Эш Виктор

ВОЗВРАЩЕНИЕ МАЛЕНЬКОГО ПРИНЦА

рассказ

В последний четверг накануне Нового года в фойе все кардинально переменилось. Кресла были сдвинуты в угол, местами навалены друг на дружку, оставлено десятка два, так чтобы можно было сидеть. Исчезли и паласы с пола, чтобы дети не вывозили их своими грязными сапогами. На месте остались лишь цветомузыкальная установка и стойка с аппаратурой для диск-жокея.

Зато в центре была установлена огромная нарядная елка. Свет ламп отражался в разноцветных стеклянных шарах, местами висели, разворачиваясь от случайного сквозняка, картонные попугаи и матрешки, с пузом из гофрированной бумаги — непременный атрибут любой коллективной елки. Широкий бумажный серпантин. И, конечно, гирлянды — крупные и грубо сделанные. Но сейчас они были погашены.

И запах! Великолепный запах только что срубленной елки. К Новому году он выветрится, а пока...

Так в этот день выглядела резиденция, логово, клуба филофонистов накануне праздника.

Следует отметить, что клубу очень повезло. Директор дворца культуры, где располагался клуб, сам был страстным поклонником музыки, поэтому средств на его благоустройство не жалел. Самая современная звуковая и светоаппаратура всегда были в распоряжении его членов.

Я не без гордости пришел в этот раз на заседание клуба филофонистов. Еще бы, у меня с собой была магнитофонная катушка последнего альбома шотландской группы "Назарет". Записанная прямо с фирменного диска.

Едва дождавшись конца обсуждения текущих вопросов, я достал из тряпичной сумки свою гордость, с намерением поставить ее на магнитофон и выслушать впечатления других членов клуба. Это допускалось. Таким образом все члены клуба могли познакомиться с каким-нибудь новым музыкальным альбомом.

— Что это там у тебя? — донесся до моих ушей знакомый голос.

Это был Мундштук, мужик лет тридцати пяти, прозванный так за свою патологическую привязанность к традиционному джазу. Кроме джаза, он не признавал больше никакой музыки.

— "Назарет", самое новье! — зарделся я.

— А-а-а... эти, — скривился Мундштук. — Они играть-то толком не умеют и в мире совершенно не популярны. Не знаю, почему у нас так по ним с ума сходят. Ты прививай себе вкус к хорошей музыке...

— К джазу, — подыграл кто-то.

— А что? С этими шотландцами никакого сравнения. Настоящая серьезная музыка.

Я оплеванный сел обратно в кресло.

— Можно вас на минуточку?

Негромкий голос раздался почти у самого выхода. Я повернул голову.

В кресле у лестницы сидела незнакомая девушка. В клуб вообще девушки редко заглядывали, а эта определенно была здесь впервые.

— Подойдите, не кричать же мне через весь зал.

Я послушно подошел.

Гостья была привлекательной молодой девушкой на вид лет двадцати. Карие глаза на смуглом лице, небольшой прямой носик, маленькие пухлые губы с едва заметным пушком над ними. Черные, как воронье крыло, волосы до плеч.

— У вас и правда есть последний альбом группы "Назарет"? — спросила она.

— Вот он, — стесняясь, показал я катушку — моральное унижение на глазах общественности еще довлело надо мной.

— А как его можно послушать?

— Не знаю, — растерялся я. — Они вряд ли дадут сейчас включить.

Гостья улыбнулась.

— Может есть другой способ послушать пленку?

— Я могу вам дать катушку. На время, — добавил я.

— У меня, к сожалению, нет магнитофона, — расстроилась моя новая знакомая. — Может как-нибудь можно будет сделать это в другом месте?

Я задумался, перебирая мысленно места, где можно было бы послушать магнитофонную ленту. То что это можно было сделать у меня дома, как-то в голову не приходило.

— Ладно, мне пора идти, — девушка глянула на часы. — Ты меня проводишь?

— Конечно, — торопливо согласился я.

Почему-то мне не верилось, что я могу встречаться запросто с такой интересной девчонкой. Но, кажется, лед тронулся. Она сама дала повод для знакомства. Да, и как плавно и ненавязчиво она перешла на "ты". Конечно, я пошел ее провожать.

Я помог ей надеть пальто. Темно синее, затрапезное, но с необычным для наших мест фасоном. Сам надел пальто в крупную клетку. В таких ходил весь город — результат перевыполнения плана местной швейной фабрикой.

Мы вышли на мороз. Только сейчас я обратил внимание насколько худа моя новая знакомая. Но эта худоба сочеталась с уникальным изяществом и женственностью фигуры.

— Как тебя зовут? — выдавил я из себя.

— Таней. А тебя?

— Виктор. Витя.

Вести более непринужденную беседу мне мешала стеснительность. А вы бы не были так стеснительны на моем месте? В свои семнадцать лет я все еще был девственником. Периодически кто-нибудь из друзей хвастался, что где-то на квартире по пьянке отымел девчонку из соседнего двора. Может быть врали? Как бы то ни было, а я не хотел выдумывать подобные истории. Вот когда случится, то всем расскажу!

Когда зашли в троллейбус, Таня достала мелочь из кармана.

— Тебе покупать билет?

— Нет, у меня проездной, — облегченно вздохнул я, так как не знал, как поступить лучше. Купить билет ей или нет. Денег жалко не было — все та же стеснительность.

— Что это за мужик был? — спросила Таня, и я как-то сразу понял о ком идет речь.

— Местный поклонник джаза по кличке Мундштук.

— Козел.

— В какой-то мере ты права.

— То есть?

— С ним история интересная произошла. Мне рассказывали. У него сын, головорез малолетний, принес домой поджиг. А развитием умственным отпрыск в родителей пошел. Жена такая же. Взяла она этот поджиг и навела Мундштуку в лоб, не догадываясь о последствиях своих действий. Но что-то ее остановило. Тогда она прицелилась ему между ног и выстрелила. Мундштука после этого в больницу отвезли. Долго врачи мучались, но ничего исправить уже было нельзя — ампутировали ему одно яйцо. После этого его иногда за глаза зовут однояйцевым коммунистом.

— А почему коммунистом?

— Он член партии. Причем по убеждению.

— Как-то это с джазом не стыкается, — засомневалась Татьяна.

— Так это трагедия его жизни. Хотя он выкручивается — говорит, что основателем джаза является Утесов.

Таня засмеялась. Я был благодарен ее смеху. Между нами сразу возникла непринужденность в общении.

— Так он после этого творить начал, — разошелся я. — Стихи пишет. Видимо либидо ему мешало раскрыться как творческой личности.

— И что за стихи?

— Бред всякий, типа "я присягаю с сыном на верность Октябрю".

— Это с тем, который ему мужскую гордость отстрелил? — смеялась Таня.

— Отстрелил не он, а жена евойная. Так вот он всю свою любовь на сына перенес да на родную партию.

Из троллейбуса мы вышли уже как хорошие знакомые.

— А тебе сколько лет? — спросила Татьяна.

— Восемнадцать, — соврал я. — А тебе, хоть и неприлично у девушки спрашивать?

— Мне двадцать два.

— Я думал тебе от силы двадцать, — сподобился я на банальность.

Татьяна пропустила ее мимо ушей.

