Корф Андрей

C НОВЫМ ВЕКОМ

литературный сценарий

Сценарий написан по заказу директора
магазина "Мир Кино" Александра Кучерова.
© Александр Кучеров, Москва, 2000
© Андрей Корф, Москва, 2000

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

21.14, квартира N 73

- Пусик, это выше меня. Представь себе, вчера Людочка явилась на работу после обеда, вся в слезах, и пошла прямо к нему. Ты представляешь? Прямо на ковер. И хлопнула дверью так, будто... подай мне дождик, пожалуйста... будто хотела прищемить нам всем носы. То есть мы, конечно, и не собирались подглядывать, боже упаси... Куда нам, трем старым кошелкам. У Мариночки зрение вообще ни к черту, она была у одного целителя, так он ей сказал, что в прошлой жизни она была совой, поэтому в этой плохо видит... Я ей говорю: раз так, то работай ночью! А она мне: может, еще и мышей заставишь есть... В общем усыпил ее, стал руками пассы делать... Маринка говорит, одна радость, мужик потрогал. А зрение как было никудышним, так и осталось. Я говорю... и вот этот шарик... нет, другой, серебристый... Я говорю, правильно делаешь, что плохо видишь, к нашей жизни только присмотрись получше - глаза на лоб вылезут... Что у них там было, не знаю. В смысле, у Людочки с шефом. Ты, конечно, можешь сказать, что мы подслушивали. Я знаю, ты подумал, что мы подслушивали! Но нам было вовсе не до этого, потому что Иришка купила новую кофточку в Лужниках, и мы ее мерили по очереди, хорошо, что у нас в отделе полтора мужика, и те в командировках. Мне подошла, а Маринке мала оказалась. Еще бы, с ее бюстом. Я ей всегда говорила, что с таким бюстом можно в Голливуд ехать. А она говорит: за него, мол в самолете доплачивать придется. Как за лишний багаж. Хорошая баба Маринка, только несчастная. И кофточка ей на подошла. Вот на Людочке она бы здорово смотрелась, только Людочке было не до того... Дай, пожалуйста, флажки... Хорошо. Придержи за тот конец, пока я этот привяжу... Раньше, бывало, выскочит от шефа - вся сияет, как гирлянда! Юбка набекрень, помада размазана, глаза блестят. И смотрит на нас с таким презрением, мол, я теперь Анна Каренина, мне все по барабану... Как будто мы ее в чем упрекали. Или будто бы завидовали ее счастью... И вовсе мы не завидовали, а что чай не звали пить - так это потому, что она никогда ни пирожного, ни конфеты, ни даже чашки своей... Так, теперь ты привязывай... Красота! Оно конечно. Служебный роман, туда-сюда... Да еще с шефом... Мужик видный, что и говорить. Это даже Маринка с ее совиным зрением углядела. Только день для нее, видать, время не охотничье... Проспала свой последний шанс. А Людочка не проспала. Видать, в прошлой жизни лисой была. Знает, как ворону петь заставить. А вообще она хорошая, только непутевая... Иришка у нас одна удалась, ей везде везет. Это же надо! В Лужниках, на этой помойке, такую кофточку высмотрела... Пусик, не отвлекайся. Успеешь еще телевизор посмотреть... О, мама мия, какая стиральная машина! Ты мне купишь такую? Когда? Эта реклама - одно расстройство... Боже, какая машина... Я бы ее на кухню поставила, между столом и пеналом. Там есть место, если выбросить бабкин комод. Я однажды была в салоне бытовой техники... Пусик, это выше меня! Что Эрмитаж! Что Третьяковка! Ты бы видел, какие там стиральные машины... Фритюрницы! Микроволновки!.. Туда экскурсии водить надо, и деньги за билеты брать... А она садится к себе за стол, достает пудреницу и начинает в зеркало смотреть. И плакать. Смотрит - и плачет. Свет мой, зеркальце, скажи, мне всю правду доложи... Тут дверь начальника открывается, и он... Теперь вот этот шарик... За который ты сначала брался... Он выходит, ни на кого не глядит, Иришка напрасно новой кофточкой сияет. Людочка в его сторону даже глаз не повернула. Проходит сквозь комнату, ни на кого не глядя, и тоже дверью хлопает... Тут Люся голову на стол уронила - и давай в голос рыдать... Нет, Пусик... Это выше меня... Выключи телевизор, а то я сейчас умру. Говорят, туда достаточно забросить белье - и все. Нажал кнопку, она там все провернула по быстрому - и доставай сухое и чистое... Как новенький памперс... Смешно. Помнишь, как Колька нам жару задавал. От пеленок пройти негде было. Руки были - как у утопленницы. Вот бы тогда... Да я с такой машиной целый детский сад нарожала бы... Нет. Не смотри на меня так. И так тоже не смотри. А вот так посмотри, но не слишком долго, а то я уже забыла, что в таких случаях надо делать... В общем, праздник на работе не удался. Начальник так и не вернулся, Людочка доплакала и ушла домой. Остались мы втроем, съели торт и выпили бутылку вина. На двоих, потому что Иришка не пьет, у нее что-то с желудком. Маринка посоветовала ей сходить к целителю, а Иришка засомневалась. Нельзя, говорит. Лапать будет, а лечения никакого. Маринка говорит, что не лапать, а трогать, и руки у него золотые. Не лечение, так хоть удовольствие. Ага, говорит Иришка, потом к этому твоему, с золотыми руками, мой с чугунными придет и будет там сцена у фонтана. Он же у нее, мол, такой ревнивый, что сам Отелло может у него уроки брать. Маринка сказала, что ревнивый мужик хуже гастрита. Иришка сказала, гастрит гастриту рознь. Иногда, мол, такой бывает гастрит, что лучше уж ревнивый мужик. А Маринка говорит, что на всякий тяжелый случай гастрита найдется тяжелый случай ревнивого мужика. В общем, сошлись на том, что все болезни - от ревности. Кроме венерических, которые, наоборот, от любви... Пусик, там есть еще немножко дождика? Дай сюда, а то елка плешивая, надо ее прикрыть вот здесь и вот здесь... Ну, не обижайся... Я же про елку... И никакой ты не лысый. И не толстый. А главное, не ревнивый... Наверное, ты меня больше не любишь... А то ревновал бы... Да. Я давно это чувствую. Ты меня уже не так любишь... Вот сегодня Людочка с шефом... Это любовь. Страсти, слезы, двери хлопают... Ах... Пусик, Пусик... Ну почему это всегда выше меня?..

21.14, лестница

Дед Мороз прошел мимо пары мерзнущих тинейджеров. У них был один плеер на двоих. Каждый подключил к нему по одному уху. Свободными ушами они прижались друг к другу и напоминали сиамских близнецов. Слышно было, как в наушниках кричат и гремят посудой.

Дед Мороз поклонился парочке.

Те скользнули взглядом по его мешку и снова зажмурились. За окном мела пурга.

Дед Мороз, покряхтывая, поднялся на четвертый этаж и остановился перед дверью номер 23. Это была новая железная дверь, не из дешевых.

Дед Мороз поставил мешок на пол и достал из-под бороды связку отмычек. Воровато оглянувшись, приступил к работе. В разгар интимного общения с замочной скважиной сверху донесся громкий крик. Он взорвался где-то в районе пятого этажа и вприпрыжку поскакал вниз.

Дед Мороз поморщился и посмотрел наверх. Там стало тихо. Двумя этажами ниже скреблись сиамские тинейджеры. Дед Мороз вернулся к работе.

Наконец, дверь тихо, но вполне удовлетворенно щелкнула.

Дед Мороз взял мешок и зашел в квартиру. Дверь за ним ласково закрылась.

21.14, кв. N 36

...Крик, услышанный Дедом Морозом, вырвался из груди Никифора, когда тот уронил на ногу тяжеленную люстру.

Он пытался снять люстру для того, чтобы приладить на крюк веревку. Дело в том, что Никифор собирался повеситься в канун 2000 года. Он полагал, что это будет символично и даже красиво.

Жить дальше Никифор не хотел. Он уже отмотал 30 лет, положенные поэту, и не видел впереди ничего интересного. Будущее казалось ему скучным, прошлое где-то потеряло букву "р" и стало просто картавящим "пошлым".

Никифор очень негодовал, когда ему на ногу упала люстра. Он углядел в этом усмешку Судьбы, которая и без того столь часто улыбалась над ним, как будто кто-то приклеил ей щеки к ушам.

Кроме того, Никифору было просто больно.

Наконец, он перестал тереть ушибленную ногу и посмотрел вверх. В загадочном мерцании свечи крюк на потолке выглядел хорошо. Тень от него, наподобие знака вопроса, занимала треть потолка.

Свеча горела потому, что Никифор вывинтил пробки перед тем, как снять люстру. Он хотел умереть в петле, как подобает поэту, а не от вульгарного удара током, как в дешевом фильме ужасов.

Он взял в руки веревку и вскарабкался на табуретку. Потянувшись на цыпочках, перебросил веревку через крюк. У него не хватило роста завязать на крюке узел, поэтому Никифор расшевелил инженерную мысль и поступил хитроумно. Он сделал не одну, а две петли на обоих концах веревки, и надел их себе на шею по очереди. Крюк, как вы понимаете, выступил в роли блока.

Никифор посмотрел вокруг себя. Веревки неприятно щекотали ему горло...

21.16, кв. N 23

Дед Мороз оказался в комнате, приготовленной к празднику. В ней была елка, и большой стол посередине был накрыт на четыре персоны.

Дед Мороз почувствовал себя одиноко и с тоской поглядел на водку. Она стояла прямо посередине стола, как стрелка из игры "Дартс", попавшая в сотню.

Вздохнув, дед Мороз приступил к работе. Он аккуратно отсоединил шнуры от магнитофона и видика и бросил их в мешок. Потом проделал то же с самими магнитофонами.

Потом он принялся открывать шкафчики и шарить по полкам. Ему удалось найти немного денег и шкатулку с драгоценностями. Все это тоже отправилось в мешок.

Дед Мороз походил по комнатам, цокая языком. Хозяева жили на широкую ногу, было чему позавидовать.

Деду Морозу стало обидно, что сам он никогда не сможет жить так красиво и беззаботно.

Он вернулся в комнату, поставил мешок на пол и сел за стол. Открыл водку, налил себе полную рюмку. Еще раз завистливо вздохнул и поднес рюмку ко рту...

В этот момент раздался грохот.

21.16, кв. N 33

Никифор надеялся, что Судьба на этот раз не превратит его поступок в анекдот. Напрасно.

Когда он, пробормотав что-то неразборчивое из Есенина и честно оттолкнувшись ногами от табуретки, собирался пожать руку первому встреченному ангелу, крюк с омерзительным хрустом вывернулся из стены, и Никифор упал на пол. Мало того. Он ухитрился свалиться прямо на люстру, на которой было достаточно старомодных висюлек, чтобы грохот получился что надо.

Никифор громко и непечатно выругался. Плюнул на осколки люстры. Снял с себя веревки и почесал шею. Он вспомнил, что висельники в момент смерти чувствуют оргазм, и с надеждой прислушался к ощущениям. Увы.

Тогда Никифор достал сигарету и решил жить дальше. Дома ему было противно, и он пошел в прихожую - одеваться.

Одеваться при одной-единственной свече - занятие неприятное и долгое. Особенно если бардак в доме живет на правах хозяина, и вещи расползаются сами собой, как тараканы.

Никифор ползал по полу в поисках ботинка, а свеча отбрасывала на куцую коридорную стенку большую тень на четвереньках, похожую на собаку в поисках неотмеченного угла...

21.18, кв. N 23

Дед Мороз махнул залпом еще водки, налив ее не в стопку, как полагается, а в фужер для шампанского.

Потом он встал, взял мешок и выключил свет.

И вышел на лестничную площадку.

Он закрыл за собой дверь и собирался идти вниз, когда соседняя дверь с шумом распахнулась, и в проеме показался громадный мужик.

- Стоять! - крикнул он...

21.18, лестница

В ушах у тинейджеров стало тихо. Кассета закончилась. Они отодвинулись друг от друга, и, пока Он переворачивал кассету, Она услышала, как снег стучится снаружи в окно. Метель рвалась на волю, как пес с поводка. В ее смерчах то и дело мелькало незнакомое женское лицо под большой короной из ледяных самоцветов. Девочка ощутила себя персонажем из сказки и поежилась от зябкого ожидания чуда. Лицо за окном подмигнуло ей.

 

- Держи, - Он протянул ей второй наушник.

- Ага. - Она засунула наушник куда следует, и снова прижалась к Нему.

 

Тишина разбухла, как капля на кончике векового сталактита - и сорвалась вниз.

 

- How much is the fish?!!!! - заорал Скутер.

21.19, квартира N 24

- Стоять! - сказал Громадный Мужик, - Вас то нам и надо. Час, как ждем, дети уже засыпают!

 

Дед Мороз смотрел на него, как муравей на каток.

 

- Да что же вы стоите? Проходите! Уж извините, раздеваться не предлагаю. Костюм есть костюм. Машка, Дашка! Смотрите, кто к нам пришел!

 

В коридор вбежали две девочки. Та, что помладше, испугалась Деда Мороза и спряталась за старшую. А старшая сказала:

 

- Вы - ненастоящий Дед Мороз, а только актер. Настоящего Деда Мороза не бывает.

 

Но на всякий случай взяла за руку папу. Потом добавила:

 

- И водкой от вас пахнет.

- Зато подарки настоящие, - сказал папа, чтобы загладить неловкость. - Правда?

 

- Да, - сказал Дед Мороз. - Подарки настоящие...

 

Он обреченно полез в мешок и долго там копошился.

 

- Вот, - сказал он старшей девочке, - это - тебе.

 

Он протянул ей колечко с бриллиантом.

 

- Ненастоящее, - сказала девочка на всякий случай. Примерила и добавила: - И с пальца спадает.

- Настоящее, - обиделся Дед Мороз. И добавил, - И я - настоящий. Хочешь, магнитофон подарю?

- Да ну? - спросила девочка. - А у тебя есть?

- У меня все есть.

- И магнитофон?!

- Ага.

- А видик?

 

- И видик.

- Врешь!

- Маша! - укоризненно сказал папа.

- Не вру. Дед Мороз никогда не врет.

- Ну, подари.

- Держи! - Дед Мороз вынул из мешка громоздкий видик и протянул девочке.

- Ой, - сказала девочка, - он и вправду настоящий.

 

Она заплакала от страха и убежала. Вторая с ревом устремилась следом.

 

- Ну и шутки у тебя, дед, - сказал папа.

- А почему они в меня не верят?

- Время такое.

- То то и оно.

- Водки хочешь?

- Не откажусь.

 

Громадный мужик пошел на кухню. Дед Мороз засунул видик обратно в мешок и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

 

Выйдя на улицу, он подошел к снеговику и нарядил его в свой костюм деда Мороза. Даже бороду приклеил.

От снеговика отошел обычный человечек с мешком.

Похорошевший снеговик посмотрел ему в след без выражения.

21.20, перекресток около метро.

Тормоза взвизгнули, как гимназистка при виде мыши.

 

Но толку в них было мало. Новогодний снегопад превратил дорогу в манную кашу. Машины ползли друг за дружкой и нервно перемигивались фарами. А двое таки поцеловались на перекрестке, поехав в сердцах на желтый.

Нежностью от этого поцелуя не пахло, скажу сразу. А пахло тосолом из разбитого радиатора "Мерседеса" и масляной ветошью из смятого капота "Запорожца".

Из "Мерса" вышел новый русский в дорогом пальто. Он был так мал ростом, что, казалось, мог заходить в свой дворец на колесах, не нагибаясь.

Именно поэтому ему пришлось поднять голову высоко вверх, чтобы посмотреть на водилу "Запорожца". Тот был ростом в полтора Шварценеггера.

Судьба явно ошиблась, рассадив их по машинам.

 

Новый русский заглянул под капот. Тосол бодро вытекал на землю.

Владелец "Запорожца" выгнул свой капот ручищами, потом собрал с земли осколки фар.

 

- Ну почему именно "Запорожец"? - спросил, наконец, Новый. Его звали Витек. - Есть же в природе другие лоханки. "Москвич", хотя бы. "Копейка"...

 

"Запорожец", по имени Гаврила, принюхался к "Мерсу".

 

- Хороший тосол, - задумчиво сказал он. - Дорогой, небось?

- "Шестерка". "Волга" "Уазик" - Витек загибал пальцы, автоматически создавая известную комбинацию...

- Наверное, до абсолютного нуля не замерзнет... И с присадками, поди...

- В конце концов, "Победа", "Чайка"... Ну почему именно "Запорожец"... - Витек медленно зверел и становился все больше похож на хорька, которому дверью прищемили хвост.

- Так ты где тосол то брал?

- Я тебя сейчас кончу, - сказал Витек.

 

Он подошел к Гавриле с преступными намерениями. Но уперся взглядом в третью сверху пуговицу на куртке и остановился.

 

- Замочу козла, - сказал он пуговице и подумал, что это синтаксически неверно. Нужно было сказать "замочу козу", потому что пуговица, все таки, женского рода. Но тогда Гаврила мог подумать, что Витек обращается не к нему.

 

Гаврила ждал.

 

Витек поглядел вверх и засомневался продолжать разговор в том же духе.

 

Тем временем в проезжающих мимо машинах улыбались. Скалились. Хохотали. Показывали большой палец. Не смеялась только одна серьезная девочка с бантами. Она смотрела на аварию с грустью. Возможно, она просто укачалась в машине. С маленькими девочками такое случается.

 

Гаврила и Витек оглянулись и поняли, что находятся в цирке.

 

В ближайшей "шестерке" смеялись и водила, и пассажир. Из закрытых окон не доносилось ни звука, поэтому их хохот выглядел особенно обидно.

Гаврила подошел к шестерке и открыл водительскую дверь. Хохот выскочил наружу вместе с клубами пара. Гаврила навис над водилой. Витек тоже подошел к машине.

 

- Ты чего ржешь, христопродавец? - спросил Гаврила.

- Анекдоты травим, - водила поперхнулся смехом, поглядев на Гаврилу с уважением. Его собеседник тоже доедал собственную улыбку.

- Так расскажи. Мы тоже посмеемся.

- Некогда нам. Ехать надо.

- А ты не спеши. Видишь, что бывает, когда торопишься...

- Вижу. Ты... это... Извини, брат. Сам понимаешь.

- Понимаю.

- Ну, я поехал?

- Езжай, орел. Увижу еще одну улыбку - переверну машину. Серьезно.

- Хорошо. Не будем. С наступающим вас!

- Тебя так же.

 

Остальные машины тоже примолкли и разъехались.

Гаврила повернулся к Витьку. Обоим полегчало.

 

- Ну что, будем ментов ждать?

- Ага. В следующем веке приедут.

- Подождем?

- Да ну их. Сами разберемся. У тебя сколько денег есть?

- Нисколько. Бутылка только и торт. Домой везу. Хорошо, что в багажник не положил.

- Не разбилась?

- Нет.

- И то хорошо. Ладно. К черту бабки. Что с тебя взять... Поехали по домам.

- Куда же ты без тосола-то?

- К обочине, куда же еще? Завтра начну чиниться.

- Может, тебя подвезти?

- А ты на ходу?

- Вроде того. Подвеску не задело, а движок сзади.

- Да ну его. В такой пробке до утра домой не доберешься. На метро поеду.

- Как знаешь. Водки хочешь?

- А какая у тебя?

- Кристалловская. Праздничная.

- Давай, что ли...

- Только сначала к обочине отъедем. И так пробка.

- Ладно.

- Да ты движок не заводи. Я тебя так дотолкаю. Садись за руль.

 

Сказано-сделано.

Гаврила катил "Мерс", как Сизиф.

 

На следующем светофоре маленькую девочку стошнило прямо на новые чехлы заднего сиденья. Посовещавшись, семья решила добираться в гости на метро. Когда они проходили мимо места аварии, "Мерс" и "Запорожец" уже стояли у обочины, а Гаврила с Витьком под громкую музыку, из которой наружу долетал только бухающий бас, открывали бутылку водки.

21.30, квартира N 73, детская комната

- Так. Вроде бы, все на месте... - старший критически оглядел свою кровать.

 

На ней были разложены: летние рубашки (2 шт.), шорты (тоже летние, 2 шт.), по паре свитеров, джинсов, кепок, трусов и носков.

Предметы культуры и быта были представлены плеером (+ 3 кассеты: Майкл Джексон, Джордж Майкл и песни из советских мультиков - для воспоминаний), пачкой сигарет "LM", книгой "Том Сойер" на английском языке и книжкой комиксов Диснея на русском.

Отдельной важной стопкой на краю дивана лежали два свидетельства о рождении, украденных из папиного письменного стола, три доллара, обменянных на рубли из разбитой копилки и пять упаковок от чипсов, на которые, если верить рекламе, можно выиграть Настоящую Машину.

 

- Когда идем? - спросил младший.

- Сейчас. Гляну только в гостиную...

 

В гостиной было почти тихо. Мать, щебеча, украшала елку. Отец, по привычке молча, подавал ей игрушки.

 

- Складывай и пошли... - старший бросил младшему рюкзак.

- Думаешь, пора?

- Пора.

- Коль...

- А?

- Ничего.

- Ага. Складывай, давай. Я помогу.

- Ко-оль...

- Ну?

- А как по американски: "дайте поесть"?

- Гив ми сам фуд.

- Гив ми сам фуд?

- Йес.

- Гив ми сам фуд... Коль!

- Ну?

- А как будет "крошка, я тебя хочу"?

- Ай вонт ю, бэби.

- А мне страшно.

- Айм эфрэйд...

- Да нет. Я говорю, страшно мне.

- Уот?

- Чего уот? А вдруг нас в посольстве забракуют?

- Это нас-то? Да ты посмотри на себя!

- И я о том же...

 

Младший посмотрел на себя и увидел обычного толстого мальчишку.

 

Старший, который был рекламным мальчиком, знал половину английского языка и даже умел кататься на роликах, чувствовал себя гораздо увереннее.

 

- Складывай - и пошли. Пора.

 

Младший стал запихивать вещи в школьный рюкзак. Старший, встав зачем-то на цыпочки, смотрел в гостиную через дверную щель...

 

Через три минуты все было готово.

 

- Погоди. Они, кажется, на кухню собрались...

- А как по американски "погоди"?

- Не знаю... Тихо...

- А "кухня"?

- Китчен. Сто раз уже тебе говорил.

- Да, я помню. Китчен... А как "я помню"?

- Ай римембер... Все. Готов? Пошли!

 

Мальчишки выскользнули в дверную щель. Младшему для этого пришлось приоткрыть дверь пошире.

 

Из кухни доносился мамин голос:

 

- Говорят, у нас будут сокращения... Не знаю, куда уже дальше сокращаться... Людочка после всего, наверное, сама уйдет... А Маринку трогать нельзя... Она и так несчастная... Вот меня могут сократить, или Иришку...

 

Мальчишки тихо одевались.

 

- А как будет "пальто"? - шепотом спросил младший.

- Не помню. Молчи, убью, - пригрозил старший.

- Мальчики! Вы еще не спите? - вдруг громко спросила мама. - Новый год скоро!

- Новый год, новый год... - злобно пробурчал старший, не попадая в рукав шубы.

- Коль, а Коль...

- Ну?

- А посольство далеко?

- Пять остановок на метро... Потом пешком три минуты...

- Коль...

- Да чего тебе, упырь?

- А как по американски "посольство"?

- Не помню... Отвали.

- А как же мы его найдем?

- На нем по русски написано, что оно посольство, дурак...

- Ааа... Коль...

- Ну?

- А как будет "я спать хочу"?

- Ай килл ю.

- Ай килл ю.

- Нет. Это ай килл ю, если ты не замолчишь.

- А что это значит?

- Это значит ...

- Я понял. Не надо.

 

Из коридора донеслись мамины шаги.

 

ОНА ШЛА ЗА НИМИ...

 

Мальчишки спрятались в платяной шкаф, и она прошла мимо. Прямо в детскую...

 

- Пошли!

 

Колька выпрыгнул из шкафа и потянул за руку младшего...

Дверь за ними тихонько хлопнула в тот самый момент, когда из детской вышла удивленная мать.

 

- Пусик! Это выше меня! Где наши дети?

21.31, квартира N 64

- С Новым Веком, мой друг, с Новым Веком...

 

Песня под гитару лилась из телевизора. В ней была и горечь, и сладость... То есть ее можно было подавать к любой перемене блюд.

Песню пела героиня знаменитой мелодрамы. Это была очень красивая актриса, и роль у нее была такая, что не пожалеть ее было просто невозможно. И невозможно было не полюбить эти прозрачные пальцы, этот непокорный локон, этот вечный "ля-минор" в глазах...

 

Синяя женщина сидела за своим столом, накрытым на одну персону. То есть синим в ней был только чулок, а остальное - нормального московского, бледного с прозеленью, оттенка. А если совсем честно, то и чулок на женщине был синим только фигурально. В своем первоначальном смысле.

 

Синяя женщина, в которой было что-то от Синей птицы, сидела за столом и плакала под телевизор...

21.31, квартира N 68

Прямо над ней, с теми же слезами умиления на щетинистой мордуленции, плакал Черный человек. В отличие от Синей женщины, он был действительно черен, от внешнего вида до мыслей и дела, которое он задумал.

 

Перед ним, закрывая половину телевизора, но не мешая слушать песню, стояла небольшая искусственная елка. Из тех, которые можно купить в любом магазине, не утруждая кошелек чрезмерным расходом.

 

Черный человек занимался тем, что украшал свою елочку.

 

Он начал с трех шариков - красного, зеленого и желтого. Потом повесил на ветку большую разноцветную конфету. Потом укрепил на верхушке красную звезду. Наконец, установил в основание елки Деда Мороза, в руки которого вложил большой тикающий будильник.

 

Потом человек взялся за паяльник и соединил все украшения тонкой серебристой нитью.

 

- С Новым веком, друзья, с Новым веком...

 

Человек вытер слезу. Как и все остальные, он не мог спокойно слушать эту песню, от которой распухала душа и заживо погребенное Детство начинало ворочаться в гнезде души, как кукушонок.

 

Потом он оглядел свою елочку и остался ей вполне доволен.

 

Шарики, конфета и даже Дед Мороз были сделаны из пластиковой взрывчатки, рецепт которой, по легкомыслию одной очень засекреченной лаборатории, перестал быть секретом.

 

Потом человек аккуратно сложил свою елочку в большую коробку. Ту же коробку, в которой принес елку из магазина.

 

Теперь коробка тикала. Ей предстояло делать это до 24.00 31 декабря ХХ века.

21.32, квартира N 64

Женщина, которую я так жестоко обозвал Синим чулком, взялась было за вышивание крестиком. Приглядевшись поближе, наблюдатель или гость смог бы увидеть на вышивке большую мускулистую фигуру. Было в ней что-то от музейного Давида. И еще что-то - от героев видео-боевиков. Иные части тела фигуры заставляли вспомнить о фильмах, которые имеют такую пометку рядом с названием, как будто сделаны в 30-м веке.

 

Но оценить труд женщины было некому.

 

Поэтому она отложила вышивание и утерла слезу под финальный аккорд песни. Потом выключила телевизор. Потом встала и, оставив все на столе нетронутым, вышла в прихожую - одеваться.

 

Ей расхотелось встречать Новый Век дома.

21.33, обочина около метро.

- Почему отъехали от места происшествия?

 

Вид сержанта был грозен. Оно и понятно. Человек, которому выпало дежурить в канун Нового Века, не может находиться в хорошем настроении.

 

- Какого происшествия? - невинно спросил Гаврила.

- Не хотели создавать пробку. Люди домой торопятся, товарищ сержант. Праздник ведь! - Витек был более дипломатичен.

 

Приятели уже заканчивали первую бутылку и на четвертом глотке успели подружиться.

 

- Выходите из машины. Будем протокол составлять, - жестко сказал сержант.

- Какой протокол?

- О ДТП.

- Каком ДТП?

- Что вы мне голову морочите! Ваша машина? Или будем дело об угоне заводить?

- Моя.

- А этот "Запорожец"?

- А пес его знает, - сказал Гаврила.

- Как это, пес его знает! Вы водитель?

