| ||||||
 |
 |
| ||||
| ||||||
|
Камышова АлександраРЯБОЙ КОБЫЛЫ СОНсценарий художественного фильма
Лето 1965 года. Ярко палило солнце. На небе ни облачка. На опушке леса, что выходила к берегу реки, отдыхала семья — тридцатидвухлетний Александр Петрович Пороховенко, его жена Катя, восьмилетний сын Костя и шестилетняя дочь Лиза. Катя, расположившись на стареньком покрывале, готовила не хитрую закуску. Костя стоял, прижавшись спиной к огромному дереву, а Петрович целился в него мячом. — Ага-а, моргнул! — крикнул Пороховенко-старший, бросив в сына мяч. — Это потому, что ты долго целился, — спокойно возразил Костя. Лиза сбегала за мячом и, подавая его в руки отцу, спросила: — Пап, а я? — Ну, уж это совсем ни к чему, — недовольно заметила Катя. — Я тоже хочу вырабатывать характер, — сказала Лиза. Пороховенко-старший подмигнул детям и все трое побежали к речке. — Недолго только! — крикнула им вслед Катя, — у меня все готово!
|
|
| ||
|
Петрович в черных семейных трусах до колена, вошел в воду и зябко поежился. Ссутулясь и искоса поглядывая на отца в воду вошел и Костя. Лиза, сбросив маечку, ступила в воду и тут же отскочила: — Ой, мамочки! Петрович и Костя обернулись на испуганную Лизу, выпрямились, как по команде, и во дин голос крикнули: — За Родину! — и бросились в воду. — За родину! — взвизгнула Лиза и, плюхнувшись у берега в воду, отчаянно заработала руками и ногами, поднимая вокруг себя брызги.
|
|
| ||
|
На поляну, где отдыхала семья Пороховенко, вышел молодой красивый мужчина. По возрасту они с Петровичем были ровесники. Но худой и белобрысый Пороховенко выглядел пацаном рядом с широкоплечим и статным брюнетом, которого звали Лёвой Меденцевым. — Кажется я вовремя — сказал Лёва, вместо приветствия, подойдя к Кате. — А ты всегда, до неприличия вовремя, — беззлобно проворчала Катя. — Я не виноват, что у тебя всегда так вкусно! — Лёва расположился на траве. — Женился бы и у тебя бы дома вкусно было! — парировала Катя. Лёва разглядывал черноокую Катю — косу, стан, руки и ничего не отвечал. — Успею, — ответил он, когда Катя подняла на него глаза. — Гляди, Лёва, расхватают всех — бобылем останешься! — улыбнулась Катя. Тут с криками и визгом к ним подбежали Петрович с Костей и стали бегать вокруг покрывала с едой, пытаясь согреться. А Лиза бросилась к Лёве, обхватила его за шею и прижалась тельцем к сухой лёвиной рубашке. — А я вот Лизу подожду, — прижимая девочку к себе, ответил Лёва. — Саша, опять до посинения? — не обращая внимания на Лёву, спросила Катя мужа. — Замерзла? — Лёва подхватил полотенце, которое бросила ему Катя, и стал вытирать Лизу. — Зза Ррро-дди-нну мможж-нно и поммер-ззнуть! — лязгая зубами выговорила Лиза, не отрываясь от Лёвы. — А Катровские-то где? — все еще бегая. Спросил Петрович. — Прийдут, куда им деться! — ответил Лёва. — Хватит тряститсь. Садись. — Ну, мать, Катровских ждать не будем: жрать охота! И Петрович потер ладонями, окидывая взглядом нехитрый стол. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Перед зеркалом шифоньера стояла Шура. Её было не более тридцати двух лет. Она зашпилила на затылке вьющиеся темно-русые волосы, оглядела свою стройную фигуру, поправила на сарафане пояс, подняла взгляд, посмотрела собственному отражению в глаза... На пороге комнаты, неслышно, показался муж Шуры. Облокотившись на косяк, посмотрел на жену... Шура крутанулась на пятках и замерла, увидев разглядывающего её, мужа. Взгляды их встретились. Она шагнула к мужу и жарко зашептала: — Вовка, давай никуда не пойдем, — она обхватила его руками, — давай останемся! Она чмокала его в щеку и шептала на ухо: — Ну, хоть полчасика...пока Сашка во дворе? Володя крепко обхватил жену, Шура вскрикнула и он отпустил её. Она потянула его к кровати, но Володя сказал: — Не удобно, Шура: обещали же, — и вышел из комнаты. — Эх, Катровский, — тихо произнесла Шура вслед мужу и, немного помедлив, вышла вслед за ним. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Катя плела венок из кленовых листьев. Рядом сидела молодая и красивая — Шура Катровская. Петрович, Владимир Катровский — ровесник Лёвы и Пороховенко, Лёва и дети: Костя Лиза и сын Катровских — Саша, ровесник Кости — гоняли по поляне мяч.Лёва стоял в "воротах", ему помогала Лиза. Шура следила взглядом за Катровским — за его сильным телом, упругими икрами... Катя несколько раз, отрываясь от своего занятия, украдкой бросала взгляды на Шуру, потом провожала взглядом Катровского... Мужчины и дети с криками носились по поляне... Неожиданно взгляды женщин встретились и Шура, смущенно, засмеялась: — Детвора! — Лиза! — позвала Катя. — Иди, примерь! — И Катя подняла вверх кленовый венок. Но девочка отмахнулась, не посмотрев в сторону матери.
|
|
| ||
|
Шура рылась в шифоньере и, после долгих поисков, вытащила то, что искала: ночную сорочку. Оторвав этикетку и сбросив халат, облачилась в обнову. Расчесала пышную копну своих вьющихся волос...
|
|
| ||
|
Катровский кивнул сыну, который уже лежал под одеялом на диване и выключил в его комнате свет. Потом направился к спальной комнате, остановился перед дверью... |
|
| ||
|
Шура лежала на кровати и напряженно вслушивалась. Послышались шаги Катровского, удаляющиеся от двери спальной... Затем она услышала шум воды в сливном бачке... Чиркнула спичка.... Снова шаги мужа, но к соседней комнате. Потом стало тихо... Какое-то время Шура еще лежала, потом тихо встала и на цыпочках вышла из своей комнаты и прошла в комнату сына... Катровский лежал на диване рядом с сыном. Глаза его были закрыты. Шура постояла, посмотрела на спящие лица мужа и сына и также тихо ушла к себе... Откинувшись на подушке, и, глядя в темный потолок, Шура неожиданно беззвучно затряслась всем телом, а потом, натянув на лицо одеяло, тихо завыла...
|
|
| ||
|
Катровский открыл глаза, встал, подошел к окну... За окном — ночь... Небо усеяно звездами... Звездочки превращаются в маленькие личинки... Из личинки медленно, с трудом, выбирается бабочка и в полет... Большая красивая стрекоза... Крылья стрекозы с, блестящими на солнце, прожилками... Стрекоза стремительно взлетает и еще стремительней изменяет направление полета... По земле ветер носит маленький бумажный самолетик. Самолетик старается стать против ветра, но это ему не удается... Наконец, порыв ветра подхватывает самолет и самолетик взлетает... Земля с высоты птичьего полета: видны норы сусликов, борозды на пашне, пташки, сидящие в гнездах, в траве... Висит над землей орел...Неподвижный глаз орла... В тюльпанах лежит мальчишка и смотрит в небо... В небе парит орел... Парнишка вскакивает, торопливо идет к обрыву... Подбегает к обрыву, прыжок и, распластав руки, парнишка парит в воздухе, подлетает к воде и уходит в воду... Среди перистых облаков парит, подбрасываемый воздушными потоками, планер... В кабине планера парнишка.... Рядом с планером парит орел... Глаза паренька следят за орлом... Взгляд орла... Парнишка подмигивает орлу... Планер и орел производят роспуск в разные стороны....Катровский в кабине истребителя.... Над ним, в разрыве облака, солнце...
|
|
| ||
|
Петрович помогал стаскивать с Катровского комбинезон... Из комбинезона на пол текла вода... — Вова, я с тобой должен это сделать, понимаешь? — говорил Петрович. — Доконал все-таки? — спросил Катровский не глядя на Петровича. — Вова, все, как надо: министр обороны, через Командующего авиацией, понимаешь? ...Спроси у командира полка? — Вот я и говорю — доконал! — Вова, я чувствую, что я — прав! — не унимался Петрович. — Вот закончим с твоим обследованием и я тебе все объясню! — Тебе-то это зачем? Ты же — врач! Твое дело давление смерить и вовремя пилюлю дать. Зачем тебе летать? — Я хочу доказать, что количество пота, — Петрович кивнул на лужу, что вытекла из комбинезона, — может быть гораздо меньше! — Этот пот от перегрузок! И от твоего присутствия в небе их не станет меньше, — сказал Катровский. — Вова, ты поймешь, что я — прав. Но потом.
|
|
| ||
|
Петрович в белом халате врача сидел в своем кабинете. Напротив сидела — старшая медсестра Галина Михайловна. Ей было не больше тридцати и была она довольно мила. — Галина Михайловна, я хочу вас попросить, чтобы вы проверили, как выполняются предписания врачей дежурными медсестрами и доложили мне. — Александр Петрович, я и так вам могу сказать, что все, что предписано врачом — и уколы, и процедуры, и лекарства — все... — Я получил устную жалобу от летчика, — перебил Галину Михайловну Александр Петрович. — От больного или от тех, кто проходит плановое обследование? — — Галина Михайловна, для персонала любой летчик, который находится в наших стенах — пациент , Поэтому я прошу лично вас выяснить, кто из дежурных медсестер не выполняет предписания врача. — Александр Петрович, мне-то вы можете назвать фамилию этого летчика? — А вы её узнаете, если добросовестно выполните мое поручение, — улыбнулся Петрович.
|
|
| ||
|
Зал ресторана был полупустой. Среди посетителей преобладали мужчины в летной форме. В углу, за столиком сидел Лёва Меденцев и потягивал пиво. Пышнотелая официантка подошла с подносом к лёвиному столику. Поднос был уставлен закусаками, которые официантка стала выставлять на стол перед Лёвой. У входа в ресторан, за столиком с табличкой "Администратор" сидела тридцатилетняя шатенка и ревниво наблюдала за Лёвой и официанткой. — Подождешь? — еле шевеля губами и не поднимая глаз на Лёву, процедила сквозь зубы официантка. — Ласточка, мы с тобой еще и потанцуем, — Лёва налил себе коньяку. — Дома потанцуем. А то Тамара меня со свету сживет, — все так же сквозь зубы проговорила официантка. При упоминании имени "Тамара" — Лёва посмотрел на администраторшу и кивнул ей. — Жди меня за углом ресторана, — бросила сквозь зубы официантка и отошла к другому столику, чтобы принять заказ. Администраторша облегченно вздохнула, когда официантка отошла от лёвиного столика. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Катя стелила на пол матрасы, когда в комнату вошел Петрович. — Саша, дети на полу будут спать в последний раз, — тихо, но твердо сказала Катя, застилая матрасы простыней. — Так на полу же полезней, — попробовал отшутиться Петрович. — Вот пусть твои летчики и спят на полу! — После поговорим! — недовольным тоном ответил Петрович, доставая из письменного стола папку. — Все разговоры на эту тему кончились! — Катя была непреклонна. — Гони детей из кухни — спать пора! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
На столе стояла пара пустых бутылок из под водки. Сдвинув к стене остатки ужина, за кухонным столом разместились трое летчиков и Петрович.Они что-то чертили на белых листах бумаги и оживленно перешептывалсь. Катя постояла под дверью кухни, наблюдая за мужчинами через стекло двери, и решительно вошла на кухню. — Ну, летуны, не пора ли приземлиться? — устало спросила она. — Катерина Васильевна, обижаете — сказал один из летчиков. — Что так? — Катя стала собирать посуду со стола и складывать в мойку. — Небожители! — гордо изрек летчик. — Схлопотала? — спросил Петрович. — Небожителям тоже спать полагается, чтоб за штурвалом не уснуть! — не сдавалась Катя. — Резонно, — согласился второй летчик. — Эх, Катерина Васильевна, если бы я только мог поднять вас в небо! — мечтательно заговорил первый летчик. — Вы бы не только поняли то, что за штурвалом уснуть невозможно, но вы бы навсегда утратили и покой и сон!... — Тогда не хочу! — Катя направилась к выходу и уже на пороге добавила, — через десять минут погашу свет.