— Тебе точно есть восемнадцать?

— Конечно, в августе исполнилось, — как можно беспечнее пролепетал я. — А почему это так важно?

Моя новая знакомая, казалось, вздохнула с облегчением.

— Видишь ли, я здесь "на химии"...

— На какой химии? — улыбался я, думая что этот разговор — продолжение шутки с Мундштуком.

— Я сидела в тюрьме и отпущена на поселение до конца срока. Это и есть "химия", — совершенно серьезно сказала Таня.

— Так ты не местная?

— Нет, я родом из Кенисберга.

— Из Калининграда что ли?

— Из него самого.

До меня постепенно стал доходить смысл ее слов. Но умом понять ситуацию я пока не мог.

Зечки в моем понимании были матерыми бабами с хриплым голосом и огромными сиськами. Сидели они широко расставив ноги покрытые венозными узлами. В одной руке стакан, в другой "Портвейн", в зубах "Беломорканал", сквозь зубы доносятся непристойности. В Татьяне ничего подобного и близко не было. Более того, моя новая знакомая была привлекательна особой красотой, обаятельна, тактична и, что очень немаловажно и уникально в наших краях, музыкально образована.

— Ты что, пионера топором зарубила? Статья-то какая?

— Двести двадцать четвертая.

— Что это? Браконьерство?

— Ты тоже знаешь этот анекдот, про бабку, которая в речке подмылась и всю рыбу отравила, — улыбнулась Таня. — Нет, осудили меня по статье за наркотики.

"Вот оно! — подумал я. — То-то на зечку она не похожа. Не воровка, не убийца. А наркотики — это даже интересно."

О наркотиках я не знал ничего, кроме того, что отец как-то говорил, что у него друг детства "колеса" глотал, да так и умер. Да еще мой знакомый один девушкам в вино что-то подмешивал, чтобы меньше сопротивлялись. Хотя и безуспешно, потому что сам очень любил вино и надирался первее всех.

— Без десяти десять мне надо быть в общежитии на проверке. Иначе мне запишут побег. Потому я и торопилась.

— И долго тебе еще так проверяться? Когда освободишься?

— Через десять месяцев.

Мы шли меж старинных домов. Их строили еще пленные немцы. Внезапно вышли к снежному городку. Типичный набор: ледяная горка, Дед Мороз со Снегуркой, снеговик, что-то типа лабиринта. Вокруг снег убран. В разные стороны от городка тянулись узкие тропинки.

— Мы пойдем по этой, — показала Татьяна на самую извилистую.

Видимо, она любила необычные пути.

Женское общежитие "химиков" было грязно-серым пятиэтажным зданием с одним центральным входом. Недалеко от входа крутились, отчаянно матерясь, двое пьяных уголовников.

— Ты меня до дверей не провожай, дойду сама, — сказала Татьяна.

Мне и самому не хотелось, пьяная шпана внушала страх. Но если бы попросила, дошел бы до двери, смело подставив свое лицо под кулак. Но почему-то я был уверен, что она им не интересна, не в их вкусе. Ее одну они не тронут.

— Когда встретимся? — спросил я.

— Как тебе будет удобнее.

Я на секунду задумался.

— Праздники будут, суета... Давай, когда все пройдет, через восемь дней в пятницу.

— Давай. Во сколько придешь?

— Могу в четыре.

— Я еще буду работать. Давай в шесть.

— Хорошо.

— Вон мое окно на четвертом этаже, — Татьяна показала. — Крикнешь меня, я и выйду.

Возвращался я домой пешком, это было недалеко, и в приподнятом настроении. У меня была девушка, которая сразу очень понравилась мне. С ней легко было общаться. Она привлекала сексуально.

"И кто знает, — думал я, — может это тот самый случай, когда я, наконец, стану мужчиной? А что касается моей маленькой лжи насчет возраста, так ли это важно?"

Дома я был в десять вечера.

Когда лег спать, то долго еще не мог заснуть. Все думал о своей новой знакомой. И она мне все больше нравилась. Наверное, я влюбился.

Любимым своим праздником я всегда считал Новый год. Еще в детстве я любил залазить в угол квартиры под елку, обозревать оттуда окрестности, грызть конфеты из новогодних подарков и вдыхать аромат хвои.

Став взрослее я задолго готовился к празднованию: искалась свободная от чьих либо родителей квартира, велись переговоры со знакомыми девушками, закупалось небольшое количество спиртного — все для того, чтобы в один прекрасный момент я мог остаться наедине с понравившейся девушкой, целоваться и залазить рукой в ее неприличные места. Однако, в этом деле меня всегда преследовала фатальная неудача. То квартира сорвется, то надо ехать куда-нибудь с "черепами", а чаще просто девчонки не являлись в последний момент. Праздник портился стабильно каждый год. Странно, но любить меньше Новый год из-за этого я не стал.

Решив, что я — хронический неудачник в деле организации новогоднего празднования, я решил эти обязанности взвалить на своего дружка Леву Голдмана.

Лева заверил, что на Новый год он раздобудет несколько классных девчонок. Кроме того, у него уезжают родители, и двухкомнатная квартира будет в полном распоряжении подрастающей общественности.

Так оно и вышло. Только с одной маленькой поправкой. В роли "мяса" выступили две его двоюродные сестры. Обе здоровые, носатые, с большими острыми подбородками.

Но и это обстоятельство еще не было фатальным. Гораздо хуже было то, что девушки, как бы помягче выразиться, противоположным полом совсем не интересовались. Либо еще не думали об этом, а может и поставили крест на взаимоотношениях между полами после того как посмотрели в зеркало. В любом случае, при брате они бы себе ЭТОГО не позволили.

Другой бы хоть надрался "в соплю", благо спиртного навалом, но я пил тогда очень мало и без удовольствия. Так что подобная перспектива меня так же не прельщала.

В полночь по традиции бокалы с шампанским звякнули об экран телевизора, где совершенно трезвый Брежнев нетрезво поздравлял страну с очередными свершениями в области построения развитого социалистического общества. Потом все пошли танцевать, что мне довольно быстро надоело.

Я заглянул в маленькую комнату. Кровать, укрытая голубым пледом — спальное ложе голдмановских "черепов", шифоньер, тумбочка со старинным радиоприемником "Балтика".

"На такую бы кровать, да мою новую знакомую", — с грустью вспомнил я про Татьяну.

Но это, по моему глубочайшему убеждению, было нереально. Только познакомиться с девушкой и сразу звать ее в гости с ночевкой.

"Она бы не пошла", — подумал я.

Вдруг мне икнулось. Не так, как обычно считают многие: пить хотелось, открылась громкая глубинная икота — значит вспоминает кто. А так, чуть-чуть. "Ик" и все.

"Неужели Татьяна?" — удивился я.

Я почему-то не особо верил, что у нас будет еще хотя бы одна встреча. Слишком все было хорошо. Слишком она мне нравилась.

Вечер выдался не самым теплым. Трико под полосатыми расклешенными брюками и свитер под клетчатым пальто не гарантировали защиту от холода.

Я подошел к общежитию "химиков". Вот оно — знакомое окно. Осталось только крикнуть. Но внезапно меня поселила стеснительность. Как это я буду стоять и драть глотку на виду у всей улицы? А ведь другого способа вызвать Татьяну нет.