- Я? Да. Я - водитель.

- Ваш "Запорожец"?

- Он что, похож на человека, у которого может быть "Запорожец"? - спросил Витек.

 

Гаврила и впрямь был совершенно не похож на такого человека.

 

- Или, может быть, я похож? - добавил Витек, приосанившись.

 

Сержант оглядел обоих и признал про себя отрицательный ответ на оба вопроса.

 

- А где же он? - спросил сержант.

- Кто? - удивился Гаврила.

- Водитель "Запорожца"!

- Какого "Запорожца"?

- Вот этого! С разбитым капотом.

- Ах, этого? Не знаю. Наверное, дома сидит, шампанское открывает.

- Так он что, скрылся с места происшествия?

- Какого происшествия?

- Что вы мне голову морочите!

- Так точно, товарищ сержант.

- Что "так точно"?

- Скрылся.

- Куда?

- В неизвестном направлении.

- А вы?

- А мы не скрылись.

- Я не об этом. Почему не задержали?

- А как?

 

Сержант поглядел на гигантского Гаврилу.

 

- Как? Руками, наверное!

- Против ствола руками не помашешь!

- А у него что, и оружие имелось?

- Еще какое! Большая Берта!

- Пистолет?

- Бери больше.

- Автомат?

- Больше.

- Что вы дурака валяете! Что у него, пушка, что ли, была?

- Граната.

- Чего?!

- Граната.

- Лимонка, - добавил Гаврила.

- Мандаринка, - уточнил Витек и пояснил: - Новый Год, все-таки.

- Так, орлы. Мое терпение закончилось. Пройдемте.

- Куда?

- Куда надо.

- А куда надо?

- Вот куда надо - туда и пройдемте.

- Нет уж. Давайте наоборот.

- Это как?

- Присоединяйтесь к нам. Водки выпьем, потом еще сбегаем.

- Вы что, совсем оборзели? А ну ка выходите из машины! И документы приготовьте!

- Какие документы? У меня, кроме свидетельства о смерти, ничего нет.

- Чьей смерти?

- Радиатора.

- Все. Вы меня достали.

 

Сержант взялся за рацию, но как-то неуверенно. Его глаз скосился на бутылку и мигнул сам собой.

 

- Извини, брат, что без закуски, - сказал Витек.

- Зато водка хорошая, - добавил Гаврила. - Кристалл.

 

Рация сама собой вдруг ожила и пробормотала что-то матерное. Сержант поглядел на рацию без любви.

 

- Жертв не было? - спросил он, смягчаясь.

- Только одна. Истекла тосолом и скончалась на месте.

 

Сержант недоверчиво потоптался на месте и отошел к месту происшествия. Поглядел на черную лужу, мазнул ее пальцем и понюхал. Лицо его скривилось.

 

- Надо запах перебить, - крикнул Витек.

 

Сержант вернулся. Не углядев крови, он стал спокойнее.

 

- Значит, сами разберетесь?

- Так точно.

- А по домам пьяные поедете?

- Ни боже мой. На метро, как бабушка учила.

- Кто же вас в метро пьяных пустит? - в голосе сержанта прозвучала мстительная нотка. Соль диез, вроде как.

- Ваши конкуренты. Гвардейцы кардинала, - сказал Витек.

- Ладно, - решился сержант. - Это не моя забота.

 

Воровато оглянулся и махнул рукой:

 

- Наливай!

21.40, бульвар.

Эльза фон Блюменштрассе, дама приятная во всех отношениях, имела вид растрепанный и запыхавшийся.

Она подбежала к большому мусорному баку и заглянула внутрь очень внимательно. При этом бриллиант в ее ухе блеснула, как слеза.

Безымянный бомж поглядел на Эльзу без любви.

Он уже забыл, что такое удивление, поэтому не удивился, а только взревновал свою помойку к неизвестной даме. Он поторопился достать из мусора бутылку пива, на донышке которой еще оставался глоток-другой.

 

- Дуся! - сказала Эльза.

 

В баке молчали. Бомж тоже не отозвался, потому что его когда-то звали иначе.

 

- Дуся! Ах ты пакость такая! Выходи, кому говорю!

 

Бомж заглянул в бак. "Пакость такая" никак не проявляла себя.

 

Эльза фон Блюменштрассе, вспомнив молодость, в сердцах стукнула по баку носком дорогого сапога.

В баке молчали. Бомж, обидевшись, поглядел на дамочку строго.

 

- Вот чертовка... - Эльза засучила рукав песцовой шубы и, стараясь не касаться борта, нырнула рукой на дно.

- Ты, слышь... Это... - заволновался бомж.

- Цыц! Помоги лучше!

 

Наконец, Дуся была выкопана из мусора и взята на руки. Вид у нее был не ахти. Черная, как "Сен-Луи блюз", она как будто полиняла, повозившись в помойке.

 

- Бессовестная твоя морда, - сказала Эльза.

- Мяу, - ответила Дуся.

- Ну сколько можно, а? Скажи, чего тебе не хватает? В этом городе девять миллионов человек живут хуже, чем ты... Что ты забыла на этой помойке?

 

Дуся ничего не ответила. Она поглядела на хозяйку бесстыжими желтыми глазами, царапнула тонкую эльзину ручку и была такова.

 

- Ах ты дрянь такая. Авдотья!.. - Эльза фон Блюменштрассе унеслась следом за черной тенью.

 

Бомж опасливо заглянул в бак и продолжил трапезу.

21.45, некая фирма.

Соломон Иванович аккуратно дописал последнюю цифру на бланке бухгалтерского учета. Потом положил листок в папку, папку - в стопку других папок, а стопку - в шкаф, к другим стопкам.

 

Если бы Соломон был не бухгалтером, а, наоборот, писателем, он создал бы целую библиотеку своих сочинений.

 

Он закрыл за собой кабинет и пошел по коридору. Первым делом он подошел в двери с табличкой "Директор". Из-за двери неслись звуки, как будто кто-то скакал на лошади, которая кричит женским голосом.

 

- Я закончил, - сказал Соломон Иванович сквозь дверь. - С наступающим вас, Петр Эдуардович...

 

Крики на секунду стихли, потом скачка продолжилась.

 

Соломон пожал плечами и подошел к следующей двери, с надписью "Исполнительный директор".

Там тоже кричали и скакали.

 

- С наступающим вас, Николай Эдуардович, - сказал Соломон двери, - Я закончил и ухожу домой.

 

Крики были ему ответом.

 

Та же картина повторилась у дверей с надписями "Арт-директор" (Василий Эдуардович), "Главный менеджер" (Антон Эдуардович) и "Начальник рекламного отдела" (Эдуард Петрович младший).

 

В предпоследнюю дверь коридора Соломон вошел без стука. Вскоре он вышел оттуда, провожаемый журчанием воды, и постучал в последнюю дверь с надписью "Охрана".

 

За этой дверью криков не было. Там вообще было очень тихо.

 

Соломон зашел, стараясь не разбудить охранника. Открыл сейф, полюбовался на десяток-другой ключей и положил к ним свой, от бухгалтерии. Стыдливо покосился на мониторы, установленные в кабинетах начальства.

 

И вышел вон - встречать Новый Век.

21.46, бульвар.

- Вы не видели черную кошку? - спросила Эльза у пробегающей мимо женщины.

- Нет. А вам не попадалась пара мальчишек с рюкзаком?

- Нет.

 

Женщины разбежались, не взглянув на ближайшую скамейку, за которой, дрожа, как зайцы, прятались все трое беглецов. Старший держал кошку на коленях и варежкой пытался зажать ей рот. Дуська молча отбивалась.

 

Наконец, ей удалось вырваться и она драпанула дальше.

 

- Зис из э кэт, - глубокомысленно изрек младший.

- Тихо! - сказал старший и выглянул наружу. - Вот черт! Возвращается!..

21.46, улица.

Алена шла вдоль витрин, останавливаясь около каждой. Вокруг нее творилась обычная новогодняя суета, но она, по привычке, не обращала никакого внимания на реальность.

 

Ее миром были мечты.

 

Гормон воображения, который у обыкновенных людей не способен вызвать образа сильнее, чем рекламный ролик зубной пасты, бродил у Алены в крови в недопустимой концентрации.

 

Ей ничего не стоило построить глазки манекенам или выслушать жалобы плюшевого зайца на моль и нерадивую уборщицу.

 

- Ну ты сама посуди, - сказал ей заяц. - Разве так можно жить?

 

Алена сочувственно покачала головой.

 

- А как тебе нравится вот это? - Серый махнул лапой перед собой, глядя за спину Алене.

 

Она обернулась. Но сквозь людской поток не увидела ничего, кроме витрин на другой стороне улицы.

 

- То о чем? - спросила она у Зайца.

- Как это "о чем"? О морковке, конечно! Эти мерзавцы поставили ее у меня перед носом и отгородили двумя пуленепробиваемыми зеркалами. Не говоря уже о проезжей части!

- Но ведь там, на витрине, искусственная морковка! Разве зайцы питаются искусственной морковкой?

- А какой же, по твоему, морковкой питаются искусственные зайцы? - желчно ответил Серый. Характер у него был явно склочный. - Настоящей, что ли?

- Да. Ты прав, - Алена не хотела ссориться, - Я не подумала.

- И никто. То есть совершенно никто не пожалеет меня, - раздался скрипучий голосишко.

- А ты кто? - спросила Алена.

- Как это "кто"?! - возмущенно сказал голос, - Я - тот, без которого не бывает Нового Года.

 

Приглядевшись получше, Алена поняла, что голос принадлежит маленькому Деду Морозу. Он был механический и покачивал головой. В руке Дед Мороз держал большой мешок, из-за которого был почти не виден сам.

 

- Давай, я тебя пожалею, - сказала Алена.

- Валяй. Жалей, - согласился Дед.

- А что у тебя стряслось?

- Да, да! Именно стряслось. Попробуй три дня подряд трясти головой - и у тебя тоже стрясется!

- Бедный, - сказала Алена.

- Да уж, - буркнул Дед. - Опять же, руки затекли мешок держать.

- А что там? Подарки?

- Какие там подарки! Кучка упаковочной бумаги да одна дохлая муха.

- А подарки где?

- А шут их знает. Унесли куда-то.

- Бедный, - повторила Алена.

- А я? - спросил электрический паровоз. - Думаешь, мне не надоело по кругу бегать. Я тут уже все кочки изучил. Вот, смотри. Сейчас тряханет... Оп! Видала? А сейчас на повороте занесет... Ооооо-п! А толку то... Мне бы воон туда, в горы... Над пропастями по тонкому мостику... Ту-туууу!

- Они же нарисованы! - сказала Алена, поглядев на горы.

- Ну вот еще, - обиделся паровоз, - От тебя я такого не ожидал. Как будто нельзя побродить по нарисованным горам. Вот, слушай!

 

Паровозик оглушительно свистнул. Стало слышно, как в нарисованных горах откликнулось эхо.

 

- Действительно, - смутилась Алена. - Как это я сама не додумалась... Извини.

- Да ладно уж, - сказал паровозик и скрылся в тоннеле.

- Зато тебя моль не ест, - завистливо сказал заяц, когда паровоз вынырнул. - Прокатил бы, что ли...

- Садись, прокачу, - ответил паровоз. - Не можешь? То то же! Валяешься тут, а я за тебя по кругу бегаю.

- Валяться скучно, - сказал заяц. - Вот я бы тоже в горы отправился... Стал бы горным зайцем. Новый вид.

- И я хочу в горы, - сказал Дед Мороз. - Там холодно. Я люблю, когда холодно. И снега много. Снегурочек бы налепил...

- Мне вас всех жалко, - сказала Алена. - Вы хорошие. Но я должна идти. До встречи!

 

Она попрощалась с новыми знакомыми и отправилась дальше.

 

- Здесь не пробегала черная кошка? - послышалось сзади.

 

21. 48, там же.

 

Следующая витрина оказалась занята.

Около нее уже топтались две девушки, из чего следует, что витрина была посвящена одежде.

 

Алена прошла мимо, а мы остановимся и послушаем.

 

- Квадратный нос, - сказала Соня. - Что может быть ужаснее. Ты только вдумайся в эти слова. Квадратный нос!

- Можно подумать, "острый нос" звучит лучше.

- Звучит, может, и не лучше, но смотрится круче в сто раз. Ты посмотри на наши ноги!

 

Подруга, а вместе с ней весь остальной мир в лице мальчишки поотдаль, с удовольствием последовали приглашению.

 

Ножки у Сони были таковы, что носы любой геометрии не смогли бы их испортить.

 

- Это просто беспредел какой-то, - сказала Соня. - Ну почему мы с тобой родились сейчас?

- А что плохого? - философски отозвалась вторая. Ее звали Таня. Все называли ее Танюша.

- А что хорошего? Считай сама!

- Ну?

- Тренажеры - раз. Почему моя бабка никогда нигде не качалась, но увела из под венца директора завода, который весил сто двадцать килограмм? А я, не вылезая из качалки, не могу закадрить мальчишку, в котором семьдесят кило, не считая прыщей!

- Ты о ком? Я его знаю?

- Да был тут один, на прошлой неделе.

- А откуда ты знаешь, сколько он весит?

- На руках несла! В загс! Не задавай дурацких вопросов.

- А два?

- Что "два"?

- Ну, если тренажеры - раз. Что тогда "два"?

- Да что хочешь!

- Например?

- Короткая стрижка. - Соня загнула палец, - Я после школы неделю ревела над косой. Ты помнишь, какая была?

- Еще бы.

- Пришлось резать.

- Ага.

- Да я бы лучше аппендицит вырезала! Его хоть снаружи не видно!

- А мне короткая нравится. Хлопот меньше.

- Ну, у тебя и с длинной хлопот было не много.

- Сонька!

- Танька!

- Ладно... Ну, а три?

- Карьера. Да пропади она пропадом! Почему я теперь должна вкалывать, как мужик? Мне бы на диване поваляться с Чейзом...

- А кто это - Чейз? Твой новый? Иностранец?

- Да ну тебя! Ну вот, значит... Вместо этого приходится носиться по конторам, махать резюме перед всеми этими квадратными носами и ножку на ножку перекладывать, как Шерон Стоун.

- А мне нравится. Зато ни от кого не завишу теперь.

- Не надо "ля-ля". Не зависит она...

- А четыре?

 

Соня воровато оглянулась, приникла к таниному уху и что-то горячо зашептала, загибая пальцы. Танюша конфузилась, краснела, но ухо не убирала.

 

- Да ну тебя, - сказала она, наконец. - Ты меня в могилу вгонишь. Давай лучше о тряпках... Смотри, какая шубка!

 

Шуба в самой середине витрины и играла в свете галогеновых ламп. От нее было глаз не оторвать.

 

Кроме шубы, на витрине стояло три пластмассовых ноги - две левые и одна правая. Все три были хороши, как у Соньки и даже лучше.

 

- Вертихвостки, - сказала Первая Левая Нога. Она была в строгом чулке.

- Да ладно тебе, - откликнулась Вторая Левая. Она была одета легкомысленно и даже вызывающе. - Обычные девчонки.

- А мальчишка то, - подметила Правая, в сапоге с квадратным носом, - уже полчаса на них глазеет.

- Это он на нас, - сказала Вторая Левая.

- Как же. Размечталась, - отозвалась Первая.

- А чем мы хуже? - возмутилась Вторая.

- А чем они лучше?

- У них, кроме ног, еще много чего есть.

- Ага. Да ведь смотрит то он только на ноги!

- Тоже верно, - рассудила Правая.

- Хорош вам трепаться, - сонно проворчала Шуба. - Спать не даете.

- Вот зануда, моль тебя раздери...

- Старая кошелка!

- Кладбище крашеных кошек.

- Вы на себя посмотрите, протезы...

- Тсс... Тихо! Мальчик идет!

 

Подружки успели уйти, и из темноты вынырнуло нечто нежное, юное, глазастое. Слепо посмотрело на шубу с тремя ногами и растаяло в темноте.

 

Потом в окне мелькнула Эльза фон Блюменшрассе.

 

Потом прокрались двое мальчишек.

 

Потом, вдогонку за всеми, пошел снег...

21.50, бульвар.

Соломон Иванович жил по расписанию. Поэтому остальные люди, живущие по расписанию в его пространстве, встречались ему всегда в одном и том же месте в одно и то же время.

 

Возвращаясь по бульвару к метро, Соломон знал, что через пятьдесят шагов встретит старика с тростью. Весь сотканный из воспоминаний, старик иногда казался прозрачным. А иногда был полон матовой темноты, сквозь которую не было видно ни зги.

 

Они начали раскланиваться месяц назад. Старик приподнимал шляпу, а Соломон кивал ему своей седой шевелюрой, которая избавляла его от необходимости носить головные уборы.

 

В глазах у стариков мелькали искры, какие бывают из-под троллейбусных дуг на лихом вираже. Каждый из них знавал бульвар в иное время, и не всегда они ходили здесь поодиночке.

 

Старик уже показался сквозь снегопад, и искра дружелюбного узнавания начала потрескивать в глазах Соломона, когда нечто неожиданное прервало привычный ход вещей.

 

Черная кошка - громадная и неимоверно грязная, стрелой пролетела прямо поперек бульвара, не оставляя никаких обходных лазеек.

 

Соломон не был суеверным человеком. Поэтому он боялся черных кошек просто так, безо всякой причины.

 

Те же чувства в адрес ч.к. испытывал второй старик - Аристарх Иванович.

 

Оба они остановились у невидимой черты, не решаясь первыми переступить через нее.

 

Как неловко получается, подумал Соломон.

 

Черт знает что, мысленно ответил Аристарх.

 

Два Ивановича, которые не были ни братьями, ни родственниками вообще, переступали с ноги на ногу друг напротив друга. Они давно уже могли раскланяться и продолжить свой путь, но проклятая Дуська спутала их ритуал.

 

Соломон пожал плечами и посмотрел в сторону.

Аристарх пожал плечами и поглядел в другую.

Соломон кашлянул.

Аристарх достал платок и промокнул снег с носа.

Соломон оглянулся назад в поисках подмоги и увидел старушку, бодро семенящую прямо к кошачьему рубикону.

Аристарх облегченно вздохнул.

Соломон погрузился в муки совести и стал решать вопрос, нужно ли говорить старушенции о том, что ей предстоит.

Аристарх понял колебания Соломона и взглядом дал понять, что женщины в прошлом причинили им обоим слишком много зла, чтобы теперь впадать в старческий маразм донжуанства.

Соломон взглядом ответил, что все понял.

 

Десять шагов... Пять... Три... Два...

 

Старуха вдруг остановилась и по-военному четко развернулась в сторону молчаливой пары сверстников.

 

- Товарищи! Закурить не найдется?

 

"Товарищи" синхронно подумали, что черная кошка уже дает о себе знать.

 

- Не курю, - сказал Соломон. И впервые обратился к Аристарху: - А вы?

- Бросил после инфаркта.

- А вы что же, незнакомы? - во взгляде бабули мелькнул ленинский прищур. Она подошла поближе и уставилась на стариков в упор.

- Да как вам сказать... - развел руками Аристарх.

 

Соломон, у которого подобные интонации вызывали генетический выброс адреналина, совсем скис.

 

- Стоите тут в темноте, вдвоем. И незнакомы? - бабка подходила все ближе. Вот уже и старая кожанка проступила сквозь ветошь старого пальтеца, и синяк от маузера на костлявом бедре придал походке сатанинскую хромоту. - А вы откуда будете, товарищи?

- Местные, - попытался отшутиться Аристарх, да где там.

- Что значит, местные? Вот вы, гражданин... На какой улице прописаны?

- На Ваганьковском я прописан. А доживаю здесь, на Тверском.

- Отставить шутки! - в голосе бабули ржаво звякнуло. - Паспорт с собой?

- Так точно.

- Прошу предъявить!

 

Тут Соломон, наконец, пришел в себя.

 

- Что вы себе позволяете! - возмутился он. И посоветовал Аристарху: - Не показывайте!

- Да я и не собирался, - зарделся Аристарх.

- Что такое? - старуха перешла на тон выше, - Да я в НКВД с 44-го года! Я тебе покажу, сукин сын, как по ночам тайно собираться. Милиция!

- Извините господа. Вы не видели тут черную кошку? - после очередного опрошенного, который оказался негром и очень обиделся, Эльза фон Блюменштрассе сначала осматривала тех, кого спрашивала.

- Черную кошку... - бабуля напряглась, - я поняла. Это пароль! Товарищи! Милиция! Здесь собрались шпионы! Тревога!

- Что такое? Ничего не понимаю, - сказала Эльза.

- Мы тоже, - успокоил Аристарх.

 

Соломон тем временем молча отдирал от себя старуху, вцепившуюся ему в рукав.

 

- Хватит, - сказал он, - цирк закрывается. Пойдемте, дружище. Кстати, уважаемая... Мы видели вашу черную кошку. Она побежала вот туда.

- Ой, спасибо! С наступающим вас! - Эльза помчалась в заданном направлении.

- Держите ее! Она тут главная! - старуха пустилась следом.

 

Соломон и Аристарх, наконец, раскланялись, хотя шляпа в руке Аристарха чуть дрожала, а бетховенская шевелюра Соломона, казалось, стоит дыбом.

 

- Омерзительная старуха, - сказал Соломон Иванович.

- Да уж. - ответил Аристарх. - Однако, позвольте представиться. Аристарх.

- Соломон.

- А вы действительно не курите?

- Нет... А у вас и вправду был инфаркт?..

 

Старики, время от времени оглядываясь, зашагали к метро.

21.52, обочина у метро.

- Гляди, Колян. Бежит.

- Все бегут, - сказал сержант, мутно поглядев в окно.

- В шубе...

- Все - в шубах.

- Наверное, грабят ее...

- Всех грабят... Чегооо!!! Кого грабят?! Всех порешу!

 

Милиция схватилась за кобуру и попыталась открыть дверь. Вместо этого зажужжал моторчик стеклоподъемника...

 

Сержант Василий, высунувший голову наружу, попал в капкан. Его голова снаружи жила сама собой.

 

- Ты погоди теперь дверь открывать, - сказал Витек - шею свернешь.

- Точно, - подтвердил Гаврила. - Нужно стекло опустить. Где тут кнопка?

- На двери. Нащупай там.

 

Гаврила просунул обе руки под мышки Василию, будто хотел приобнять его. Голова сержанта снаружи начала хихикать. Он боялся щекотки.

 

- Что то не могу нащупать, - сказал Гаврила.

- Ну, жми на все подряд. Рано или поздно попадешь, - Витек после водки пришел в философское настроение.

 

Гаврила нажал на все подряд. Стекло поползло еще выше.

 

- Ой, - сказала голова снаружи. - Ты что делаешь, упырь?! Стойте, гражданка!

 

Эльза, пробегавшая мимо, остановилась и с интересом посмотрела на Васю.

 

- Это вы мне?

- Вам, вам. Предьявите документы! Куда торопитесь?

 

Эльза достала паспорт и протянула васькиной голове. Глаза Эльзы не без удивления смотрели, как во время казенной процедуры сержанта лапает какой-то громадный мужик.

 

- Ну раскрой его, раскрой сама! Не видишь, занят я.

- Вижу.

- Так раскрывай!

 

Эльза раскрыла паспорт и поднесла к сержантскому носу.

 

- Так, - строго сказал Василий, ознакомившись. - Следующую страницу!

 

Эльза перевернула страничку. Сержант хихикнул от щекотки и продолжил увлекательное чтение.

 

Тем временем присеменила бдительная старуха. Увидев представителя любимой власти в пасти новорусского чудовища, она разъярилась окончательно.

 

- Это что же делается! - заорала она на всю улицу, - Среди бела дня! Помогите! Милицию режут!!!

 

Никто не спешил помочь. Напротив, после таких слов тротуар совершенно обезлюдел.

Милиция, тем временем, пробурчала:

 

- Ну что ты орешь? Никто меня не режет. Паспорт покажи.

- Ах так, - сказала бабка. - Значит, и ты с ними заодно! Сначала те двое, потом эта дамочка, а теперь еще вас трое? Заговор! Банда! Милиция!!!

- Здесь я.

- Нет. Ты - не милиция. Ты бандит!

- Не бандит я.

- Бандит!

- Не бандит.

- Бандит!!!

- Уфф... - Гаврила нашел нужную кнопку и открыл окно. Василий убрал голову. В освободившееся пространство немедленно нырнула бабка. Ее костлявая шея вытянулась, как у черепахи.

- А ну-ка покажи документы! - закричала бабка.

- Ты кто такая? - спросил Витек.

- Не видишь, люди водку пьют? - пробасил Гаврила.

- Знаю я вашу водку. А ну документы, бандиты!

 

Гаврила пожал плечами и нажал кнопку. Стекло быстро поползло вверх. Теперь в капкан попала бабка.

 

- Я ее сейчас удавлю, - мстительно сказал Гаврила и принялся считать по пальцам. - Машина разбита. Раз. Домой не попадаю. Два...

- Правильно, - подтвердила бабкина голова, - в тюрьму пойдешь.

- Теперь эта старая кошелка мешает водки выпить. Удавлю.

- Не надо, - сказала голова.

 

Эльза заглянула внутрь и спросила светским голосом:

 

- Господа, а вы не видели черную кошку?

- Это пароль, - отозвалась бабка.

- Это не пароль, - обиделась Эльза. - Ее зовут Дуся.

- Кого? - спросил Вася.

- Мою кошку!

- А пароль?

- Какой пароль?

- Вот именно. Какой пароль-то?

- У кого?

- У вас.

- У кого "у нас"?

- Бабка, у кого "у них"?

- Не "у них", а у вас, бандиты.

- Все, - сказал Гаврила. - Удавлю. Прости мне, Господи, прегрешения...

- Не поминай имя божье всуе, - сказала бабкина голова. И добавила, подумав, - Бандит. Урка. Лагерная пыль. Ой! Оооооой!

- Бабка!

- Ну?

- Водки хочешь?

- Не пью я. Почки.

- У всех почки, - сказал Вася, наливая.

- И печень.

- У всех печень. Сударыня! Как вас там... Эльза Гансовна! Хотите водки?

- Ах, оставьте... Я хочу только найти мою кошку. Помогите мне!

- Можно и помочь. Вот только выпьем... - Гаврила махнул рюмку и опустил стекло, освобождая бабку.

- Боже! Вон она, я ее вижу. Дуся!

- Уходит, - сказала бабка. - Ну пусти меня, нехристь!

- А орать не будешь?

- Не буду.

- Честное пионерское?

- Чтоб я сдохла.

- Ну, гляди, бабка...

 

Гаврила нажал на кнопку и стекло поползло вниз. Бабка освободилась, покрутила головой и пошла за Эльзой.

 

Вася поглядел на фрау Блюменштрассе, черные чулки которой включили в его душе центрифугу.

 

- Пойду, разберусь, - сказал он.

- И я, - сказал Гаврила.

- А мне без вас скучно будет. - сказал Витек, - Я тоже разберусь.

- Нет, - сказал ревнивый Вася. - Вам нельзя. Вы не на службе.

- Вот именно, что мы не на службе. Это тебе нельзя.

- Наша служба и опасна, и трудна.

- Хватит языком трепать. Пошли...

 

Три рыцаря выкарабкались из машины и направились на бульвар.

"Мерс" три раза бибикнул сигнализацией, как будто попрощался с каждым по отдельности.

21.54, скамейка на бульваре.

- Кормила их. Одевала. Ночей не спала. А они...

 

Наталья Пална сидела на скамейке, мерзла и собиралась плакать. Она уже устала искать мальчишек и решила минуту передохнуть.

 

- Конечно. - сказала она. - Сама виновата. Вот вы, молодой человек...

 

Она поглядела на соседа по скамейке, которого по глазищам узнали бы три пластмассовые ноги и одна шуба. Это был юноша лет девятнадцати: большеглазый и румяный. А еще он все время молчал.

 

- Вы тоже ушли из дома?

- ...

- Молчание - знак согласия?

- ...

- Конечно, - сказала Наталья Пална, оглядев парня с ног до головы, - Чувствуется отсутствие женской руки. Мужик ведь как клумба. Неделю за ним не поухаживай - зарастет сорняками с ног до головы. Значит, не женат. И с матерью не живешь...