|
|
| ||
|
— Под Красноярском опять самолет разбился, — сказал первый летчик, как только за Катей закрылась дверь — Поэтому я и говорю: врач должен сидеть в кабине летчика. И не только для того, чтобы знать, когда кровь приливает к ногам, когда к голове. При каких кульбитах и на сколько секунд летчик теряет сознание в небе. Должна быть изучена психология поведения в небе и при аварийных ситуациях! — запальчиво говорил Петрович. — Скажи, Саша. Скажи, Петрович, дорогой, — подал, наконец, голос первый летчик, — ты, действительно, не веришь в виновность экипажей? — Не верю, или почти не верю. Почему, когда летчику создается аварийная ситуация на тренажерах, многим из них хватает времени на принятие решения, а в небе — нет ? — Этого никому не докажешь, — отозвался второй летчик. — Докажу! Я добьюсь ввода отказов на малой высоте и найду причину! — выпалил Петрович. — Что введешь? — разом спросили летчики и даже привстали над столом. Петрович отступил к стене и моргая глазами ответил: — Нужно срочно вводить систему отказов на малой высоте, а еще лучше летать в темную: со шторкой на лобовом стекле. Только по приборной доске....Только тогда мы докажем, что летчик — прав, а машина — говно! — Да, ты, знаешь, что с тобой сделают, как только ты выключишь двигатель на малой высоте? Знаешь?...Летчики же и сделают! — сказал первый летчик? — Поэтому я и говорю с вами, — сказал Петрович, — я хочу, чтобы вы меня поняли. Поняли и поддержали... Летчики опустились на свои места. — Это большой риск, — сказал второй летчик. — и на него надо иметь моральное право. — У меня оно будет, — сказал Петрович, — я добился допуска к полетам. — И что? — спросил третий летчик. — Вместе и будем рисковать...Чтобы спасти тысячам...
|
|
| ||
|
Зал ресторана опустел. Шли на выход последние посетители. Официантки поспешно убирали со стола посуду, а уборщицы уже спешили перевернуть стул ножками вверх и водрузить их на стол...
|
|
| ||
|
Лёва курил на улице, за углом от входа в ресторан. По тротуару шла девушка лет двадцати пяти. Девушка была худенькая, с неприметным лицом, толстой рыжей косой и невысокого роста. Она проходила мимо Лёвы и вдруг прямо перед ней, дико мяукая, с дерева спрыгнула кошка и скрылась за углом. Девушка от неожиданности выронила сумку из рук. Лёва шагнул к ней, поднял сумку. — Лёва, — он протянул девушке сумку. — Что? — не поняла она. — Меня зовут — Лев, — повторил Лёва. — Спасибо, — девушка взяла у него сумку. — А вас? — Тоня, — улыбнулась девушка, смущаясь. — Не роняйте больше сумку, Тоня, и не бойтесь кошек. Кошки, да еще черные, да еще с такими зелёными глазами, как у вас, это к счастью! — сказал Лёва и зашагал за угол дома к выходу ресторана. Тоня посмотрела ему вслед и нехотя двинулась дальше.
|
|
| ||
|
Двое летчиков расположились на диване, третий на кровати. Они спали, не раздеваясь, сбросив только кители на стул. В комнате стоял мерный, дружный храп...
|
|
| ||
|
Катя лежала на полу вместе с детьми: дети у стенки, она — с краю. Петрович разделся в потемках и нырнул к жене под одеяло. Катя попыталась оттолкнуть Петровича, который стал прижиматься к ней, но Петрович еще плотнее придвинулся к жене. — Вишенка моя, — зашептал в спину жене Петрович. Катя замерла. Улыбнулась. — Веточка, — Петрович просунул свою руку ей под мышку и стал поглаживать грудь жены. Катя улыбалась и молчала. — Они же в рапортах совсем другое пишут, понимаешь? А мне они правду говорят, — шептал Петрович. — А вы за этой правдой не сопьетесь? — шепотом спросила Катя. — А я думал — ты спишь! — Петрович еще теснее прижался к жене. — Катюща, Катюша, правду не пропьешь! А потом... — Молчи, подлиза! — перебила Катя беззлобно и повернулась к Петровичу лицом, — детей разбудишь! — Вишенка ты... — начал Петрович и хотел было её поцеловать, но Катя приложил свой палец к его губам, и Петрович замолчал и уткнувшись носом в грудь жены, засопел, как ребенок.....
|
|
| ||
|
В диспетчерской, командир авиационного полка кричал в микрофон: — Тридцать второй, Тридцать второй, я — Ромашка, почему молчишь?... Несколько секунд длилась напряженная тишина, потом послышался шум радиофона и голос летчика: — Ромашка, я — тридцать второй, как слышно, прием? — Что случилось, Лёва? — Мотор заглох, командир. — Попробуй, еще раз! — Пробовал. Не удается! — Тогда, прыгай! Я — приказываю!..
|
|
| ||
|
Лёва посмотрел вниз через стекло кабины истребителя. — Там — город, командир, — сообщил он по рации, — попробую еще раз. Лёва сделал несколько привычных движений руками... — Лёва, не молчи — послышался в кабине голос командира. — Ромашка, я — тридцать второй. Завестись не могу. — Лёва, прыгай! Это — приказ! — Там же люди, Васильич! — Я — приказываю! — Пошел ты на хер, командир! — и Лёва отключил рацию.
|
|
| ||
|
Самолет терял высоту... Город остался позади... Под крылом истребителя зеленел луг, темнела река и крутой обрывистый берег, вдоль которого тянулась ухабистая дорога... В нескольких метрах от дороги стоял сосновый бор... Лёва сделал привычное движение руками... Вираж, будто на посадку... В диспетчерской стояла гробовая тишина. Вдруг, послышался треск в микрофоне, и по лицам людей прошла волна напряженного нетерпения... — Ромашка, Ромашка, я — Тридцать второй, как слышно, прием! — Лёва, слышу хорошо! Завелся, родной? — Сел, товарищ командир! — Где? — Квадрат двадцать четыре! — Еду! |
|
| ||
|
В машине, кроме командира полка и водителя, сидели Петрович и инженер полка Котов. Машина въехала на дорогу, что тянулась над обрывом, и её стало подбрасывать на каждой колдобине в разные стороны. — Да останови, ты! — раздраженно крикнул командир водителю, очередной раз ударившись головой о верх кабины.
|
|
| ||
|
Лёва сидел на крыле самолета и курил. Увидев, бегущих к нему людей, спрыгнул и спокойно пошел навстречу. Командир стиснул в своих объятиях летчика: — Спасибо, родной! Спасибо за город, за людей, за машину, за тебя, за себя...тьфу, ты! — и командир расцеловал Лёву. Невозмутимый Лёва стоял и ждал, когда закончится процедура встречи. Тем временем, инженер Котов прошел к самолету, дошел до сосен, вернулся обратно и подошел к командиру. — Товарищ командир, разрешите доложить! — обратился Котов. — Здесь самолет сесть не может! — отчеканил Котов. Командир посмотрел на Котова и, махнув на него рукой, полез в карман за носовым платком. — Товарищ командир, — твердил Котов, — здесь самолет сесть не может! Командир пожал плечами, развел руками в стороны и сказал: — Ну я хренею!...Котов! — командир показал рукой в сторону самолета, — может мне снится? — командир повернулся к Петровичу, — Доктор, сделай с ним что-нибудь! — махнул командир рукой на Котова и направился к своей машине. Петрович обогнал Котова и Лёву, последовавших за командиром и, поравнявшись с КЭПом, тихо сказал: — Вы бы послушали Котова, Василь Васильевич...Ну. не мудак же он!.. Командир метнул быстрый взгляд на Петровича, резко остановился, повернулся к Котову: — Ну? — Этот лес, — Котов показал рукой на сосны, — мешает. Размах крыльев самолета шире, поэтому... — Так одно крыло над обрывом шло! Ты, что, не понял? — заорал командир на Котова. — Но чтобы другое крыло не задело деревьев, шасси тоже должно было повиснуть над обрывом! — не унимался Котов. — Да? — удивился командир, посмотрел на стоящий на дороге самолет и повернулся к Лёве: — Меденцев, ты как сел? — товарищ командир, когда садился — не думал, а потом... — А потом, — поторопил командир, перебивая. Лёва развел руки в разные стороны, изображая самолет, подошел ближе к соснам, присел на одну ногу и одно крыло-рука, что ближе к лесу — пошло вверх. Лёва прошелся так перед командиром приседая несколько раз и сказал, показывая на дорогу: — Думаю колдобины помогли, товарищ командир! — Вот видишь, Котов! — с гордостью за Лёву, сказал командир. — Но, товарищ командир, — начал Котов. — Что еще? — командир раздраженно посмотрел на Котова. — Вывезти самолет будет невозможно: мешает лес. Пилить придется! Командир зашагал к машине, остальные за ним. — Вот ты и будешь пилить, — уже в машине сказал командир Котову. — Я — инженер, а не лесоруб, — обиженно произнес Котов. — Значит, будешь демонтировать самолет!
|
|
| ||
|
Петрович шагал по коридору госпиталя, за ним старшая медсестра — Галина Михайловна. — Александр Петрович, все в порядке...Только Катровский барокамеру не прошел. -Как? — На четырех тысячах упал в обморок. — Кто поднимал? — Зуденко, — ответила Галина Михайловна и спросила, — документы готовить на списание? — Нет! -Но Зуденко пошел докладывать командиру полка! Петрович ничего не ответил, вошел в кабинет и громко хлопнул дверью.