Справившись с застенчивостью, я открыл рот и прокричал знакомое имя. Крик вышел сдавленный, неуверенный. "Та" прозвучало громко, а на слоге "ня" голос подсел, "пустил петуха". Затравленно, я огляделся по сторонам. Кажется, мои голосовые изыски никого не тронули. Я набрал в легкие воздуха и повторил.

— Таня!!!

За стеклом показалось знакомое лицо. Татьяна жестами показала, что сейчас спустится. Облегчение для скромного юноши.

Через десять минут она бодро вышла из дверей общежития.

— Привет! Как провел Новый год?

— Так себе. У приятеля был.

— Небось девчонки у вас на празднике красивые были?

— Нет, я был один.

Подозрения я отверг с излишней поспешностью.

— Куда пойдем? — спросила Татьяна.

— Не знаю. Можно на снежный городок.

— Там я уже провела весь праздник.

— С кем?

Теперь уже Таня поспешила заверить меня в своей искренности.

— Одна. Тоскливо что-то стало. Кругом празднуют Новый год, а я сижу одна. Даже телевизора в общежитии нет. Вышла на улицу, да пошла на снежный городок. Так и прогуляла половину ночи возле горки. Пальто испачкала.

— А я не заметил.

— Вот здесь, — Татьяна показала бледную оранжевую полосу на пальто в районе бедра. — Ходила по лабиринту, а снег, из которого его сделали, краской был покрашен.

— Вся наша жизнь — сплошной лабиринт, — невпопад бросил я.

Бродили мы в основном по дворам микрорайона. Разговаривали о музыке. И лишь часам к девяти забрели к зданию профтехучилища, расположенному через дорогу.

За углом учебного центра, возле ящиков с мерзлыми пищевыми отходами, мы остановились. Обнялись. Холод пронизывал до костей. Умом я понимал, что должен сейчас поцеловать Таню. Но смелости не доставало. Вдруг она воспротивится этому, скажет что-нибудь резкое и неприятное.

А целоваться я умел. Научился еще за пару лет до этого. И считал, что делаю это совсем неплохо.

— Ты читал сказку "Маленький принц"? — вдруг спросила Татьяна.

— Да, очень давно.

— Помнишь в ней Лиса?

— Помню. Но мне почему-то всегда казалось, что Лис — это девушка.

— Так оно и есть. Знаешь, я сейчас себя чувствую тем Лисом. Мне кажется, что скоро я буду скучать когда тебя не будет рядом. А твой приход узнавать по звуку шагов.

— Это же хорошо, — воспрянул духом я.

— Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего. Я ведь буду скучать в твое отсутствие. Я уже скучала. А что, если мы вдруг расстанемся? Мне ведь будет больно!

— Мы никогда не расстанемся.

— Всякое в жизни бывает.

Татьяна немного помолчала и продолжила.

— Я себе еще давно звездочку на небе выбрала, как Маленький Принц. Вон ту, — Таня показала на кончик хвоста Большой Медведицы. — Запомни ее. Если у нас будет длительная разлука, ты посмотришь на небо, увидишь мою звездочку и вспомнишь про меня.

Небо этим вечером было, как никогда, ясным и звездным.

— Тогда и я выберу себе звездочку, а ты ее запомни, — сказал я.

— Хорошо.

— Моя звездочка вон та, рядом с твоей. Я хочу, чтобы моя была совсем рядом.

— Но ведь на самом деле эти звезды очень далеко друг от друга находятся.

— Зато на небе они рядом, — возразил я. — Я хочу ухаживать за тобой, как Маленький Принц ухаживал за своей Розой.

— Согласна.

И тогда я решился поцеловать ее. Татьяна не противилась. Губы ее были мягкими и теплыми, язык — влажным и обжигающим, с каким-то неуловимым терпким привкусом. Мне нравился этот вкус.

Внезапно я почувствовал, как восстает моя юношеская плоть. Сначала я испугался реакции своего организма. А вдруг напряжение в брюках почувствует Таня? Но потом вспомнил своего друга Сергея.

Сергей работал на заводе в бригаде моего отца и был старше меня на одиннадцать лет. Я часто приходил к нему в гости, а он считал своим долгом обучать меня обращению с женщинами. Какими бы разносторонними не были его советы, сводились они всегда к одному.

"Когда танцуешь с бабой, погладь ее в районе копчика. Они тащатся от этого."

Или:

"Ты в нее не кончай, а то забрюхатит еще. Лучше ей на пузо."

Или еще:

"Будет рассказывать, как ее парень обманул — переведи разговор на другую тему. Иначе она потом будет стесняться своей откровенности. А это может отразиться на ваших отношениях."

Или совсем уж не в какие ворота:

"Если девственницу уговариваешь, скажи что сунешь лишь на "пол карасика", целку не сломаешь. А когда даст, воткни ей по самые яйца."

Однажды он сказал:

"Если твоя юношеская писька встала, не стесняйся этого, а прямо через одежду води ей по бедрам женщины. Если она его держала в руках, то обязательно возбудится от этого."

Я так и поступил. Прижался всем, чем мог, к Татьяниным узким бедрам. Она почувствовала это и, казалось, слегка возбудилась. А что толку? Зима, холод.

Через полчаса, когда моя мошонка совсем онемела от возбуждения, Татьяна посмотрела на часы.

— Мне пора.

— Я тебя провожу.

Мы направились к общежитию "химиков".

— Тань, а ведь я даже не сообразил тебя на Новый год позвать.

— А я так ждала, когда ты меня позовешь.

— Вот ведь дурак я!

— Не дурак, а дурачок. Мой единственный дурачок.

— Встретимся завтра? Я пораньше постараюсь придти.

— Я буду ждать тебя.

На следующий день погода преподнесла горожанам подарок. Ветки деревьев были покрыты пушистым инеем. Город казался сказочным.

Уже на подходе к общежитию, я почувствовал дрожь в теле. Мозг усиленно качал в кровь адреналин. Вызвав Татьяну, я гордо объявил ей, что несмотря на такую красоту, мы не будет слоняться по улицам, а пойдем ко мне в гости.

Собственно, звать подругу мне было некуда. Своей комнаты я не имел, а ночевал в проходной с телевизором. Но телевизионщики в этот день показывали какую-то оперетту, а моя бабушка была большой любительницей оперетты. Так что на время трансляции, я мог привести Таню в комнату бабушки. Громко музыку слушать не дадут, а в наушниках — пожалуйста.

Нахлобучив ей на голову наушники, я включил свой любимый альбом группы "Назарет" "Разаманаз". Таня погрузилась в мир музыки, а я воспользовался случаем и стал ее целовать. На этот раз я был смелее, одной рукой позволил себе гладить ее грудь. Благо, пальто было снято, и лишь кофточка была преградой. Но снимать ее было нельзя — в комнату в любую секунду могли зайти "черепа" или бабушка.

Через некоторое время Татьяна сняла наушники.

— Ты знаешь, когда я училась в школе, то грудь у меня начала расти чуть раньше, чем у одноклассниц. Помню, я тогда так стеснялась этого. Ходить на занятия для меня было пыткой. Казалось, что все смотрят только на мою грудь. Я буквально сгорала со стыда. Перетягивала их тканью, прижимала всячески. А потом формы начали вырисовываться у всех девочек в классе. У многих выросли очень даже приличные груди. А мои сейчас не сильно маленькие?