- ...

- Вот и мои бандиты. Убежали! Спрашивается, почему? В чем я виновата? Готовлю им, стираю. Шагу не даю сделать без присмотра! Уроки с ними делаю! Господи, да мне эта математика... Уже в печенках сидит! Я ее и сама не знаю, а приходится делать вид, что понимаю все эти примеры. Сижу и качаю головой с умным видом. А компьютеры?! Да мне за одну эту их стрельбу по всяким "Думам" полагается путевка в Сочи! Хорошо, что хоть кнопку выключения знаю. Подойду, нажму - и всего делов. Нет... Это выше меня! Такие хорошие мальчики! Но игры у них, конечно, дурацкие. Судите сами, молодой человек. Прихожу как-то домой, а старший младшего в узел завязывает. Поставил его на четвереньки, привязал какие-то колеса и руки в стороны вытянул. И голову развернул, как у филина, как только шею не сломал... Я говорю: "Вы что?!" А они мне: "Мам, все нормально, мы в трансформера играем!". Я говорю, что если трансформер - это урод на колесиках, то пусть ищут другую мать. Я их не для того рожала, чтобы они тут в узел завязывались. А музыка у них! Это же просто металлолом какой-то! А обедать? Знаете, сколько раз мне приходится их звать в кухню? Угадайте? Все равно не получится. Рекорд - тридцать восемь раз! Я специально считала. Пока они там на какой-то сериал таращились, я успела 4 раза все по новой разогреть, поболтать по телефону с Иришкой, рассказать пусику все новости... Это у меня муж такой, пусик. Тоже ведь... Сидит сейчас, страдает... А эти двое хулиганов где-то болтаются по морозу!..

 

Хулиганы сидели за скамейкой и давились собственным ревом. Им было ужасно жалко маму, а еще больше - себя... Младший уже дважды порывался встать, но старший хватал его за руку и усаживал обратно. На душе у него скребли кошки, похожие на Дуську.

 

- А это - ваша кошечка?.. Наталья Пална оглядела Дуську, прикорнушую на коленях молодого человека.

- ...

- Говорят, что кошки похожи на женщин. Не знаю. Почему-то женщин я люблю, а кошек нет. То есть не в том смысле люблю, в котором теперь про это говорят. Просто люблю. У меня подруг - море! А кошки эти, собаки, черепахи всякие... Никогда не потерплю эту дрянь в своем доме! А Пашка, младший мой, только о собаке и твердит. Уже два года мне никакого покоя от этой собаки. Каждую неделю мотается на птичий рынок и возвращается весь в соплях. И ладно бы левретку какую-нибудь хотел. Маленькую такую моську. Чтобы положить под диван - и пусть оно себе там лежит. Так нет же! Подавай ему чудище размером с нашего папу на четвереньках! Да от него шерсти будет по килограмму в день. Не от папы, конечно, а от этого... Пусик у меня лысоват, знаете ли. Страдает ужасно... Ой! А это что за делегация? Ваши знакомые?

 

Эльза фон Блюменштрассе шла первой. Ей стоило большого труда не бежать навстречу беспутной Дуське. За ней ковыляла старушенция. В арьегарде плелись трое донжуанов, причем Гаврила и Витек уже пошатывались, а походка сержанта Василия была, наоборот, преувеличенно ровной.

 

- Дуся, - сказала Эльза.

- Рома, - сказал юноша.

- Наталья Пална, - сказала Наталья Пална.

- Эльза, - сказала Эльза.

- Так Эльза или Дуся? - переспросил Рома.

- Я - Эльза. А она - Дуся. - фрау Блюменштрассе показала на кошку.

- Понятно, - сказал Рома.

- Ваша? - спросила Наталья Пална.

- Моя. Молодой человек, вы, пожалуйста, передайте ее мне, только тихо, а то она опять убежит.

 

Начался тихий процесс передачи сомлевшей Дуськи. Но тут подоспела старуха.

 

- Ага, - начала она довольно тихо, - Вот она, черная кошка-то. И впрямь живая... А я то дура... Заладила свое. Пароль, пароль... Ну, не старая ли кошелка?..

 

Все сочувственно промолчали. А старуха неожиданно взорвалась криком.

 

- Какой там пароль, когда "Черная Кошка"! Та самая! Банда! А в "Правде" писали, что вас обезвредили... А я, дура, поверила... Так вот вы какие, нехристи?! Милиция!!! Их тут уже пятеро!!! Да еще двое стариков ушли. Паханы, не иначе. Караул!!!

 

Этого вопля нежная дуськина душа выдержать не смогла. С нечеловеческим мявом кошка рванула со скамейки - прямо к прячущимся мальчишкам.

 

Мальчишки рванули к метро.

 

- Девять! Двое в засаде сидели! - надсаживалась старуха.

- Колька! Пашка! - вскричала потрясенная мать.

 

Бег начался по новой.

 

Впереди - Дуська, которая, как все кошки, рванула наугад, не разбирая дороги.

За ней - два пацана с рюкзаком.

За ними - мать.

За ней - глазастый юноша.

За ним - фрау Эльза.

За ней - старушка.

Замыкающими, как всегда - три богатыря - Вася, Гаврила и Витек.

 

Пробегающий навстречу физкультурник в трусах и майке отсалютовал было коллегам по джоггингу, потом одумался, остановился, развернулся и присоединился к бегущим.

 

Снежок затрусил следом, но отстал, заслушался тихим вальсом и заплясал сам с собой под фонарем. Мимо прошла Алена, тоже услышала музыку, покружилась пару тактов вместе со снегом и отправилась дальше, в метро.

21.55, вестибюль метро.

- Ддай ка мне на пять ппопыток, пжалста...

- На пять поездок?

- Нна пять ппопыток... Гглавное - нне ппобеда, а участие...

 

Очень пьяный человек сунул в окошко мятую бумагу и получил заветный билет.

 

- Ссначала ккклассичски...

 

Он подошел к автомату и, прицелившись, сунул билет в щель. Раздался бип, означающий, что путь свободен.

 

- Ппервая попытка, - сказал ччеловек, - ссамая пперспективная. На пплощадку ввызывается ттрижды ммастер спорта, ппобедитель чемпионата ппо ппрыжкам нна месте... Ссан Саныч... - он потер лоб, припоминая, - Ккрайний.

 

Он смело пошел на двоящийся в глазах турникет, но промахнулся. Резиновые створки негостеприимно хлопнули его по бокам.

 

- Увы, - сказал Сан Саныч. - Ппублика пприветствует своих ггероев апплодисметами...

 

Однако публика в лице дежурной "Красной шапочки" хлопать не собиралась, а вот засвистеть или кликнуть городового, похоже, была не прочь.

 

- Нничего! - сказал Сан Саныч. - Ввпереди еще ччетыре ппопытки...

21.56, бульвар.

Соня и Танюша шли к метро так, как полагается ходить по земной поверхности двум прелестным ветреным созданиям.

 

Фирменной чертой сониной походки было легкое покачивание бедрами. Так ходят борта у лодки, которая ловит легкий утренний озноб лесного озерца. Танюша, как существо более скромных 3d-очертаний, фирменно поводила плечами, как будто при каждом шаге немного удивлялась бренности всего сущего.

 

И ту, и другую особенность барышень в должной степени оценили оба старика, коротающие прогулку до метро за увлекательной беседой. Они брели в десяти шагах за красавицами.

 

- Один мой знакомый, - говорил Аристарх Иванович, - перенес на ногах три инфаркта.

- И что же? - вопрошал Соломон.

- Он так зазнался, что позволил себе роскошь влюбиться в шестьдесят семь лет.

- Вот как?

- Представьте себе.

- Он еще жив?

- Нет, конечно. Новая жена свела его в могилу за один год.

- Он долго продержался.

- Из этого года они три месяца переписывались.

- Ах, вот как?

- И еще один - перезванивались.

- Ясно. А потом поселились вместе?

- Нет потом они стали встречаться на квартире молодого человека, которого она называла своим племянником. Как вам это понравится?

- Ужасно. Они так и не жили вместе?

- Ну почему же "не жили"? Он прописал ее к себе и поселил под своей крышей.

- И сколько же они прожили под этой крышей?

- Три дня.

- Бедолага...

 

Сонина попка покачнулась чуть больше обычного, и старики синхронно вздохнули.

 

- Вот и я говорю... - сказал Соломон.

- А что делать? - вздохнул Аристарх.

21.57, вестибюль метро.

 

- Ввторая ппопытка, - сказал СанСаныч. - Ммы ппойдем ддругим ппутем...

 

Он подошел к турникетам и четырежды окунул свой билет в разные щели.

Теперь призывным зеленым светом горели четыре турникета. Шанс промахнуться уменьшился почти до нуля.

 

Сан Саныч отошел подальше и провозгласил:

 

- Зеленые ццвета... Ффаворит ссегодняшнего забега, орловский ррысак Фффедор! Сставки ппринимаются из ррасчета один к ччетырем...

 

Он взрыл копытом землю и ринулся на приступ.

"Красная шапочка" следила за ним с интересом, перерастающим в пристальное внимание.

 

По дороге к турникетам лихая судьба прочертила перед орловским рысаком Федором неизвестную геометрии кривую. Поддавшись оптическому обману, бедолага свернул с истинного пути и вписался в единственную калитку с красным окошечком. Тем временем какие-то левые люди прошли сквозь зажженные Санычем райские ворота, вежливо погасив их за собой.

 

- Ннеудача, - констатировал орловский рысак с заиканием, простительным для крупного непарнокопытного.

21.58, у входа в метро.

У входа на станцию стояли разные люди. Иные - компаниями. Чаще - поодиночке.

 

Вот и Синий Чулок, которую на самом деле когда-то звали Наденькой, а теперь - Надеждой Андреевной, стояла у входа совершенно одна.

 

Одна играла в свою старую любимую игру под названием "ожидание". Если можно назвать любимой игру, которую ненавидишь уже больше десяти лет и в которую еще ни разу не выиграла.

 

Игра всегда начиналась под часами. В это классическое место для свиданий Надюша приходила одна, без цветов и подруг. Она становилась ровно и величаво, даже не поглядев на часы. Подразумевалось, что на часы должна смотреть не она, а тот, кто торопится на встречу, но опоздал по непонятной причине. Возможно, рассыпал корзину с цветами и теперь собирает их, ползая на четвереньках в своих брюках-дудочках.

 

Простояв минут пять-десять, Надюша начинала беспокоиться. По штилевой поверхности ее лица начинали пробегать первые тени от будущих тучек. Брови не то, чтобы хмурились, а как бы теряли центр тяжести, с одной стороны поднимаясь вопросительно, а с другой - опускаясь сердито. Надя не унижалась до того, чтобы смотреть по сторонам. Еще чего! Она глядела прямо перед собой, как и полагается женщине, которая приняла решение подождать еще минутку.

 

Ведь человек так легко теряется в Москве.

 

Наконец, как бы очнувшись из забытья, Надюша пожимала плечами и уходила восвояси, позволив себе на прощание оглянуться.

 

Самое странное в игре было то, что все эмоции Надюши были искренними. Ей не приходилось играть ни строгость, ни удивление. Потому что она действительно ждала мужчину в брюках-дудочках. Просто она еще не знала ни того, как он выглядит, ни того, как его зовут. Она подозревала, что он будет высоким брюнетом. Хотя с годами рост брюнета перестал иметь значение. Цвет волос потерял важность года два назад. А в этом году, в канун Нового Века, потеряло значение даже наличие волос. Остались только брюки-дудочки, застрявшие в памяти из детства, вдоль которого разъезжали стиляги на "Победах"...

 

Сейчас, поскольку торопиться было совершенно некуда, да и не к кому, Надя играла в ожидание дольше обычного.

 

Часовая стрелка приблизилась к десяти, а минутная - к двенадцати, когда рядом с Надеждой Андреевной встал невысокий нервный человек с большой коробкой. Он закурил сигарету, и при свете спички стало видно, как он упоительно небрит.

 

Канун Нового века играет с людьми странные шутки. Еще не понимая толком, откуда взялась смелость, и смелость ли это вообще, Надя подошла к незнакомцу и начала импровизировать:

 

- Ну, наконец то!

 

Тот нервно дернулся и отступил на шаг, прижимая коробку к груди.

 

- Что наконэц? - спросил он с акцентом.

- Наконец то вы пришли. Я уже собиралась уходить.

- Ти кто?

- Фу, как грубо. По телефону вы были гораздо вежливей.

- Па какому тилифону, ну? - незнакомец смотрел удивленно, но против воли оценил знойные надины формы. Взгляд его смягчился и замаслился.

- По тому, который вы давали в газете, разумеется. По какому же еще? Попробуйте мне сказать, что вы его не давали!

- В газэте... (эта грудь!) Тилифон... (эта попка!) Канэчно, дарагая! Чуть не забил! (этот локон из натуральной платины)

- Ну, наконец то! - у Нади захватило дух. Незнакомец принял игру! - Вы же еще сказали, что будете с коробкой. Я ведь даже помню, что у вас там!

- Что? - незнакомец снова напрягся. Масло во взгляде зашипело, как на сковородке.

- Искусственная елочка, конечно! - Надя продолжала импровизировать, - Вы же сказали мне, что не можете видеть, как умирают деревья. Вы ведь, кажется, даже собирались вступить в партию зеленых!

- Зиленых? Ну... Сабирался, било такое дэло.

- Я угадала? Там действительно елочка?..

- Да, дарагая. Ти угадала... Только знаиш, что... У меня типерь дэло есть, давай патом встрэтимся...

- Как потом? - Надя капризно нахмурилась. - Я ведь уже здесь!

- Мнэ надо в мэтро съездить по дэлу.

- И мне в метро. Может, нам по пути!

- Э, нэт. В мэтро нэ ходи.

- Почему?

- Нэ надо.

- Почему не надо?

- Патаму не надо, что... Такая красавица далжна в машине ездить!

- Ах, вот как?

- Канечно!

- Так прокатите меня!

- Нэ могу.

- Почему?

- Мне в мэтро надо.

- Как с вами тяжело.

- Нэт. Со мной легко! Тэлэфон напомни только! - незнакомец подмигнул.

- И когда же вы мне позвоните? В следующем веке?

- Нэт. В этом. Чэрез час.

- Ну уж нет. Сначала ждать заставили... - Надюша умолчала, сколько лет, - теперь собираетесь от меня убежать. Не выйдет. Вместе пойдем.

- Вмэсте? - глаза незнакомца блеснули.

- Вместе.

- А что. Это ыдея. Дэло может подождать, ну?

- Разумеется!

- Харашо. На, нэси елку. Только она это...

- Тяжелая?

- Нэт... Как это будэт, когда шаров много, побиться могут.

- Хрупкая?

- Да. Хрупкая. Как ти.

- Ох... Комплименты?

- Да, каплименты такие.

- Хорошо, понесу осторожно.

- Пашли, красавица... Прашу...

 

Нзнакомец галантно открыл дверь перед Надей. Проходя в вестибюль следом за ней, оглянулся по сторонам.

22.00, вестибюль метро.

- С ннаступающим... - Сан Саныч начал издалека.

- Вас также, - в голосе Красной Шапочки проскользнула ирония. - С наступающим вас похмельем.

- Ппозвольте пройти, ссударыня...

- Куда это?

- В мметро, кконечно...

- В таком виде? Никогда!

- Вв ккаком ттаком? - Сан Саныч приосанился.

- В таком.

- В ккаком ттаком? - удивление Сан Саныча было искренним и не знало границ. Фасад его действительно был в полном порядке. Он просто не видел свои тылы, пересчитавшие все сугробы на бульваре. - Йя ччто, пплохо выгляжу?

- А это с какой стороны посмотреть.

- Нну ввот с этой, ннапример.

- С этой - еще куда ни шло.

- Ввот с этой и пропустите. С ккоторой хорошо.

- Не "хорошо", а "куда ни шло".

- Ккуда не шло? - не понял Сан Саныч.

- Никуда не шло! Отвяжись ты от меня! Пристал, как репей.

- Ггде репей? - Сан Саныч завертелся, пытаясь оглядеть свое пальто, - Ккакой ррепей? Я рр.. ррепей? Ннет! Я - человек. Понимаешь ты, красная шапка? Ччче-ло-век! Это гордо звучит, ммежду прочим.

- Я вижу.

- Нну пропусти, а... мменя жена жждет.

- Врешь.

- Вру. Я ссвободен... Ккстати... Вас ккак ззовут?

- Вера.

- Ввера... Ттак вот, Вверунчик... (Саныч интимно понизил голос) Я к тому говорю, что я свободен...

 

Сан Саныч попытался подмигнуть, но закрылись оба глаза. Он с трудом разлепил их обратно и продолжил.

 

- Ххочешь, я с ттобой ттут пподежурю... Нновый Год встретим...

- Ну уж нет. Спасибочки!

- Нну... Как хочешь, - быстро согласился Сан Саныч, пока Красная Шапка не передумала. Была она некрасивая и злая. - Ттогда ппусти.

- Нет.

- Ддевочки! - Сан Саныч обратился к проходящей мимо Наде и черному человеку. - Нну ппопросите ее, ппусть ббудет ччеловеком.

- Пропустите его, - попросила Надя, в счастливом тумане своего приключения.

 

Черный буркнул что-то неразборчивое.

 

- Ага. Впустить то я его впущу. А выносить кто будет? Вы?

- Ккого ввыносить? Ккуда ввыносить? - озаботился Сан Саныч. - Я ппомогу...

- Тебя, дурака, выносить.

- Меня нне надо ввыносить. Мменя нникто не ввыносит. - Сан Саныч вздохнул. - Ннневыносимый я.

- Вижу, вижу. Шел бы ты, пока я милицию не вызвала.

- Сспасибо...

- Да не туда! На улицу!

- Ннет. Я ттам уже ббыл. Ттам ххолодно. Я в мметро хочу! Нну ппропусти, а...

- Никогда. Повторить? Ни-ко-гда!..

 

Сан Саныч тоскливо огляделся. Надюша со спутником удалялись, на смену им через турникеты одновременно прошли двое - унылый Никифор и тот, который зашел в наш рассказ в костюме Деда Мороза. Он все еще нес мешок за плечами. Клочок белой ваты на его щеке выглядел, как пена для бритья.

22.01, там же.

У окошечка кассы стояли Соня и Танюша. За ними тенями ютились два старика.

 

- А он говорит, - сказала Соня, - У меня осенью всегда так. Как, говорит, посмотрю на небо, увижу перелетных птиц, так и душа за ними улетает...

- А ты ему? - спросила Таня.

- А я ему, мол, где это ты в Москве перелетных птиц видел? Разве что боинги над Шереметьево. На две поездки, пожалуйста...

- А он?

- А он... Чего, говорит, смеешься? Бывала в зоопарке в сентябре? Видела, как лебеди с подрезанными крыльями тоскуют?

- А ты?

- А я говорю - это ты то лебедь? Гусь ты лапчатый, а не лебедь! А не летаешь, потому что раскормили на убой.

- А он?

- А он говорит: если кто и раскормил, так не ты. Тебя, говорит, к плите вообще подпускать нельзя...

- А ты...

- А я... Не помню уже. В общем, слово за слово...

 

Девочки отошли он кассы с билетами и сдачей. Их место заняли Аристарх и Соломон Ивановичи.

 

- А она говорит, - сказал Аристарх, - Не обижайтесь, дорогой. Я - как перелетная птица... Как пожелтеет листва, так снова тянет меня вдаль. И стихотворение прочитала. Есенина... На одну поездку, пожалуйста.

- А вы ей? Тоже на одну поездку.

- А я говорю: скажите, дорогая, а ордер на жилплощадь вам зачем понадобился? Да и с гостиным гарнитуром в клюве не больно полетаешь...

- А она?

- А она говорит: вы слишком приземленный человек. Вам неведом полет души.

- А вы?

- А я говорю: Должен же кто-то быть приземленным. Хотя бы гарнитур сторожить, пока вы летать будете...

- А она?

- А она... Что она... Улетела.

- А гарнитур? Ордер?

- Все забрала. И гостиный, и спальный, и кухонный. Даром, что перелетная, а грузоподъемность - как у Ила-69.

- Да уж... А вы говорите "инфаркт"...

- Нет. Тогда я отделался бессонницей. Инфаркт случился, когда она вернулась...

 

Старики, воркуя, прошли следом за девушками. Каждый последовал за той, которая ему приглянулась.

22.02, там же.

В метро зашла Алена. Достала из кармана билет и пошла к эскалатору. По дороге взглянула на потолок и поболтала с нарисованной советской валькирией, парящей в пыльном небе уже четвертый десяток лет.

 

Засмотревшись, споткнулась на эскалаторе, но успела ухватиться за перила. Скрылась из вида.

22.03, там же.

- Вверочка, - продолжал безутешный Сан Саныч.

- Нет.

- Верунчик...

- Нет.

- Ну как же нет, когда Верунчик.

- Какой я вам Верунчик!

- Нну ппредставь себе... Если ббы ты была ммоей жженой...

- Еще чего.

- Да ппогоди ты! Нне пперебивай... И ттак гговорить ттрудно. Так вот. Ббыла бы ты ммоей женой, а я бы опаздывал нна Новый Год. Тты введь вволновалась бы, правда? Ну скажи! Волновалась бы?

- Нет. Не волновалась бы.

- Ккак это? Ппочему?

- Потому что знала бы, где тебя искать.

- Ггде?

- В милиции, где же еще.

- Ешкин дрын! Да нне работаю я в ммилиции.

- Зато отдыхаешь наверняка!

- Ввот ждала бы... Сстол накрыла бы. А мменя все ннет и ннет. Ппотому что в мметро не ппускают.

- Ничего. Пешком дойдешь.

- Нне дойду!

- Дойдешь, как миленький.

- Нне дойду.

- Как до ручки дошел - так и до дома дойдешь.

- Я ддо ручки еще нне ддошел.

- Недалеко осталось.

- Вверульчик! Ну ппочему тты мменя обижаешь ввсю ддорогу? - Сан Саныч обиделся.

- Никто вас не обижает, гражданин. Идите, откуда пришли.

- Не ппойду. Я там уже ббыл. Откуда ппришел.

- Уходите.

- Нет.

- Милицию позову!

- Ззовите, - Сан Саныч махнул рукой. - А ххотите, ввместе ппозовем. Сне-гу-роч... ой... Нне то. Мми-ли-ци-я!

 

Вера взялась за свисток и дунула от души.

 

- Ой, - застонал Сан Саныч, закрывая уши, - Ччто ж тты так ггромко тто?

 

По свистку в вестибюль ворвалась грязная черная кошка. Она прошмыгнула между ног Сан Саныча и драпанула вниз по эскалатору. Следом за ней вбежали двое мальчишек и тоже прошмыгнули мимо без билета.

 

Верульчик закипела мгновенно, как электрический чайник. Но засвистела как обычный, то есть резко и без остановки.

 

Однако вместо долгожданной милиции в вестибюль забегали совершенно гражданские персоны.

 

Следом за мальчишками ворвалась неопределенного возраста дамочка, которой срочно понадобились ее дети. Об этом можно было судить по отрывистым и почти бессвязным выкрикам.

 

За первой гражданкой появилась еще одна, в дивной шубе. Она закричала "Дуся", на бегу сунула Веруле доллар и промчалась за предыдущими.

 

Потом в вестибюле оказались сразу двое: старушенция и юноша лет двадцати. Старуха на бегу грозила юноше палкой, а тот старался не обращать внимания. У турникета он затормозил и честно заплатил за проезд.

 

Старуха же сунула Вере под нос какую-то захватанную красную книжечку и пробежала бесплатно.

 

Наконец, в дверях показалась долгожданная милиция в лице сержанта ГиБДД Василия, который бежал в сопровождении двух разномастных гражданских.

 

ФСБ, смекнула Верка и перестала свистеть. Она обрадовалась появлению власти и даже не успела удивиться, когда все три представителя пронеслись мимо, не поздоровавшись.

 

Только когда вестибюль опустел, Красная Шапка заметила, что Сан Саныча смело общей волной к эскалатору. Это было очень обидно.

Поэтому Верунчик снова сунула в рот свисток и быстро довела себя до кипения...

Ее разбойничий посвист...

22.03, платформа метро

Разбойничий посвист поезда гулко грянул под сводами станции.

В вагонах было пусто. Очевидно, поезд был подан из депо, где провел весь день в ожидании часа пик. Поэтому у вагонов был немного заспанный вид.

 

Процедура посадки выглядела примерно следующим образом:

 

Два человека при виде сержанта Василия поспешили зайти в вагон. Первый - "Дед Мороз", в мешке которого были совсем не конфеты, и Черный Человек, в коробке которого была не совсем елочка. Последний потянул за собой Надю.

 

Остальные, включая трех новых персонажей, которых сейчас представлять некогда, вняли душевной просьбе Эльзы фон Блюменштрассе и принялись хором ловить совершенно обалдевшую Дуську.

 

Если не считать Натальи Палны, которая устремилась за мальчишками, и самих мальчишек, которые бегали кругами, выжидая момент для того, чтобы заскочить в вагон перед самым закрытием дверей.

 

Двери, однако, закрываться не спешили. Поезд явно никуда не торопился.

 

Дуся, как метеор, носилась по всей платформе. Но человеческий разум оказался сильнее. Кошку окружили, и кольцо людей начало сжиматься вокруг нее. Даже вредная старуха - и та присоединилась к загонщикам. Надо полагать, Дуся интересовала ее как вещественная улика.

 

Кольцо сжималось. Старики Аристарх и Соломон, инстинктивно держась рядом с девицами, составляли слабое звено цепочки. Но кошка не знала ничего ни про радикулит, ни про артрит, поэтому не воспользовалась лазейкой.

 

Она металась внутри круга, который норовил сойтись в точку.

 

Когда до ближайших рук оставалось чуть больше метра, Дуся ломанулась прямо сквозь кольцо оцепления. Выбрав в качестве дырки Никифора, кошка зашипела на него и сквозанула прямо между ног. Ей померещилось, что в вагоне будет надежней - и глупое животное забежало в дверь.

 

Все ринулись за Дуськой в вагон. В дверях образовалась давка, затянувшая заодно и двух беглых отпрысков, и их мамашу.

 

Кошка забилась в угол и, ощетинившись, наблюдала за тем, как закрываются двери.

 

Вместе с ней за дверями наблюдали:

 

Вор Игнат, который пришел в наш рассказ в костюме Деда Мороза, но лучше смотрелся бы в той полосатой пижаме, которую принято носить, не снимая даже днем.

 

Никифор, чьи поэтические и суицидальные наклонности на тридцатом году жизни пришли в неприятное гармоническое соответствие.

 

Надежда Андреевна, душа которой одета в Синий Чулок, сносившийся до дырки на ахиллесовой пятке.

 

Наталья Пална - несчастная наседка, яйца которой норовят откатиться на край света и упасть с него прямо на панцирь черепахи.

 

Мальчик Коля, знающий половину английского языка.

 

Мальчик Паша, который никогда не узнает вторую половину.

 

Соломон Иванович, у которого не было и никогда не будет инфаркта.

 

Аристарх Иванович, который перенес три инфаркта на ногах и теперь прихрамывает то на левую, то на правую, в зависимости от политической обстановки.

 

Соня, которая не думает о Вечном, потому что мысли о Вечном приводят к ранним морщинам.

 

Таня, которая не думает о Вечном, потому что продумала свое Вечное до дыр и выбросила на помойку.

 

Алена, которая разговаривает с предметами.

 

Рома, который говорит не все, о чем думает, а думает не обо всем, что чувствует.

 

Витек, который так давно не ездил в метро, что успел забыть, как это делается.

 

Гаврила, который смотрит на Эльзу фон Блюменштрассе, как банка говядины - на тореадора.

 

Сержант ГиБДД Василий, который плюнул на все посты, от Великого до того, на котором должен был дежурить, и теперь намерен разговляться до упора.

 

Марлена Степановна, которая намерена вывести всех на чистую воду.

 

Эльза фон Блюменштрассе, которая рада, что поймала свою кошку.

 

Сан Саныч, горький пьяница.

 

Черный Человек, у которого в руках тикает бомба огромной разрушительной силы.