|
|
| ||
|
Катровский стоял у окна палаты и смотрел на ночное небо. Вошел Петрович, встал рядом. Катровский даже не обернулся. — В чем дело, Вова? — спросил Петрович. — Кончился я , — отозвался Катровский. — Не рано? Катровский ничего не ответил, лег на кровать, закрыл глаза. — Успокойся. Завтра — Я тебя буду поднимать. — Петрович подошел к кровати. — Не суетись. — Но сначала ты мне скажешь, что за последние три дня пил, ел, что дома и...как жену любил. — Любил-разлюбил, полюбил-отлюбил, — монотонно отозвался Катровский. Петрович присел на край кровати. — Вова, я не знаю, что у тебя с Шурой, но и здесь можно начать с нуля. В твоем возрасте некоторые только первый раз женятся! — С нуля? — Катровский привстал на локти и, глядя Петровичу в глаза, сказал: — Я везде кончился, Петрович. Я её-то не могу, а ты — с нуля! — Катровский бросил выразительный взгляд на ширинку брюк и опустился на подушку. Петрович отошел к окну. Среди ярких звезд ночного неба мелькнул красный огонек самолета.... — Давно это у тебя? — Да, не очень. Только Шура ничего не знает. Трудно мне сказать об этом. — Тогда ты мне вот, что скажи, ты летать — хочешь? — спросил Петрович. Катровский ничего не ответил, закрыл глаза. — Ты пройдешь завтра барокамеру, Вова. Ты мне нужен. Ты всем нужен. Катровский усмехнулся и ничего не ответил. — Я должен ЭТО пройти с тобой. Пройти и проверить, понимаешь? — Полетать можешь в спарке с кем-нибудь другим, — ответил Катровский. — Я не об этом. — Тогда я не понимаю о чем. Ты же все на потом откладываешь. Я же не знаю, что тебе ТАМ, — он ткнул пальцем в небо, — надобно? — Я не могу тебе сказать, иначе все потеряет смысл, ты просто должен мне верить . В спарке мне нужен ты! — Это, что — профессиональные врачебные штучки — все эти психологические приемчики? — Нет. Много народу биться стало, Вова. Первоклассные ребята! Цвет нации ! Я уверен, что большую часть можно было спасти, я знаю как. Но мне нужен летчик, которому я верю и он — мне. И поэтому завтра ты должен пройти барокамеру. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
— Здравствуйте, Владимир Николаевич, — войдя в палату Катровского, сказала молоденькая медсестра. — Здравствуй, Танюша, — ответил холодно Катровский. — Александр Петрович просил вам давление померить и кардиограмму снять. — А сам-то где же? — задирая рукав рубахи спросил Катровский. — Там! — торжественно произнесла Таня, ткнув пальцем вверх, не обращая внимания на неприветиливость Катровского. — Не понял? — Владимир Николаевич, я вам по секрету: из дивизии ждут проверяющего. — И что? — Вот командир и сказал Александру Петровичу: "Хотел лететь — лети, пока я добрый. Потом не до тебя будет!" — И с кем? — окончательно помрачнев, спросил Катровский. — С Лёвой. С Меденцевым. — Значит, поднимать меня сегодня не будут? — Будем. — Опять Зуденко? — Пороховенко! — улыбнулась Таня, всунула трубки фонендоскопа в уши, — а теперь, помолчите. |
|
| ||
|
Меденцев заходил на посадку. За его спиной, в спаренной кабине истребителя сидел Петрович. Голова Петровича повисла на груди, глаза были закрыты. |
|
| ||
|
Несколько летчиков, среди которых находился врач Зуденко, толпились у летного поля... Они шутили, смеялись, размахивали руками и поглядывали в сторону приземляющегося самолета... |
|
| ||
|
Лёва вылез из кабины и попытался вытащить Петровича, но тщетно... Среди летчиков послышались сначала смешки, а потом и откровенный хохот. Лёва оглянулся: — Помогите, жеребцы! Двое летчиков побежали к самолету. Увидев, как безжизненного Петровича, Лёва пытаются прислонить к самолету, Зуденко ехидно бросил: — Орё-ёл! Летчики, стоявшие рядом, перестали смеяться и пошли к самолету.
|
|
| ||
|
Петровича, наконец, прислонили к самолету. Несколько секунд ему удалось постоять, тупо озираясь по сторонам, но потом ноги его подкосились и, если бы не Лёва, который его подхватил, Петрович рухнул бы на земь. |
|
| ||
|
Лёва нёс Петровича на загривке, как тушу барана, и, увидев, бегущего навстречу механика, бросил: — Кабину, помой.
|
|
| ||
|
Было уже за полдень, когда Галина Михайловна вошла в кабинет Петровича. Петрович уже сидел в белом халате, на кушетке. Лицо его было белее халата. — Как, Катровский? — Давление и кардиограмма в норме. — Приготовь пылесос. Будем поднимать. — Может завтра? — Сегодня. — А вы? — Не меня же будем поднимать, — перебил Петрович. — Так, что готовь пылесос, — Петрович многозначительно посмотрел на Галину Михайловну. — Поняла, — ответила она и вышла из кабинета. Катровский сидел в кресле барокамеры. Петрович наблюдал за приборами. Галина Михайловна вела запись в журнале. Был слышен шум насоса, отсасывающего воздух из барокамеры... Когда стрелка прибора приблизилась к отметке 4000 метров, на лбу Катровского выступили кпельки пота... — Вова, как ты? — Петрович внимательно посмотрел на Катровского. — Нормально, — ответил Катровский с волнением в голосе. Галина Михайловна бросила быстрый взгляд на пылесос, стоящий в углу, шланг которого был вкручен в отверствие подающее струю воздуха, и другой конец которого был прикреплен в небольшое отверстие, ведущее в барокамеру, и улыбнулась Катровсскому. Стрелка поползла вверх и Катровский облегченно вздохнул. — Порядок, — сказал Петрович, когда стрелка набора высоты дошла до отметки 5000метров.
|
|
| ||
|
— Волновался или нет? — спросил Петрович Катровского на ходу. — Было, — коротко ответил Катровский. Лицо его заметно повеселело. — Галина Михайловна, не забудьте, пожалуйста, мою просьбу, — Петрович обернулся к шедшей за ними Галине Михайловне. — Хорошо, — ответила она и повернула в обратную сторону.
|
|
| ||
|
Галина Михайловна закрывала дверь помещения, где находилась барокамера. В конце коридора показалась фигура Зуденко. Зуденко подошел к Галине Михайловне, бросил взгляд на пылесос и предложил: — Вам не помочь? — Спасибо. Это не трудно. Зуденко, посвистывая, пошел дальше.
|
|
| ||
|
В библиотеке, за рабочим столом сидела Шура. В читальном зале двое посетителей листали журналы. Вошла Катя с сумкой в руках и фонендоскопом на шее. — Ой, думала день сегодня не кончится! — вместо приветствия бросила Катя, усаживаясь на стул перед Шурой. — Трубку-то, сними, — Шура кивнула на фонендоскоп. — Всё! — покачала головой Катя. — Это уже диагноз. Вызывов сегодня — тьма! Шура достала из ящика стола книгу и подала Кате. — Спасибо, — сказала Катя, убирая книгу в сумку. — Молодые люди, — сказала громко Шура в зал, — я закрываю. Шура с Катей шли по вечерним улицам городка. Молчали. Из открытого окна первого этажа послышался громкий смех, а потом и музыка. Шура с Катей разом повернули головы и увидели, как танцуя перед самым окном, молодой солдатик стыдливо целовал женщину в шею, щеки, тыкался губами в её губы. Женщина была гораздо старше. Она громко смеялась над неумелыми ласками солдата. — Ну, Наталья, хоть бы штору задернула, — покачала головой Катя. — Правильно делает, — ответила раздраженно Шура. — Федор узнает, вот... — начала Катя. — А Федор может и сам не теряется? Мы, что с тобой про него знаем? Про него и про них всех? — перебила Шура. — Летчики-налетчики! Живешь тут..Одна радость — речка в выходной. И то летом, Небо — самолет. Самолет — небо. И рёв, который в ушах стоит. Повылетали замуж!...А Наталья устроила себе праздник и правильно сделала! Катя молча шла рядом, не пытаясь перебить подругу. Лишь изредка бросала на Шуру взгляды. — Сашку в небо не пущу, пусть Катровский и не мечтает! Я своему сыну такой жизни не желаю. — Какой... — не выдержала Катя. — Работа — небо! Дом — небо! Отпуск — небо! Личная жизнь тоже — небо!...Это жизнь? Я — женщина!...Хоть бы кто "спасибо" сказал! Живешь в хибаре без удобств, да что там!... — Мы с Сашей — врачи. И тоже так живем. — Ну и дураки! Катровского здесь самолет держит, а вам-то чего? Я бы на вашем месте давно сбежала бы из этой дыры, — Шура от возбужденя ускорила шаг. Катя не стала ни окликать, ни догонять подругу.