— В самый раз, — хрипло сказал я.

— У тебя нет альбома "Лауд Ин Прауд"?

— Нет.

— Там в конце такая длинная композиция, минут на десять-пятнадцать. Она мне на всю жизнь запомнилась.

Я ведь по дурости жадной к наркотикам была. Однажды пришли компанией к другу на квартиру. А у него много марихуаны оказалось в тот день. Забили косяк. Папироску по кругу пустили. Пацаны по короткой затяжке сделают и дальше передают. А когда до меня очередь доходит, то отворачиваются, по сторонам глядят. Я и воспользовалась — по четыре-пять затяжек делала. Потом вторую папиросу по кругу пустили. Третью.

Короче, покурила я и пошла в маленькую комнату. Включила там "Лауд Ин Прауд" по-громче и кайф ловлю. Вдруг, когда пошла последняя длинная композиция, вижу, что комната сжиматься начинает. Потолок опускается, а стены сдвигаются. Я сжалась в комок, а потолок все равно давит на затылок, да и стены руки сдавливают. Внезапно, начинаю задыхаться. Комнатка уменьшилась, стала размером с коробку, воздуха не хватает. Хочу крикнуть, но не могу вздохнуть. Не знаю, как живой осталась.

А потом друг сказал, что меня наказали за жадность. Они специально давали мне возможность накуриться, делали вид что не замечают, как много я выкуриваю. Я благодарна им за урок. После этого перестала с жадностью кидаться на наркотики. Хотя эту гадость лучше вообще никогда не пробовать. Ты не пробовал?

— Нет.

— Правильно. Когда наркотиков нет, а организм требует, можно пойти на любую подлость.

У меня знакомая наркоманка была, ей всего четырнадцать лет было. Пришла я к ней в гости, а она хвастается мне, фотографии показывает.

К нам в Калининград группа "Интеграл" приезжала на гастроли. Не знаю, что они там отмочили, но теперь город для них закрыт. Прямо так и объявили, что "Интегралу" въезд в Калининград запрещен.

Помимо всего прочего, они у этой четырнадцатилетней зависли. Устроили там секс с ней и ее подругами, да на фотоаппарат все это запечатлели. Она мне показывает фотографии и поясняет, вот этот здоровенный — Юра — самый наглый у них, вон в каких позах. Зато классно под гитару поет, есть у него песня такая — "Плот". А этот татарин — Бари — главный у них. Драчун страшный, но в сексе скромнее. Видишь, даже не раздет.

Я незаметно стащила у нее часть фотографий и ушла. Запрятала их на нейтральной территории и опять звоню в дверь. Так и так, говорю подруге, у тебя "стекло" есть, ампулы с морфием, значит, а у меня фотографии, где ты четырнадцатилетняя, от горшка два вершка, со взрослыми мужиками сексом занимаешься. Меняю фотки на ампулы. Откажешься, фотографии в ментовку сдам. Ей деваться некуда — согласилась.

— Расскажи, как в тюрьму попала, — попросил я.

— Это совершенно неинтересная история. У нас в Калининграде сквер есть, где наркоманы собираются. Там можно купить или продать наркотики. Или скинуться на дозу и пойти куда-нибудь. Например, на квартиру. Менты облаву сделали, а у меня в сумочке несколько ампул лежало. Вот и дали срок.

Мне было неприятно слышать отдельные фразы из уст Татьяны. Как это она пошла к кому-то на квартиру? А может сексом там занималась? А как же я? Ведь я люблю ее? Это я знал уже совершенно точно.

В то же время слушать истории было интересно.

— Расскажи про тюрьму, — заинтересовался я.

— Скучно там и тяжело. Любая приятная мелочь огромную радость приносит. Бывает лежишь на нарах, да через стенку перестукиваешься. Но это не так интересно, как по параше переговариваться.

— Как это?

— Ну, обычный туалетный телефон. Берешь рубашку, наматываешь на кулак, так чтобы как раз по отверстию унитаза размер получился. Затем этой рукой резко пробиваешь воду в трубу, как пандусом. Тоже самое делают в камере выше или ниже этажом. В итоге между отверстиями унитазов появляется воздушное сообщение, воды-то нет. Кричишь в парашу, а на том конце ухо прикладывают. И все слышно. Потом наоборот. Мы с одной девкой длительные беседы устраивали. Даже подружились.

— А на "химию" тебя почему перевели?

— Сначала я всячески режим нарушала, мне сказали, что от звонка до звонка сидеть буду. Я одумалась, стала себя хорошо вести, вот и перевели за год до конца срока.

— Послушай, ампулы-то ты где брала? Их что — в аптеке можно купить?

— Вообще-то можно, но маловероятно. Выдают только по особому желтому рецепту. И проверяют очень тщательно. А тебе зачем? Не советую я тебе связываться с наркотиками. Да и не достать их. Одна ампула морфия на черном рынке до ста пятидесяти рублей доходит. Я и сама категорически решила завязать с этим. Сама бы может и не остановилась, но тюрьма вынудила.

— Мне просто интересно. Я никогда с этим не сталкивался.

— Ладно, расскажу.

Татьяна повертела в руках наушники.

— Лучшее — это морфий и промедол. И то и другое бывает в ампулах по одному миллилитру. Промедол — двухпроцентный и однопроцентный, а морфий — только однопроцентный. Морфий дает резкий толчок, волну кайфа, которая проходит от головы до самого кончика ног, а промедол — ровный кайф где-то в течении часа. Я их перемешиваю: два куба морфия и три однопроцентного промедола. Причем промедол такой маслянистый. Как перемешал, сразу в вену загонять надо. Бывает еще промедол в таблетках, он даже лучше. Его в воде надо разводить.

— А таблетки какие бывают?

— Ну, это низший пилотаж. Я никогда ими не пользовалась. Правда, есть такой препарат "Ноксирон", его легко узнать — насечка на таблетке делит ее на три части. Сам "Ноксирон" кайфа не дает, но если употребить после дозы, то на часа полтора продляет эффект. Можно еще кодеин с сахаром употреблять, есть такие таблетки от кашля, но их сразу десяток глотать надо. Вообще, лекарства с кодеином в составе наркотическими считаются.

— А "Циклодол", — я вспомнил, как один знакомый рассказывал, что подругам в водку подмешивает этот препарат.

— Это психотропное лекарство. К наркотикам оно отношения не имеет. Только мозг разрушает.

— Понятно.

— Мне пора идти. Проводишь меня?

Пару недель спустя произошло очень важное для меня событие. Другая бабушка, которая жила в отдельной квартире, собралась ехать в Казахстан в гости к старой подруге. "Черепа" нагрузили ее поручениями — купить там дешевых продуктов, а главное — мяса. У нас магазинах давно уже хорошей еды не продавалось. Уезжая, ключ от своей квартиры бабушка оставила моим родителям. Это и было главным событием.

Недолго думая, я стащил ключ. Днем отнес в квартиру магнитофон с катушками группы "Назарет", купил бутылку марочного вина, а вечером отправился к Тане.