 

А также несколько не представленных ранее персонажей, до которых еще дойдет очередь в свое время.

 

- Осторожно, двери закрываются, - сказал механический голос.

 

И двери осторожно закрылись.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

(прим. Автора: единство времени и места избавят нас от необходимости делать соответствующие ремарки)

*

Черная грязная Дуська, которая напоминала Эльзе о ее бурной юности и поэтому была горячо любима хозяйкой, сидела смирно. Сама Гансовна тоже сомлела в тепле и щурилась на свет божий с украденным у Дуськи выражением лица. Тем временем трое богатырей напротив изо всех сил завидовали кошке, которой выпало лежать на эльзиных коленках. Каждый из них с удовольствием поменялся бы с Дуськой местами.

 

- Женщина - как песня, - глубокомысленно изрек Гаврила.

- Лучше, когда просто мелодия, - уточнил Василий. - Чтобы без слов. А то как запоет, бывает...

- Это верно, - сказал Гаврила и тоже покосился на Эльзу. - Нет... Хороша песня, да не про меня...

- Я разгадаю эту мелодию с пяти нот,.. - сказал Василий. - До-ре-ми-фа-соль.

- А я - с четырех, - сказал Витек. - Ля-ля, потом еще ля-ля, и готово.

- Да... - вздохнул Гаврила,. - А я еще выпил бы.

- Держи, - Василий протянул Гавриле только что распечатанный пузырь и сказал Витьку: Угадывай!

 

Гаврила сделал большой глоток и крякнул, что твой селезень.

 

- А бутылку из горла слабо? - сказал он.

- Да ну тебя, Гаврила. Хватит. Пора к делу приступать...

- Тоже мне "дело".

- А зачем тогда из машины было вылезать?

- Вот и я о том же.

- Короче. Кто первый пойдет?

- Я не хочу, - сказал сержант.

- И я не хочу, - сказал Витек.

- И я тоже, - признался Гаврила.

- Я не спрашиваю, кто хочет, - уточнил Витек. - Я спрашиваю, кто пойдет. Первым.

- Кто спрашивает, тот и пойдет.

- Это я, что ли?

- А то.

- Нет. Так не честно. Давайте жребий бросать.

- А где ты его возьмешь?

- Кого?

- Жребий этот твой.

- А вот он идет на запах.

 

И впрямь, бодрейший Сан Саныч уже направился в их сторону, учуяв благовоние. Каких ни будь пол-минуты - и он навис над сосудом и тремя его хозяевами. Его заметно шатало.

 

- Качка, - пояснил он, - Вот, помню, был я боцманом в Охотском море...

- Не надо, - сказал Витек.

- Вот и я подумал, что не надо. Уехал на материк к чертям собачьим.

- Тебя как звать, боцман?

- Сан Саныч. Можно просто Саныч.

- Ну вот что, Саныч-сан. Скажи ка нам, друг любезный, кто?

- Кто?

- Да. Кто?

- Кто.

- Нет. Кто пойдет?

- Куда?

- Не твоего это ума дело, куда. Скажи просто, кто из нас?

- Из вас?

- Да. Из нас.

- Вас тут много.

- Не так уж и много. Трое всего.

- Трое? - искренне удивился Сан Саныч и пригляделся получше. - Трое???

- Да.

- Тогда - тот, что справа.

- От кого справа?

- От меня справа.

- Этот, что ли? Гаврила?

- Они... В смысле он.

- А почему?

- Так надо. Пусть идет, а я бутылку пока подержу.

- Слышь, Гаврила! Тебе первому идти!

- Не пойду!

- Здрастье! Сдрейфил, что ли?

- Я - на посту. Водку сторожу. Видишь - ходят тут всякие.

- Давай я посторожу.

- У тебя отнять могут. Нельзя. Лучше ты иди.

- Да. Лучше вы идите, - сказал Сан Саныч. - Которые маленькие. Все трое...

- Один я... - сказал Витек.

- Вот один и иди. Остальные за тобой подтянутся.

- Глас народа - глас божий, - сказал сержант Василий.

 

Сан Саныч приосанился.

 

- Слушай милицию. Она дело говорит.

- У тебя, кстати, документы есть, отец?

- А как же... - Сан Саныч полез в карман и вытащил древнего вида бумагу...

- Так-с, - сказал Василий и начал читать по слогам... - Ну и почерк... Подателю сего... Приказчику осьмой лавки Охотного ряда... выдать ситца пять штук... Ты что мне подсунул?

- Зачем подсунул? В руки даю, как положено...

- Откуда взял?

- На дороге валялась, подобрал...

- А другой бумаги нет?

- Есть, начальник... Сейчас...

- Жду... (Витьку) А ты иди. Не видишь, я при исполнении...

 

Витек, вздохнув, встал и пошел к Эльзе фон Блюменштрассе. Сан Саныч, тем временем, достал из того же кармана бумагу еще более древнюю...

 

- А нечистого разбойника, душегуба и безбожника Стеньку Пугачева всяк нашедший повинен в цепи заключить и в царский указ препроводить... Тьфу, нечистая... Ты что мне суешь, антихрист?

- Ешкин дрын! Как что? Ты просил бумагу! Чем не бумага?

- Я паспорт просил!

- Паспорт?

- Да!

- Мой?

- Нет! Мой!

- Нет у меня твоего паспорта, начальник...

- Ну, слава Богу... А свой?

- А свой, должно быть, выронил.

- Когда?

- Когда эту бумагу поднимал.

- Где ж ты ее нашел?

- Аккурат на бульваре лежала, на самом видном месте. Помню, рядом еще бутылка была.

- Водки?

- Кабы водки... Пепси этой или... как ее...

- Коки?

- Ага...

- Ну ладно, гражданин. Вы задержаны до выяснения личности. Прошу никуда не уходить.

- Куда ж я от нее денусь? - Сан Саныч поглядел на бутылку.

- Хорошо... Гаврила! Наливай! Будем царский указ читать.

- Держи, начальник.

- А мне? - сказал Сан Саныч.

- А тебе не положено до выяснения личности...

 

*

 

Поезд летел по тоннелю, и лампы за окном мелькали, как луны с похмелья - одна за другой, без перерыва ...

*

Наталья Пална шепотом кричала на сыновей. Попутно она осторожно рвала на себе волосы и ломала руки. Старший, Колька, дулся. Младший, Пашка, каялся.

 

- Я понимаю, что обо мне вы не подумали, - сказала Наталья Пална. - Я - мать, и об меня можно вытирать ноги. Мое дело - кормить вас, обстирывать, делать с вами уроки и читать морали... Но отец! Этот святой человек! Как вы могли так жестоко поступить с ним?!

 

Она начала загибать пальцы:

 

- Молчун. Добряк. Слова плохого от него не услышишь... Как придет с работы - так за телевизор, и - тише воды, ниже травы...

- Мааам... - покаянно мычал Пашка.

- Оставить его наедине со мной. Одного! Такого робкого! Такого безответного! Со мной!.. Которая уже четыре раза собиралась с ним развестись и пять раз передумывала из за вас!

- Мааам...

- Как вы могли? Нет. Как вы могли, я вас спрашиваю. Вам плохо дома? Вам не нравятся мои котлеты? Признавайтесь! Ведь не нравятся!

- Нравятся...

- Врешь! Если бы тебе нравились мои котлеты, ты бы не ушел из дома!

- Но мы ведь даже взяли их в дорогу!

- Врешь! Покажи.

- Вот... - Пашка полез в рюкзак и вытащил пакет с мятыми котлетами.

- Боже... ты не обманул...

- Я честный мальчик.

- Ага! Значит, они у меня, наконец, получились... То то я смотрю, что у Пусика был такой довольный вид...

 

Наталья Пална откусила кусок котлеты и принялась жевать с горестным видом.

 

- Нет. Все-таки, недосолила... Ешь!

- Не хочу.

- Ах вот как! Я так и знала!

- Мааам...

- А борщ? Кто в твоей Америке сварит такой борщ? Меня научила ему одна бабка, настоящая колдунья с Западной Украины. Это - не просто борщ! Это волшебный борщ!

- Вот именно. Колька говорит, что ты бросаешь в него лягушек.

- Каких лягушек?

- Живых.

- Живых?!!! (с надрывом) Коля!

- (нет ответа)

- Николай! Я хочу знать правду. Ты науськивал Пашку на мой борщ?

- (нет ответа)

- Ничего он не науськивал, - сказал Пашка, - Если хочешь знать, он мне всегда свою порцию отдавал. И котлеты... А что про лягушек говорил и про кузнечиков, так это он шутил. А я все равно ел.

- Ага. И куда же я, по его мнению, бросала кузнечиков?

- Никуда. Он говорил, что ты сама, как кузнечик. Всю ночь стрекочешь...

- Я? Я?!!! Да я, по сравнению с Иришкой, вообще великая немая. Это вы еще не видели, какие бываю матери. Вот, например, Иришка... Она вообще говорит без остановки. Вчера пришла от доктора, так она о нем в три раза дольше говорила, чем пробыла у него же на приеме. А Людочка, пока не влюбилась, вообще не умолкала. И щебетала, и щебетала...

- А ты скоро влюбишься? - осторожно поинтересовался Пашка.

- Я? В кого это?

- Ну, не знаю. В папу, например...

- В папу? А за что его любить? - Наталья Пална начала снова загибать пальцы, - Молчун. Добряк. Слова плохого от него не услышишь... Как придет с работы - так за телевизор, и - тише воды, ниже травы... Одним словом - святой человек...

- Ну?

- Что "ну"? Я же говорю "святой человек".

- Так и влюбись в него.

- Попробуй влюбись в святого... Ты пробовал?

- Я уже влюбился. Папа хороший.

- Ах, что тебе объяснять... Лучше скажи, почему молчит твой старший брат.

- Коль, а Коль?

- ...

- Ты почему молчишь?

- Don't touch me, - сказал Коля на хорошем английском.

- Батюшки! Что он сказал, Пашенька?

- Он сказал, что тоже любит папу и просит прощения.

- Так и сказал?

- Ага.

- А почему по английски?

- Не знаю. Стесняется, наверное.

- Это Колька-то стесняется. Коль! Ну-ка повтори по русски!

- I cant.

- Чего?

- Говорит, что не может...

- Боже! Коля! Брось придуриваться!

- I cant stop it. - уныло сказал Колька и вдруг гаркнул: - Freese!

- О, нет... Только не это... - Наталья Пална схватилась за голову... - Это выше меня...

 

*

 

Динамики вагона вдруг зашипели, потом раздался неприятный звук, как будто кто-то водил микрофоном по напильнику. Потом наступила тишина, в которой из динамиков зазвучал глубокий женский голос. Такой глубокий, как шахта лифта в 22-этажном доме. Интонации у голоса были очень старые, советских еще времен.

 

- Начинаем концерт для полуночников, - сказал Голос, - послушайте песню "Широка страна моя родная" в исполнении хора Советской Армии под управлением Александрова.

 

Судя по раздавшимся звукам, страна, о которой шла речь, была действительно широкой.

*

Витек подошел к Эльзе с таким видом, будто она - паспорт, который потерялся неделю назад и вдруг нашелся в неожиданном месте. Эльза, в свою очередь, посмотрела на Витька как на паспорт, который лежит там, где положено, то есть в сумочке между квитанцией за неправильную парковку "Роллс-Ройса" и пачкой ароматических презервативов "Джунгли Гренландии".

 

- Что мы здесь делаем? - спросил Витек у Эдьзы фон Блюменштрассе.

- Вы о чем? - спросила Эльза, благосклонно подвинувшись, чтобы Витек смог сесть.

- Где вы брали шубу?

- Мне ее подали по ошибке в фойе Казанского вокзала.

- Вы знаете, сколько она стоит?

- Честно говоря, нет.

- Продав эту шубу, можно купить вагон, в котором мы едем.

- А зачем мне вагон?

- Вот именно. Зачем вам вагон? Вы непохожи на женщину, которая часто пользуется метро.

- Я им вообще не пользуюсь.

- И я тоже.

- А что мы тут делаем?

- Вот и я говорю. Что мы тут делаем?

- Я ловила кошку. Она прибежала сюда. И я следом за ней.

- А куда вы едете?

- До ближайшей остановки. Там я выйду, поднимусь на поверхность и пересяду в такси.

- Вы думаете, что сможете поймать такси перед Новым Годом?

- А вы как думаете? - Эльза приосанилась. Она была похожа одновременно на Одри Хепборн, Шерон Стоун и одну библиотекаршу в Дагомысской пятизвездочной дыре, куда Витька занесло в прошлом году на пару дней.

- Да, действительно. Что это я... Брякнул, не подумав.

- А вы думайте получше.

- Я уже начал.

- И?

- Кое-что придумал.

- Что же?

- Давайте сядем в такси вместе.

- А потом?

- Я отвезу вас в "Метрополь".

- Я предпочитаю "Националь"...

- Напою "Курвуазье"...

- Лучше "Текилой"...

- Мы послушаем цыган...

- Предпочитаю аргентинцев...

- Как скажете. Лишь бы танец был медленным.

- Очень медленным?

- Оочень медленным...

- Насколько медленным?

- Вот настооооолько медленным... - Витек развел ладони сантиметров на двадцать.

- Вы меня не поняли. Насколько? Сколько, понимаете?

- Эээ... Триста.

- Триста?!!

- Четыреста...

- Вы шутите. Я не дала бы за вас и полтинника! С вашим "Курвуазье" и цыганами.

- За меня???!!! - Витек был потрясен. Он не ожидал такого поворота в торговле.

- А за кого же?

- Да у меня один шнурок на ботинке стоит в два раза больше!

- Врете.

- Ну хорошо. Вру. Но пара - точно.

- Ладно, уговорили. Сто. Но больше рюмки Текилы вы не получите.

- Сто пятьдесят! - Витек решил поторговаться.

- Сто двадцать.

- На час?

- На всю ночь.

- Тогда - сто пятьдесят, без торга.

- Так и быть. Сто пятьдесят, но чтобы без капризов!

- Никаких капризов... Только...

- Что? - Эльза нахмурилась.

- Я не целуюсь в губы.

- Ну, и слава Богу. Еще чего не хватало... А теперь проваливайте и не компрометируйте меня своим присутствием. Догоните потом на улице.

- Слушаюсь, мисс... - Витек встал и молодецки щелкнул каблуками.

- Для тебя - миссис.

 

Витек отошел, прислушиваясь к новым ощущениям.

 

Гаврила издали показал ему большой палец, а сержант Василий приподнялся, чтобы заступить на смену.

 

*

 

- А теперь, - сказало вагонное радио, - новости с полей Казахстана. За истекший отчетный период трудящиеся собрали сто пятьдесят одну... нет... Уже сто пятьдесят две тонны хлопка-сырца. Это - рекордный показатель. Для сравнения приведем данные по урожаю монгольских хлопкоробов...

*

Соня, пользуясь свободной минутой, красилась под танюшин щебет.

 

- Ну вот, - продолжала Танюша. - Он приходит и, говорит: "Боже, девочка! Как ты похожа на свою мать!"

- А она?

- А она говорит, что она и есть мать, а выглядит так хорошо потому, что ее красота пролежала много лет в холодильнике одиночества.

- А он?

- А он в ответ, что знает, что она - мать, но имеет в виду ее маму, то есть бабушку той, о которой подумала та, что на самом деле мать.

- Интересно.

- Еще как. Оказывается, у них был роман.

- С бабушкой?

- А что. Она, между прочим, очень здорово выглядит.

- Да. У них у всех там такой вид, как будто детей рожают в пять лет, а потом отдают в инкубатор.

- Очень красивая. Она спускается в кресле-каталке...

- Бабка?

- Нет. Внучка. Она же инвалид, ты забыла? Очень красивая, но не может ходить после шока.

- Какого шока?

- Ну когда увидела отца в спальне с дядей Горацио. Так у нее ноги и отнялись.

- Ну-ну... - Соня закончила с левым глазом и принялась за правый.

- Ну вот. Спускается, значит, эта внучка, и тут мы видим, что у них с гостем родимое пятно на одном и том же месте.

- На носу?

- Нет. На шее. Вооот такое здоровенное! Только у него - слева, а нее - справа.

- Дай-ка я догадаюсь... Гость приходится ей отцом!

- Бинго! Только не он сам, а его сын, который умер.

- Как же он ухитрился отцом стать, если умер? Зомби, что ли?

- Сама ты зомби. Она же к нему в больницу ездила перед смертью.

- На каталке?

- Да не внучка, а мама!

- Которая бабушка?

- Нет. Которая просто мама. Хотя она тоже скоро станет бабушкой, только не в этой серии.

- А откуда ты знаешь?

- Чувствую.

- То есть та, что на каталке...

- Да. И она тоже.

- Где же она познакомилась со своим зомби?

- Где-где... Непонятно, что ли? В больнице, конечно... А как она убивалась, когда он умер... Если бы ты только видела... - Таня всхлипнула.

- Ну, ну... Ты мне это брось, подруга. Вот, подержи лучше зеркало...

*

Вагонное радио монотонно диктовало какую-то бесконечную строку:

- Альтаир... По буквам... Анна, Лука мягкий, Тимофей, Анна, Игорь, Ромео...

*

Тем временем Марлена Степановна поняла, что лобовая атака не имеет шансов на успех. Поэтому решила предпринять фланговую позиционную войну, создать фортификации, обеспечить тылы и пустить в ход резервы. Для начала она бочком пробралась в ту часть вагона, где не было подозреваемых, а были только честные граждане с правильными лицами. Самое правильное и честное лицо было у бывшего Деда Мороза, который а самом деле был вором и звался Игнатом.

 

- Молодой человек... - старуха Марлена подсела к вору Игнату и зашептала на ухо. - Я могу на вас положиться?

- Ммм... Попробуйте. - Игнат удивленно и немного нервно огляделся.

 

Старуха ему не понравилась, но он на всякий случай решил не прогонять ее. Скандал мог привлечь внимание сержанта Василия, а Игнату этого не хотелось. Он вообще не любил привлекать к себе внимание людей. Особенно людей с погонами.

 

- Коммунист? - жарко шепнула Марлена.

- Никак нет. Сочувствующий.

- Комсомолец?

- Было дело.

- Так. Значит, из наших... Видишь милиционера с буржуйкой? Который раньше сидел с двумя алкашами.

- Как это "сидел"? - не понял Игнат. - Он же мент.

- На скамейке сидел... Ты, слышь, товарищ... Бандиты они.

- Да вы что?

- Верь, у меня глаз-алмаз. Вот, ты, например. Сразу вижу - хороший человек.

- Я? Да. Я - хороший.

- То-то. Я насквозь вижу. А эти трое - бандиты. И вон те два старика - тоже с ними. И буржуйская дамочка. И два беспризорника с мамашей. Никакая она им не мамаша, сердцем чую.

- И кошка?

- А кошка у них - самая главная. Символ банды. Во как.

- Ну и дела...

- Дела наши плохи. Сам понимаешь, ловить надо.

- Кого?

- Кого-кого. Не тебя же. Этих сволочей, ясное дело. Ты, часом, не из органов?

- Нет.

- Жаль. А самбо-карате знаешь?

- Кто такие?

- Ясно. Ох, мало нас... Ох, мало. Что делать то будем? Может, с машинистом шепотом связаться?

- И что?

- Пусть вызовет подкрепление... Нам бы только до станции доехать. Что-то долго нет ее...

- Подкрепления не надо.

- Как же без него-то?

- Не надо, - твердо повторил Игнат. Ему вполне хватило одного мента в вагоне.

- Сами-то не управимся.

- Давай здесь подсуетимся. Вот человек сидит. Он - не из этих?

- Да он же черный! Кавказец! Ты в своем уме?!

- Ну и что, что кавказец. Кавказцы, знаешь ли, тоже разные бывают.

- Все бандиты.

- И товарищ Сталин - бандит?! И Серго Орджоникидзе!.. Да я тебя сейчас, старая...

- Чур меня... И впрямь... Дело говоришь. Ладно, сынок. Я пойду к нему пошушукаться, а ты с этих глаз не спускай! Ясно?

- Как божий день.

- Бога не поминай.

- Слушаюсь...

- То-то. Я пошла...

 

Бабка бочком, по крабьи, перебежала на скамейку напротив - шушукаться с Черным Человеком.

 

Вор Игнат бдительно зевнул и покосился на свой мешок.

*

Радио продолжало:

- В эфире - мелодии и ритмы зарубежной эстрады. Послушайте украинскую народную песню "Нiчь яка мiсячна, зоряна, ясная..."

*

Никифор, которого на платформе отвлекли от увлекательных мыслей в духе Анны Карениной, оглядывал вагон с тоской.

 

Вагон казался ему местом, на редкость неподходящим для колоритного самоубийства.

 

Во-первых, здесь не было ни одного колющего, режущего или огнестрельного предмета. За исключением сержантского пистолета, который нужно было еще отнять, а это Никифору с его худой конституцией казалось затеей сомнительной.

 

Ввязаться в драку с превосходящими силами хулиганов и погибнуть в неравном бою Никифор не мог по причине природной брезгливости. Бить кулаком по чьим-то щетинистым харям или, того хуже, позволять чужим немытым кулакам прикасаться к своей... Это было немыслимо. Тем более, что хулиганов вокруг не было и не предвиделось.

 

Выставить голову в окно и ждать, пока ее срежет пролетающим мимо фонарем, Никифор не хотел. Во-первых, могло не срезать. Во-вторых, голову никто не стал бы искать, а Никифор хотел еще полюбоваться на друзей и врагов из глазетового гроба, перед тем, как отправиться в пепельницу забвения.

 

В запасе оставались таблетки, лежащие в кармане куртки. Он представил себе, как незаметно выпивает все колеса, одно за другим, давясь от отсутствия воды. Как потом засыпает, никем не замеченный. И как рабочие метро находят его окоченевшее тело в пустом и темном депо.

 

Рабочие в воображении Никифора были гигантами с пыльными глазами. Их оранжевые куртки бросали на стены адские отсветы.

 

Один из рабочих подошел к бездыханному Никифору и поглядел на него с мистическим узнаванием. Будто сама смерть погляделась в зеркало. Второй, не наклоняясь, посмотрел на Никифора торжественно и скорбно.

 

- Слышь, Петрович, - сказал он, - еще один нализался. Куда его? В ментовку или в Склиф?

 

Никифор открыл глаза и поежился. Ему определенно сегодня не везло.

 

Хотя... Даже последнему из неудачников порой улыбается счастье. Сержант с пистолетом на боку неожиданно поднялся с места и направился к расфуфыренной дамочке, сидящей рядом с Никифором. Потом он уселся рядом ней, открывая Никифору свой мясистый окорок с болтающейся на нем кобурой.

 

Удача, подумал Никифор. И, глядя в сторону, отправил свою музыкальную кисть выписывать воровские арпеджио...

*

- Поголовье свиней в России, - сказало радио, - за последние годы увеличилось в два раза. Стараниями ученых втрое возросли показатели рождаемости свиней. Смертность же, за исключением планового убоя, снижена на 20 процентов...

*

- Апчхи! - сказал Соломон Иванович.

- Будьте здоровы, - отозвался Аристарх.

- Какое там здоровье. Видите, что делается. Пять лишних минут на улице - и готов.

- Вам дать что-нибудь выпить?

- А у вас есть?

- О, дружище! Уж что-что, а аптечку я дома никогда не забуду. Вот, извольте.

 

Аристарх достал из недр пальто объемистую коробку. На ее крышке была изображена обнаженная Рита Хэйуорт, под которой было написано: "Аристарх Иванович Неброский. Нашедшего мое тело прошу вызвать скорую помощь и сообщить родственникам по телефону... (номер при этом был зачеркнут)."

 

- На все случаи жизни, - сказал он, - Сам себе скорая помощь... Вот, глядите. Ваш аспирин.

- А это что? - Соломон с интересом заглянул внутрь.

- А это - валидол. Вот и антибиотик, дефицитный, дочка достала. Вот шприц с инсулином.

- У вас диабет?

- Нет, Бог миловал.

- А зачем тогда...

- А вдруг?

- Понятно. А это что?

- Новокаин, анальгин, цитрамон. Обезболивающие.

- У вас бывают боли?

- Нет.

- Зачем тогда?

- А вдруг?

- Тоже верно. Боже, а это что такое? - Соломон двумя пальцами вытащил из коробки упаковку презервативов.

- А вдруг? - зарумянился Аристарх.

- Да уж... А Библии карманной не носите?

- Зачем это?

- А вдруг?

- Типун вам на язык!

- Апчхи!

- Будьте здоровы. Вот вам таблетка аспирина.

- Спасибо. Апчхи!

- Будьте здоровы!

*

Радио неразборчиво бормотало по китайски. Речь одинокого оратора то и дело прерывалась овацией толпы и хором скандируемыми лозунгами...

*

Сержант Василий шел, как моряк, переваливаясь с боку на бок от сердечного волнения. Эльза маячила впереди, как мол. На лице Василия была написана покорная решимость умереть, но не сдаться. Эльза, между тем, глядела на него приветливо, будто платочком махала.

Василий сел и вздохнул. Потом для верности вздохнул еще раз. Все сверхурочные отразились в этом вздохе. И мозоли от сержантских погон на тех местах, которые давно уже скучали по погонам капитанским.

 

- Вот так то, Эльза Гансовна... - вздохнул сержант Василий, - Наша служба и опасна, и трудна, как поется в песне.

- Бедный... А почему же вы не стали, как все, бизнесменом?

- Быть как все - это скучно.

- Можно стать лучше всех.

- Или хуже.

- Или хуже.

- По моему, у меня так и получилось.

- Это почему же?

- Не любят меня, Эльза Гансовна. - Василий снова вздохнул.

- Кто не любит?

- Да практически никто. Стоишь, бывает, на посту... Ветер лютый, ног в валенках не чувствуешь. А эти...

- Кто?

- Бизнесмены ваши... В теплых иномарках мимо так и шастают, так и шастают... - Василий показал, как шастают, - И нет, чтобы посмотреть на меня с пониманием. Согреть, как поется в песне, теплым взглядом... А он? Посмотрит, как солдат - на вошь, да еще грязью из лужи норовит забрызгать. Ну как его не остановить, такого?..

- А вы останавливайте.

- Останавливаю. И ведь... Стыдно сказать, Эльза Гансовна... Деньги беру...

- Да вы что?! - Эльза всплеснула руками, - Так таки и берете?

- Так и беру.

- За что?

- Когда как. Тут ведь главное что? Подход надо иметь.

- Это как?

- Ну вот, предположим, вы есть нарушитель правил дорожного движения. Только предположим... Вот, подхожу я к вам и говорю: "Ваши документы!"...

 

В глазах Василия мелькнул оловянный блик, а голос приобрел оперную мощь.

 

- Ой... Мне уже страшно... - Эльза отодвинулась.

- Вот-вот. Психическая атака, - пояснил Василий и, профессионально окаменев еще больше, рявкнул: - Документы!

 

Дуська на коленях Эльзы поглядела на сержанта с неудовольствием. Эльза нырнула рукой в сумочку и достала паспорт.

 

- Тэээкс... Блюменштрассе Эльза Гансовна, 1964 года рождения... Права категории F. Это что же за категория такая? Трехколесный велосипед, что ли? Или реактивная бетономешалка? Смотрим дальше... (шепотом) А вы меня должны спросить примерно так: "Да ладно, командир... Чего я нарушила то? Еду себе, никого не трогаю..."

- Да ладно, командир... Чего я нарушила то? Еду себе, никого не тро...

- Да если б ты кого тронула, я бы с тобой иначе поговорил. Почему машина грязная?!

- Так ведь лужи...

- У всех лужи.

- Дождь со снегом...

- У всех дождь со снегом. А это что?

- Это моя кошка.

- Возраст?

- Два года.

- До трех лет обязана ездить на заднем сиденье в специальном детском кресле!

- Да какой же она ребенок? У нее уже три помета котят было.

- Попрошу предъявить котят.

- Нету. Раздали.

- Документы?

- У вас уже.

- На кошку!

- Она у меня дворовая. Без документов.

- Техталон?

- На кошку?!!!

- На машину.

- Вот он.

- Просрочен.

- На один день всего.

- Да хоть на минуту. Ц.О.?

- Что ц.о.?

- Не вижу ц.о.