|
|
| ||
|
Уже был поздний вечер, когда дверь командира открылась, и на пороге появился Петрович. — Вызывали? — Садись, — устало бросил КЭП. Василь Васильевис достал из ящика стола бутылку водки и стаканы. Налил и жестом пригласил выпить. — С крещеньецем, что-ли! — Спасибо, — ответил Петрович. Выпили. Командир достал плавленый сырок и печенье. Закусили. — Может, ты шоколаду хочешь? — спросил КЭП. — Ой, только не шоколад! Вот, уже где! — Петрович провел рукой поперек горла. — Слышал, — снова заговорил командир, — полковник Шамне из дивизии с проверкой пожаловал. Сейчас у начштаба в бумагах ковыряется, завтра по твою душу пожалует. — Милости просим. — А что так радуешься, Александр Петрович? — ехидно спросил КЭП. — Неужели всех клопов вывели? — Всех!...Как только на "губе" отсидел, так всё! — засмеялся Петрович. — Не держишь зла-то за "губу"? — Все правильно! — А я бы на твоем месте все же не очень радовался: сигнальчики на тебя имеются. — Сигнальчики...? — спокойно переспросил Петрович. — К полетам с повышенным давлением допускаешь?...Допускаешь! Зуденко отстраняет, а ты — дозволяешь!... — Ах, вон оно что!... — А ты , как думал? ...У летчика давление сто шестьдесят, а ты? А если его в воздухе "кондратий" хватит? Ты, что же, сукин сын, делаешь?...В машину больше не сядешь! Летчик, который лед возит!... — Почему? — Механику, думаешь, больше делать нечего, как за тобой блевотину убирать?...Иди и готовься, если будет, что сказать Шамне в оправдание! — А я и сейчас могу! — Петрович налил себе водки и выпил. — Ну я хренею, — сказал командир, разводя руками, глядя то на водку, то на Петровича. — Если быть таким, как Зуденко, то шестьдесят процентов полка списывать надо на хрен! — Так, так, так, — КЭП налил себе водки. Выпил. — У летчиков давление по дороге к Зуденко поднимается! Они Зуденко боятся! А я — знаю, что летчик сядет в машину и там — давление будет в норме! — Ишь, ты! — Ну, не у всех, конечно...Но я знаю кого и с каким давлением можно выпустить! — Вот, как! — Давление полбеды — у многих от шумов и вибрации идет понижение слуха! Их лечить надо, а они — скрывают! — Зачем? — Боятся, что их от полетов отстранят! -Та-ак, — командир встал и заходил по кабинету. — И правильно боятся: Зуденко точно отстранит, если узнает! Он же не врач для летчика, а — секира! И не только уши! Там всего навалом: терпят-терпят, скрывают-скрывают, а потом импотентами становятся в тридцать с лишним лет!.. — А это-то здесь при чем? — искренне удивился командир. — А все от нервов, а нервы от страха! От страха потерять небо!..Надо в корне менять психологию отношений врач-летчик. Для летчика сегодня врач — что? — Что? — Допуск или отстранение!..А надо, чтобы летчик с любым чихом шел ко мне и не боялся, что я его отстраню от полетов. Я хочу, чтобы летчик верил, что я не просто обследую его, как надо, но и найду в его же организме резерв! Понимаешь, Васильич, — Р Е З Е Р В! Который поможет справиться с недугом!...И тогда...тогда они и летать до шестидесяти будут и...баб топтать еще дольше! Петрович замолчал. Командир сел на свое место, налил в стаканы водки, но выпить не спешили. — Вот, Васильич, почитай, — Петрович положил перед командиром папку, с которой пришел. — Что это? — спросил командир и, открыв первый лист, прочел "Система управления инстинктами". — Моя диссертация. Вчерне, так сказать... — Ты мне мозги в штопор не вкручивай! У летчика не инстинкт, а разум должен быть! — Разум... — взорвался Петрович. — Да твой разум сейчас подумал, а через минуту передумал, а у летчика — ТАМ, всего две, понимаешь, всего две секунды на принятие решения! ...А иногда и меньше!.. — На инстинктах выехать хочешь? Ладно. Давай, пей. — Командир первым выпил из своего стакана, Петрович следом. — Что, Катровский? — спросил командир. — Нормально. Катровский, Забродин и Серов на плановом обследовании. — Все прошли барокамеру? — Все. — Ну, я хренею, — командир развел руками, — у Зуденко твой Катровский в обморок свалился на четырех тысячах, а с тобой, значит, все пять прошел? — А со мной — пять. — Петрович в упор смотрел на командира. — Значит, Зуденко — секира, а ты — кто? — командир снова заходил по комнате. — Врач! — А этот врач сказал Катровскому, что тот на земле сегодня сидел? Что же ты не сказал своему Вове, какую ты ему вентиляцию сегодня устроил, а? Петрович растерянно заморгал глазами — Молчишь?...Мне жалельщики не нужны! А, если он завтра в самолете в обморок грохнется? Может и в самолет ему пылесос поставить, чтоб обдувало, вместо веера? — Товарищ командир, — начал Петрович. — Я Катровского сам, как сына, люблю, понял? — Рано Катровского списывать! — запальчиво проговорил Петрович. — Вот увидите, я подниму Катровского! — Без мухли? — Без мухли. — На контрольный подъем сам приду!..Пошел — вон! ...Устал я! Петрович уже открыл дверь кабинета, когда командир бросил в спину: — Шамне завтра к тебе заявится, не забудь....Да поосторожней там с пылесосом. Шамне не дурак!..Папку-то, оставь! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Галина Михайловна подкрашивала губы, когда на пороге медсестринской комнаты появился Лёва Меденцев. Он раскинул руки в разные стороны и произнес: — Галочка, ходь ко мне на крыло! — А у тебя-то крыло в каком месте? — Галина Михайловна оторвалась от зеркальца и смело окинула Меденцева с ног до головы. — Мои руки, словно два больших крыла! — Словно две большие птицы, Меденцев, — поправила Галина Михайловна. — Галочка, птица — это я, А это, — Лёва покачал руками, — крылья! — Какая птица? — Галина убрала зеркальце и помаду в сумочку — Орёл! — Ты, Лёвушка, не орёл, ты — кот мартовский! Непрошибаемый Меденцев подошел к Галине Михайловне и стал у неё за спиной. Ладони своих рук он бережно подложил под грудь Галины и зашептал на ухо: — Бюст у вас, Галина Михайловна, царский! — Дурак! — она беззлобно шлепнула Лёву по рукам, но не отошла. — А слабо, Галина Михайловна, сей предмет, коим щедро одарила вас природа положить на алтарь Отечества? — Только бюст или еще чего-нибудь? — А что не жалко? — Для тебя, Лёвушка, я ни на алтарь, ни на кушетку ничего класть не собираюсь! — Галина подошла к шкафу, достала оттуда жакет и подала его в руки Меденцеву. — И когда ты только, Меденцев, остепенишься? Ведь еще одно предупреждение и турнут из полка за аморалку! Женился бы что-ли? Галина Михайловна сняла с себя халат, убрала его в шкаф и продолжала: — Летчик ты, конечно, от Бога, но уж и кобель! — Галочка, да как же я могу женится? Я взлетел, а где я сяду, — я ведь не знаю! И сяду ли, вообще? Жалостливому жениться никак нельзя! — И кого ж ты так жалеешь? — Женщина, Галочка, должна быть мужней, но никак не вдовой! — Жениться нельзя, а таскаться — можно? — Галочка, мои невинные шалости, они вроде премиальных за то, что машину посадил, да и сам цел остался. А вот, Галочка, как не вернусь с полета, не только премии, но и зарплаты себя лишу. — Сознательный, — Галина взяла из его рук жакет, надела и хотела пройти к двери, но Меденцев загородил ей дорогу: — Ну так как, Галочка? — Отстань, Лёвушка. — Не за себя прошу. — За кого? — насторожилась Галина Михайловна, и догадалась, — за Александра Петровича? — Галочка, — наступая на женщину, говорил Меденцев, — да у вас не только царские формы, но и голова-а! — Не тяни, выкладывай! — отступая ы глубь кабинета, потребовала Галина Михайловна.
|
|
| ||
|
Петрович вышел из здания штаба полка, когда его окликнул Меденцев: — Здорово, крестник! — Устал я, Лёва, — ответил Петрович. — А завтра будет поздно.
|
|
| ||
|
Тем временем в медсестринской Галина вертелась перед зеркалом. На ней были короткая, в обтяжку, юбка и бюстгалтер. Бюстгалтер был явно мал: грудь была стиснута у самого подбородка и при малейшем движении тряслась, как студень на тарелке. Вошла Таня: — Сейчас принесет. Галина накинула на себя блузку еще раз оглядела себя в зеркало и тут вошла Семеновна, старая санитарка. Она поставила на стол графин с прозрачной жидкостью и собиралась выйти, но Галина остановила её и спросила: — Ну, как, Семеновна? Старая нянька оглядела Галину с головы до ног, задержала взгляд на груди, вывалившейся из под верхних расстегнутых пуговиц блузки, и сказала: — Чистый страм! — с тем и вышла. Татьяна сняла крышку графина, понюхала содержимое, и сморщилась. — Не нам пить, Танюха, — сказала Галина Михайловна, — а мужикам очень нравится, как Семеновна спирт разбавляет. Она туда и глюкозу, аскорбинку и еще что-то пихает, а секрета никому не выдает.
|
|
| ||
|
Полковник Шамне сидел за столом и читал бумаги. Пепельница была полна окурков. Он полез в пачку за очередной папиросой, но пачка оказалась пустой. Он встал, потянулся так, что в позвоночнике хрустнуло, потряс конечностями...
|
|
| ||
|
Лёва с Петровичем стояли перед дверью с табличкой "Начальник штаба". — Боюсь я, Лёва, — сказал Петрович. — Ничего не могу с собой поделать — панически боюсь начальства! — Если сейчас не пойдешь, завтра будет еще страшнее: завтра будет принародный разговор, сейчас один на один. Улавливаешь разницу? Петрович колебался. Лёва подтолкнул Петровича к двери и шепнул на ухо: — Ты только войди, а там, как Бог, даст! — Что это ты Бога вспомнил? — взволнованно спросил Петрович. — Ну или кто-нибудь еще, — загадочно улыбнулся Лёва. Одной рукой открыл дверь, а другой впихнул в неё Петровича.
|
|
| ||
|
Увидев на пороге Петровича, Шамне замер на секунду от неожиданности, но тут же собрался: — Вы ко мне? — Товарищ полковник, разрешите представиться, главный врач 311-гл истребительного, авиационного полка, капитан медицинской службы Пороховенко...Александр Петрович. — Слушаю вас, — невысокий и коренастый Шамне пристально смотрел на Петровича. — Вы извините, что в такое время вас побеспокоил, начал говорить Петрович, но тут без стука стремительно в кабинет ворвалась Галина Михайловна и прямым ходом направилась к столу. "Внезапно" она остановилась, удивленно вскинула брови и "преодолевая смущение" заговорила, улыбаясь: — Ой, извините, а я думала здесь начштаба... — и Галина Михайловна стала пятиться к двери, растерянно моргая глазами. Петрович замер от неожиданности, Шамне просто оттого, что увидел эффектную женщину. — Ой, — Галина Михайловна вздрогнула от "удивления, заметив" в кабинете Петровича. — Александр Петрович! И, "спохватившись", она обратилась к Шамне: — Товарищ полковник, мне очень нужно, чтобы товарищ капитан требования подписал — мне завтра лекарства получать надо. Я его сегодня целый день ищу! — Пожалуйста, — сдавленным голосом проговорил Шамне. Галина Михайловна подошла к столу, положила на стол листочки требований. Оторопевший Петрович прошел к столу следом за Галиной Михайловной. Не вглядываясь в бланки требований, поставил свою подпись. Шамне сопел и покрывался потом, глядя на грудь женщины... — Спасибо! — улыбнулась Галина Михайловна и волнующей походкой прошла к двери и скрылась за ней. Шамне сел за стол, как только за Галиной Михайловной закрылась дверь. Некоторое время мужчины молчали, глядя на друга, потом Шамне сказал: — Я в прошлом месяце в 75-ом с проверкой был. Так там одни кракодилы! И где, спрашиваю, Морозова ты нашел таких страшных?...А у вас, — Щамне кивнул на дверь, за которой скрылась Галина Михайловна, и наткнулся на удивленный взгляд Петровича. — Так, а у вас, собственно, что ко мне?.. И тут дверь без стука отворилась и на пороге появилась Галина Михайловна: — Простите, товарищ полковник, — обратилась она к Шамне, — но я только, что узнала, что вас разместили в гостинице. Это правда? — Да, — ответил Шамне, не понимая вопроса. Петрович вжался в стул, готовясь к худшему. — Так вы же там не уснете: окна выходят на летное поле. Гул страшный! Всю ночь дежурные полеты — они же вам спать не дадут! Скажите, Александр Петрович. — Вообщем-то, да, — растерянно пролепетал Петрович. — А... — начал Шамне. — А может к нам, в госпиталь? У нас чудный бокс с отдельным санузлом. Стерильная постель и тишина. И утром на дорогу не нужно тратить время. — А удобно? — спросил Шамне и глаза его заблестели , глядя на женщину. — Удобно, удобно, — многообещающе улыбнулась Галина Михайловна, — я сейчас что-нибудь с ужином придумаю. Галина Михайловна открыла дверь и уже хотела выйти, но задержалась и сказала Петровичу: — Александр Петрович, посмотрите на часы, товарищ полковник устал! Завтра будет день!...