Ехали мы на квартиру практически молча. Каждый думал о своем. Я задавался мучавшим меня вопросом: "Получится или нет? Стану ли я, наконец, мужчиной?"

Когда были на месте, я включил "Назарет" и открыл бутылку вина. Выпили по паре рюмок. Я начал "приставать" к Татьяне. Она была не против приставаний. Набравшись наглости, я сунул руку Тане под кофточку и нащупал грудь, ту самую, которой она когда-то в детстве стеснялась. Потом рука моя пошла ниже, наткнувшись на резинку трусиков.

— Чего мы мучаемся, — вдруг воскликнула Татьяна, и мы стали сбрасывать с себя одежду.

Оставшись голяком, мы продолжали целоваться. Я неловко повалил Танечку на диван, не забыв взгромоздиться сверху.

Это было не вполне удобно, так как я забыл впопыхах разложить узкий полутораспальный диван. Да и до того ли мне было? Адреналин до предела заполнил мой мозг, глаза я прикрыл, оставив узкие щелочки — так меньше стыда. Теперь можно и совокупиться.

"А получится?" — мелькнула ужасающая мысль.

Полтора года назад я привел одноклассницу-второгодницу на деревенский сеновал, сунул ей меж ног указательный палец, но дальше дело не пошло. Я просто не знал, как это делается.

"Зато теперь знаю, все свидетели и участники подобного мероприятия опрошены," — подумал я. — "Главное все сделать как можно быстрее. Пока она не передумала."

Я так и поступил: быстро вошел в нее и еще быстрее начал делать свое геройское дело.

Говорят, что человек видит Рай три раза в жизни: при рождении, во время первой близости и перед самой смертью. Не знаю, я ничего не видел. У меня были прикрыты глаза. А разве увидишь Рай через узкие щелочки?

— Не траться, — попросила Таня.

Я догадался, что слишком уж рьяно взялся за дело. Но в ту же секунду она переместила меня в нижнее положение, а сама уселась сверху, взяв инициативу в свои руки.

Пауза в несколько секунд вкупе с большим нервным напряжением сделали свое дело. Моя совесть и гордость, мой детородный орган стал размякать, терять размеры и вообще превращаться в теплую влажную тряпочку. Татьяна увеличила темп, но все было безуспешно.

Тогда она попробовала радикальный метод — взяла "тряпочку" в рот. Временами казалось, что он сейчас окрепнет, нальется живительными соками, и в этот момент Татьяна прекращала свою миссию реаниматора и вновь усаживалась сверху. Но все было безуспешно.

Не знаю как, но мне все же удалось кончить. Тихо так, без аплодисментов и криков "Браво!". Таня это так и не заметила. А когда я сказал ей об этом, сразу пошла в ванную в противозачаточных целях.

До общежития мы добрались молча. Лишь прощаясь, она сказала:

— Давай останемся друзьями.

— Давай! — охотно согласился я, хотя совершенно не понял, какой смысл она вкладывала в свои слова. Спрашивать было неудобно после всего, что не произошло.

"Интересно! Считается, что я стал мужчиной или нет, учитывая все обстоятельства?" — думал я, возвращаясь домой.

— Давай, я буду называть тебя братишкой, — предложила в одну из встреч Таня.

— А я тебя сестренкой, — охотно согласился я.

После неудачного пикника на бабушкиной квартире, наши отношения практически не изменились. Мы также регулярно встречались, бродили среди унылых зданий и разговаривали. Иногда ходили в кино. Один раз даже зашли в алкогольный бар, платила Татьяна — отмечала свою зарплату.

И все-таки что-то произошло. Поцелуи стали менее долгими, объятья — менее жаркими. Уединиться на какой-нибудь квартирке мы не предпринимали попыток. Впрочем, и возможности такой не было.

Клуб филофонистов я забросил — ходить туда теперь мне было совсем неинтересно.

Однажды утром ко мне подошел отец.

— Тетя Катя умерла. На похороны пойдешь?

Тетка была моей дальней родственницей. Я и видел-то ее несколько раз всего, но делать было нечего, к тому же, говорили, что она меня когда-то немного нянчила, поэтому я согласился.

Атмосфера на похоронах была... Впрочем, об этом можно догадаться.

Скорбно постояв у гроба, я двинулся в другую комнату. Здесь последнее время жила покойная. Запах умирающего человека уже выветрился, видимо комнату тщательно проветривали.

На подоконнике стоял большой полиэтиленовый пакет с лекарствами. Я нехотя шевельнул его рукой.

— Ничего интересного, — раздался голос у меня за спиной.

Я повернул голову. Это был один из родственников.

— У Катерины Ивановны был рак мочевого пузыря. Уже ясно было, что она скоро умрет. Поэтому ее не лечили, а только боль снимали.

— А я аспирин хотел найти. Что-то голова побаливает.

— Видимо она тебя вспоминает пока где-то здесь. Она же нянчила тебя. Мы все испытываем недомогание. Самое позднее, на девятый день все пройдет. К тому времени у нее много других, более важных дел будет.

Мужчина помолчал.

— Пойдем я тебе аспирин дам, у меня есть. А эти лекарства все переписаны. За ними скоро из поликлиники приедут и заберут.

Через пять минут я вернулся в комнату и разворошил пакет. Внутри наличествовал полный набор интересующих меня лекарств. Я сунул за пазуху три упаковки морфия, четыре — промедола и пару стеклянных пузырьков с промедолом в таблетках. Это была лишь часть наркотических лекарств. Все брать было опасно. Хотя и так был определенный риск. Лекарства-то переписаны.

Церемонию похорон я покорно вытерпел. Причинял неудобство лишь морфий. При каждом моем резком движении он противно шелестел, так как упакован был в полиэтиленовые пачки, закатанные в фольгу.

На кладбище я не поехал, рванул домой. Пока "черепов" не было, выложил награбленное и поразился. Если продать все это на черном рынке, то на вырученные деньги можно купить "Волгу". Но продавать лекарства я не собирался. Засунув в дальний угол тумбочки ампулы, я положил в карман лишь пузырек с промедолом в таблетках и пошел к Татьяне.

— А у меня для тебя маленький сюрприз, — заявил я ей при встрече. — Дай мне свою руку.

Таня протянула ладонь и я выложил на нее пузырек.

— Где достал?

— На похоронах, — честно ответил я.

Моя подруга очень взволновалась.

— А еще есть?

— Тебе что, этого мало?

— Не в этом дело. Когда обнаружат пропажу, может милиция нагрянуть и отыскать их.

— Да на меня и не подумают родственники. А если и подумают, то виду не подадут. Зачем им клин вбивать между родней?

— Всякое бывает. Ты должен все лекарства отдать мне.

— А если у тебя найдут?

— У меня не найдут. Я умею прятать.

— А если?

— Тогда загремлю только я. А вот если у тебя найдут, то загремим оба.

Я задумался, осмысливая аргументы.

— Не переживай, я просто так расходовать ампулы не буду. Только перед встречей с тобой.

Этим вечером Татьяна чересчур уж долго одевалась. Пока я ее дожидался, успел протоптать в снегу целую тропинку. Но когда она вышла, причина задержки была, как говорится, на лице. Под ее глазом красовался огромный синяк.