- А какое оно должно быть?

- Оно должно быть в норме.

- У меня все в норме. Я недавно была в поликлинике.

- Зрение проверяли?

- А что, нужно?

- Обязательно. В видите надпись вон на той стене?

- Вижу.

- Прочтите вслух.

- Не могу.

- Почему?

- Она неприличная.

- Да? (вглядывается) Не вижу. Шепните мне на ухо.

 

Эльза шепнула, сержант удивленно крякнул и пошел проверять. Вернулся румяный от смущения, но непреклонный...

 

- Хорошо. Значит, так и запишем... Ц.О. не проверено, техталон просрочен, до трех лет без сиденья, права неизвестной категории... Пили?

- На Рождество - бокал шампанского.

- А почему водкой пахнет?

- Так это же от вас, гражданин сержант.

- Не морочьте мне голову. От меня пахнет кристалловской "Столичной", а от вас - паленой "Русской".

- Это не от меня. Это от лобового стекла. Я водкой заливаю бак стеклоочистителя. Чтобы не замерзла.

- Скажите спасибо, что рядом бомжей нет. Порвали бы вас на части, и на меня не поглядели бы. Прошу вас встать и пройти по прямой три метра.

- А куда я кошку дену?

- Это ваши проблемы.

- Ладно, уговорили. Десять баксов хватит?

- В новогоднюю ночь? Смеетесь?

- Двадцать.

- Тридцать.

- Хорошо. Берите двадцать пять и верните мне документы... - Эльза достала деньги...

- Вот видите, Эльза Гансовна... - Василий помягчел и взял Эльзу за локоток, - Так и живем.

- Ой... - Эльза очнулась, - Вы страшный человек.

- Правда?

- Просто гипнотизер какой-то...

- Вам понравилось?

- Ну... не то, чтобы понравилось... Но ощущения сильные... Не дай Бог с вами на большой дороге встретиться.

- Ну, что вы... Мы теперь знакомы... Я вас не тону... - говоря эти слова, Василий делал противоположное - трогал Эльзин локоть, постепенно подбираясь к плечу.

 

Эльза потихоньку отодвигалась, пока не уперлась в поручень. Дуська была очень недовольна.

 

- Вася... (отодвигаясь)

- Эльза Гансовна... (придвигаясь)

- Василий! (отодвигаясь)

- Эльза! (придвигаясь)

- Сержант!!!

- Да?

- Вы просто супермен какой-то... Я обязательно расскажу о вас Степану.

- Какому Степану?

- Степану Петровичу.

- Вы, случайно, не о... (отодвигаясь)

- Да, да... О начальнике ГиБДД округа. (придвигаясь)

- Вы знакомы? (отодвигаясь и бледнея).

- Это мой муж.

- Ой, - Вася посмотрел на часы. - Эльза Гансовна. Я вынужден вас покинуть.

- Так скоро?

- Что поделать... Служба...

- Которая и опасна, и трудна?

- Так точно.

- Не посидите еще?

- Рад бы, но не могу... Сстепану Ппетровичу ппривет передавайте, кланяйтесь...

- Непременно...

- Ну, я пошел?

- Идите, Вася. Вольно... С Наступающим Вас...

 

Василий встал, щелкнул каблуками и откланялся. В его движениях мелькнуло нечто офицерское, отчего у женщин обычно делается кратковременная остановка дыхания.

Случилась ли эта остановка у Эльзы, осталось непонятным. Во всяком случае, снаружи ничего не было заметно.

 

Надо сказать, что Эльза фон Блюменштрассе вообще была женщиной загадочной. Это признавали даже гадалки, которые брали ее руку с благоговением. Было в Эльзе нечто такое, отчего даже бомж, владелец доходной помойки на бульваре, из которой была извлечена Дуська, до сих пор вздыхал хриплыми вдохами и выдохами.

*

По радио между тем звучал фокстрот "Рио Рита", под который шумно и весело танцевали невидимые граждане и гражданки. В вагоне было замечательно слышно, как стучат по паркету их каблуки.

*

Никифор, не дыша, грел в кармане васькин ствол. В его глазах прыгал хромой солнечный зайчик.

*

Алена, сев в вагон, тут же достала книгу и принялась ее читать.

 

Она так же легко дружила и ссорилась с персонажами книги, как разговаривала с предметами, которые большинство людей считает неодушевленными.

 

Реальный мир снова отступал (надо сказать, что он вообще сильно раздражал Алену), и на смену ему приходил мир сказочный.

 

Алена сильно зависела от книги, которую читает. Если книга попадалась злая или скучная, Алена страдала и скучала вместе с главными героями. Но сейчас ей повезло. Книга попалась самая что ни есть подходящая для Нового Года, и Алена без разбега нырнула в ее первую главу.

 

Порой она чувствовала, как снаружи идет какая-то легкая рябь. Непонятный сквозняк носился по поверхности Аленкиного мира.

 

Но она не обращала на него внимания, как всякая рыба, знающая про ветер, но не умеющая им дышать.

 

Этот сквозняк был взглядом мальчика Ромы. Мальчик Рома был тоже при книжке, и тоже умел при случае залечь на дно собственного воображения. Но, если продолжить всю эту бодягу с рыбьими образами, то Роман скорее относился к двоякодышащим хордовым. Он, в принципе, не имел ничего против реальности.

 

Иногда ему удавалось даже обратить ее в сюжет для книги. Вот и сейчас, накануне Нового Года, он с удовольствием нашел в толпе Алену и глядел на нее так, будто приглашал на танец.

 

Но она не откликалась, и Рома, мимолетно приревновав девушку к ее книге, раскрыл свою.

 

Алена, погрузившись на глубину 16-й страницы, почувствовала, что поверхность успокоилось. Неизвестно почему, ей это не понравилось. Она, вильнув золотым хвостом, всплыла и огляделась поверх книги своим фирменным взглядом, какой иногда появляется у рентгенологов перед выходом на пенсию...

*

В углу вагона, на той скамейке, где слишком просторно сидеть одному и тесно - двоим, спал новый персонаж. Откуда он ехал и куда, оставалось тайной. Порой он всхрапывал, как конь, а остальное время свистел тихо, как чайник, накрытый подушкой.

 

Время от времени он перебирал пальцами невидимые четки. Иногда начинал слегка подрагивать ногой в такт неизвестной мелодии.

 

Как его зовут и что он здесь делает, не было понятно никому.

 

Ну и Бог с ним. Вернемся к старым знакомым.

*

Надежда Андреевна, удивительно похорошевшая, и Черный Человек, который в ее сиянии стал похож на героя-любовника из провинциальной сицилийской оперы, вели возвышенный диалог. Мир вокруг них приобрел очертания старой книжной иллюстрации, а их одежда превратилась в костюмы для старого бродвейского мюзикла. Возможно, "Парни и куколки"... Во всяком случае, сквозь фокстрот начала пробиваться удивительно знакомая мелодия.

 

- Я так долго тебя ждала... - сказала она.

- Но я пришел... - сказал он. Его акцент исчез в неизвестном направлении, но Надя не обратила на это внимания.

- Иногда я ждала только для того, чтобы наброситься на тебя с кулаками...

- Я это заслужил.

- А иногда - для того, чтобы тут же, не сказав ни слова, броситься к тебе на шею...

- Вот она. Души или обнимай... Она твоя...

- Но чаще всего я ждала, потому что ждать было так спокойно. Так спокойно... - Надя утерла блеснувшую слезу и... запела...

 

И стало понятно, что теперь реальность отступила окончательно, и вся прошлая жизнь лежит в плетеной корзине, как ворох старого белья. Двое в костюмах, взятых напрокат у собственного воображения, запели хором под окрепшую музыку, разыграв номер в лучших традициях золотого голливудского сна.

 

- Любовь, о, любовь... На вокзалах твоих

Стоят поезда и часы.

И вид на перрон из купе для двоих

Так печален и тих,

Как весы...

 

Черный: (в тон)

 

- На чаше одной - наше детство и дом,

Друзья и враги... Суета

На чаше другой - только сердце, и в нем

Только сердце - и в нем

Пустота...

 

Вдвоем, обнявшись:

 

- Но вот в пустоте я увидел звезду

Она осветила мне путь.

Дорогу Любви, по которой иду

Повторяя в бреду:

Не забудь

 

Тот миг, когда свет засверкал среди тьмы

И поезд ушел в никуда,

Любовь, о Любовь, на перроне твоем

Мы остались вдвоем

Навсегда!..

 

Они плакали и обнимались под скрипичный ураган, когда с ясного неба упала тень коршуна. Это Марлена, преодолев природную расовую брезгливость, подкатила в Черному со своей арией добровольной вербовки.

 

...- Молодой человек! Ваша коробка?

- Каробка? А что? - к Черному вернулся акцент.

- Ничего. Возьми на колени, дай рядом присесть...

 

Марлена Степановна сунула Черному его коробку, присела рядом и оглянулась на Эльзу, к которой направлялся Гаврила.

 

- Вот... Следующий за инструкциями пошел... - прошипела она сквозь зубы.

- Что вам угодно? - холодно осведомилась Надя.

- Мне угодно?! Мне?! Угодно попросить вашего мужа помочь правосудию.

- Ти что, замужем? - обиженно сказал Черный.

- Я???

- Ах, вы не муж этой гражданочке?.. Ну конечно... (смерив взглядом) Надо было раньше догадаться... Разобралась бы я с вами, да некогда... Сейчас о другом нужно думать. Отечество в опасности!

- О чем вы? - спросила Надя. Черный нервно молчал.

- Погляди мне за спину. Только осторожно. Видишь?

- Вижу.

- Ну?

- Что "ну"?

- Надо что-то делать.

- С кем?

- С ними.

- С кем "с ними"?

- Что ты мне голову морочишь? Сама же говоришь, что видишь.

- Вижу, что люди сидят.

- Люди... Я тоже думала "люди"... А как присмотрелась получше... Разуй глаза, комсомолка. Видишь бабу в шубе?

- С кошкой?

- Точно.

- Вижу.

- Она у них главная. Трое мужиков к ней по очереди ходят за приказами. Ясно?

- Не очень.

- Теперь так. Стариков видишь?

- Вижу.

- Таблетки достают. Для нас, небось, таблеточки-то.

- Да бросьте вы.

- Я тебе брошу! Я тебе брошу сейчас, развратница! В общем, так... - старуха придвинулась поближе, - слушай мою команду...

*

- В Америке, - неприязненно сказало радио, - нашим соотечественником изобретено показывающее радио. У него есть экран, на который на расстоянии передаются кинокадры, снятые специальной камерой. Диагональ экрана - от 10 до 20 сантиметров. Новый аппарат называется телевизор и используется капиталистическими разведками для дальнейшего оболванивания мирных американских трудящихся...

*

- Коля! Коленька! - Наталья Пална была на грани истерики. Она трясла сына за плечи уже несколько минут, но не смогла вытрясти ни одного русского слова. Рядом всхлипывал Пашка.

- Test the west, - сказал Колька стихами.

- Что он говорит? (Пашке)

- Ну не знаю я, мам...

- Коля! Не пугай меня! Скажи "Мама, я хочу домой!"

- Mother Mary comes to me, speaking words of wisdom...

- О, Боже... Да что же это делается?! Паша!

 

Наталья Пална была вне себя. Колька, напротив, забрел настолько далеко внутрь себя, что теперьне мог найти выхода. Или не хотел.

 

- Мам! Ну что я, виноват, что ли?

- Коля!

- Do you really want to quit?

- Коленька... Ну хоть словечко. Ну скажи... "Мама мыла раму"

- Mother... I've just killed the man...

- Скажи "дом".

- A house. Of the rising sun.- послушно отозвался Колька. И добавил поясняюще: - My father was a gambler.

- Ох, грехи мои тяжкие. Люди! Помогите!

- Ппроблемы? - спросил проходящий мимо Сан Саныч.

- Это не то слово. Просто беда.

- Ппомочь?

- Если сможете.

- Нна ччто жжалуемся?

- На английский.

- Нне понял.

- Вот, полюбуйтесь. Николай. Перестал говорить по русски.

- Этот, что ли?

- Ты, что ли?

- Hope, that Russians love their children too, - сказал Колька.

- Во дает! Ты где так по англицки выучился? - Саныч подмигнул Наталье - Папаша, поди, из американцев?

- Да ну вас. Из Рязани у нас папаша. Есть такой штат.

- Слыхали. Ну вот, что, ммолодой человек. Я ббуду гговорить, а ты повторяй.

- Wait while loading, - сказал Колька.

 

Сан Саныч неловко уселся рядом с Колькой. Вокруг него так сильно пахло Русью, что даже слово "fuck", накарябанное кем-то на стене, само собой перевелось на язык Тургенева и Пушкина.

Сан Саныч призадумался, с чего начать урок, и, наконец, изрек первое упражнение. Он поглядел на Кольку, как факир - на корзину с коброй.

 

- Водка, - сказал Саныч.

- Vodka, - сказал Колька.

- Смирнов.

- Smirnoff...

- Плохая.

- Shit.

- Все ясно. - Сан Саныч встал, и, поправив на носу несуществующие очки, пояснил: - Случай тяжелый. Но не безнадежный.

- Спасибо, доктор...

- Не за что... - Сан Саныч проследовал дальше, мимо Эльзы, около которой ютился громадный Гаврила.

*

В радио плескался, отфыркиваясь, бодрейший марш. Слышно было, как надсаживается женский хор. Энергии в голосах было столько, что хотелось немедленно оказаться на сцене, с поющей армией девиц, и немедленно схватиться покрепче за дирижерскую палочку...

*

Если Василий слегка волновался и даже как бы покачивался, направляясь к Эльзе, то Гаврила и вовсе еле переставлял ноги. Эльза казалась ему стоматологом. Причем не тем, который улыбается на рекламном плакате, а тем, который стоит сзади с клещами и бензопилой.

Гаврила очень не любил стоматологов, поэтому и на Эльзу смотрел с ненавистью.

А она ждала его приближения спокойно и приветливо. Иногда ей нравились большие мужчины. Так тарелка с макаронами порой кажется милее одного маленького бутерброда с осетриной.

 

Гаврила умостился рядом с Эльзой и умолк. Кому захочется открывать рот в гостях у стоматолога?

 

Эльза тоже молчала. Это было хорошее молчание. Поощрительное такое. Рука фрау Блюменштрассе почесывала Дуську за ухом, и когти обеих душечек за ненадобностью прятались с глаз долой.

 

Наконец, Гаврила решился.

 

- Гаврила, - сказал он.

- Эльза... Гансовна...

- Будем знакомы... - сказал он, ерзая.

- Будем, - послушно сказала Эльза.

 

В роли знакомого Гаврила занервничал еще больше. Он оглянулся по сторонам и даже посмотрел не потолок, как будто ждал, что по потолку пойдут титры с подсказкой.

Но титры не пошли, а вид на выпивающих Витька с Васькой наполнил сердце Гаврилы черной завистью.

 

Но возвращаться было нельзя. Засмеют.

 

- Вот, - сказал Гаврила.

- Да... - протянула Эльза.

- Такие дела, Эльза Гансовна... - добавил Гаврила.

- Дела так себе, - сказала Эльза.

- Опять же - Запорожец, мать его.

- Сломался?

- Да сегодняшний капот - ерунда. Вот движок никуда не годится.

- Масло течет?

- Ага.

- Колпачки меняли?

- Пробовал. Не помогает.

- А сальник?

- Тоже не помогает.

- Жаль.

- Еще бы.

 

Пауза.

 

- Вот...

- Даа...

- Такие дела...

 

Пауза.

 

- Что, Гаврюша? Жизнь не складывается?

- Не складывается.

- А ко мне зачем подсел?

- Все подсели - и я подсел.

- За компанию, значит.

- Ага.

- Так ты что ж, не хочешь меня, что ли?

- Как не хотеть.

- А чего молчишь?

- Я что говорить-то? Я же не говорить хочу.

- А чего же ты хочешь, полынная твоя душа?

- Сами знаете.

- А вдруг не знаю. Дай-ка попробую угадать. Завалить меня на диван... Так?

- Ну... Положим.

- Сорвать эту шубу и то, что под ней...

- Можно.

- А дальше - как бабушка учила.

- Кто только не учил...

- Никто тебя, Гаврюша, не учил. Даже жена, видать, поленилась.

- А хоть бы и так.

- Научить, что ли?

- А ты согласишься?

- А ты попроси.

- Ну... Научи...

- А волшебное слово?

- Пожалуйста.

- А другое?

- Какое?

- Например, слово "двести". А еще лучше, "триста".

- Так ты из этих, что ли?

- А что, непохожа?

- Непохожа.

- Раз непохожа, значит, не из этих. Балуюсь тут с тобой, Гаврюша, по старой памяти.

- Ах, вот оно что.

- А ты что думал?

- Пойду я, Гансовна.

- Ступай, милок.

 

Гаврила встал и неуклюже затопал к приятелям. Эльза добавила вслед:

 

- Слышь, Гаврюш!

- Ну?

- А может, из-под крышки течет? Масло-то?

- Может, и так...

- Ты проверь! У меня такое бывало!

*

- Послушайте седьмую главу из романа Михаила Шолохова "Тихий дон", - сказало вагонное радио, - "Аксинью выдали за Степана семнадцати лет. Взяли ее с хутора Дубровки, с той стороны Дона, с песков. За год до выдачи осенью пахала она в степи, верст за восемь от хутора. Ночью отец ее, пятидесятилетний старик, связал ей треногой руки и изнасиловал..."

*

Алена вынырнула в реальность и увидела источник ее возмущения. Это был юноша инфантильно-поэтического вида. Он читал книгу и не подавал признаков жизни.

 

Пожав плечами, Алена плеснула хвостом по водной глади и ушла на глубину страницы № 17.

*

Сан Саныч, пошатываясь, бродил по вагону.

 

Проходя мимо Марлены Степановны, он покачнулся. Та поглядела на него с надеждой, как маршал Жуков - на открытие Западного фронта.

 

Однако Западный фронт был пьян и задумчив. Он прошел мимо разочарованной старухи и уселся рядом со спящим Безымянным господином.

 

- А я ей говорю, - сказал он, будто продолжая разговор, - Кабы ты была моей женой... Ждала бы, наверное. Правда?

 

Собеседник хрюкнул, не просыпаясь.

 

- А она мне: нет у тебя жены! Ешкин дрын! И что с того, что нет? Мало ли у кого жены нет? Что ж теперь, в метро за это не пускать?..

*

Радио очередной раз сменило пластинку и разразилось "Bessa me, mucho" на языке оригинала. Нежнейший и тишайший голос укутал общество пледом жалости и понимания. Больше всего было жаль, что ни черта не понятно.

*

У Танюше тем временем разыгрывалась форменная истерика. Пока Сонька хорошела с каждым новым штрихом макияжа, Таня успела размазать то, что еще оставалось после пересказа первых ста двадцати пяти серий.

 

- А Фернандо к ней приходит и говорит: я твой отец!

- А она ему? - Соня румянила правую щеку.

- А она ему: и что с того! Я все равно тебя люблю больше всех на свете... А он ей: я тебя тоже, но как дочь... Она падает в обморок, тут заходит Эстебан - и бросается на Фернандо с кулаками. Кричит: я все слышал! А тот ему: да, сынок. Я вынужден сказать тебе эту страшную правду. Мари-Луиза - твоя сестра, и ты не можешь на ней жениться... ыыыы...

- Танька, перестань реветь!

- Не могу. Так грустно они там стояли, обнявшись...

- Как "обнявшись"? Они же подрались, вроде?

- Сначала - подрались, а потом помирились. Уже в больнице, у гроба.

- У какого гроба?!

- Мари-Луизы.

- Она же в обморок упала!

- А когда падала, ударилась о плинтус.

- Обо что?

- О плинтус... ыыы...

- Танька!

- Что "Танька"?! Я уже двадцать лет Танька!

- Двадцать пять.

- Двадцать четыре с половиной... ыыы...

- Откуда в больнице гробы? Это же не похоронная контора?

- Не знаю... ыы... В общем, они обнялись и стоят вот так...

- Тань, ты мне сейчас всю красоту размажешь...

*

Радио передавало на английском языке сводку новостей с Западного фронта за 23 апреля 1945 года.

*

Старики изо всех сил делали вид, что не смотрят на Соню и Таньку.

 

- Как трогательно, - сказал Аристарх, деликатно отворачиваясь в другую сторону. - А еще говорят про черствую молодежь.

- Свежий хлеб не бывает черствым... Это мы с вами, старые развалины, можем претендовать на роль сухарей. Музейные экспонаты...

- Вы хорошо сохранились для музейного экспоната.

- Это потому, что меня не трогали руками.

- Бросьте вы эту мерихлюндию. Мы должны благодарить судьбу хотя бы за то, что дожили до следующего века.

- Берите больше! Тысячелетия!

- Тем более.

- Апчхи!

- Что вы говорите?

- Я говорю, спасибо за лекарство. Аспирин?

- Что-то новомодное. Дочь сказала, что это стоит огромных денег и снимает простуду за пять минут.

- Попробуем...

 

Соломон неловко развернул упаковку и достал из нее одну-единственную большую белую таблетку...

*

Радио передавало речь Ленина на третьем съезде РКПб. Речь перемежалась рекламой дамских подмышников и новомодных по тому времени печатных машинок.

*

Три богатыря, тем временем, заканчивали вторую бутылку.

 

- Я жду ее возле метро - и мы едем ко мне, - сказал Витек. Он раньше других вернулся от Эльзы к бутылке и теперь изрядно захмелел.

- А я к ней приезжаю после дежурства, - сказал Василий.

- А она ко мне сама приедет. - пробурчал Гаврила. - в гараж.

- Ага, - недоверчиво усмехнулся Витек, - Мыльницу твою чинить. Скажи еще, что вы о маслосъемных колпачках говорили...

- Было дело...

- Слышь, Василий... Было дело, говорит! - хохотнул Витек.

 

Но Василий не отозвался. Он со служебным выражением лица смотрел на двух стариков. Один из них сидел с квадратными глазами и давился обильной, эпилептического вида, пеной... Второй, схватившись за сердце, хлопотал рядом.

 

Напротив них, опершись на подругу, взахлеб рыдала девица.

 

Еще дальше что-то орала немолодая гражданка, нависая над двумя мальчишками, один из которых имел сходство с Томом Сойером, а второй - с несуществующим братом Тома Сойера.

 

Василий поморщился.

 

Очевидно, во время ухаживания за Эльзой дела во Вселенной приняли неправильный оборот.

 

Сержант Василий встал с места.

 

Ему навстречу подскочила старуха и заорала...

*

Марлена Степановна: Товарищи! Мы не можем сидеть и смотреть, как банда "Черная кошка" бесчинствует у нас на глазах! Только что они отравили вот этого товарища! Я была неправа, подозревая его в сговоре с бандитами! Наверняка это был сотрудник ФСБ, работающий в банде! Мы не можем смотреть на то, как нашего товарища клюют черные вороны мирового терроризма!.. Они думают, что могут нас запугать?! Не выйдет!

 

Наталья Пална: Колька!!! Ну хоть словечко!

 

Колька: Sometimes I feel like a motherless child...

 

Таня: Я тоже умру, как Мария-Луиза! Фернандо!.. Ыыы...

 

Аристарх Иванович: Голубчик, простите, Бога ради. Это наверное, из тех таблеток, которые нужно бросать в воду...

 

Соломон Иванович: шшшшшшшшш...

 

Василий: Всем молчать! Что происходит?!

 

Поезд: ду-дук, ду-дук (все быстрее)

 

Фонари в окнах: Вжик, вжик (все чаще)

 

Радио: "Yesterday... All my troubles seem so far away..."

 

Эльза фон Блюменштрассе: Перестаньте орать! Дуся нервничает!

 

Сан Саныч: Ннаших бьют! (бросается в кучу, не глядя)

 

Вор Игнат: Бабка, кого хватать, показывай!

 

Марлена: Вот этого! (на Василия) Он у них главный! На форму не смотри! Это липа!

 

Вот Игнат: А вдруг не липа?!

 

Марлена: А что гаишнику в метро делать? Сам подумай? Липа!

 

Василий: Я тебе дам "липа", старая карга!

 

Черный человек: Зачэм пожилой женщин аскарбляиш?!

 

Василий: А ты кто такой? Паспорт показывай!

 

Черный человек (тонко уходя от вопроса): Я тэбэ сэйчас морду набю!

 

Радио: "Верным путем к победе коммунизма..."

 

Вор Игнат (хватая Василия за талию): Я его держу! Хватайте остальных!

 

Бабка бросается к Аристарху. Старик со старухой сражаются над хрипящим Соломоном, который похож на разбитое корыто, из которого забыли выплеснуть пену.

 

Витек (Гавриле): Ты что ни будь понимаешь?

 

Гаврила: Кажись, Ваську бьют.

 

Витек: Надо помочь!

 

Гаврила (со вздохом): Ладно...

 

Витек (выпивая): Да... Давненько я не был в метро. Как здесь интересно!

 

Радио (тянущим голосом): Ничего интересного...

 

Гаврила встает, возвышаясь над толпой. Черный человек кидается на него и отлетает в сторону. На помощь, как фурия, бросается Надя. Сан Саныч, не глядя, машет кулаками во все стороны. Безымянный спит. Таня рыдает на груди Сони. Коля громко, с выражением, читает "Быть или не быть" на языке оригинала. Пашка носится по вагону просто так, Наталья Пална старается поспеть за ним, попутно крича Коле, чтобы он замолчал. Соломон шипит и пенится. Аристарх Иванович дерется с Марленой Степановной. Алена и Рома, наконец, отрываются от книг и замечают друг друга. Вор Игнат продолжает благоговейно держать Василия за талию. Витек потихоньку перебирается к Эльзе и начинает гнусно к ней приставать. Кошка Дуська принимает это близко к сердцу и цапает ту руку Витька, которую еще не успела цапнуть ее хозяйка.

 

Радио играет вальс Хачатуряна из "Маскарада".

 

Колеса стучат, фонари мелькают.

 

Наконец, сквозь весь этот грохот раздается звук очень серьезный и располагающей к тишине. Это выстрел из пистолета, и его автор - Никифор, - уже встал на лавку, чтобы сказать речь...

 

БАБАХ!

*

- Я давно хотел уйти из этого мира, - сказал Никифор, поглядев на дырку в потолке. - потому, что он грязен и жалок.

 

Он оглядел вагон. Публика молчала и слушала довольно внимательно.

 

- Я пришел в этот мир, чтобы признаться ему в Любви. Но он не стал меня слушать. Как избалованная актриска, которая подметает пол букетами поклонников, этот мир надругался над моими чувствами. Мои аплодисменты... Мои восхищенные взгляды... Мою любовь... Все, что было во мне чистого и светлого, этот мир выбросил на помойку... Что ж. Буду краток.

 

Никифор оглядел зал. Все молчали. Сквозь грохот колес было слышно, как икает Сан Саныч и похрапывает Безымянный, который не проснулся даже от выстрела. Да еще шепот Кольки, который шепотом переводил речь Никифора, как гнусавый закадровый переводчик.

 

- Теперь я хочу признаться тебе в ненависти, мир, - сказал Никифор. - Я ненавижу тебя. И единственное, за что я тебе благодарен - это возможность уйти красиво, которую ты мне предоставил. После стольких издевательских шуток на тему нашего расставания, ты, наконец, сжалился надо мной. Спасибо, мир.

 

Пауза.

 

- Я ненавижу вас, люди. Не эти лица мне хотелось бы видеть перед смертью... Хотя... Какая разница. Эти или другие... Я надеюсь, память не побежит за мной в новый мир, как бездомная собачонка. Я оставлю ее подыхать здесь, вместе с вами...

 

Никифор поднял пистолет и заглянул в дуло.

 

- Прощай, мир! - сказал он - Я тебя ненавижу...

 

Палец Никифора на спусковом крючке пришел в медленное движение...

 

И...

 

В этот момент поезд резко остановился. Вагон рухнул в гробовую тишину и остался лежать в ней, как новогодний шар - в вате. Сквозь одно из окон оскалился желтый фонарь.

 

Как ни странно, никто не упал. Даже не пошатнулся.

 

Никифор поддался общему изумлению, и палец его сам собой расслабился на курке.