|
|
| ||
|
Стояла непроглядная ночь, когда Галина Михайловна стаскивала с пьяного Шамне обувь. На тумбочке, рядом с кроватью, стоял пустой графин и остатки ужина. Шамне пьяными, лапающими движениями рук, пытался дотронуться до, раздевающей его, Галины Михайловны. Но руки его не слушались и, не достигая цели, плюхались на кровать, на которой он сидел. Раздев Шамне до трусов, Галина Михайловна завалила его на кровать. Налила полстакана воды, поставила на стул, стоявший у кровати. Под раковиной перекрыла кран и сняла вентиль.Проверила — вода из крана не шла. Достала из кармана халата тюбик помады и белый листочек бумаги. Накрасила жирно губы, "поцеловала" листочеек и пришлепала его к щеке Шамне. На щеке остался след от "поцелуя". Галина Михайловна снова накрасила губы....
|
|
| ||
|
Яркий солнечный луч блуждал по лицу Шамне. Шамне лежал на кровати, разметав руки и ноги поверх одеяла. Лицо и тело в некоторых местах были покрыты следами женских губ в помаде. На спинке стула, поверх полковничьего кителя, висел бюстгалтер. Раздался громкий стук в дверь. Шамне не шелохнулся. Тогда дверь открылась и вошла Семеновна с ведром и шваброй в руках. Она растормошила Шамне. Он сел на край кровати, пьяно озираясь по сторонам. Семеновна угрюмо наблюдала за ним. Шамне взялся за стакан — пуст. Машинально потянулся за одеждой — в руках оказался бюстгалтер. Шамне тупо разглядывал женское белье, облизывая запекшие губы, и силясь что-то вспомнить... — Скоро персонал на работу прийдет, вы б оделись, — буркнула старая нянька и вышла. Закрыв за собой дверь, Семеновна сплюнула в коридоре: — Чистый страм! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Заместитель командира полка — Федор Семенович Мосин — сидел напротив Зуденко в кабинете врача. — Федор Семенович, я вам настоятельно советую поехать в санаторий, водичку минеральную попить, отдохнуть о трудов праведных, .забот каждодневных... — Зуденко вложил рентгеновский снимок в амбулаторную карту Мосина. — Да, я уж тут как-нибудь, — отмахнулся Федор Семенович. — С язвой шутки плохи, — настаивал Зуденко. — Так сами знаете: два раза в год — по весне и по осени — всегда обострение бывает.... — Здесь не только в весне дело, — замялся Зуденко, — позволю вам заметить, что больше от нервов.... — Работа у нас неспокойная. Это вы правы, — засмеялся Мосин. — Вы, конечно, простите меня....Но и даже несмотря на то, что вы замкомполка, я вам скажу, с такой женой, как ....ваша Наталья Трофимовна, не только язву заработаешь! — Товарищ Зуденко, давайте не будем мешать все в одну кучу, — начал Мосин. — Простите, я не хотел, — извинился Зуденко, — но дела у вас, прямо скажем, не важнецкие. — Ничего. Наталья Трофимовна хозяйка отменная. Сядем на протертую и паровую пищу, минералки, её, и в магазине полно, так что, рано нам по санаториям разъезжать и помирать рановато — дел много, — Мосин пристально посмотрел Зуденко в глаза, ободряюще улыбнулся, озабоченному Зуденко и поднялся к выходу. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Зуденко вышел в коридор госпиталя и увидел спины удаляющихся Катровского и Петровича. — Доброе утро, Вадим Николаевич, — поздоровалась с Зуденко Галина Михайловна, торопливо шагавшая за Петровичем. — Доброе утро! — тут только заметил Зуденко Галину Михайловну. И спохватившись крикнул: — Галина Михайловна! — Да! — задержалась она. — Не знаете, полковник Шамне еще в гостинице или уже здесь? — спросил Зуденко. — Товарища Шамне срочно вызвали в дивизию, — вложив в улыбку все свое обаяние, ответила Галина Михайловна. — Ах, та-ак, — плохо скрывая досаду, бросил Зуденко и они зашагали по коридору в противоположном направлении друг от друга.
|
|
| ||
|
У подъезда дома, в котором жили Мосины , автомобиль, крытый брезентом(газик). Из него выскочил молодой водитель, подбежал к окну, что рядом с подъездом, и постучал. Занавеска шевельнулась и показлась Наталья. Увидев водителя, она кивнула ему и скрылась в комнате. Водитель открыл дверцу машины, вытащил ящик с минеральной водой и понес в подъезд.....
|
|
| ||
|
— Поставь вот в этот угол, — указала на место для ящика Наталья, — а Федор Семенович не сказал, когда ждать? — Товарищ майор к обеду будет, — ответил запыхавшийся солдатик. — Ну, хорошо, сколько еще там? — Еще два ящика. — Ну давай, неси!
|
|
| ||
|
Командир полка шел по коридору лазарета. Дернул ручку кабинета с надписью "Главврач" — заперто. Прошел дальше. Открыл медсестринскую. — Где Пороховенко? — спросил КЭП растерявшуюся Таню. — Александр Петрович там, Катровского, — показала в сторону рукой Таня, но командир не дослушав, захлопнул дверь.
|
|
| ||
|
Катровский сидел в барокамере. Лицо спокойное. Стрелка набора высоты на отметке — 3000 метров. Через стекло барокамеры Катровский видел деловито-спокойного Петровича, улыбающюся Галину Михайловну.... Вошел командир полка, молча кивнул присутствующим, заложил руки за спину и пытливо уставился на Катровского.... Стрелка набора высоты на отметке — 4000метров... Вошел Зуденко. На него даже никто не обернулся. Он так встал чуть сзади присутствующих и нервно зашарил глазами по кабинету.... Лицо Катровского по-прежнему было спокойно, взгляд его не пересекался ни с чьим — он смотрел прямо перед собой.... Стрелка приблизилась к отметке — 5000метров... — Отлично! — крикнул Петрович. Катровский ответил кивком. Командир повернулся к двери, встретился взглядом с Зуденко и бросил: — Капитан Пороховенко, отправляйтесь на "губу" и немедленно? — За что? — спросил Пороховенко, глядя в спину командиру полка — За таракана! — кивнул командир на пол и скрылся за дверью. Пороховенко, Галина Михайловна и Зуденко нагнулись к полу, куда кивком указал КЭП и увидели двух черных тараканов... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Катровский подходил к подъезду своего дома, Глаза его светились радостью. — Па-ап! Катровский оьернулся и увидел, как от дерева, что росло у детской площадки, напротив подъезда, ребята бросились врассыпную. — Па-ап! Катровский поднял глаза и увидел на дереве сына, Катровский подошел ближе: — Сашка, ты что же там делаешь? — Я спрыгнуть боюсь! — Тру-ус! — раздался чей-то мальчишеский голос и смешки пацанов. — Пап, мне страшно, — тихо произнес Саша. — Страх, Саша, это еще не трусость. — Катровский улыбаясь смотрел на сына. — Да? — в глазах мальчика прошел испуг и появилась какая-то надежда. — Страх — это ощущение опасности, — сказал Катровский-старший и, подмигнув сыну, добавил: — Слезай, если спрыгнуть не можешь! Саша огляделся и попросил отца: — Пап, отойди! Катровский отступил и Саша неуклюже спрыгнул с дерева, сев задницей в траву. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Шура стирала на кухне, поставив корыто на две табуретки.... Щелкнул замок, заскрипела дверь, потом хлопнула... — Мам, папка пришел! — крикнул из прихожей Саша. Шура оглянулась и увидела на пороге Катровского... Она рванулась было к нему, но остановилась, заметив мыльную пену на руках, улыбнулась какою-то жалкой улыбкой и ищущим взглядом заглядывая Катровскому в лицо... — Все нормально? — спросила она. — А почему ты спрашиваешь? — Катровский испытующе смотрел на Шуру. — Обычное обследование. Первый раз что ли? — Да это понятно... — она вытерла руки о передник, — а что-то боязно было...У вас там ничего не произошло? — Там, у нас ничего не произошло, — ответил Катровский, подошел к Шуре и она уткнулась к нему в грудь. |
|
| ||
|
Семья Катровских сидела за ужином, когда в дверь позвонили... Катровский открыл дверь, на пороге стоял Костя. — Сашка, это к тебе, — крикнул Катровский сыну и сказал Косте, — проходи. — Дядь Володь, папка сказал, чтоб ты к нам зашел, — сказал Костя. — Давно не виделись, — иронично заметила Шура. — А что случилось? — не обращая внимания на жену ,спросил Катровский. — Летчики к нам прехали из Москвы и из Красноярска. Спорят там чего-то, — ответил Костя. — Понял, — ответил Катровский и, сказав жене, — Шура, я недолго, — Катровский выскочил из квартиры...
|
|
| ||
|
На кухне Петровича сидело человек пять летчиков ...На столе остатки ужина и водка.... — Почему летчик не видел показания прибора? — запальчиво говорил Петрович. — Ведь прибор был исправен?... Вошел Катровский, приложил палец к губам, призывая не отвлекаться и не перебивать Петровича. — Вот из ваших сведений я вижу, что восемь экипажей из десяти, на земле, на тренажерах повторили ту же ошибку...Восемь отличных экипажей... Вообщем, мужики, читая все ваши отчеты, исследуя графики, и из личных бесед я понял одно: надо снимать в полете камерой и направление взгляда летчика, и измерять скольжение ног, и реакцию...Все-все надо снимать и потом разбираться... — Слушай, Петрович, — заметил Петрович, — там тоже не дураки сидят. Все это на тренажерах отрабатывается, фиксируется и нечего изобретать велосипед. — Но живой полет это не тренажер, — горячо возразил Петрович. — И я думаю, что там все иначе. — На то есть черный ящик, чтобы на земле знали, что в полете иначе, — сказал Петрович. — В черном ящике можно услышать, что ты скажешь, но не что подумаешь, Вова, — кипятился Петрович. Летчики наблюдали за спором... — А, если сядешь за моей спиной, то узнаешь, что я думаю? — усмехнулся Катровский. — Вот я и говорю фиксировать надо съемкой все! — Взгляд тоже еще не мысли, Александр Петрович, — вставил кто-то из летчиков — Ребята, я чувствую, что думаю в нужном направлении , — убежденно сказал Петрович. — Только в одиночку ничего не сделать, понимаете? — Ты сначала летать научись, Петрович, а то много ты там изучишь, если после каждого полета придется в чувство приводить? — пошутил Катровский. Летчики недоуменно переглянулись. Петрович и "ухом не повел": — Лёва немного повыпендривался. С тобой мы же на малой высоте летать будем. На малой! И не кренделя выписывать! — А что? — А это буду знать только я. — заключил Петрович. Летчики громко засмеялись: — Ну, Володя, держись! — Да, что ржете-то? Просто не положено знать раньше времени то, что не положено. — Да, ладно, Александр Петрович, наливай и, дай Бог, тебе. И тебе Володь! — Ребята, верьте мне: мы еще создадим самую лучшую в мире кабину, вот увидите! — восторженно заговорил Петрович и, перехватив скептический взгляд Катровского, добавил, — и твой Сашка будет летать на ней! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Шура стелила постель. Прошла в комнату к сыну. Там, сидя за столом Костя и Саша мастерили модель самолета из фанеры. Она присела к ребятам за стол. Некоторое время молча наблюдала, за увлеченными делом, мальчиками и спросила: — Костя, ты тоже будешь летчиком? — Нет, — ответил Костя. — Слава Богу, — вздохнула Шура, — хоть один умный нашелся. — Я, как папа — врачом. Сашка ваш летать, а я его лечить, — добавил Костя. — Ну. Тоже редьки не слаще! — сказала Шура. — А? — не понял Костя. — Беги, Костя домой, да скажи дяде Володе, чтоб домой шел. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Катровский сидел под детским грибочком и курил. Был поздний вечер. Легкий ветерок трепал занавески в открытых, уютно светящихся окнах. К одному из подъездов соседнего дома подъехал газик. Из него вышел мужчина в летной форме. Он направился было к подъезду, но взглянул на светящееся окно первого этажа, из которого доносилась музыка, повернулся к детской площадке. Газик уехал. Мужчина подходил к детскому грибочку и вздрогнул: огонёк сигареты Катровского вспыхнул от глубокоё затяжки и, подошедший, только сейчас заметил, что тут уже кто-то есть. — Не пугайтесь, Федор Семёнович, это я — Катровский. — А. Володя! Можно? — Федор Семёгович Мосин присел рядом, не дожидаясь ответа. Молча курили. Музыка, что доносилась из окна первого этажа, смолкла. В огне погас свет. Через некоторое время из подъезда вышел солдат. Раздвинув занавески, Наталья помахала вслед солдату. Катровский повернулся к Мосину и вопрошающе посмотрел на него. Мосин, не глядя на Катровского, молча опустил голову. — Что же вы сидите, товарищ майор? — спросил Катровский. — А, что я по-твоему должен делать? — грустно улыбнулся Мосин. — Ну и нравы у вас, фронтовичков! — Катровский сплюнул на сигарету и швырнул окурок в траву. — Эх, Володя, — Мосин снял фуражку и провел ладонью по седой шевелюре, — бывает легче простить, чем совсем потерять...Наталья мне жизнь спасла...И любит она меня... — Любит? — Катровский чуть не задохнулся от негодования. — Любит, — твердо ответил Мосин. — А э т о , — Федор Семёнович кивнул в сторону, куда ушел солдат, — что ж, она женщина еще в соку. Природа тоже свое требует. Тебе-то рано еще об этом думать, а вот доживешь до моих лет... Мосин замолчал. Молчал и Катровский. Катровский достал сигареты, закурил, протянул Мосину, тот молча взял. Прикурили от спички Катровского. — Федор Семёнович, — начал Катровский. — Ничего, — перебил Мосин, — ты иди, Володя, а я еще посижу...