— Что случилось? — перепугался я.

— С соседкой подралась.

— Из за чего?

— Просто она меня ненавидит. Я, впрочем, теперь тоже ее ненавижу.

— Причина-то была какая?

— Нет. Успокойся ты, это обычные тюремные взаимоотношения. На зоне еще не то было.

— А я хотел с тобой в кино сходить.

— Какое тут кино с таким лицом. Давай лучше посидим где-нибудь на лавочке.

Подъезды она не любила. Считала, что там собирается всякая гопота. Поэтому мы сидели на лавочке, болтали и целовались. Когда Таня была под дозой, губы у нее были горячими и очень сухими.

— Сушняк, — поясняла она. — Так всегда бывает.

— А как ты умудрялась постоянно морфий находить? — удивлялся я.

— Постоянно не получалось, конечно. Искали и находили новые источники кайфа.

— Расскажи.

— У нас в компании таксист был, по тяжелому подсевший на наркотиках. Приходит как-то и говорит, что не мешало бы из обычного мака опий попробовать выделить. У него ломки страшные были, поэтому и воображение, в плане — где достать, работало четко.

Обычно опий получают из опиумного мака. Но такой в Калининграде не произрастал. Зато клумбы усажены обычным маком были.

Сели мы в его тачку и рванули по городу. Он, говорит, что нашел клумбу, где растет мак с большими головками. Прямо как у опиумного. Сорвали несколько кустов и на квартиру.

Он все сделал как положено. Пониже маковой головки надрезал и свернутой уголком марлей стал сок собирать, густой такой и белый. Потом над зажигалкой марлю подпалил до кофейного цвета и в столовой ложке прокипятил.

Когда снадобье остыло, мы укололись. Сидим — а ни фига, только голова разболелась да поташнивать стало. Ничего понять не можем. Вдруг один парень из нашей компании говорит, что не тот мак мы взяли. С большими головками он декоративный, выведен искусственно и опия не содержит. Надо обычный садовый попробовать.

Еще раз сгоняли на машине. Таксист повторил процедуру, наполнили шприцы и укололись. Бах!!! Волна по телу как хлынет! Садовый мак оказался годен.

Той же ночью мы бригадой отправились резать мак с клумб. Но слухи распространяются по городу мгновенно. Поэтому ночью можно было наблюдать уникальную картину — все маковые клумбы шевелились как живые. Это наркоманы собирали урожай в свои закрома. А наутро в городе не осталось ни одной клумбы с маком. Все было вырезано подчистую.

— Таксист был доволен? — мне вся эта история показалась забавной.

— Не долго он радовался. Мы маковый сок пережигали, а он не делал этого. Не пережженный опий куда сильнее действует. Но он очень опасен. Чуть превысил дозу и на тот свет. Так и случилось, вскоре мы его хоронили.

— А я в книге читал, что мак заваривают как чай.

— Сушеный заваривают.

— Как чай?

— Нет, мы по другому делали. Часа три в кружке кипятишь, а потом пьешь.

— Это вы от жадности.

— Наверное. Но для тебя мне ничего не жалко. Хочешь дозу тебе поставлю? Хоть знать будешь, какой подарок мне сделал.

— Нет, спасибо. Я уколов боюсь.

Как-то раз, когда синяк под глазом моей подруги рассосался, мы сидели на последнем ряду в кинотеатре. Для Татьяны это было пустым занятием — находясь под дозой, она плохо запоминала происходящее на экране. Фильм к тому же был неинтересным. Поэтому вскоре мы вышли из кинотеатра и сели на лавочку.

Как я раньше не замечал такой красоты! Лавка находилась на возвышении, а прямо перед нами раскинулся широкий бульвар. Летом он был разноцветным — зеленые, аккуратно постриженные кусты, клумбы с желтыми и красными цветами, а местами фиолетовые анютины глазки. Зимой напротив, формы кустов и клумб оставались, но все было искристо белым, как кокаин. Особенно вечером, в свете уличных фонарей.

После дозы Татьяна любила вдаваться в воспоминания. Рассказывала о своих знакомых по Калининграду.

— Главное в жизни — уметь себя поставить. У меня был знакомый инвалид Гога, из дома вообще не мог выходить. Толстый, косопузый, ноги парализованы, но в глазах что-то такое есть. Притягательное. Среди местных девчонок считалось хорошим тоном переспать с ним. Это считалось высшим сексуальным пилотажем — удовлетворить беднягу.

— Ты тоже с ним того? — я заревновал.

— Нет, что ты! У меня с ним ничего не было. Да и разборчив он был. Знаешь, сколькие его внимания добивались? Там такие женщины были, что с моей весовой категорией даже соваться бесполезно было.

— Не такой уж он бедняга был судя по всему.

— Да, в его жизни были свои прелести. Хотя завидовать инвалиду — грех. Бывает летом врубит магнитофон на всю катушку, выкатится в коляске на балкон, американская сигарета во рту и обозревает с высоты свои владения.

— У меня тоже знакомый инвалид есть, — сообщил я. — Валеркой-Альпинистом зовут. Кликуха такая. Но у него даже балкона нет, не говоря уже о поклонницах. Да и вообще, я бы его жизни не позавидовал.

— Это как себя поставить, я уже говорила. Один знакомый по кличке Онанист...

— Я бы не хотел иметь такую кличку.

— А он и был прирожденным онанистом. Так вот, встанет возле окна, достанет свое хозяйство, снизу батарея греет, уставится в окно на прохожих и дрочит. Моя подруга ему говорит, мол, жалко мне тебя, Онанист, дать тебе что ли? А он говорит, что с женщиной ему не интересно, гораздо лучше тихо самому с собой, глядя на прохожих.

— У меня бы от вида прохожих даже не встал, — поделился я сокровенным.

Таня посмотрела на меня удивленно.

— Так значит ты не... То есть, я хотела сказать, что у тебя с потенцией все в порядке?

— Конечно. Еще как!

— А тогда? На квартире? Почему так произошло?

— Переволновался я просто сильно, очень уж хотел быть с тобой.

— Значит ты не болен? — Татьяна еще более поразилась.

— Абсолютно здоров! А ты что? За импотента меня приняла?

— Честно говоря, были у меня такие мысли. Я еще после этого братишкой называть тебя стала, чтобы подчеркнуть, что наши отношения от этого хуже не стали.

— А я тебя сестренкой... Что мне, кстати, нравилось.

— Так значит у тебя все в порядке с этим делом? — Таня еще не вполне осмыслила открывшееся ей.

— Как ты могла такое обо мне подумать, женщина! — я немного иронизировал. — Ты должна узнавать звук моих шагов, как тот Лис. Зря мы что ли звездочки на небе загадали?

— Конечно, нет. Вон — твоя, а вон — моя. Знаешь, мне хочется сделать для тебя что-нибудь приятное.

— Давно бы так.

— Хочешь, я тебе миньет сделаю, как тогда? Прямо здесь, на скамейке.

— Пойдем лучше в подъезд.

— Не люблю я подъезды, впрочем, ладно.

Мы двинулись к ближайшему жилому дому.

— А ты мне потом как-нибудь сделаешь лэк. Знаешь что это такое?

— Нет.