 

В этот момент откуда-то сбоку раздался густой голос.

 

- Извините, что мы к вам обращаемся... Сами мы не местные...

 

Все головы повернулись в сторону говорящего.

 

*

 

Их было двое.

 

Говорил старший. Он был в заношенных брюках, заправленных в жокейские сапожки. Его рубашку только из уважения можно было назвать белой. Зато жилет был всем жилетам жилет - малиновый и осыпанный золотой звездой. Глаза у старшего были плутовские. Дрянь, а не глаза.

 

Вторым был мальчик лет десяти-двенадцати. Одет просто. Глаза - в порядке. Остальное - без особых примет.

 

- Сами мы не местные... - повторил Старший. - Третью ночь на рельсах ночуем... А от них, знаете ли, током бьет... Судите сами. Еды нет. (он принялся загибать длинные пальцы) Меблировки никакой... О женщинах я вообще не говорю. Это, по-вашему, жизнь?

 

Он подошел к Никифору и взял его за пуговицу.

 

- Ну?

- Что? - оробел Никифор.

- Это жизнь, я вас спрашиваю?

- Где?

- На рельсах!

- На рельсах?

- На них. Сам, поди, квартиру имеешь?

- Ага.

- Сколько метров?

- Двадцать.

- А кухня?

- Девять.

- Врешь.

- Десять.

- Слыхали? - Старший обернулся ко всем. - у него одной кухни десять метров! А туда же - стреляться... Дай сюда пистолет!

- Ппозвольте...

- Это мой пистолет, - сказал сержант Василий. - А вы, гражданин, паспорт покажите!

- Паспорт? - незнакомец бесконечно удивился.

- Да. Паспорт.

- А какой он, паспорт? Его удобно при дамах показывать?.

- Вот какой, - Василий показал.

- И всего делов? А я то думал "паспорт", "паспорт", а это... Обычный паспорт... Вот, держи. Можешь себе оставить.

 

Незнакомец извлек из кармана нужную бумагу и протянул ее Васе. Тот осторожно принял ее и раскрыл.

 

- Сидоров Василий... - прочел он. - Надо же! Однофамильцы!

- Ага.

- Ой!

- Чего? Что опять не так?

- Все не так!

- Как это "все не так"?! Там и фотка есть. И супруга Тамара вписана по всем правилам.

- Так фотка-то моя! И супруга Тамара тоже!

- Ну, это уж извини. Супругу ты сам выбирал, я тут не при чем!

- Это ж мой паспорт!

- Как это твой, когда мой? Твой у тебя в кармане лежит.

 

Василий полез в карман и вытащил свою паспортину. На его лице отразилось раздумье.

 

- Еще один. - раздался голос.

- Кто сказал "еще один"? - спросил незнакомец и нехорошо огляделся.

 

Старуха Марлена поглядела на него с опаской.

 

- Бандит, - сказала она. - Паспорт подделал.

- Кто из нас без греха... Вот ты, уважаемая, из почтовых ящиков воруешь. Ведь воруешь?

- А ты откуда знаешь? - Марлена залилась старческими румянцами.

- Тоже мне, тайна великая... И жалобы строчишь на соседей.

- А чего они меня водой заливают?

- А чтоб не засохла совсем.

- Я еще тебя переживу.

- Ну, это вряд ли...

 

Незнакомец почесал за ухом дулом пистолета, который оказался у него в руках неизвестным образом.

 

- Ну, что, граждане? О чем деретесь?

- Мы не деремся, - пробасил Гаврила, - толкаемся помаленьку.

- Ах толкаетесь? И не стыдно тебе, битюг, маленьких обижать?

- Они первые начали.

- Кто начал? Покажите мне того, кто начал!

- Это она! - несколько рук вытянулись в сторону старухи.

- Нет, - сказала Марлена на удивление спокойно, - это они!

 

Она показала на стариков. Аристарх удивленно пожал плечами, а Соломон, вытирая остатки пены, сказал:

 

- Если бы не кошка...

- Какая кошка? - удивился незнакомец.

- Черная, - пояснил Аристарх.

- Вот эта, что ли?

- Она.

 

- Эх, ты... - незнакомец подошел к Дуське и поглядел в ее бесстыжие глаза. Дуська зажмурилась. - Не стыдно по помойкам лазить?

- А вам не стыдно к людям приставать? Вы кто и откуда, позвольте спросить? - вступилась Эльза.

- А вы?

- Что "я"?

- Вы кто и откуда?

- Я первая спросила.

- Я - Сидоров Василий.

- Врет, - сказал Вася. - Это я - Сидоров Василий.

- Вы, рребята, часом, не ббратья? - спросил Сан Саныч.

- Еще чего, - буркнул Василий.

- Что-то смутно припоминаю, - сказал незнакомец. - Смуглая маркитантка, которую все принимали за цыганку и оттого побаивались оставлять ее одну в обозе. Не помнишь?

- Чего? - не понял Василий.

- Ну, конечно, не помнишь. Это было слишком давно. Да и отцы у нас тогда, признаться, были разные. У тебя - кавалергард, а у меня - тыловой писарь.

- Кто ни будь понимает, что он говорит? - спросил Витек.

- Понимать не нужно, юноша, - сказал незнакомец. - Понимание мешает вам почувствовать ответ.

- Лично я у вас ничего не спрашивал.

- Не больно хотелось. Что ты можешь у меня спросить? Завтрашний курс доллара?

- А ты знаешь?

- Знаю.

- А через месяц?

- И через месяц.

- И какой?

- Правильный.

- Когда это он был правильным?

- Всегда.

- Тогда понятно. Заливай дальше.

- И ммне, - сказал Сан Саныч.

- Что тебе?

- Наливай.

- Куда тебе наливать-то? У тебя и так полный бак.

- I know him, - вдруг сказал Колька.

- Что он сказал? - заволновалась Наталья Пална.

- Он его знает, - перевел Пашка.

- Да ну? - удивился незнакомец. - И кто же я?

- You're Santa, - сказал Колька.

- Он - Дед Мороз, - перевел Пашка.

- Это правда? - спросил Рома.

- А что такое правда? - уточнил незнакомец.

- Вылечите моего сына от английского языка, - сказала Наталья Пална.

- Какой же он дед? - спросила заплаканная Танюша. - Очень даже молодой человек.

- Только одет не по сезону, - добавила пунктуальная Соня.

- А какой нынче сезон? - спросил незнакомец, - у нас под землей не разберешь.

- Холодный, - сказала Соня. - Со снегом.

- Вот оно что? - сказал незнакомец, - А я то думаю, почему так зябко. Думал, от ваших душ холодом веет. А оказывается - сезон.

- Новый Год, - уточнил Гаврила.

- И век новый, - добавила Надя.

- И тттысячелетие, - сказал Сан Саныч.

- Вы слышите, полковник? - незнакомец посмотрел на своего юного спутника, - Куда мы попали?

 

Мальчик поглядел на него молча.

 

- Вы бы оделись потеплее, - сказала Алена, - простудитесь.

- И мальчика укутайте, - добавила Наталья Пална. - Заболеет.

- Вот вы и укутайте, - сварливо ответил незнакомец, - а мне некогда.

- Бывают же такие, - презрительно сказала Эльза.

- Один мой знакомый, - вмешалась Наталья Пална, - закаливал ребенка морозом. Выносил на балкон, а соседи думали, что он ребенка мучит. И каждый раз милицию вызывали.

- И что милиция?

- Приезжала, ясное дело. Скандалили ужасно.

- А ребенок?

- Орал, конечно. Вам бы понравилось, когда голым на мороз выносят?

- Не знаю.

- Мне бы не понравилось...

- Я вот что думаю, - сказал Гаврила Василию, - Кто это такой?

- Не знаю.

- Может, ему морду набить?

- Нельзя, - сказал незнакомец. - Тебе нельзя волноваться, Гаврила. У тебя сердце слабое.

- Это у него то?! - возмутилась старуха, - Это у меня сердце слабое! Мне сам профессор Злобин говорил, чтобы к нему в отделение легла на обследование.

- Злобин Пал Палыч? - уточнил Аристарх.

- Да, - сказала старуха. - Вы тоже у него наблюдаетесь?

- Раньше наблюдался. Потом ушел. От него водкой пахнет.

- Подумаешь, водкой, - возмутился Сан Саныч, - от меня, может, тоже водкой пахнет. И что с того?

- А то, что ты не профессор.

- Еще чего!

- У меня сердце - пламенный мотор, - сказал Гаврила. - Ты мне зубы не заговаривай.

- Вот именно, что пламенный. Гляди, чтобы не сгорел... - незнакомец прошел мимо Гаврилы и остановился напротив Черного человека. - Молчишь?

- Что вам нужно? - сразу заступилась Надя. - Отойдите отсюда!

- Мне ничего не нужно. А вам?

- Тоже ничего.

- Это плохо. Значит, нам тут делать нечего.

- Что вы имеете в виду?

- Если вам всем ничего не нужно...

- А что у вас есть? - спросила практичная Соня.

- Все.

- Вы - рекламный агент?

- Я что, похож на рекламного агента?

- На бандита он похож, - гнула свое старуха.

- Что рекламный агент, что бандит... - вмешалась Наталья Пална, - разница невелика. Но если вы и впрямь что-то можете, то научите моего сына обратно по русски разговаривать.

- Зачем?

- Как зачем? Чтобы я с ним могла общаться!

- Так ты же его никогда не слушала. А теперь приспичило?

- Как это "не слушала"?

- Очень просто. Слова вставить не давала. Ты же щебетунья! Вот и щебечи! А если у него горло заболит, он и по английски хрипеть начнет.

- Какое хамство! И это вместо того, чтобы помочь!

- Женщины... - вздохнул незнакомец.

- Что вы имеете против женщин? - подхватилась Эльза.

- Ничего. У меня нет ни-че-го против женщин. Ни оружия, ни противоядия.

- А подарки для женщин у вас есть? - спросила Соня.

- А подарки есть.

- Вот и хорошо, - сказала Соня. - Вы нам подарите что-нибудь, а мы вас за это не укусим. Правильно, девочки?

- Мне ничего не надо, - быстро сказала Надя и, коротко поглядев на Черного, добавила, - У меня все есть.

- Врет он все, - сказала Эльза. - Ничего у него нет. А вы поверили, как дуры!

- А вдруг есть? - с надеждой спросила Танюша.

- А вот мы сейчас и проверим, - сказала Соня и, встав, подошла к незнакомцу на расстояние выдоха, - Можно начинать?

- Начинайте.

 

Соня успела таки накраситься, поэтому была вполне уверена в себе. А губы у нее дрожали просто так.

Бывает же такое, правда?

 

Радио шершаво кашлянуло и снова заткнулось.

 

Пауза протянулась на такт-другой дольше, чем следовало бы.

 

- Хочу духи. - сказала Соня.

- Какие?

- Старые.

- Насколько старые?

- Совсем старые. Старинные. Древние. Духи Клеопатры.

- Клеопатры в исполнении Элизабет Тэйлор?

- Нет. Клеопатры в исполнении Клеопатры.

- У царицы было много духов, не говоря уж об ароматических мазях и благовониях.

- Выбирайте на свой вкус.

- Она меняла духи так же часто, как любовников.

- Почему?

- Чтобы запах не будил воспоминаний.

- Никто не заставлял ее убивать их.

- Воспоминания не так легко убить.

- Я про любовников. Итак?

- Хорошо. Вот вам духи, которыми она пользовалась, проводя ночь со мной.

- С вами?

- Да. Со мной.

- Вы провели ночь с Клеопатрой?

- Было дело.

- Как же вам удалось уцелеть после этого?

- А кто сказал, что я уцелел?

- Фу! Какой отвратительный запах! Просто неприличный!

- Сонька, дай понюхать, - Танюша подскочила к подруге.

 

Теперь они морщились вдвоем. К ним подтянулась Эльза и Наталья Пална. Старушка принюхивалась издали, а Надя изо всех сил делала вид, что ей это не интересно.

 

- Кто бы мог подумать, - сказала Танюша, - Какая гадость!

- Может, они просто испортились от времени? - спросила Наталья Пална.

- А может быть, со временем испортились женщины? - уточнил незнакомец.

- Вы, все таки, редкий хам, - сказала Соня. - Но деду Морозу такое простительно. Хотя духи все равно - полная гадость.

- А вы дайте мужчинам их понюхать.

 

Соня смочила палец и провела им за ухом. Подошла к Аристарху.

 

- Что скажут аксакалы? - спросила она.

 

Аристарх принюхался.

 

- Очень интересно, - сказал он.

- У меня закружилась голова, - добавил Соломон. - Впрочем, это может быть от таблетки.

- Ого, - сказал Гаврила.

 

Заинтригованный Витек тоже подошел и тоже сказал:

 

- Ого!

 

Черный человек, отличающийся волчьим нюхом, остолбенел там, где стоял. Глаза его замаслились, а щетина встала дыбом. Ревнивая Надя подбежала к Соне и попросила поделиться. Получив свою каплю, она торопливо восстановила статус-кво и вернулась к Черному. Тот шмыгнул носом и осмотрелся в поисках укромного уголка.

 

Тем временем с видом дегустатора подошел Сан Саныч. Он долго принюхивался, потом смочил палец и лизнул его.

 

- Спирта нет, - сказал он разочарованно, - Липа!

- Из чего они, - спросила Эльза.

- Лучше не спрашивайте.

- И все таки?

- Самым невинным компонентом является моча течной самки шимпанзе. Продолжать?

- Нет, - сказала Соня.

- Тьфу, - сплюнул Сан Саныч.

- Спасибо, - сказала Соня. - Вы и впрямь волшебник. А еще можете?

- Соня! Имей совесть! - обиделась Танюша. - Тут, между прочим, очередь.

- А мальчикам ничего не полагается? - поинтересовался Витек.

- Сначала дамы, - сказала Эльза.

- Я предлагаю по очереди, - сказал Никифор.

- А я предлагаю ему морду набить, - сказал Гаврила. - Чует мое сердце, что здесь нечисто.

- Правильно говорит, - поддакнула старуха, - Бандит, а говорит правильно.

- Морду набить вы мне всегда успеете, - сказал незнакомец, - а вот подарки выдаются только до полуночи.

- Как до полуночи! Кто знает, который час?

- Батюшки, а ведь верно! Который час-то? Новый год на носу, а мы еще из метро не вышли.

- Я вам больше скажу. Мы еще ни одной остановки не проехали.

- А ведь верно...

- А едем-то! Едем-то уже полчаса!

- Больше!

- Что ж это делается то?

- Кто крайний за подарком?

- Это что же делается?!!!

- Вот и я говорю, что здесь дело нечисто.

- Вы, гражданочка, за мной будете.

- А чем, позвольте спросить, за ваши подарки платить придется? Ведь эти духи недешево стоят?

- Они бесценны.

- Тем более!

- Что "тем более"? Они бесценны - значит, берите даром.

- Так таки и даром?

- Даром.

- Ну, спасибо.

- Следующая!

- Морду набить однозначно!

- Ддавайте ввыпьем, ннаконец! Ддуша ггорит!

- Что вам угодно?

- Сотник!

 

Все осеклись на полуслове... Голос мальчика перекрыл шум. Показалось, что он исходит из невидимых динамиков.

 

- Сотник, прекратите балаган! Мы подъезжаем!

- Слушаюсь, полковник... - незнакомец вытянулся по швам и гаркнул: - Всем строиться!

- Куда строиться?

- О чем он?

- Что вообще происходит?

- Смиррна! - незнакомец выкатил глаза и грудь и замер. - Равнение напра-во! А тебе что, особая команда нужна?

 

Пассажиры сами не поняли, как оказались в одной шеренге. Сотник замер на правом фланге с молодецкой харей. Следом за ним, по росту, вытянулся гигантский Гаврила. Рядом с ним, пожимая плечами, стоял Витек. Василий, которому армейские команды вернули утраченное равновесие, с благодарностью предался в руки порядка и стоял дуб-дубом. Девочки: Соня, Танюша, Эльза и Наталья Пална - встали рядом, будто бы в первой позиции канкана. Мальчики стояли рядом с мамой. При этом Пашка держал ее за руку, а Колька стоял безучастно. Старуха вытянулась по струнке, учуяв давно забытые интонации. Аристарх с Соломоном, дремучие гражданские шпаки, стояли вкривь и вкось. Зато Сан Саныч глядел орлом и почти не шатался. Алена даже в строю читала книгу. Рома стоял просто так, а Никифор - с выражением лица, которое и сам толком не понимал. Черный человек и Надя стояли под ручку, будто позировали для выпускной фотографии средней школы. Вор Игнат, про которого все позабыли, и который был очень рад такому обстоятельству, ютился в тени. Безымянный пассажир продолжал спать, и теперь это всех удивляло.

 

Двое незнакомцев прошлись вдоль вагона, по-хозяйски оглядывая присутствующих. У спящей туши оба остановились.

 

- Кто это? - спросил юный полковник.

- Никто, ваше благородие. Разбудить?

- А сможете?

- Раньше приходилось пару раз.

 

Полковник внимательно посмотрел на спящего.

 

- Ему есть, куда идти?

- Никак нет, ваше благородие!

- Друзья?

- Отсутствуют!

- Жена?

- Делает вид, вашблародь...

- Дети?

- Даже вида не делают!

- Ладно, отставить. Пусть спит...

- Есть "пусть спит", вашблародь! Что прикажете делать с остальными?

- Исполняйте.

 

В шеренге заволновались. Гаврила набычился...

 

- То есть как это "исполняйте"?! Кого "исполняйте"?! Может, приговор сначала зачитаешь? А мы потом поглядим, как ты его исполнять будешь!

- Маалчать! - заорал сотник, размахивая пистолетом. - Разговорчики в строю!

- Товарищи! Господа! Что же это делается?! Террористы?!

- Вы будете слушать, стадо баранов, или мне уйти и бросить вас к чертовой матери?!

- Иди, голубок. Адрес дать?

- Да погодите вы! Что-то здесь не то. Мне кажется, они с нами играют.

- Конечно, это игра! Вы посмотрите на мальчика! Какой он полковник?

- Если он полковник, то я - балерина Большого Театра.

- А я - Пушкин.

- А я... А я - Штирлиц!

- С Новым Годом, Александр Максимович. Давайте выпьем за чудное мгновенье!

- Давайте уж сразу за все семнадцать...

 

"Сотник" подошел к "полковнику" и что-то подхалимски зашептал на ухо. Разговорчики в строю не смолкали, но, на всякий случай, никто не расходился.

 

- Скажите мне, что все это - дурной розыгрыш, - сказал Соломон, - Иначе у меня будет сердечный приступ. Как там, говорите, зовут вашего профессора?

- Пал Палыч Злобин... У вас прихватило сердце? У меня с собой есть...

- Не надо!

 

- Дарагая, я с табой... Ничэго нэ бойся! - сказал Черный

- Ах, милый... - вздохнула Надя, - Я только с тобой и начала бояться. А вдруг все это - только сон...

- Это нэ сон. Я тэбе еще долго спать нэ дам. Дай только до дома добраться...

 

- В этом что-то есть... Так меня еще никто не строил, - сказал Никифор Роме. - А вас?

 

Рома, по обыкновению, молчал.

 

- В этом что-то есть, - добавил Никифор. - Войти в Новый Год строем - лучшее лекарство от одиночества...

 

- Вася! - Витек толкнул сержанта локтем, - Ты как? В порядке?

 

Василий молчал и ел глазами фонарь за окном.

 

- Глянь, Гаврила, - не унимался Витек, - Эк Василия то переклинило. Пистолета, что ли, испугался?

- А кто его знает, чего он испугался. Надеюсь, что пистолета...

 

- Ввыпить бы, - вздохнул Сан Саныч. - Ддуша ггорит.

- Это у тебя-то душа? - злобно прошипела старуха, - Угольки одни, поди...

- Ттогда ттлеет. Нна угольках... Шшашлык ббудет из ддуши...

- То-то я гляжу, ты ее винищем то замариновал!

- Из баранины знаю. Из свинины знаю... Из души... Нэ знаю! - сказал Черный.

- Оно и видно, - сказала старуха.

- А вы помолчите, - вступилась Надя. - Можно подумать, вы про душу много понимаете!

 

- Ах, девочки, - мечтательно вздохнула Танюша, - а как вы думаете, что бы мне попросить?

- Шубу проси.

- Из натурального?

 

- А как же!

- Песец!

- Не ругайся!

- Или нет. Лучше - лиса.

- Бери больше! Соболь! Норка!

- Чернобурка... И чтобы длинная. До пят...

- Полы подметать.

- Ничего. Меня в такой шубе на руках носить будут.

- Это кто ж тебя на руках будет носить?

- Да кто угодно. Серега, например.

- Не донесет он тебя до своего Бутово.

- Он в Митино живет.

- Хрен редьки не слаще.

- Или Кирилл...

- Ага. Уронит по пьянке.

- Он уже не пьет, между прочим.

- Давно?

- Месяц.

- Ага..

- Ну, неделю.

- Ага.

- Вчера трезвый был!

- А ты откуда знаешь? Вы ж не виделись!

- Он мне по телефону сказал.

- Ах, по телефону... Ага.

- И шапку, из того же меха... Только чтобы к овалу лица подошла...

- К твоему овалу только шапка-невидимка подойдет!

- Девочки, не ссорьтесь, - сказала Эльза. - И не забивайте себе голову всякой ерундой. Какие подарки в наше время? Вы что, с ума сошли?

 

- А может, лучше мне самой английский выучить?.. - задумчиво сказала Наталья Пална. - Буду с Колькой разговаривать...

 

- Отставить разговоры, слушай мою команду! - рявкнул сотник, - До станции осталось две минуты. Больше времени у вас не будет. Стоять смирно, думать как следует! А пока - музыкальная пауза!

 

Он взмахнул рукой, и из динамиков вагона полилась песня.

 

- С Новым веком, мой друг, с Новым веком...

 

Такая это была мелодия, что все призадумались.

 

Гаврила стоял с таким видом, будто затянулся сигаретой и забыл выдохнуть дым. Витек озирался на соседей и думал, что ездить в метро еще интереснее, чем ему показалось сначала. В стеклянном взгляде сержанта Василия наметилась трещина. Соня разочарованно разглядывала флакон с древними духами. Танюша думала о шубе. Эльза гладила Дуську. Наталья Пална вздыхала. Пашка по прежнему держал ее за руку, а на свободной руке грыз палец. Колька шепотом переводил песню. Марлена подобрела и от этого состарилась еще сильней. Аристарх с Соломоном отвернулись друг от друга. Сан Саныч покачивался в такт. Алена читала, Рома заглядывал ей через плечо. Никифор косился взглядом на слезу, ползущую по его щеке. Черный человек и Надя обнялись и поцеловались. Вор Игнат, про которого никто так и не вспомнил, смотрел на выход. Безымянный пассажир продолжал спать, и теперь это было всем по барабану...

 

Песня закончилась. Поезд тихо затормозил. Двери с лязгом открылись.

 

- Станция Новогодняя. - сказал механический голос, - Платформа справа.

 

Конец второй части

 

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

Поезд стоял там, где положено стоять поезду метро. Его двери были раскрыты, и все пассажиры вышли на платформу.

 

Честно говоря, пассажиры оказались только в одном вагоне. В остальных было удивительно пусто.

 

Так же пусто было и на станции. Она казалась огромной оттого, что на ней ничего не было. Ни колонн, ни резных украшений, ни скамеек, ни урн. Ровные белые стены и потолок, который еле-еле провечивал сквозь космическую высотищу. Света было предостаточно, хотя непонятно было, откуда он берется.

 

А еще на станции Новогодняя не было елки.

 

- А елка? - спросила Соня.

- Елка? Какая елка? - удивился сотник.

- На Новый год полагается елка, - сказал Аристарх.

- С украшениями, - сказала Надя.

- Судя по размерам станции, она должна быть очень большой, - добавил Соломон.

- Кто из вас пожертвует своим желанием, чтобы здесь оказалась елка? - спросил сотник.

 

Все молчали.

 

- Я так и думал, - сказал сотник. Что ж, благодарите вот его - он показал на Черного человека, - за то, что принес с собой то, о чем вы говорите.

- У вас есть елка?

- Настоящая?

- Покажите нам!

 

Черный затравленно оглянулся. Все смотрели на него, и деваться было некуда. Глаза Нади сияли еще ярче, чем прежде.

 

- Милый, я так и знала, что в этой сказке без тебя не обойтись, - сказала она.

 

Черный человек открыл свою коробку и достал елочку. Она была похожа на настоящую и выглядела очень нарядно. Тикающие часы ее совсем не портили, а только украшали.

 

- Вот, - сказал Черный человек безнадежно, - Елка.

- Прекрасно! Спасибо! - сотник то ли впрямь обрадовался, то ли глумился помаленьку. Его было трудно понять, - Давайте похлопаем этому господину за то, что не оставил нас без праздника.

 

Все послушно похлопали.

 

- Маловата елочка, - сказал гигант Гаврила.

- А вот это - не проблема, - заверил сотник. - Одну минуточку. Я попрошу всех закрыть глаза, потому что здесь сейчас будет много света. Уно... Дуэ... Трес... Куатро!!!

 

Все зажмурились, но невероятная вспышка проникла даже через плотно прикрытые веки.

 

- Ох!.. - общий хор голосов приветствовал гигантскую елку прямо посередине зала.

 

Она ухитрилась превратиться в настоящую и сильно пахла хвоей. Шары из взрывчатки были размером со снежный ком, скатившийся с Эльбруса. Серебряные провода светились загадочно. Часы стали размером с башенные, и эхо от их тиканья дображивало, как вино, в пустых тоннелях.

 

На часах была половина 12-го.

 

- Это то, что нужно? - спросил сотник.

- Да, - ответил хор голосов.

- Прекрасно. А теперь - к делу. У нас осталось мало времени. С кого начнем?

- А это не больно? - спросил Пашка.

- Смотря что пожелаешь. Надеюсь, не укол?

- Нет. Я не люблю уколы.

- Ну и прекрасно. Значит, обойдемся без боли. С кого начнем?

- А сколько можно желаний? - спросила Танюша.

- Одно.

- А в сказках обычно - три.

- При чем тут сказки? Это наша работа.

- А два нельзя?

- Одно.

- Жалко.

- Уж сколько есть... Впрочем, вы можете попросить кого-нибудь загадать за вас.

- А он согласится?

- У него и спрашивайте. Мое дело маленькое.

- А что можно загадывать?

- Все.

- Один раз?

- Один раз.

- А можно, я подумаю?

- Можно, Танечка. Итак!

 

Тишина.

 

- Кто первый?

 

Тишина.

 

- Ваше благородие! Куда мы попали? Эти люди ничего не хотят.

- Бросьте, сотник. Все они хотят, и хотят одного.

- Вы так думаете, полковник?

- А вы?

- Давайте спросим у наших счастливых финалистов!

 

Ерничая, как в телешоу, сотник подскочил к Витьку.

 

- Ваше имя?

- Виктор!

- Вы чего-нибудь хотите?

- А то!

- Заказывайте!

- ДЕНЕГ!

- Сколько?

- Сколько есть!

- Есть много.

- Значит, много!

- В каком виде предпочитаете? Наличные? Чек? Банковский перевод?

- Наличкой давай. И чтобы без бумажек! Все эти ордера, договора... Все на фиг.

- Постыдились бы, при милиции то.

- Договоримся. Да, Вась?

- Не вопрос.

- Значит, наличкой?

- Ей.

- Сколько унесете?

- Сколько унесу.

- В крупных купюрах?

- В капусте, и покрупнее.

- То есть, в долларах?

- В них.

- Сотенные устроят?

- Валяй.

- Новые?

- А что, опять поменяли?

- Могу предложить большой ассортимент. Есть раритетные денежные единицы времен Джорджа Вашингтона.

- Нет. Новые давай.

- Решение окончательное?

- А в пятисотках можно?

- Можно. Могу даже в тысячных купюрах выпуска 2010 года.

- Нет. В этих не надо.

- Что так?

- Не проживу я столько.

- Почему же?

- С такими бабками долго не живут.

- Зачем тогда просишь?

- Погулять напоследок.

- Интересная мысль.