|
|
| ||
|
Лёва с Петровичем сидели на заднем сиденьи газика. — Стой, — Петрович похлопал водителя по плечу, — давай-ка, Миша, по-тихонечку, да поближе к бордюрчику....Смотри, — Петрович восхищенно воскликнул и показал Лёве рукой на тротуар. По тротуару шла женщина. Голова её была сокрыта китайским зонтиком от солнца. — Как идёт! Лёва, ты посмотри, как она идет! Э-Эх, мать!... — Петрович высунулся из окна. — Девушка! |
|
| ||
|
Лёва дернул Петровича за рукав. — Дурак! Я же для тебя стараюсь! — отмахнулся Петрович, — хотя и...Девушка! Женщина оглянулась и остановилась. Машина взвизгнув тормозами, встала у бордюра тротуара. Женщина решительно обошла газик, открыла дверцу, сложила зонт и села рядом с водителем. — Как хорошо,что вы меня заметили, — сказала она. — Катя?! — растерянно пробормотал Петрович, а Лёва затрясся в беззвучном смехе, отвернувшись к окну. -...Что?! — теперь растерялась Катя, но быстро сообразив в чем дело, бросила водителю: — Меня, пожалуйста, на улицу Ленина. Меня там больной ребёнок ждет. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Катровский в кабине истребителя.... Кругом прозрачная синь неба, а перед ним — солнце,,, Взгляд у Катровского — одухотворенный, улыбка открытая: это совсем другое лицо, нежели на земле... Сильные руки на штурвале.... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Диспетчерская авиационного полка. У микрофона Мосин. Командир рядом. Слышны рабочие переговоры наземных служб с пилотами. — Кто еще остался? — спросил КЭП у Мосина. — Тридцать второй и семнадцатый. — Семнадцатый, семнадцатый, я — Березка. Как слышно, приём, — запросил Мосин. — Берёзка, я — семнадцатый, слышу вас хорошо, — ответил голос Катровского. — Докладывайте. — Задание выполнил, возвращаюсь на базу. — Хорошо, Володя. Командир полка облегченно вздохнул и взял у Мосина микрофон. — Тридцать второй, тридцать второй! Лёва, ты чего молчишь? — Все в порядке, командир, — ответил голос Лёвы. — Возвращаюсь. Командир облегченно вздохнул, отдал микрофон Мосину и вышел из диспетчерской. У летного поля стояло несколько человек: механики, летчики, Петрович. Они шутили, смеялись... Командир полка медленно прохаживался по дороге, вдоль летного поля.... Петрович подошел к командиру полка. — Читали, Василь Васильич? — Чего? — не понял КЭП. — Диссертацию. — А-А! — недовольно махнул командир рукой, — рябой кобылы сон!.. — Почему?! — возмутился Петрович.
|
|
| ||
|
Тут на поле выбежал служащий наземной службы и к командиру: — Товарищ командир, у семнадцатого мотор заглох! — Вон он! — крикнул кто-то Все, кто был у поля, подняли головы вверх ... Высоко-высоко в белом бесцветном небе показалась черная точка, она стала приближаться.... Пороховенко белый, как мел, проговорил тихо: — Спокойно, Вова, высоты еще хватит, только ручку от себя.... |
|
| ||
|
Командир услышал и подскочил к Петровичу: — Ты, что городишь! На себя, сукин сын, на себя!.. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Темная точка уже отчетливо превратилась в самолет... Катровский посмотрел вниз сквозь стекло кабины, повел ручку штурвала от себя...Клюв машины резко пошел вниз.... — Что он делает?... — прохрипел командир, глядя в небо. — Он управляет инстинктами, командир. — тихо, но жестко ответил Петрович. — Ну, гад, ты у меня под трибунал пойдешь вместе с... — он не договорил. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Катровский в кабине истребителя услышал привычный шум мотора..... Он облегченно вздохнул, притянул штурвал к себе..... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Самолет выровнял курс, стал параллельно земли и через несколько секунд стал набирать высоту, упершись клювом кабины в небо.... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Петрович шел торопливым шагом по территории полка мимо спортивной площадки, где на снарядах занимались летчики... Небо понемногу заволокло тучами... Петрович вошел в кабинет командира полка. КЭП что-то читал, а Катровский сидел напротив. — Разрешите...? Командир молча кивнул, указывая на стул, не отрываясь от чтения. В кабинете было тихо. С улицы доносились возгласы летчиков, шум машин... Петровичсел рядом с Катровским, напротив командира. КЭП закончил чтение, отложил в сторону лист и спросил Катровского: — Ну, а теперь, рассказывай. — Товарищ командир, в рапорте все изложено, как есть. — Значит, мотор заглох? — Да. Командир налил из графина воды, выпил. — А может, Вова, не отказывал мотор? — спросил командир. — Не понял, товарищ командир. — Может, ты программу выполнял? — допытывался КЭП. — Какую программу? — всё больше недоумевал Катровский. — Какую? — Командир сощурил глаза, пристально посмотрел на Катровского и перевёл взгляд на Петровича, — а вот этого деятеля. Петрович и Катровский растерянно посмотрели друг на друга... — Сам отключил, сам — завел: инстинктами управлял! Разве — нет?! — не отставал командир. — Да вы, что?! — разом спросили Петрович и Катровский. — Ну. Я хренею, — развел руками командир, подозрительно глядя на Петровича с Катровским. — Ладно. Замяли, Только я хочу знать, что у вас следующим номером программы? — Какой программы-то? — ничего не понимал Катровский. По лицу же Петровича было видно, что он уже сообразил в чем дело... — Программа, — командир достал из ящика стола папку и бросил её перед Петровичем, — под кодовым названием "Рябой кобылы сон"! Командир вдруг ударил кулаком по столу и заорал: — Вон! Оба!... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Петрович с Катровским стояли в тени большого дерева у госпиталя... — Что он там про кобылу-то сказал, я что-то не понял? — спросил Катровский. — Забудь, — Петрович нервно прохаживался перед Катровским. — Почему? — Все это ерунда: бред сивой кобылы, — по лицу Петровича было видно, что его очень беспокоила какая-то мысль. — Кто-нибудь мне объяснит — какое отношение к авиации имеет кобыла? — спрсил Катровский. — Вова, — не обращая внимания на выкрик Катровского, спросил Петрович, — скажи мне честно: у тебя мотор заглох или ты его сам отключил?...Только честно — мне-то ведь можно? — Что-о?! Да пошли вы, оба! — гаркнул Катровский. — Подожди! У меня же здесь описана такая ситуация, — Петрович похлопал по папке с диссертацией. — Вот я и подумал, что ты после того разговора, ну, помнишь?...Из Москвы, когда ребята приезжали и из Красноярска...Ну? — Ну? Что, ну? — Я думал, что ты решил попробовать сам...без меня.... — Что попробовать? — тупо и зло Катровский смотрел на Петровича. — Что попробовать, если я даже не читал твоих опусов, а ты мне толком не рассказывал?...Экспериментатор хренов! Ты мудруешь, а я отплёвываться должен? И Катровский зашагал прочь.... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Петрович шел по коридору лазарета... Зашел в медсестринскую. За столом сидела медсестра — женщина лет сорока и что-то писала в медицинской карте. — Нина Ивановна! Вы почему не выполняете моих предписаний? — спросил Петрович. — Как? — удивилась Нина Ивановна. — Вы не выдаете Багаеву прописанных лекарств и не регулярно делаете уколы! — повысил тон Петрович. — Александр Петрович, — успокоилась Нина ИвановнаБ — ну зачем Багаеву лекарства? Он же — симулянт! — Диагноз здесь ставит врач! Это — первое! Второе: симулянт — это тоже больной! У него — слабая воля! — гневно сверкнул глазами Петрович. — И третье — с завтрешнего дня вы — уволены! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
В зале международных переговоров было несколько человек... Тоня стояла у окна и смотрела на улицу: по асфальту барабанил дождь... Лёва отошел от стойки, убрал квитанцию в грудной карман кителя и тут заметил Тоню, стоящую у окна...Он смерил взглядом с ног до головы фигуру девушки, подошел и встал рядом... Тоня не обратила внимания на подошедшего Лёву... Лёва тоже смотрел в окно и ничего не предпринимал... — Лёва, — наконец, сказал Лёва, не поворачивая головы. Девушка повернула к нему свое лицо, узнала его и сразу заулыбалась.... — Меня зовут — Лев, — снова представился Лёва, не поворачивая головы, — как вам мой героический профиль? — Москва — 3-я кабина! Москва — 3-я кабина! — послышался в микрофон голос телефонистки. — А меня — Тоня. — Дождитесь меня, Тоня, — сказал Лёва и направился в третью кабину. Тоня проводила Лёву взглядом и, улыбаясь, стала наблюдать за ним сквозь стекло кабины. — Елецк — пятая кабина! Елецк! Кто заказывал Елецк? ...Пятая кабина! Тоня вздрогнула и бросилась к пятой кабине... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Шура собирала чемоданы, Катя сидела на стуле и смотрела на подругу. Вошел Саша: — Мам, можно я к Косте? Может, успеем сегодня самолет доделать? А, ма-ам? — попросил Саша. — Да иди же, иди. Надоели со своими самолетами, — в сердцах бросила Шура. Когда дверь за Сашей захлопнулась, Катя спросила: — Может скажешь, чего вдруг ехать надумала? — А не вдруг, Катенька. Не вдруг! — Ты ничего никогда не говорила... — А я посмешищем, как Федор Семёныч Мосин, быть не собираюсь!... — Шура, о чем ты...? — А все о том! Вот, где он сейчас?..Где? Смена часа три, как закончилась...Все звено его уже дома с семьями. А этот, наверное, с Лёвой где-нибудь кобелится!... — Шура!...Ты уверена, что Катровский?... — Катя не договорила, её перебила Шура. — В ногах я, конечно, у него со свечой не стояла... — она замялась, посмотрела на Катю и договорила, — только у нас уже два месяца ничего нет... — А ты с ним говорила ? — спросила Катя. — О чем? Себя силом предлагать?...Да ты, что?! Я — что — шалава какая?...Остыл ли, разлюбил ли, другую ли нашел — это уж пусть на его совести будет. Что вдвоем — одна, что без него — одна! Так уж лучше не в дыре! К матери, в Киев поедем! — Я не поверю, чтобы Володька согласился на твой отъезд! — горячо выпалила Катя. — А кто его спрашивал? — усмехнулась Шура. — Так ты и не сказала? — Придет ночевать — узнает. А нет — так и не надо знать, значит. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Тоня вышла на улицу из здания почтамта... Огляделась вокруг — Лёвы нигде не было... Тоня вернулась в зал, поискала глазами, заглянула в третью кабину — пусто.. Тоня пошла к выходу. У двери она еще раз оглянулась в зал... Шел проливной дождь... В диспетчерской было тихо... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