— Это типа миньета, только наоборот — когда мужчина делает женщине. Я тебя научу потом.

— Уж пожалуйста не забудь.

Во дворе дома никого не было. Мы зашли в подъезд. Дом был старинной постройки, поэтому подъезд был теплым и просторным.

Я расстегнул ширинку и достал напрягшийся член. Татьяна как-то по-новому взглянула на него. Но это было мимолетно. Секунду спустя она взяла его в рот и задала темп. А я смотрел вниз, не сводя с нее глаз. Прервавшись она сказала мне укоризненно:

— Не смотри на меня, это мешает.

Я тупо уставился в стену.

Когда дело было сделано, Танечка вышла из подъезда и сплюнула содержимое рта в снег. Я последовал следом за ней.

— Он у меня не слишком крупный? — застенчиво поинтересовался я.

— В норме, — успокоила меня Танечка.

— А то я где-то слышал, что большой член признак атавизма. Вроде бы от поколения к поколению он едва заметно уменьшается. И настанет время, когда у всех мужчин будут маленькие пиписьки.

— В твоем лице генный прогресс еще не достиг своей завершающей стадии, но и у истоков развития человечества ты уже не стоишь.

— Значит нормальный?

— Абсолютно.

— Это хорошо, а то я одно время стеснялся в бассейн ходить. Думал, что он у меня сильно выпирает. А если и приходил, то сразу в воду нырял. От холодной воды он быстро скукоживается.

Я еще хотел сказать, что то же самое говорят про женщин: чем меньше у них причинное место, тем более они высокоразвиты — но решил не развивать эту тему.

— Как говорила моя подруга: не бери в голову, а бери между ног — больше влезет. Короче, меньше об этом думай. Не забывай, что душа — Богу, а нам смертным — тело. Я ведь тебе рассказывала, как комплексовала в школе, когда у меня грудь расти начала. А потом нормально все. Главное не думать об этом. Не зря говорят: лишь тот достоин чести и свободы, кто каждый день за них идет на бой.

— Маленький Принц не шел на бой. Он не вмешивался в ход событий. Помнишь как он покорно принял смерть от Змеи?

— А почему ты решил, что он погиб?

Наркотики у Татьяны закончились куда быстрее, чем я мог себе представить. Удивительно, но их отсутствие она пережила совершенно спокойно.

Восьмого марта я решил преподнести ей очередной подарок. Моя мать по великому блату достала небольшую коробку конфет "Птичье молоко". Эти конфеты я и собирался ей подарить. Но был у меня для Тани еще один сюрприз: я решил ей на время дать в общежитие свой магнитофон. Пусть в мое отсутствие слушает свою любимую группу "Назарет".

Утром я уже стоял с подарками возле окон ее общежития. Радости Тани не было предела. Как же, теперь у нее в комнате будет магнитофон. Она пошла его относить, а коробку "Птичьего молоко" предусмотрительно оставила со мной.

— Еще тетки соседские съедят.

Когда она вернулась, мы решили сходить в гости к моему великовозрастному другу Сереге. Чтобы не идти с пустыми руками, зашли в магазин и купили бутылку водки. Дорога предстояла не длинной: он жил в минутах пятнадцати ходьбы в старой коммуналке.

На улице таяло. Ослепительное солнце приканчивало залежалый снег, текли ручьи. Не каждый день в начале марта случается такая погода.

У Сергея, тем временем, в единственной комнате уже был накрыт небольшой семейный стол. Были все: жена, тоже Татьяна, пятилетняя дочь Лариска и четырехлетний Коська.

— Привет, а я тебе бабу привел! — пошутил я пропуская вперед Таню.

Это была типичная шутка между нами.

Достали бутылку водки, которая не оказалась на столе в гордом одиночестве, разделись и сели за стол. Когда подняли рюмки, Сергей провозгласил тост:

— За лучшее, что есть на свете! За баб!

Шутки Сергея порой не имели границ. Вот и теперь, не успели мы выпить, как он оглушительно пернул.

— Как тебе не стыдно, Лариса! У нас гости за столом, а ты такое себе позволяешь, — сваливал он свой грех на дочь.

Я, честно говоря, в эту секунду даже растерялся и забыл поднести рюмку ко рту.

— Хуй выпал, а ты ебешь! — подбодрил меня Сергей своей любимой поговоркой. Это можно было истолковать в том смысле, что пора пить, а я о чем-то задумался.

В этом доме любили выпить. Тосты шли стремительно один за другим. Бутылки быстро пустели. Я, в целях самосохранения, пропускал большинство рюмок, тяги к спиртному у меня не было. А вот Татьяна пыталась не отставать от хозяев, что и привело к печальным последствиям.

Вскоре она потеряла контроль над собой и, как подстреленная птица, рухнула со стула.

— Слабачок, — прокомментировал падение Серега и отнес с моей помощью тело на кровать.

Через несколько минут хозяева засобирались.

— Мы к соседям на полчасика зайдем, поздравим их, — объяснила жена Сергея.

Сам глава семейства подошел ко мне и посоветовал:

— Ты пока трахни ее, чего скучать-то?

— Она же без сознания, — возразил я.

— Так оно и лучше, ничего помнить не будет.

— А ты сам не хочешь? Вернулся бы пораньше да тоже принял участие в разврате, — расщедрился я под действием алкоголя.

— Там видно будет.

Забрав с собой детей, они пошли к соседям.

Я подошел к кровати и придирчиво осмотрел "труп". Видимо в какой-то момент Татьяне стало плохо, так как возле ее лица растеклась небольшая лужица блевотины.

Поморщившись, я перевернул тело на спину, ноги опустил с кровати и начал стягивать с нее джинсы, колготки и плавки. Татьяна сопротивления не оказывала. Она ничего не чувствовала.

Окончательно снять джинсы мешали носки. Поэтому я стянул шмотки только с одной ноги, оставив их на другой. Потом раздвинул ей ноги.

"Хм-м, влагалище — как влагалище," — рассуждал я, подробно разглядывая то, что минуту назад скрывалось под одеждой. — "Лэк, говоришь."

Мне было интересно, так ли противно делать лэк, который, по словам Татьяны, так любят женщины. Я понюхал ее лобок. Запаха практически никакого. Высунув язык, я осторожно лизнул. Ощущения у меня это действие не вызвало никакого. Впрочем, у Татьяны тоже — она была в полном отрубе.

— Всего делов то, — вслух успокоил я себя и направился в туалет.

Там отыскал детский горшок, гордость подрастающего сережкиного поколения, и отнес его к кровати. Кончать внутрь было опасно, беременность ни ей, ни мне ни к чему. А горшок для сбора спермы подходил идеально. Так что пословица: кончил в тело — гуляй смело, в данном случае не работала.

— Ну что, учительница первая моя, поехали, — прошептал я, приспустив собственные штаны, и прямо с пола с колен вошел в нее.

Первый раз кончил я очень быстро и как-то неярко, зато второй раз, после пятиминутного перерыва, вошел во вкус.

Сполоснув в ванной горшок, я вернулся, чтобы одеть Танечку. Трусы еще как-то я сумел натянуть, а вот колготки и джинсы натягивались с трудом. Но в итоге я справился и с этим.

Когда семья вернулась, я подошел к Сергею и заговорщицки произнес:

— Получилось.