- Ты давай желание исполняй, философ. Что? Слабо?

- Нет. Не слабо. Полковник!

- Слышу. - мальчик устало взмахнул рукой, - Я же вам говорил. Им нужно только одно!..

- Вы, как всегда, правы, ваше благородие, - сотник подмигнул Витьку, - Ловите!

- Бросай.

- Уже.

- И где они?

- Разуй глаза, Витек!

 

Витек разул глаза.

 

С потолка шлепнулась бумажка. Как подбитый воробей. Потом еще одна. И еще. Которые мятые - летели быстро. Которые поцелее - кружились на лету. А потом полетели вовсе новые, так те планировали, что твой самолет. В результате картина начала напоминать листопад в разгар ноября, где-нибудь в Летнем Саду или на московских бульварах.

 

Что и говорить, все халявщики смотрели на это зрелище, затаив дыхание. Такое только слепого оставит равнодушным. Да и тот прислушается да принюхается.

 

Витек бродил по станции и собирал деньги. Иногда поглядывал наверх: не кончаются ли. Не кончались.

 

- Следующий, - сказал сотник.

- Ну, я, что ли, - пробасил Гаврила.

- Тебе сколько? Тоже "сколько поднимешь"? Да ты, брат, много сможешь поднять.

- Да не... Я это... Мне бы здоровья...

- Такому быку?!

- Сам же говорил, что сердце. Да и я тоже в последний год чую, что вроде воздух иногда пропадает.

- И нога хромает, да? То одна, то другая...

- А ты откуда знаешь?

- По долгу службы, - туманно пояснил сотник и полез в карман жилетки, - вот, держи.

- А это что? - спросил Гаврила.

- Это таблетка.

- Одна?

- Как видишь.

- А отчего она?

- От всего. В аптеке такую не купишь. Выпил - и здоров.

- На всю жизнь?

- Пока не умрешь, конечно.

- А я когда умру?

- Не скажу.

- Но ты ведь знаешь?

- Знаю. Про всех знаю.

- Так скажи.

- И не мечтай.

- Значит, таблетка... - Гаврила задумчиво повертел подарок в руках.

- Ага.

- Такая маленькая...

- Внешность обманчива. Вот ты, например. Такой большой - а внутри сгнил весь, как пень. А она маленькая, но здоровая.

- Ну, ладно. Как скажешь. Запить бы... Хоть глоток-другой.

- Гглоток, ддругой - это ммысль, - встрял Сан Саныч. - Я ттоже нне откажусь.

- Кто таков? - спросил сотник.

- Ссам ззнаешь.

- И то верно, Сан Саныч. Значит, глоток-другой.

- Ттак тточно, ммил человек.

- Это и есть твое желание? - переспросил сотник.

- А у ттебя есть?

- А как же! Для тебя всегда найдется.

- Она?

- Она!

- Белая?

- Как горячка!

- Ввот и ддавай, кколи нне жжалко.

- Ты какую предпочитаешь, отец?

- А ввот рраньше, ккоторая ппо ччетыре ддвенадцать была. Есть у тебя ттакая?

- Есть.

- А ппо ттри шшестьддесять ддве?

- И такая есть.

- Ешкин дрын!.. - Сан Саныч облизнулся, - Во подвезло то. Ну, наливай!

- Сам наливай. Вот тебе бутылка.

- Из ггорла, ччто ли?

- Уж как есть.

- И нна том сспасибо. Ввыручил. А то уж ккоторый час без нее!

- Без нее нельзя.

- Ввот и я гговорю, ччто ннельзя. А она: "Нне ппущу, мол, нне ппущу!".

- Жестокая.

- Ммрак ппросто.

- А ты за нее выпей.

- Сс ккакой стати?

- А с такой стати, что это ей на пользу пойдет. Скажу тебе по секрету, Сан Саныч, что за нее уже мнооого лет никто не пил. Вот она и стала хуже собаки.

- Верунчик?

- Она.

- Ддумаешь? - Сан Саныч почесал затылок.

- Уверен.

- Нну лладно. Ппойду ппопробую. С ккем бы выпить-то? Слышь, ммилиция? Ппить будешь?

- Погоди. Мне еще желание загадывать.

- Я буду, - сказал Гаврила, - Мне таблетку запивать нужно.

- Нну ддавай, ммил ччеловек...

 

Саныч с Гаврилой сели под елкой. Витек бродил вокруг, собирая деньги. Они все еще кружились в воздухе, хотя поток становился меньше. Сержант Василий, тем временем, подошел к сотнику. По дороге он завистливо покосился на Саныча.

 

- Можно, что ли? - спросил он.

- Отчего же нельзя? Можно, конечно. Надумал что ни будь?

- Мне бы лейтенантом...

- А сотником не хочешь? Как я?

- Нет такого чина.

- Это как же нет? - обиделся сотник, - Ваше благородие! Обижают меня тут!

- Отставить балаган! - сказал мальчик.

- Есть отставить! (Василию) Значит, лейтенантом?

- А капитаном можно?

- Запросто.

- А майором?

- Ну что ты заладил, заячья твоя душа? Капитаном, майором... Проси сразу полковника.

- А вот этот товарищ не обидится? - Василий покосился на ребенка.

- Этот товарищ из других родов войск. Там ты даже сержанта не получил бы.

- Это почему же?

- Жизни бы не хватило.

- Эх, была не была... Давай полковником!

- Гляди, Василий. Сопьешься ты в полковниках. Слишком большой скачок. Надо организм постепенно приучать.

- К чему?

- Как это "к чему"? Ты у Сан Саныча спроси. Он тебе живо объяснит. Ты что, не понимаешь, зачем вся эта канитель с чинами сделана?

- Карьера, наверное. Субординация...

- Субординация. Ишь, слова какие знает. Печень тренировать надо, обалдуй! Ты с полковниками пил хоть раз?

- С полковниками нет. С майором однажды.

- И как?

- Не помню.

- Вот именно. А сам в полковники просишься. Давай лучше сразу генералом. Эти уже на боржом переходят.

- Не люблю я боржом.

- А жену любишь?

- Когда как.

- А ведь она генеральшей станет. Это, брат, тяжелый случай.

- Тамарку - в генеральши?!!! Да ты что, сотник? С ума сошел?

- А как иначе? Тебе для чего, думаешь, два погона дается? Один - для тебя, а второй - для жены.

- Она же и так из магазинов не вылезает!

- А вот это - еще одна причина такого множества чинов. Жену к магазинам так же постепенно приучать надо, как печень - к водке. Лейтенантша... Капитанша... Майорша... А то ведь может и того... - сотник покрутил пальцем у виска.

- Да ну?

- Были случаи. Опять же, ностальгия их начинает одолевать.

- Кто такая?

- Ну, как тебе объяснить... Это когда обратно тянет. К младшему оперсоставу.

- Это ко мне, что ли?

- Нет, брат Василий. Ты ведь уже генерал будешь. К твоим вчерашним корешкам.

- Ты, сотник, говори, да не заговаривайся. Щас как дам!

- Короче.

- Капитаном делай! Дальше сам пойду... тренироваться.

- Нет проблем, сержант. Держи...

 

Сотник протянул Васе капитанские погоны. Вася поглядел на них, примерил и растрогался.

 

- Спасибо, сотник. Дай я тебя обниму!

- Обнимай, так и быть.

- Пошли к Санычу, звездочку обмывать!

- Нельзя мне, Вась. На посту я.

- Что с того? Я тоже на посту!

- Да ты не задерживай, капитан, - сказала сзади Танюша. - Очередь тут.

- Эх, девушка! Дайте я вас тоже обниму!

- Капитаншу свою обнимай.

- Тебя как звать?

- Татьяна.

- Злая ты, Танька.

- Уж какая есть!

- Саныч! - Василий засобирался под елку, - вы там еще не все выпили-то?

- Не волнуйтесь, - подмигнул сотник, - из этой бутылки все никогда не выпить. Бездонная она.

- Да ну?

- Точно. Главное - не разбить.

- Саныч! - заорал Вася, - Ты поосторожнее с бутылкой-то! Я уже иду... Звездочку обмывать будем!

 

У Тани был вид растерянный, но храбрый.

 

- Я там говорила насчет шубы...

- Я слушаю, девочка.

- Песец там или чернобурка...

- Могу порекомендовать соболей. Удивительный мех. Впрочем... Специально для вас, Таня, есть уникальный товар. Шуба из меха среднерусского кенгуру, вымершего пять миллионов лет тому назад... Это была на редкость пушистая тварь. Неудивительно, учитывая ваш климат. Берете?

- Нет... Я...

- Да не волнуйтесь вы так... Есть и другие интересные экспонаты. Вот, например. Шуба из марсианских одуванчиков. Ноская, пушистая и такая теплая, что в ней можно запросто отправляться на Северный полюс!

- Я... Я не хочу на Северный полюс. И вообще не хочу шубу.

- Чего же ты хочешь, дитя?

- Я хочу... Дона Фернандо!

- Того самого, который?..

- Да! Того самого!

- Ну, Танька, ты даешь, - сказала Соня.

- Должен вас огорчить, Танюша. Я не могу вызвать сюда персонажа, которого не только не существует, но и не может существовать из-за его полной нереальности. На земле он прожил бы не больше минуты.

- Почему?

- Умер бы от разрыва сердца, оглянувшись по сторонам.

- Тогда отправьте меня к нему!

- Танька! - крикнула Соня, - Ты в своем уме?

- Вы уверены? - спросил Сотник.

- Да. Я уверена. Хочу к дону Фернандо!

- Обратной дороги не будет.

- И черт с ней!

- Держите. - сотник с легким вздохом передал Тане пульт дистанционного управления телевизором. - Нажмите на красную кнопку, когда будете готовы.

- А где телевизор?

- У вас за спиной.

 

Оглянувшиеся и впрямь увидели на стене телевизор. В отличие от модного пульта, ящик был так себе - древний и черно-белый.

Танюша понажимала на кнопки каналов. Везде шел любимый сериал. Только герои говорили каждый раз на другом языке. Особенно страстно они кричали по китайски.

 

Таня подошла к Соне и обняла ее.

 

- Прощай, подруга.

- Танька, ты сошла с ума.

- И пусть.

- Ты хоть понимаешь, что тебя там ждет?

- А что меня ждет здесь? Серега из Митино? Кирюха с Таганки?.. Нет, Соня. Я устала.

- Ты не знаешь испанского.

- Знаю.

- Я буду скучать по тебе.

- Я тоже.

- Кажется, я теперь начну смотреть сериалы.

- А я, кажется, перестану... - Танюша улыбнулась сквозь слезы. - Прощайте все! Я помашу вам с экрана.

- Счастливо, Танечка...

- Пока, Танюха!

- Покажи им всем!...

 

Никто не заметил, когда она нажала на красную кнопку. Все зажмурились от вспышки, а когда открыли глаза, увидели, что на месте Тани в одну точку стягивается белое электрическое сияние.

 

Зато на телеэкране стало одной героиней больше. Дон Фернандо, остолбенев, выпустил из объятий дежурную дочь и смотрел на смуглую, неузнаваемо прекрасную Таньку, которую теперь звали иначе и которая ни с какой стороны не была ему родственницей.

 

- Buenos noches! - сказала Таня и, поглядев с экрана в зал, помахала всем рукой...

 

- А мне полагается желание? - спросила Соня, утирая слезу.

- Увы, милая барышня. Вы уже получили ваши духи.

- И вот так всю жизнь. Поспешишь - людей насмешишь.

- Не думаю, что ваш подарок заставит кого-то смеяться. Эти духи - сильнейшее приворотное зелье. Мужчины вокруг вас будут укладываться в плоты и плыть вниз по течению Тоски.

- И на том спасибо, - сказала Соня.

- Ну-с! Кто следующий? Шевелись, золотая рота! Время уходит!

- Если других желающих нет, позвольте мне... - сказал вор Игнат.

- Другие желающие есть, смею уверить. Но ты ничем не хуже. Прошу. - сказал сотник.

- Мы не представлены... - сказал Игнат.

- И не надо, - сказал сотник.

- Как-то странно, все таки, просить у незнакомого человека...

- А воровать у незнакомого человека не странно?

- Тише! - Игнат покраснел и оглянулся.

- Ничего. Здесь все свои, - сказал сотник.

- Воры? - удивился Игнат.

- И воры тоже.

- Что вы говорите?!

- Представь себе.

- А я думал, что я здесь один такой. Видите ли... Это у меня, как болезнь.

- Понимаю.

- Я просто не могу без этого жить.

- Это бывает. В одной из прошлых жизней ты был шерифом.

- И тоже воровал?

- Нет. Вешал воров пачками. И один из них успел тебя проклясть.

- Что вы говорите?!

- Да. Однако, ближе к делу. Что надо?

 

Игнат придвинулся к сотнику и зашептал:

 

- Мне нужна Джоконда.

- Та самая?

- Та самая.

- Брось! Это на редкость вздорная девица, а ее манера улыбаться бесит всех друзей. К тому же, она весит восемьдесят кило, что по вашему времени не совсем модно. А ты, я гляжу, комплекции средней.

- Я о картине.

- Ах, о картине? А Луна с неба не нужна? Это было бы проще.

- Для меня это важно. Это... Это как...

- Как выкрасть невесту. Понимаю.

- Я ведь так одинок.

- Это - мечта всей твоей жизни?

- Да. Сколько себя помню.

- Кража века?

- Что-то вроде того.

- Ассортимент больше, чем думаешь. Есть несколько сносных скрипок Страдивари или южноафриканский алмаз "Глаз Дракона"...

- Нет.

- Могу, наконец, предложить пару тайников в пирамидах. Там не только украдешь, но и прославишься.

- Я не хочу славы. Слава помешает работать.

- Да. Вору слава и впрямь ни к чему. Значит, Джоконда?

- Она.

- С доставкой на дом?

- Нет. Я хочу ее украсть.

- Так что тебе от меня-то нужно? Кради на здоровье.

- Как?

- Очень просто. Берется Джоконда - и крадется.

- Не выйдет. В одиночку музей не взять.

- Какой музей, наивная твоя голова! Какой музей?!

- Эрмитаж.

- Ты что, думаешь, там оригинал висит?

- А что же там висит?

- Что там висит, не важно. А вот адресок настоящей "Моны Лизы" дать могу.

- Давайте.

 

Сотник выхватил из воздуха блокнот и застрочил в нем.

 

- Погодите!

- Ну что еще?! Не задерживай.

- А где настоящая Мона Лиза?

- Скажем так: в небольшой частной коллекции.

- Значит, если я ее украду, об этом не узнает никто, кроме хозяина?

- Абсолютно точно.

- Но ведь тогда это не будет кражей века!

- Не будет. Зато невеста твоя будет настоящей, а не липовой.

- Нет уж. Лучше пусть настоящей будет кража. С липовой невестой я как ни будь проживу.

- Ох, и надоел ты мне, Игнат. Вот тебе шапка, и делай что хочешь.

- Зачем мне шапка? Деньги просить?

- Надевай - узнаешь.

 

Игнат надел и исчез.

 

- Ух ты! - донеслось из пустоты.

- То-то. Но смотри у меня! Если сегодня здесь что ни будь пропадет, сниму шапку вместе с головой.

- Что вы себе позволяете! - крикнула Наталья Пална. - Помогаете вору!

- И что? - удивился сотник.

- Вы же должны только добрые желания исполнять!

- Кто вам сказал?! - глаза у сотника вылезли на лоб и с чавканьем втянулись обратно.

- Я потом верну, - донеслось из пустоты.

- Так мы вам и поверили... Это же надо! С вором ехали! - сказала Наталья Пална, озираясь.

- А я думала, порядочный! - сказала Марлена. - А ну, снимай шапку!

- Не сниму.

- Сымай!

- А вы меня ловить будете.

- Нам некогда. Снимай, христопродавец!

- Ни за что.

- Тронешь мои бабки - урою! - пообещал Витек.

- И я помогу, - сказал капитан Вася.

 

Саныч пробормотал неразборчивое. Он был занят лабораторным исследованием своей бездонной бутылки и добрался уже до шестого стакана. Гаврила, которого до сих пор морщило от горчайшей таблетки, помогал ему в полный рост. Оба были хороши.

 

- Слышь, командир, - сказал Гаврила.

- Да?

- А отходняк твоя таблетка лечит?

- Нет. Не лечит.

- Что так?

- Ничего. Не болезнь это.

- Ничего себе "не болезнь"! Слышь, мужики! Это отходняк-то не болезнь?! Да от него загнуться можно!

- Не отвлекайте товарища волшебника! Тут очередь ждет! Алкаши!

- Прошу вас, гражданочка, - сотник сделал приглашающий жест Наталье Палне.

 

Та подошла, толкая впереди сыновей.

 

- Здравствуйте.

- Виделись.

- Вот, полюбуйтесь. Русский язык проглотил. - Пална показала на Кольку.

- Великий и могучий?

- Он самый. Коля! Скажи дяде что ни будь!

- Fuck off, you sucker!

- Вежливый мальчик, - сказал сотник.

- Колька! - взмолилась Наталья, - ну вспомни, Христа ради, свой язык! У тебя же хорошие оценки по нему были. Пятерки и четверки!

- Это ваше желание? - вмешался сотник.

- Мое желание... Пропади оно пропадом это желание. Уже год, как только о стиральной машине и думаю.

- Которая автомат?

- Да. Которая все сама делает, только кнопку нажать. В рекламе видела, потом специально в магазин пошла - потрогать.

- Потрогали?

- Ох, потрогала...

- И как?

- Хорошо.

- Странно, мадам... На свете есть столько прекрасного. Давайте попробуем вспомнить! Неужели вам в юности не хотелось путешествовать по миру, посмотреть на древние города?

- Хотелось. И сейчас еще "Клуб путешественников" смотрю. А потом как начнется рекламная пауза - так и смерть моя приходит.

- Машина?

- Она.

- Аристон?

- Индезит.

- Вам не жалко себя?

- Еще как жалко. Вы посмотрите, на что руки стали похожи! Не настираешеься.

- И все таки! Давайте вспоминать дальше. Вот вы идете из кино. Вам восемнадцать, и впереди - вся жизнь. Неужели ваши глаза не высматривают на улице принца, которого хочется взять за руку в свое путешествие? Волшебный замок? Павлины на дорожках? Чудесная музыка... Обеденный стол на сто персон, за которым сидят ваши друзья. Они улыбаются вам, они любят вас, и каждый второй мечтает о том, чтобы выпрыгнуть из крокодиловой кожи друга в пушистый мех кавалера... Но вы - чиста и строга, и только флирт, невинный, как улыбка ребенка, станет подарком за их многолетнюю преданность...

- У нее восемь режимов, для каждой ткани - свой. Выставляешь программу, забрасываешь белье и нажимаешь на кнопку. Все...

- А потом и к вам приходит запретная страсть. Она забегает в дом неожиданно, как уличный пес. Она так же грязна и голодна, она так же легко плюет на устои дома, которые вчера казались незыблемыми. Она роняет на пол посуду, и красные пятна на скатерти уже не только от вина...

- Для скатертей - четвертый режим...

- И вы уходите вместе с безродной дворнягой своего нового чувства на большую дорогу... И в последний раз оглядываетесь назад, чтобы сквозь слезы улыбнуться дому, который без вас превратится в склеп...

- Молодой человек. Все это выше меня. Давайте ближе к делу.

- Как скажете. Итак, стиральная машина. Марка?

- Да какая там марка. Вот этому остолопу речь вернуть надо. Видать, не судьба мне машину получить.

- Коля, а ты что хочешь? Может, твое желание совпадает с маминым.

- Nope. I need a gun.

- What kind of? - спросил сотник.

- Machine gun, - сказал Коля и, подумав, добавил: - Thompson.

- Why?

- I like a cool gang stuff.

- No shit?

- No shit.

- Loaded?

- Course!

- Sure?

- Shut up and do it!

- Полковник! - сказал сотник. - Вы слышали?

- Конечно, - отозвался мальчик.

- Выполнять?

- А что делать? Мы с вами - люди подневольные.

- Что он попросил? - забеспокоилась Наталья Пална.

- Он попросил оружие. Автомат системы "Томпсон".

- Игрушечный, я надеюсь?

- Увы.

- Увы, да?

- Увы, нет!

- О Боже! Только этого не хватало! Коля! Товарищ волшебник, прекратите этот ужас! Ой!

 

БАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХБАХ!!!!!

 

Все, кто стоял, присели. Все, кто сидел, прилегли. Даже невидимый вор Игнат зашуршал на полу, укладывясь поудобнее.

 

- Бутылку не задень, малец! - сказал Саныч, - Голову оторву!

- Господи! - Наталья Пална расплакалась. - Теперь еще и эта напасть!

 

Коля молодецки дунул на ствол и забросил автомат за спину.

 

- Cool! - сообщил он.

- Это выше меня. Кажется, я сейчас упаду в обморок...- сказала мать. - Что мне делать?

- Загадывать желание, - отозвался сотник.

- Я хочу, чтобы мой сын немедленно заговорил по русски!

 

Сотник щелкнул пальцами.

 

- Сделано!

- Коля!

- Мам!

- Наконец то! Коля! Как ты мог! Что ты со мной делаешь! В могилу меня хочешь свести?

- Нет, мам. Все о'кей.

- Как! Опять?!!!

- Нет. О'кей - это я так, просто. Видала, какой у меня клевый автомат?

- Я тебе сейчас попку набью, будет тебе автомат! А ну-ка, давай его мне!

- Не дам.

- Отдай, говорю.

 

Коля отбежал на безопасное расстояние. Наталья Пална попыталась его сократить. Коля - снова увеличить... Так они и забегали, а Пашка остался стоять где стоял, то есть перед сотником.

 

- А ты что хочешь? - спросил сотник. - Калашников? Магнум? Беретту?

- Вообще то, я хочу собаку.

- Какую?

- Большую. Ротвейлера.

- Нет проблем. Мальчика или девочку?

- Подождите... Я еще не все сказал... - Пашка всхлипнул.

 

Наталья Пална спиной почувствовала вспышку. Она отвлеклась от погони за Колей и обернулась.

 

Рядом с Пашкой, сияя никелированными деталями, стояла новенькая стиральная машина. Около машины стоял ее сын, которому очень хотелось собаку, но еще больше было жаль маму.

 

В голове у Натальи Палны выключился свет, и она грохнулась в обморок.

***

Следующим к сотнику подошел Соломон. Он, ни слова не говоря, долго смотрел на того, кого Колька называл "Santa", Пашка - Дедом Морозом, а Наталья Пална - волшебником. Тот смотрел на него в ответ.

 

- Вы ведь все понимаете, - сказал, наконец, Соломон.

 

- Конечно, - ответил сотник.

- Сначала - разруха, потом - война. Потом снова - разруха. И потом эти марши... Я не люблю марши.

- Я понимаю.

- Бухгалтерия - спокойное ремесло. Им занимался и мой отец, и мой дед.

- Конечно. Я восхищаюсь вами, Соломон. Так преуспеть в том, что ненавидишь всей душой...

- Ненависть занимала только половину души. Вторая была отдана любви.

- Она отвечала вам взаимностью, не так ли?

- Да. Хотя иногда нам было скучно вдвоем.

- Такая любовь требует публики.

- Да. И, чем больше, тем публики, тем она сильнее.

- Что ж. У вас есть шанс все исправить.

- Я попробую.

- Вот. Возьмите. - сотник вытащил из потайного кармана длинную узкую палочку, похожую на учительскую указку.

- Спасибо.

- Вас ждут.

- Где?

- Если нет под елкой, посмотрите за ней.

 

Соломон принял подарок осторожно, как хрустальный бокал. Благодарно кивнув, он отправился за елку, где в блеске меди и мерцании дерева его ждала Музыка.

 

Дирижерская палочка в руках Соломона была очень похожа на волшебную.

 

Старик плавно взмахнул ей - и Музыка на цыпочках закружилась по станции. Огни елки подхватили ее темп. Три богатыря под елкой опрокинули еще по стаканчику. Алена достала из сумочки серпантин и принялась бросать его в воздух. Те, кто бегал, остановились и прислушались. Те, кто сидел после автоматной очереди, встали. Те, кто лежал, сели и принялись раскачиваться. Вдали, невидимый, вздыхал вор Игнат.

 

- Ну-с, милостивый государь, - сказал сотник. - А вам я могу помочь?

- Не знаю, - ответил Аристарх.

- Вы ведь не попросите у меня вечную жизнь?

- Нет. Я устал и от этой.

- Стало быть, и здоровье вас не слишком интересует?

- Нет. Не слишком.

- Для любви вы тоже опоздали на пару заездов.

- Можно сказать, что я никогда не ставил на эту лошадку.

- Тогда что же?

- Марку.

- Марку?! Кажется, вам удалось меня удивить. Немецкую? Финскую? Может, лучше английский фунт?

- Почтовую. Видите ли, в детстве я очень мечтал о ней. Потом перестал, когда вырос, но...

- Что?

- Ни одна мечта из тех, что пришли на смену, не оказалась сильнее той, первой.

- Что же эта за марка?

- Зачем вы спрашиваете? Она ведь уже лежит в вашем кармане.

- Конечно. Но это может быть интересно другим.

- Вряд ли. Кто сейчас собирает марки?

- А что вы сделали с вашей коллекцией?

- Ничего. Кроме того, что сохранил ее.

- Это немало.

- Пожалуй. Все остальное куда-то делось, а альбомы остались. И в одном из них по-прежнему есть пустая страница.

- Считайте, что она заполнена. Вот.

- Спасибо вам, дружище. - старик склонился над маркой, и Музыка в руках Соломона как будто споткнулась на мгновение.

 

- Слышь, отец! Иди к нам, - крикнул хмельной Гаврила, - Четвертым будешь.

- Староват я уже для всего этого, - сказал старик.

- Да ладно тебе! И ты, слышь, невидимка! Хватит тут рядом вздыхать! Иди, накатим. Я ж чую, что тебе хочется.

- Ага. Тут вы меня и поймаете.

- Нужен ты нам больно. Иди, я уже наливаю.

- А капитан?

- Капитаны мелкую шушеру не ловят! - сказал Василий. - Попался бы ты мне полчаса назад - шкуру бы спустил. А теперь несолидно мне тебя ловить.

- Я не простой вор. Я Мону Лизу украду.

- Во-первых, ты паленую Мону Лизу красть собираешься. А во-вторых, сначала укради, потом я тебя ловить буду. А не наоборот. Правильно, Саныч?

- Дык... Ешкин дрын... - Саныч наэкспериментировался до упора и теперь говорил кратко.

- Ладно, иду.

 

Стакан водки сам собой поднялся на воздух и с булькающими звуками опорожнился...

 

Принимая Марлену Степановну, сотник посуровел, и на лице его появилось государственное выражение.

 

- Ты прости, милок, что бандитом обозвала, - говорила Марлена сотнику. - Сам понимаешь, надо бдить.

- А как же! Все понимаю, товарищ. Будьте спокойны. Всех разоблачим и посадим, дайте только срок.

- Так ты из наших, что ли?

- Из ваших, мать, из ваших.

- Из органов?

- Из них.

- Что ж сразу не сказал?

- А когда это мы про себя рассказывали?

- То-то я гляжу, что все про всех знаешь.

- Я еще и не то знаю. Я, мать, такое знаю, что уши не успеваешь менять... Вянут, понимаешь... Что твои розы.

- Так ты мне тоже поможешь, сынок?

- Чем же тебе помочь, мать?

- Да вот, ошибочку старую исправить надо бы.

- Какую такую ошибочку?

- В происхождении моем.

- Так ты ж из крестьян! Самое подходящее происхождение!

- То то и оно, что из крестьян. А меня один товарищ из ваших в купеческие записал.

- Невнимательный товарищ.

- Невнимательный?! - Марлена закипела, - Да он мне, говнюк, всю жизнь перекалечил, товарищ этот.

- Знаю. Поэтому вас и в экспедицию тогда не пустили...

- Я бы ему, гниде, пальцы-то пообрыва... А вы откуда знаете про экспедицию... Ах, да. Все понятно. Оно конечно, вам положено все знать.

- Да ведь дело то не в экспедиции, Марлена Степановна. Ведь так? А в том, кто туда без вас поехал.

- Да, сынок. В том то все и дело...