В комнате лётного состава несколько летчиков... Катровский сидел рядом с Левой на длинной лавке... Кто-то читал газету, кто-то негромко переговаривался... — Ты, что домой не идешь? — спросил Лёва Катровского. — Да, сначала с Петровичем у КЭПа застряли, а потом дождь ливанул...Мокнуть не охота, — лениво ответил Катровский. — А Петрович тоже еще здесь? — спросил Лёва. — Не знаю. — Чего не поделили? — засмеялся Лёва. — Меденцев, к командиру! — послышался в микрофон голос диспетчера.... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Оператор, Мосин и командир полка стояли у дисплея... На экране дисплея мигала яркая точка.... Подошел Лёва Меденцев: — Товарищ командир... — Лёва, узнай-ка, что там за гусь забрался к нам в такую непогоду. На позывные не отвечает и вообще разберись там, — перебивая сказал командир и добавил, — понял? — Есть!... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Истребитель Меденцева шел над облаками.... — Волга, Волга, я — тридцать второй, — сообщил по рации Лёва. — Не тяни резину, отозвался командир. — Пассажирский, Васильич...Без опознавательных знаков... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
В диспетчерской стояла напряженная тишина.... — На сигналы не отвечает, — послышался голос Лёвы. — Что будем делать, командир?... Стало тихо... Командир стоял с микрофоном в руке и молчал. — Попробуй, запроси еще раз... -Есть! |
|
| ||
|
Несколько секунд стояла напряженная тишина, только на экране дисплея ярко светились две точки.... — Волга, Волга, я — тридцать второй. Объект на запросы не отвечает! — отозвался Лёва. — Катровского ко мне! — глухо прохрипел командир. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Истребитель Лёвы шел параллельно пассажирскому самолету.... Через стекло кабины истребителя Лёва увидел в иллюминаторах пассажирского самолета женщин и детей.... Кто-то из пассажиров заметил , рядом идущий истребитель, и дети прильнули лицами к иллюминаторам и с интересом разглядывали и истребитель, и Лёву... Кто — то помахал ему рукой...
|
|
| ||
|
— Там дети! — сообщил по рации Лёва. Несколько секунд никто не отвечал... — Волга, Волга, я — тридцать второй, — повторил Лёва, — докладываю: в салоне самолета без опознавательных знаков вижу женщин и детей.... — Тридцать второй, я — Волга, — ответил командир, — ...Лёва, дорогой, у тебя горючего всего на час...Долго ты его пасти не сможешь...Может сумеешь посадить?.. — Васильич, , там — дети!... — Я понял... Действуйте с Катровским по обстановке! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
— Катровского к командиру, — передал диспетчер по рации. — Василь Васильич, — сказал Мосин, — у Катровского смена давно закончилась. Нет его... — Ах.да что ты будешь делать...Тридцать второй, отзовись, Лёва!... И тут в диспетчерскую вбежал Катровский: — Вызывали, товарищ командир? — Готовься к вылету, быстро! — обрадованно сказал командир. — Товарищ полковник, Катровский не может лететь во вторую смену, — заметил Мосин, — устав не позволяет... Командир посмотрел на Мосина, потом на Катровского... — Разрешите вылет, товарищ командир, — сказал Катровский. — Давай, Вова, и без соплей там!...Да держи меня постоянно в курсе! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Над облаками летел пассажирский самолет, рядом истребитель... Вдруг часть пассажиров в салоне рванулась к противоположной стене салона и припала к иллюминаторам... По другую сторону пассажирского самолета летел истребитель Катровского.... Лёва на истребителе подался чуть вперед и стал подавать знаки, требуя, чтобы пилот ответил ему по рации... Пилот пассажирского самолета жестом дал понять, что рация у него не работает... Лёва сделал манёвр, покачал крыльями... Катровский в ответ тоже покачал крыльями..... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
— Волга, Волга, Я — Семнадцатый, — послышался голос Катровского. — Как слышно, прием. Командир судорожно впился в микрофон: — Докладывай, Вова! — Готовь запасной, командир, попробуем посадить!... — ответил Катровский. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Истребители оторвались от пассажирского самолета и скрылись из виду....Но вот они показались снова, но гораздо выше пассажирского лайнера... Истребитель Катровского зашел сбоку, а истребитель Лёвы прошел чуть вперед сверху... Пилот пассажирского посмотрел на Катровского... Катровский жестом показал на истребитель Лёвы и руками дал понять, чтобы пассажирский шел на снижение... Пилот пассажирского посмотрел на истребитель Лёвы над собой и что-то стал показывать на руках.... — Лёва, — сказал Катровский по рации, — он полосу не видит.... — Сейчас увидит, — отозвался Лёва... — Не дергайся, сам покажу, — ответил Катровский. |
|
| ||
|
На запасном аэродроме было немноголюдно. Но все кто дежурил в этот поздний вечер, вышли на поле и напряженно вглядывались в темное дождливое небо.... Прожекторы тускло освещали, залитое дождем летное поле.... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Истребитель Меденцева "прижимал" пассажирский самолет к земле... Истребитель Катровского с выпущенными шассии, к верху брюхом,летел под пассажирским самолетом, подавшись немного вперед, показывая, пассажирскому пилоту место, где проходила посадочная полоса... |
|
| ||
|
— Вова, он уже заметил посадочную полосу, — передал по рации Лёва. — Быстро же , — ответил Катровский, пролетая головой вниз над землей.... И тут истребитель Катровского подался резко вперед и, увеличивая скорость, поднялся вертикально вверх и скрылся в ночном, дождливом небе..... |
|
| ||
|
Приземлился пассажирский самолет... Сел истребитель Меденцева... Люди бежали к самолетам... А на посадку заходил истребитель Катровского...
|
|
| ||
|
Лиза сидела за столом на кухне и пила чай. Девочка старательно дула на блюдце, после чего аккуратно отхлебывала. Хлопнула входная дверь и через некоторое время на кухню вошла Катя. — А почему ты чаевничаешь в одиночестве? — спросила Катя дочку. — Мальчишки самолет достраивают, — деловито сообщила Лиза, — а папа... Лиза обернулась сначала на дверь, потом добавила, понизив голос: — У него день был тяжелый! — С чего ты взяла? — Нажарил семечек и грызет один в комнате. Зло-ой! Катя улыбнулась, потрепала девочку по голове и вышла. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Петрович лежал на диване с закрытыми глазами. На столе, на разложенной газете, — груда шелухи от семечек. Катя присела на край дивана, посмотрела на лицо мужа, нагнулась к нему и прижалась своей щекой к его щеке. Петрович обнял её. — Саша, — прошептала Катя, — Сашенька.... — Ничего не говори сейчас, — тихо ответил Петрович. — Может быть ты знаешь, чего я не знаю? — снова шепотом спросила Катя. — А тебе и не надо все знать. Ты только верь мне и все будет хорошо, — также тихо ответил Петрович, не открывая глаз. — Я не о нас, Саша? — Тогда о ком? — Шура уезжает.... Петрович открыл глаза, отстранил от себя Катю внимательно посмотрел на неё. — Совсем, — добавила она также тихо. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Петрович поднимался по лестнице. Плащ и фуражка были в капельках дождя. Остановился у квартиры Катровского. Позвонил. Дверь открыла Шура. — Здрасьте, — усмехнулась она и, оставив распахнутой дверь, пошла в комнату. Громко разговаривая на ходу: — Прям вечер визитов. Вы, что же поочереди ходите? Валили бы уж все разом! Петрович не ответил. Прошел в прихожую, разделся и прошел в комнату. В комнате на полу стоял большой чемодан и рюкзак. Во второй чемодан, что стоял на стуле, Шура складывала вещи, доставая их из шкафа. — Не многовато вещичек? — спросил Петрович, окидывая взглядом поклажу. — В самый раз, — отрезала Шура. — Дура, — тихо сказал Петрович, глядя ей в глаза. — А ну иди отсюда! — возмущенно выдохнула Шура. — Нам надо поговорить, — твердо сказал Петрович. — Не суй свой нос, куда не просят! Убирайся! Все равно не стану слушать! — Громко хлопнула крышкой чемодана Шура. — Станешь. — Петрович подошел к ней ближе. — Как врача станешь! — Как врача? Почему врача? — испугалась Шура. — Что-нибудь случилось? — Ничего непоправимого. Но, если ты завтра уедешь...Сядем, Александра, разговор не на минутку.
|
|
| ||
|
Летный городок спал. На небе ни звездочки. К подъезду подъехал газик. Из него вышел Катровский. — Пока, — попрощался он , с сидящими в машине и пошел к подъезду. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Саша спал на диване. Рядом с диваном, на стуле, красовался самодельный достроенный самолет из фанеры. Шура стояла в темной комнате и всматривалась на улицу. Она вздрогнула от шума открывающейся двери, рванулась было от окна, но остановилась. Послышались шаги и в комнату вошел Катровский. Он включил свет, увидел жену и спящего сына и тут же погасил лампу. Некоторое время они стояли в темноте, глядя друг на друга. — Ужинать будешь, наконец, — тихо спросила Шура. — Я в столовой ужинал, — так же тихо ответил Катровский. Она подошла к мужу, не обнимая его, положила голову ему на грудь и прошептала: — Ложись спать, Володя.
