулся и брюхом напоролся на острые колья плетня. Конь приподнялся, посмотрев глазом на свою хозяйку, и его тело дернулось предсмертной агонией. |
|
| ||
|
52 Идет мелкий дождь. Дурова распласталась на свежем холмике земли, в котором уланы похоронили ее коня. Ее спина содрогается от плача. Издалека за этой сценой наблюдают ее товарищи по полку. Возникают кадры из той поры, когда счастливая Дурова объезжала своего коня в Сарапуле. Дурова (плача): Алкид! Алкид! Прости!.. И прощай! За мной прислали из штаба. Приказали сдать оружие. Видать не вернусь. Прощай! |
|
| ||
|
53 Полоцк. Штаб Коннопольского полка. Дурова стоит перед генералом Каховским. В комнате находится незнакомый адъютант с красивым аксельбантом. Каховский: Дуров! Согласны ли были ваши родители, когда вы шли в действующую армию? Дурова (упавшим голосом от прямого вопроса, поскольку поняла, что Каховскому многое известно): Нет, ваше высокоблагородие! Они ни за что бы меня не отдали в армию. Я тайком сбежал с казачьим полком. Каховский: Так, так-с... Ныне вам приказано отбыть в Витебск к главнокомандующему генералу Буксгевдену вместе с его адъютантом господином Нейдгардтом. (Обращаясь к Нейгардту). Заберите его, барон. |
|
| ||
|
54 Дурова с Нейгардтом входят в его дом. Дурова остается в прихожей, а Нейгардт, отдав лакею головной убор, проследовал вглубь жилых помещений. Дурова сиротливо и долго ждет, когда ей укажут, что ей делать дальше. В это время открываются разные внутренние двери, выходящие на прихожую, и из них высовываются любопытные головы прислуги и детей. Безмолвно поглядев на улана в прихожей, любопытные головы исчезают. |
|
| ||
|
55 Витебск. Штаб главнокомандующего русской армией генерала Буксгевдена. Нейгардт вводит Дурову к генералу. Буксгевден (в сторону Нейгардта): Вы свободны, голубчик. (Затем приятно улыбнувшись, как принято воспитанием по отношению к благородной даме, едва не сюсюкая, обращается к Дуровой): Для чего вас арестовали? Где ваша сабля? Дурова: Мне приказано было в эскадроне сдать все вооружение. Буксгевден (ерничая): Досадно! Я прикажу, чтоб все это вам отдали. Солдата никуда не должно отправлять без оружия. А который вам годок? Дурова: Двадцать четыре, ваше сиятельство. Буксгевден: Я много слышал о вашей храбрости, и мне очень приятно, что все ваши начальники отозвались об вас самым лучшим образом... (Сделав паузу, и немного замявшись) Вы не испугайтесь того, что сейчас вам скажу. Я должен отослать вас к государю, он желает видеть вас. Но повторяю, не пугайтесь этого. Государь наш исполнен милости и великодушия, вы узнаете это на опыте. Дурова (расстроено, понимая, что ее отец, в ответ на ее письмо написал Александру I, восклицает умоляюще): Государь отошлет меня домой, ваше сиятельство. Без армии я умру с печали! Буксгевден (умиротворенный искренней горечью женщины-солдата): Не опасайтесь этого. В награду вашей неустрашимости и отличного поведения государь НЕ ОТКАЖЕТ ВАМ НИ В ЧЕМ (на последние слова он сделал многозначительное ударение, намекая, что если дама попросит у императора оставить ее в армии, то Александр I может и оставить ее в войсках)... Дурова намек поняла и с верой и надеждой замерла, внимательно впитывая каждое слово главнокомандующего. Буксгевден: ...А как мне велено сделать о вас выправки, то я к полученным мною отзывам вашего шефа, эскадронного командира, взводного начальника и ротмистра Казимирского, приложу еще и свое донесение. Поверьте мне, что у вас не отнимут мундира, которому вы сделали столько чести. После этого генерал вежливо поклонился, знаком показывая, что разговор окончен. |
|
| ||
|
56 Обескураженная Дурова задумчиво вышла из кабинета главнокомандующего. В приемной ее ожидали два адъютанта, оживленно о чем-то разговаривавшие. После выхода Дуровой оба внимательно вгляделись в выражение ее лица. Нейгардт: Главнокомандующий приказал мне отдать вас на руки господину Зассу, флигель-адъютанту его императорского величества. Флигель-адъютант Засс вежливо поклонился в знак знакомства. Нейгардт: ...Вы поедете с ним в Петербург. Позвольте пожелать вам счастливого пути. Засс: Теперь вы поедете на мою квартиру, туда будут доставлены все ваши вещи и оружие. |
|
| ||
|
57 А.С. Пушкин (в интерьере своего кабинета): В Петербурге император Александр I с письмом сарапульского городового в руках выспросил все подробности побега Дуровой из дома и ее участия в боях, и удостоил ее – единственную в России женщину – Георгиевским крестом. Но самой главной наградой Дурова посчитала, что император разрешил ей продолжить службу в армии и официально именоваться в свою честь «Александром Александровым». После вынужденной отставки в 1816 году в звании штабс-ротмистра она и дома требовала от сына Ивана, чтобы ее называли «Александровым». В кадре – панорама одноэтажной Елабуги. А затем – мраморный памятник улана Дуровой верхом на верном Алкиде, установленном на кладбище. А.С. Пушкин: На склоне лет ее окружали многочисленные кошки и собаки, которых она подбирала на улицах Елабуги. Когда в 83 года она умрет, из наследства у нее найдут 1 рубль сбережений. Могилу выроют солдаты, гроб отнесут шесть унтер-офицеров, впереди которых подпоручик Казанский будет нести орден святого Георгия четвертой степени. КОНЕЦКурносов Валерий
|
| ||||
| ||||||
copyright 1999-2002 by «ЕЖЕ» || CAM, homer, shilov || hosted by PHPClub.ru
|
|
| ||
| ||||
|
|
|
Счетчик установлен 2 августа 2002 - 900