- И не вернулся.

- Может, и вернулся, да не ко мне.

- О трудном просите, Марлена Степановна. Сами знаете... Подделка документов, да еще задним числом...

- Да что ж мне делать. Мне бы хоть одним глазком на него еще поглядеть... Ведь любили друг друга, товарищ. Как на духу...

- Верю, Марлена Степановна. Верю. Ладно уж... Так и быть. Правда важнее документов.

- Вот и я так всю жизнь говорила.

- Ступайте. Амуниция - под елкой, а Платон вас уже ждет.

- Да я к нему безо всякой амуниции... Что мне та амуниция! Сердцем согрею!

- Это вы мне бросьте. В инвентарном листе написано: "амуниция". Получите и распишитесь вот здесь... - сотник достал из воздуха желтый от времени листок с печатью.

 

Старуха расписалась, и, молодея на бегу, устремилась под елку. Когда она натягивала шубу, ей было уже тридцать, и старомодная прическа сменилась лихим комсомольским кустарником. Обогнув оркестр Соломона, который по этому случаю исполнял "Лейся песня на просторе", Марлена вприпрыжку поскакала к клубам пара, которые исходили от пришвартованной к платформе льдины. На льдине стоял двухметровый мужик и улыбался в заиндевевшую бороду.

 

- Платоша! - закричала Марлена.

- Марля! Ребята, смотрите, кто к нам приехал! Пустили, все таки!..

 

- Да, - глубокомысленно изрек Аристарх, слегка осоловевший после водки, - Я читал в газетах об этой экспедиции.

- На Северный полюс, что ли? - со знанием дела спросил Гаврила.

- Нет. Но, как говорится, в ту же степь...

 

Когда музыка угомонилась, и даже алкашня под елкой притихла, к сотнику подошла Эльза фон Блюменштрассе. Она была очень серьезна и машинально гладила осоловевшую Дуську.

 

- Глядя на вас, - сказал сотник, - кажется, что вам ничего не нужно. Деньги у вас есть. Здоровье - дай Бог всякому. Красотой не обижены, умом тоже. Интересно, что вы попросите.

- Десять лет назад, - сказала Эльза, - у меня был один человек. Он был немного старше меня, но не в этом дело. Он был не в ладах с жизнью, но дело опять же не в этом.

- В чем же? - спросил сотник.

- В том, что он отыгрывался на мне. Если жизнь била его щеке, я должна была готовить свою. Если жизнь ставила ему подножку, я могла быть уверена, что в тот же день полечу на пол.

- Зачем вы терпели?

- Я любила его.

- За что?

- А за что любят?

- Действительно. Ваше благородие, вы не знаете?

- Нет, сотник. Я еще маленький, - сказал мальчик.

- Это вы-то маленький?.. Да уж.

- Мне продолжать?

- Конечно, Эльза. Простите.

- Мы прожили вместе довольно долго. Он хотел детей, но я была против. Потому что на них он отыгрывался бы так же.

- Он был неудачник?

- Да. Но боялся себе в этом признаться. А мне, как нарочно, всегда везло. Я хорошо училась и потом нашла хорошую работу. Он хотел все или ничего, а мне хватало того, что было. В результате я все время оказывалась...

- Сверху?

- Да. Можно сказать и так.

- И, в конце концов, вы его бросили?

- Нет. Я не хотела этого. Однажды я пришла домой с хорошей вестью. Меня повысили в должности, на работе открылись хорошие перспективы.

- И вы сказали ему об этом?

- Я что, похожа на дуру? Конечно, нет. Но в тот день он как будто сам почувствовал это. И издевался надо мной больше обычного. Даже избил меня.

- Мерзавец!

- Да. Но я не ушла бы даже после этого. Он приучил меня быть покорной, и мне это казалось в порядке вещей. Стыдно признаться теперь, но мне это даже нравилось.

- То есть вы не ушли даже после побоев.

- Нет. Он меня выгнал сам.

- Но почему?

- Он почувствовал, что я другая. Что в том мире, который его не пускает, мне открыты все двери. Наверное, в тот день он понял, что даже побоями не сможет меня сломать.

- И что же было дальше? Извините, Эльза, но я пока не понимаю, к чему вы клоните. У каждого из нас... Из вас... есть свои покойники в шкафу.

- Потом были другие. Я была сильнее каждого из них, а иногда мне казалось, что я сильнее их всех, вместе взятых.

- И все они над вами издевались?

- Со временем мне это перестало нравиться, и я стала запрещать им делать это.

- И вам удавалось?

- Я даже не подозревала, как это окажется легко.

- Тем более не понимаю, на что вы жалуетесь. Вам можно только позавидовать.

- Завидовать нечему. Во-первых, я чертовски одинока.

- Это бывает.

- А во-вторых, я все еще люблю того, первого.

- Он так и не позвал вас обратно?

- Нет.

- Что ж, теперь понятно. Вы хотите его вернуть.

- Нет.

- Чего же?

- Она хочет его забыть, - сказал мальчик.

- Да, - просто сказала Эльза.

- Нет проблем. Але-ап! - сказал сотник. - Его больше нет.

- Кого? - спросила Эльза, потирая лоб.

- Вашего мучителя.

- Какого мучителя? Что вы себе позволяете, молодой человек?

- Извините, Эльза Гансовна. Я приношу свои извинения и откланиваюсь... Уфф... Какая тяжелая у нас работа, полковник. Вы позволите сделать небольшую музыкальную паузу?

- Как вам будет угодно.

- Маэстро Соломон! Сообразите-ка нам что-нибудь. Разговор с Эльзой настроил меня на сентиментальный лад!

 

Оставшись одна, Эльза задумчиво поглядела на алкашей. Гаврила и Василий издали строили ей глазки.

 

- Интересно, - сказала Эльза, - почему мне так хочется надраться? Неужели я попросила именно это?

 

Музыка набирала обороты. Вдохновенный Соломон исполнял вальс собственного сочинения. Темные фигуры музыкантов послушно работали с инструментами.

 

В пляс пустились все. Черный и Надя, обнявшись, отплясывали каждый свое, причем Черного всю дорогу заносило в лезгинку, а надюшины каблучки выписывали совершенно твистовые па. Звучал при этом вальс. Что характерно.

Соня, благоухая смертельной для мужского носа отравой, танцевала с Витьком, который морщился от аромата и поглядывал на кучу денег. Отдельные бумажки, к слову сказать, еще кружились в воздухе совершенно по-новогоднему.

Эльза, по-гусарски махнув полстакана, кружилась с шатким от хмеля Гаврилой.

Аристарх, галантно пригласив Наталью Палну, давал ей урок настоящего бального вальса. Та поглядывала то на своего кавалера, то на стиральную машину, то на своих чудесных мальчиков. С лица ее при этом не сходило выражение идиотского счастья.

Даже Марлена и новый знакомец Платон топтались на своей льдине, по драконьи клубясь паром.

 

Сам сотник пригласил на танец Алену. Они были красивой парой.

 

- Ваша очередь, сударыня. Просите что угодно. Вам я просто не в силах буду отказать. Надеюсь, у вас нет несчастной любви.

- Нет.

- Тогда чего вы хотите?

- На Тверской есть магазин игрушек. Там на витрине томятся плюшевый заяц, механический Дед Мороз и электрический паровозик.

- Как же, как же. Там еще нарисованный щит с настоящими снежными горами.

- Вы помните? Прекрасно. Так вот. Я хочу...

- Алена, осторожней! Вы уверены, что не хотите ничего для себя?

- А я и прошу для себя. Мне плохо оттого, что эти трое не могут попасть в Нарисованные Горы.

- И если они туда попадут...

- Я буду счастлива.

- Да, Алена... Вы - та еще штучка.

- Никакая я не штучка.

- Вот возьму и влюблюсь в вас. Знаете, что бывает в таких случаях?

- Знаю. Читала. Не надо.

- Хорошо. Я постараюсь изо всех сил.

- Так что с моим желанием?

- Оно уже давно выполнено. Заяц попросил Деда Мороза вам кланяться, и они чуть не подрались. Представьте себе этого бедолагу, которого снова просят качнуть головой.

- Покажите мне их.

- Посмотрите мне в глаза.

 

Алена посмотрела в глаза сотнику и увидела, что все так и есть. Заяц скакал следом за паровозом, а Дед Мороз, невесть откуда разжившийся домиком, грозил им из окна кулаком. Он очень боялся лавин и просил не шуметь.

 

- Опять ссорятся, - сказала Алена.

- Вот видите. Ничего им не помогло.

- Врете. Если им не помогло, то почему я тогда так счастлива?

- Вру. Помогло, конечно. Они вас приглашают к себе. Поедете?

- Обязательно.

 

В этот момент пронзительно закричала Наталья Пална. Кажется, она снова собиралась грохнуться в обморок. А причина была очень проста: по платформе, очень нервничая, крались штук пятнадцать мышей. Из невидимой щели карабкалось подкрепление.

 

При виде мышей соло Палны быстро сменилось хоровым женским визгом. Зрелище было не из приятных, что и говорить.

 

Сан Саныч посмотрел на бутылку с подозрением.

 

- Ешкин дрын!. Опять... В ппрошлый рраз ччерти, ттеперь - мыши...

- Граждане и, в особенности, гражданки! - крикнул сотник, - прошу сохранять спокойствие. - Это всего лишь мыши!

- Уберите немедленно эту гадость!

- Откуда они взялись?!

- А как вы думаете?

- Что вы нам голову морочите! Или вы хотите сказать, что эту дрянь кто-то пожелал, а вы исполнили?

- Именно, милая Наталья Пална. Именно!

- Кто же из нас такой идиот?

 

Эльза сообразила первой и захохотала, как ведьма.

 

- Ах ты зараза!

- ...

- Ах ты дрянь!

- ...

 

Эльза сграбастала несчастную Дуську.

 

- Никому не отдам! Сама буду убивать! Но ты, Авдотья, тоже хороша. Ну, парочку... ну, десяток, наконец... Но такую стаю! Лучше бы ты мешок китикэта заказала!

- Мяу, - сказала Дуська и спрыгнула на пол - охотиться.

 

При виде ее мыши разбежались.

 

Вальс еще дображивал по станции, когда пары начали расходиться. Дольше всех продержались Надя и Черный. Даже подходя к сотнику, они пританцовывали и держались за руки.

 

- Перерыв окончен... - вздохнул сотник. - Кто у нас там еще остался?..

- Мы.

- Вместе?

- Вместе.

- Дайте-ка я угадаю. Никогда не расставаться?

- Точно!

- И?

- Что "и"?

- Вас же двое. В запасе еще одно желание.

- Говори ты, - сказала счастливая Надя.

- Нэт, - ответил Черный. - Пусть жэнщина гаварит...

- Ах, милый, у меня только одно желание - быть всегда вместе с тобой.

- Его уже загадал ваш спутник, сударыня, - вмешался сотник.

- Тогда чтобы ты был счастлив. Скажи мне, что в твоей жизни не так. У тебя что ни будь болит?

- Нэт.

- Ты чего ни будь хочешь?

- Только тэбя!

- Что же делать, милый... А твои родственники? Давай я пожелаю им здоровья!

- У дэдушки Зураба болит паясница...

- Тогда пусть она больше никогда его не побеспокоит! Вы слышите, сотник?

- Сделано. Ваш дедушка Зураб уже отплясывает перед правнуками.

- Спасиба, дарагой.

- Не за что. Следующий!

 

Рома, который до этого молча таращился на новогоднюю небывальщину, встал и пошел к сотнику. Но он не успел дойти до цели, когда вперед протиснулся Витек, который был сам на себя не похож. Из него отовсюду торчали деньги, но в руке он держал бумажку без водяных знаков.

 

Витек схватил сотника за руку и тут же отдернул свои пальцы, будто его ударило током.

 

- Командир! Спаси!

- Что стряслось?

- Забыл!

- Что забыл?

- Мать забыл!

- Не ты первый.

- Помоги, брат! Стал деньги по карманам рассовывать - выпала телеграмма. А я про нее и не вспомнил. Вот, читай!

 

Сотник прочел вслух:

 

- "Сынок. Мне нездоровится. Приезжай поскорей. Мама."

- Видел?

- Видел.

- Поможешь?

- Нет.

- Как это "нет"?

- Не могу. Твое желание исполнено.

- Да я тебя сейчас!..

- Попробуй, - в глазах сотника блеснуло и погасло.

- Возьми бабки обратно, слышь... Все забирай, я тебе еще дам... Только вылечи мать, а?

- Не могу.

- Врешь! Можешь!

- Ты сам все решил.

- Командир! - Витек пьяно всхлипнул и принялся рвать деньги. - Спаси!

- Нет.

- Слышь, братан! - Витек обернулся к Роме, - бери все мои бабки, только помоги. Тебе ведь можно еще!

- Да, молодой человек. Вам можно, - подтвердил сотник.

- Брат... - Витек упал на колени перед юношей, - По гроб не забуду! Озолочу! Помоги!

 

Рома жестом руки отвел пачку денег и посмотрел на сотника.

 

- Ты немой, что ли? - спросил Витек.

- Нет. - сказал сотник. - Рома просто не любит разговаривать.

- Ну ты тогда кивни просто, слышь. Кивни вот так, ладно? - Витек так активно закивал, что на вакансию Деда Мороза в алениной витрине его взяли бы без резюме и порфолио.

 

Рома посмотрел на Витька и коротко кивнул.

 

- А для себя? - спросил сотник.

 

Рома пожал плечами.

 

- Да. - сказал сотник. - Это желание ты сможешь исполнить сам.

 

Рома улыбнулся.

 

- Повезло тебе, Виктор, - сказал сотник.

- В смысле? - подхватился Витек, - все нормально, да? Нормально, брат? Поправится мать-то?

- Поправится, - сказал сотник.

- Ну, спасибо, братан! - Витек сграбастал Рому в объятиях, роняя деньги на пол, - Век не забуду. Ты, если что, сразу ко мне. Крыша, бабки, девчонки... Все организуем!

 

Рома вежливо высвободился из жарких объятий Витька и вернулся на свое место. Сотник поводил его взглядом и вздохнул.

 

- Нашего полку прибыло, - почему-то сказал он.

 

Потом огляделся.

 

- Итак... Остался только тот, который хотел уйти из жизни. Кажется, вас зовут Никифор?

 

Упомянутый Никифор, просидевший все шоу в полной отключке, вяло поднял голову.

 

- Да. Меня зовут Никифор. А толку-то?

- Толку, действительно, маловато. При нашей встрече вы, кажется, собирались уйти из жизни. Так?

- Так.

- Могу ли я считать сейчас, что это и есть ваше желание?

- Да.

- Хорошо. Ваше желание будет выполнено, хотя мне вас жаль, а полковник из-за вас потеряет сон и аппетит на неделю. Верно, ваше благородие?

- Это еще не повод, чтобы не выполнить нашу работу. - отозвался мальчик.

- Конечно. Однако позвольте мне предложить вам вариант, который мне кажется наиболее разумным.

- Попробуйте.

- Видите мальчика? Его зовут Паша. Он вам нравится?

- То есть?

- Вы ничего не имеете против него?

- Абсолютно.

- Он вам не противен?

- С какой стати он должен быть мне противен?

- Он ведь часть того мира, который вы так ненавидите.

- Должно быть, он - лучшая его часть. Или та, которой я раньше просто не замечал. Знаете, дети всегда проносились мимо меня.

- Значит, он вам по душе?

- Можно сказать и так. Вы что, предлагаете мне усыновить его?

- Не совсем. Вернее, совсем не...

- Что вы имеете в виду?

- Паша! Наталья Пална! Подойдите сюда, пожалуйста!

 

Наталья Пална, посвежевшая после мышиного обморока, подошла к сотнику вместе с сыном.

 

- Этого человека, Наталья Пална, зовут Никифор. Он не хочет больше жить.

- Я помню, - Наташа с опаской покосилась на Никифора.

- Я бы уточнил его желание так: он не хочет больше быть человеком.

- Не хочу, - хмуро подтвердил Никифор.

- А ваш сын Павел, так самоотверженно отказавшийся от своего желания, уже два года мечтает о собаке. Правда, Паша?

- Да.

- Он даже в Америку собирался смыться, потому что смотрел по видику несколько "собачьих комедий". Правда?

- Правда.

- Вы понимаете, что я предлагаю?

- Ни за что! - отрезала Наталья Пална.

- Вы - жестокая мать.

- Мало того, что он него будут шерсть и лужи. Он будет еще и самоубийцей в душе!

- Нет. Уже не будет. Псы слишком заняты любовью, чтобы успевать ненавидеть.

- Я вам не верю.

- Напрасно. Давайте для начала познакомим их.

- Незачем.

- Послушайте, несчастная женщина! - сотник вырос на полголовы, - Вы только что получили то, что хотели. Ваш сын отказался от своей мечты ради вашей! Ради вашей жалкой мечты, огрызка юношеских снов. Вы, в суете и болтовне коротающая век, растеряли по дороге все, что имели! Ваш муж, этот святой человек, превращен в половую тряпку! Ваши так называемые подруги соревнуются с вами в ничтожестве, но проигрывают, потому что ничтожнее вас существа нет! Собственные дети сбежали от вас, потому что им стыдно иметь такую мать! Но один из них, который, кстати, уродился вовсе не в вас, а в отца, пожертвовал для вас своей мечтой! А вы не можете себя заставить сделать один шаг в сторону, чтобы он смог пройти туда, куда хочет?! Да как вам не стыдно, кошелка вы эдакая!

- Да как вы... Да я... О, нет... Это выше меня... - Пална отвернулась и удалилась, подняв голову, чтобы слезы затекли обратно в глаза. - Делайте, что хотите!

- Мама! - позвал Паша.

- Не надо, мальчик, - вмешался Никифор. - Мы, кажется, хотели познакомиться.

- Ты будешь моей собакой? - спросил Пашка.

- Если ты захочешь.

- А ты умеешь стоять на задних лапах?

- Как видишь, пока умею. Но не знаю, получится ли это у нового меня.

- А ты не будешь кусаться?

- Нет. Я никогда не умел это делать.

- Да. Я хочу, чтобы ты был моей собакой.

- Договорились, - сказал Никифор. - Только одна последняя просьба, прежде, чем я перестану говорить по человечески.

- Да?

- Пожалуйста, пока я буду... буду уходить из человека, будь со мной.

- Обязательно.

- И гладь меня по голове, ладно?

- Хорошо.

- Меня так давно не гладили...

- Не бойся. Я буду делать это каждый день по тысяче раз.

- Спасибо, Пашка. И, это...

- Да?

- Ты гулять со мной не забывай. А то, сам понимаешь.

- Понимаю. Не маленький.

- И корми как следует. Мясом. А не кашами. Ладно?

- Ладно, ладно. - Пашка попробовал дотянуться рукой до шевелюры Никифора, но не достал. Тогда Никифор опустился на четвереньки.

- Эй, - сказал Никифор.

- Что? - Паша уже чесал его за ухом.

- А ты меня звать-то как будешь?

- А как тебе хочется?

- Не придумал еще.

- Может, Ники?

- Хорошо. Ники, Ники!

- Гав.

- Непохоже.

- Скоро будет похоже.

- Готов? - спросил сотник.

- Готов. Прощай, мир. И здравствуй. Прежняя жизнь была ко мне такой сукой, что пора, наконец, стать кобелем и показать ей кузькину мать. Эй, все! До встречи!

- До встречи! - отозвались все.

- Я буду заботиться о тебе, - шептал Пашка. - Утром мы будем гулять перед школой, а вечером - перед сном. Иногда я буду брать тебя на футбол, если ты пообещаешь не бегать за мячом. Когда ты вырастешь, я пойду служить пограничником и возьму тебя с собой. А потом мы пойдем работать сыщиками и распутаем самые запутанные преступления. Если ты не будешь лениться, конечно... Ты ведь не лентяй?

- Гав, - сказал Ники.

 

Он сидел на куче вещей, оставшихся от Никифора, и смотрел на Пашку. Видно было, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не пустить на старое пальто первую в жизни лужу...

 

- Маэстро! - сказал сотник, - Музыку!

- Мммурку ддавай! - распорядился Сан Саныч.

 

Соломон не заставил просит себя дважды. Перекрестив тишину дирижерской палочкой, он затопил станцию неузнаваемо прекрасной "Муркой" в стиле салонного танго.

 

Сотник отошел к полковнику, тяжело опустившись рядом с ним в продавленное вольтеровское кресло.

 

- Уффф, - сказал сотник. - Ваше благородие! Задание выполнено.

- Сколько осталось времени?

- Две минуты.

- Бомба взорвется в полночь?

- С двенадцатым ударом.

- Почему Черный не вспомнил о ней?

- Он влюбился, полковник.

- Ну и дурак. А ведь мог бы все остановить.

- Все влюбленные - дураки. И в этом их счастье.

- И что же? Никто из них не выживет?

- Ни одна живая душа.

- Жаль.

- Бросьте, полковник. Вспомните Хиросиму! Вот где было жаль. А это так... Несчастный случай...

- Какой, однако, безобразный век, сотник.

- Да, ваше благородие. Век-самоубийца.

- Я гляжу на людей и решительно не понимаю, как можно так издеваться над собой?

- Многие из них этому тоже не рады.

- Но ведь они сами крутят свое колесо. Почему белка остается довольна, а эти загоняют себя насмерть?

- Видите ли, ваше благородие... Их туда набилось слишком много. Пока внутри барабана были единицы, они бежали и отдыхали вместе. Они не толкались локтями и успевали заметить красоту снаружи. Мало того. В редкие минуты отдыха они успевали посмотреть друг на друга и даже взяться за руки.

- А теперь?

- А теперь людей - толпы, и каждый норовит обогнать соседа. Барабан крутится все быстрее. Отставших заносит вверх и бросает под ноги бегущим. А те, кто успевает бежать, уже не имеют времени ни на что другое. И ведь каждому приходится мчаться поодиночке. Взявшись за руки, они отстают и пропадают.

- Жаль.

- Они сами выбрали такой путь, и нечего их жалеть.

- Поглядите. Кажется, они веселятся.

- Ну и славно. Пусть напоследок почувствуют себя счастливыми.

- Их смерть будет быстрой?

- Мгновенной, ваше благородие. Они ничего не успеют заметить...

 

Соломон превзошел сам себя. Его музыка ухитрялась одновременно быть и зажигательной, и грустной. В ней пенилось шампанское и бродил горький мед. В ней любовники душили друг друга, а враги садились за стол, застланный вчерашними знаменами.

В ней хохотал и рыдал, жрал и пил, грешил и каялся, продавался и покупал, рождался и умирал безумный ХХ век... А с ним и тысячелетие догорало огнями последних костров инквизиции, полыхало заревом Баха, билось в истерике Шекспира, молилось сотням разных богов и при этом не забывало о главном: пить и жрать, продаваться и покупать, грешить и каяться...

 

В общем, страшненькая была музыка.

 

Все пустились в пляс. Даже щенок Ники подпрыгивал рядом с Пашкой. Даже кошка Дуська, играя с мышью, махала лапкой в такт. Даже невидимый вор Игнат шаркал по полу в своей одинокой кадрили.

 

Первый удар часов застал толпу в крайне приподнятом настроении. Витек даже порывался сбегать на улицу за цистерной шампанского.

 

- Бам!... - сказали часы.

 

- Ааааааааа! - заорал Черный. Он все вспомнил.

 

Бамм!...

 

- Ухадите всэ! Сэйчас все взорвется! Надя! Наденька! Елка! Надя! ЕЛКА!

- Что случилось, милый! Почему ты плачешь?

 

Баммм!..

 

- Что он говорит?

- Кто погибнет?

- Отставить панику!

- Вы что ни будь понимаете?

 

Бамммм!

 

- В елке -БОМБА! Мы все погибнем...

- Останови часы, сука!

- Нэ магу! Надя! Наденька!

- Пашенька! Коля!

- Сотник! Сделайте что ни будь!

 

Баммммм!

 

- Не могу, - веско сказал сотник. - Я не сапер. Я умею исполнять желания, но у вас их не осталось.

 

Так он это сказал, что все поняли.

 

Бамммммм!

 

- Господи! Что же будет!

- Мы умрем.

- Мы умрем?!

- Мы все УМРЕМ?!!!

- Господи! Спаси нас!

- Алена!

- Рома!

 

Баммммммм!

 

- Который это удар, сотник?

- Седьмой, ваше благородие.

 

Бамммммммм!

 

- Тыыыыы гааааррррииии, ггаааарриии мммоя луучииииина...

- Я люблю тебя! Мы встретимся на небесах...

- Ну, сука... Дай мне до тебя дотянуться...

- Не трогайте его...

- Паша! Коля! Дети!

- Прощайте, Соломон. Вы - великий маэстро.

 

Баммммммммм!

 

- Девятый удар, полковник. Нам пора.

 

Бамммммммммм!

 

Все вдруг замолчали. Смерть прошла в зал и, невидимая, села под елку.

Говорить было не о чем.

С потолка слетела последняя одинокая купюра...

Соломон уронил дирижерскую палочку.

Тиканье часов в тишине звучало оглушительно.

 

- Эй! Кто ни будь выключит этот сраный будильник?!!!!!

 

"Никто", о котором все позабыли, сонно качался в раскрытых дверях вагона.

 

- Это ваше желание? - быстро спросил сотник.

- А ты кто такой?

 

Баммммммммммм!

 

- Одиннадцать, - негромко сказал полковник.

- Это ваше желание? - повторил сотник.

- Да, блин! Это мое желание, твою мать...

 

...

 

Двенадцатого удара не последовало. Часы замолчали.

 

Полковник негромко похлопал в ладоши.

 

- Браво, - сказал он.

- Осторожно, двери закрываются, - сказал механический голос в вагоне, - Следующая станция... эээ... Ну, например, "Театральная"...

 

- Мам... Мы уже умерли? - спросил Пашка.

- Не знаю, милый. - Наталья Пална огляделась.

- Пппочему ннет ммузыки... Эй! Ссапожник! Ммузыку ддавай! - заорал Сан Саныч.

 

Вор Игнат стоял у всех на виду и вытирал шапкой-невидимкой пот со лба.

 

Все потихоньку направились в вагон.

 

- Быстрее, - сказал механический голос. - Двери закрываются!

 

Все ускорили шаг. Люди не смотрели друг на друга и выглядели так, как будто постарели на целый век.

 

Никто не разговаривал. В вагон погрузились молча.

Двери закрылись со средневековым грохотом.

Поезд обыкновенно тронулся и уехал в тоннель.

 

Вслед за этим раздался новый звук.

Заработал молчащий прежде эскалатор.

Там, куда он шел, было очень светло.

 

На платформе остались Сотник, Полковник, Рома и Алена. Не считая елки и стиральной машины, конечно.

 

- Я не спрашиваю вас, почему вы остались, - сказал сотник. - Но ответьте на другой вопрос. Как вас угораздило не встретиться раньше? Ведь вы уже много лет ходите рядом.

- Не знаю, - сказала Алена.

- Наверное, это был неподходящий век. - сказал полковник.

- А теперь он кончился, - добавила Алена.

- Неизвестно, - веско сказал Рома. У него оказался очень красивый голос. - Ведь часы встали за один удар до двенадцати.

- А я верю, что новый век начался.

- Наш век.

- Век Встреч.

- Сомнительно, - сказал полковник.

- По крайней мере, - вмешался сотник, - никто нам не помешает за это выпить.

 

Он откупорил бутылку старинного вина и наполнил четыре бокала.

 

- За Век Встреч без разлук! - сказал он.

- За Век Хорошей Погоды, - сказал Рома.

- За Век Мастеров и подмастерий - сказала Алена.

- За Век Покоя... - сказал полковник.

 

Все выпили.

 

- Что это за вино? - спросила Алена, - У него странный вкус.

- Лучше не спрашивайте, - сказал сотник.

- Нам пора, - добавил полковник, направляясь к эскалатору.

 

И лестница увезла их наверх. В свет.

 

А станция "Новогодняя" погасла. Вместе с елкой, которая так и зажглась, и часами, которые так и не ударили в двенадцатый раз...

 

С Новым Веком?

Корф Андрей

© Александр Кучеров, Москва, 2000

© Андрей Корф, Москва, 2000

.