|
|
| ||
|
Катровский снял в прихожей китель, обувь, а Шура осторожно распахнула дверь спальней комнаты и вошла в нее. Он нагнулся, достал тапки, посмотрел ей вслед и увидел через распахнутый дверной проем разобранную постель... |
|
| ||
|
Он прошел в комнату, подошел к Шуре, как-то неуклюже обхватил руками её голову и прижал к своему плечу. На скулах его заходили желваки. — Любишь меня? — спросила Шура. — Да, — прохрипел Катровский. — Как свое небо? — Больше. Она затряслась от беззвучного смеха, по щекам потекли слезы. Катровский еще сильнее прижал Шуру к себе. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Петрович сидел в кабинете командира полка. — Вот, суки!...Балхаш прошел! Астрахань прошел! И хоть бы хер по деревне! — кипел командир, расхаживая по кабинету. — Вот сволочи, не унимался Васильич, — детей с бабами насажали! На жалость бьют, паразиты! ...Катровскому с Меденцевым ордена давать надо! — Остынь, Васильич, все позади, — сказал Петрович. — Я — то остыну. С вами жаль расставаться, да для дела оно лучше будет, — уже спокойней сказал командир и сел за стол. — ?! — Лёве вызов пришел...В школу испытателей. И ты, Саша, давай дуй в Москву! — Не понял? — В ординатуре одно место есть! — Где? — не верил своим ушам Петрович. — В Академии Жуковского. — Да ты что, Васильич!...У меня ж в личном деле сорок суток губы! — Иди ты? Сорок-то откуда? — удивился командир. Василь Васильич полез в стол, достал папку, открыл и стал листать личное дело Пороховенко. — Там все правильно. — Эх, Саша, — командир выдрал из папки несколько листов. — Ехай, говорю. Пока я хоть чем-то могу помочь. Командир пододвинул Петровичу личное дело, потом достал спичку, зажег и поднес к листам, которые только что вырвал. Петрович сидел и смотрел на это и не верил в происходящее. — Теперь все чисто, Саша. Теперь, давай, сам. Я больше ничего не могу сделать для тебя. — А ты как же? — Летать я на такой технике не могу: мы в войну на другой летали. Но для кабинетов я вояка еще, хоть куда!...А тебе в Москву надо. Может статься папочка твоя и не сон рябой кобылы вовсе! — улыбнулся командир Петровичу. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Катя выкладывал из гардероба вещи мужа и складывал их на стол. Вошел Петрович с чемоданом. Положил чемодан на диван и пошел к письменному столу. Из ящиков письменного стола он стал вынимать папки, тетради, блокноты.... — А как же Володя?...С ним, что будет?...С нами? Все как-то неожиданно, — сказала Катя. Петрович подошел к жене: — Вещей много не клади — у меня рукописей много... Петрович замолчал, глядя на вопрошающее лицо Кати. — Успокойся, Катя, — снова заговорил Петрович, — не знаю что и как будет, но чувствую, что, — он осекся, увидев, что на глазах у жены заблестели слезы. — Лева поедет со мной, — Петрович взял её руки в свои, — а Катровский...Вообщем мне командир, Васильич наш, адресок дал. Хорошего человека адресок. Большого человека. Понимаешь?...Может и его удасться перетащить? Здесь не те возможности, понимаешь? — А там? — перебила Катя. — А там попытаемся... — Петрович смахнул слезинку со щеки жены, — я, как угол сниму, так сразу и приедете. — Адресок? — усмехнулась Катя. — Да. — К хорошему человеку? — К очень хорошему человеку. — Везет тебе, Пороховенко, на хороших людей, а то бы давно по физиономии съездили! Петрович обнял жену и сказал: — Успеется! Какие наши годы! |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
В сквере, напротив привокзальной площади, на скамейке сидел Лёва Меденцев. Доносился гул вокзальной суеты, слышались паровозные гудки... Пронеслась ватага ребят, вскрикнула женщина и Лёве под ноги покатились яблоки... Лёва поднял два яблока, встал и увидел Тоню, растерянно озирающуюся по сторонам. Лёва подошел к ней, поднял с земли сетку и стал складывать в неё яблоки. — Девушка, давайте познакомимся, — предложил Лёва, протягивая ей сетку. — Лёва, вы со мной третий раз знакомитесь, — улыбнулась Тоня. — Судьба, голубушка! Значит — судьба! — закричал подбежавший Петрович. — Бог он ведь троицу любит! — пояснил Петрович, не давая опомниться Тоне и Лёве. Петрович взял Тоню под руку и заговорил уже тише и спокойнее: — Слушайте, девушка, меня внимательно... — Меня Тоней зовут, — тихо вставила она. — Вот что, Антонина, завтра приходи с вещичками к четырнадцати ноль-ноль, к седьмому вагону. И махнешь в столицу-матушку со своим сужкеным! Да смотри, не опаздывай, а то упустишь орла-то! — А если он меня опять не признает, — Тоня посмотрела на Лёву. — А я на что? — ответил Петрович. — Седьмой вагон, московский поезд, четырнадцать ноль-ноль? — уточнила Тоня, глядя на Лёву. Лёва улыбался и молчал. — Ребята, ну некогда, ей богу! Разглядывать друг друга в поезде будете! — А я возьму, да и приду! — сказала Тоня. — Так, а я о чем? — Петрович хлопнул себя по бедру. — А вы, что молчите, Лёва? — спросила Тоня. — Он вам в поезде все скажет, — уводя Лёву ответил Петрович и они побежали к подходившему автобусу. |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Лёва с Петровичем стояли на задней площадке городского автобуса. Тоня смотрела им вслед. — И ты думаешь, она придет? — спросил Лёва, когда Тоня скрылась за поворотом. — Не знаю. Но лучше б, чтобы пришла. Сколько можно мыкаться одному? |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Лил проливной дождь. Катя с детьми, семья Катровских, Галина Михайловна и Василь Васильич стояли на перроне под зонтами. Лёва с Петровичем стояли в проходе купированного вагона и смотрели на провожающих из окна. Вдруг Петрович встрепенулся, толкнул в бок Лёву и бросился в тамбур. К вагону шла, согнувшись под тяжестью чемодана, Тоня. Она шла без зонта, вымокшая до нитки. — Тоня, голубушка, успела! — выглядывая из тамбура, крикнул Петрович. Тоня, под молчаливо-удивленные взгляды провожающих, подала чемодан и стала подниматься в вагон. — Ваш билет, — раздался в тамбуре голос проводника. — Видите, барышня намокла. В купе предъявит, — ответил за Тоню Петрович. Они прошли к окну, где стоял Лёва и тут Петрович встретил изумленные взгляды провожающих. Торопливыми жестами Петрович стал обяснять, что Тоня невеста Лёвы. Поезд тронулся, а Петрович все жестикулировал. — Ну, я хренею, — развел руками Василь Васильич, глядя вслед уходящему составу.
|
|
| ||
|
Поезд мчался все дальше и дальше... А дождь по-прежнему барабанил по крышам вагона.... Вскоре, уходящая змейка вагона превратилась в маленькую точку.... В пасмурном небе маленькая точка.... Точка приближается, слышен гул самолета и, наконец, точка приближается и принимает очертания самолета-истребителя....... |
|
| ||
|
|
|
| ||
|
Пролог.В безоблачном небе, под звуки вальса, танцует самолет-истребитель — МИГ — 29. С двух сторон к "танцующему" самолету подлетают еще два МИГа.... Синхронно вальсируя, тройка МИГов выписывает в небе фигуры высшего пилотажа... Раздаются аплодисменты.... Заполненные трибуны, среди которых преобладают военные в мундирах разных стран, следят за самолетами в небе... После каждой, удачно выполненной фигуры высшего пилотажа, раздается взрыв рукоплесканий и восторженных восклицаний на разных языках... Истребители уходят с небесной арены.... |
|
| ||
|
Статный генерал — майор медицинской службы, которому под шестьдесят, шел мимо людей, пришедших на авиашоу. Сняв фуражку и вытирая пот со лба носовым платком, он брел устало мимо трибун и не обращал ни на кого внимания.... В небе показались четыре истребителя Ф-16.... — Петрович! — раздался голос и генерал повернулся. Из военной машины с открытым верхом вышли два летчика и подошли к генералу. — Ну, как? — спросил генерал. Один из летчиков выставил вперед руку с поднятым к верху большим пальцем и растянул в улыбке большой рот. — Великолепно! — по-английски произнес он и добавил по-русски: — Очень! Очень хорошо! — Слышь, Петрович, — обратился второй, — американец покататься просит. Петрович посмотрел на американца, который все еще продолжал улыбаться. — Есс, есс, — мотнул тот головой и добавил по-русски, — пожалуйста! — Ну, что ж, — Петрович лукаво посмотрел на русского летчика, — махни, Саша, не глядя, а? Саша и Петрович внимательно посмотрели друг другу в глаза. Американец посмотрел на генерала, потом на Сашу и ждал. — Да не просто покатайся, понял? — произнес, наконец, Петрович. — А, если он не захочет? — спрсил Саша. — Тогда и я не захочу, — отрезал Петрович и поднял голову к небу, где истребители выписывали фигуры высшего пилотажа... Саша повернулся к американцу, тот по-прежнему улыбаясь хлопнул Сашу по плечу и сказал: — Есс! Годится! О, кей! Летчики направились к машине, а Петрович крикнул вслед: — Кульбиты, Катровский! Саша согласно мотнул головой, не оглядываясь на Петровича.
|
|
| ||
|
Петрович стоял у автомобиля и наблюдал, как по летному полю двигался приземлившийся МИГ-29. Американский Ф-16 уже стоял на стоянке. Петрович видел, как из МИГа вылез американец, снял шлем. Как к нему подбежал Саша и оба летчика, перебрасываясь на ходу фразами, направились к Петровичу. — Майкл говорит, что у нашей кабины много преимуществ! — Саша довольно улыбнулся Петровичу. — Это я и без него знаю. Поехали, после поговорим. — И Петрович первый сел в машину.
|
|
| ||
|
Саша с Петровичем сидели на заднем сиденье. Майкл рядом с водителем. Подъехали к воротам. Над ними на английском языке красовалась надпись "Авиабаза "Брукс". Саша толкнул Петровича локтем и глазами указал на стеллу, стоящую въездных ворот, На стелле, на английском языке, крупными буквами было написано: "Добро пожаловать, генерал Пороховенко!". Петрович подмигнул Саше. Пока открывались ворота, откуда ни возмись, к машине подлетел репортер и тыча Петровичу в лицо микрофон, что-то затараторил на английском языке. — Генерал Пороховенко, спрашивает он, — переводил Саша, — он хочет знать, что для вас значит эта кабина? Петрович подмигнул репортеру и сказал: — Рябой кобылы сон! — Что-о?! — на английском языке одновременно переспросили репортер и, оглянувшийся на Петровича, Майкл. Машина тронулась с места, оставив недоумевающего репортера за воротами базы, а Саша, громко смеясь, крикнул на ухо Майклу: — Рябой кобылы сон! Камышова Александра. |
| ||||
| ||||||
copyright 1999-2002 by «ЕЖЕ» || CAM, homer, shilov || hosted by PHPClub.ru
|
|
| ||
| ||||
|
|
|
Счетчик установлен 14.12.99 - 611