— Ладно, не ври, — отмахнулся Сергей.

Когда я провожал Татьяну к общежитию и болтал о всякой ерунде, она меня внезапно спросила:

— А ты меня не раздевал?

— Не-а, — соврал я.

— Странно, у меня какое-то ощущение...

— У меня для тебя важная новость, — сообщила при очередной встречи Танечка. — Я поплыла.

— Что значит "поплыла"? — не понял я.

— Менструация у меня началась.

Я плохо разбирался в подобных вещах, поэтому решил промолчать, дабы не выказывать свою необразованность.

— Теперь я вся запеленатая, — продолжала Таня. — Вот, потрогай.

Она взяла мою руку и приложила ее в районе ширинки своих джинсов. Действительно, лобок выпирал несколько сильнее, чем обычно.

— И надолго?

— Не знаю, у меня с этой тюрьмой восемь месяцев не было менструации. Обычно она идет три-четыре дня, а сейчас может и на несколько недель затянуться.

— А я как раз собирался найти для нас уединенное место, — расстроился я.

— Всему свое время, — успокоила меня Татьяна. — Я думала на эту тему. Мы можем в пункте проката летом велосипеды взять и ездить на природу.

— Отлично! Поедем — куда захотим, остановимся — где захотим!

— Вся область будет в нашем распоряжении.

— И мы будем вдвоем покорять ее.

— Ой! — встрепенулась Таня. — Еще одна капля вышла.

— Ты чувствуешь?

— Конечно, это же мое.

На меня грузом свалились женские проблемы. Меня распирало от чувство собственной значимости, чувства посвященности.

В один из субботних дней отец отгонял в гараж машину и вернулся домой во взвинченном состоянии.

— Где твоя подруга работает? — набросился он на меня.

— В столовой, — ответил я абсолютно честно.

— Возвращаемся мы с Васькой-соседом из гаража, — рассказывал он матери, — вижу его подруга идет.

Отец кивнул на меня.

— Я Ваське говорю: вон Витькина подруга идет. А она вдруг заходит в общежитие. Васька, мне говорит: так это же общежитие "химиков". Я чуть со стыда на месте не сгорел.

— Прекращай с ней встречаться, — потребовала мать. — Обокрадет еще нашу квартиру.

— Она не воровка, — выкрикнул я.

— А за что она на химию попала? — спросил отец.

— За наркотики.

— Совсем плохо, — расстроился отец. — Я-то думал, может по молодости, по глупости где-нибудь на стреме стояла. А она за наркотики. Совсем конченная девка.

— Ты должен с ней порвать, — заявила мать. — Можешь сегодня встретиться и все объяснить. И больше что б ни единой встречи!

— Я не буду с ней расставаться. Она мне ничего плохого не сделала.

— Толку от нее все равно не будет! — отрубил отец. — Наркоман — конченный человек! Она и детей тебе родить не сможет даже...

— А мы не собираемся жениться. В конце года она домой уедет.

— Она хоть знает, что тебе всего семнадцать? — спросила мать.

— Знает, — пришлось мне соврать.

— Ты несовершеннолетний. Так вот скажи своей подруге, если вы не расстанетесь, то мы заявим на нее в милицию. Скажем, что она тебя растлевает. И ее, будь уверен, очень надолго упрячут.

— Но ведь это неправда! — воскликнул я.

— Ну и что? Мы с отцом вынуждены будем на это пойти. Так передай ей. И если она не полная дура, то сама с тобой прекратит всякие встречи.

Через тридцать минут я встретился с Татьяной и передал ей содержание разговора с "черепами". Не стал только говорить, что мне еще на самом деле нет восемнадцати.

— Ничего страшного, — успокоила меня Татьяна. — Первое время будем встречаться как можно реже. А летом возьмем в прокате велосипеды, и тогда нам никто не помешает оставаться вдвоем. Вся область будет в нашем распоряжении.

— Только магнитофон пока отнести придется, чтобы не вызывать у них подозрение, — успокаивался я.

— Ладно, переживу...

— Слушай, — пришла мне в голову идея, — а ведь магнитофон тоже в прокате можно взять. Причем сразу, не дожидаясь лета.

— Видишь ли, мне на дадут. У меня нет паспорта, только справка о досрочном освобождении. Срок-то у меня не закончился.

— Зато у меня есть! Сейчас мой магнитофон занесем, я возьму паспорт и сразу пойдем другой возьмем.

На том и порешили.

Таня вынесла магнитофон, подождала у моего дома пока я его заносил и незаметно от родителей брал свой паспорт.

В пункте проката стоял всего один подходящий магнитофон.

— Можно взять на месяц? — спросил я.

— Паспорт давайте.

Я вытащил документ. Приемщица быстро его пролистала и вернула мне.

— Вам нельзя пользоваться услугами проката.

— Почему? — удивился я.

— Вы несовершеннолетний, вам еще нет восемнадцати лет.

Из пункта проката я вылетел пришибленный.

— Нам с тобой лучше расстаться, — на Татьяне лица не было.

— Ты так считаешь?

— А ты разве хочешь, чтобы твои родители посадили меня в тюрьму. Мне хватило. Я больше не хочу туда.

— Они только грозились. Вряд ли они свои угрозы выполнят.

— А если выполнят? Если они на меня напишут телегу в органы?

Я молчал.

— Извини, я пойду.

— Подожди еще чуть-чуть!

Она остановилась.

— Таня, я люблю тебя. Я никого еще так сильно не любил.

— Что же делать? Нам ведь все равно надо немедленно расстаться. Ты хоть это понимаешь?

— Понимаю. Постой...

Я сделал шаг к ней, обнял и поцеловал.

— Прощай, сестренка.

— Прощай, братишка.

— Прощай, моя Роза.

— Прощай, мой Маленький, действительно маленький, Принц.

Проходили месяцы. Постепенно боль потери утихала.

Как-то летом я бродил по городу и зашел в аптеку. На прилавке среди других лекарств лежала пачка "Пенталгина". Обычная тройчатка. Только с кодеином. Не долго думая, я купил две пачки таблеток. Рецепт на них даже не спросили.

Вечером пришел в гости к Голдману. "Черепов" у него дома не было.

— Лева, покайфовать не желаешь? — предложил я ему.

— Почему бы нет?

Мы пошли в туалет, и каждый проглотил по десять таблеток, запивая их из под крана.

— Что-нибудь чувствуешь?

— Пока нет.

— А у меня кажется что-то заиграло в голове.

— О! Теперь и у меня!

Голова кружилась все сильнее, и я побежал домой. Родители уже спали. Я тоже лег, но заснуть не мог. Мне казалось, что диван, на котором я спал, раскачивается. Я вцепился в него, чтобы не вылететь. И тут мне стало совсем дурно.

Я побежал в туалет. Внутренности выворачивало наизнанку. Меня тошнило.

Наутро зашел к Голдману и пожаловался на свое вчерашнее состояние.

— А я встал, — улыбался Лева, — оперся на стену, а стена возьми, да отодвинься. Так и рухнул возле кровати.

Собирался дождь. Я, немного поболтав с Левой, пошел домой.

Поглядел в окно. О подоконник стучали крупные капли дождя. Я достал несколько листков бумаги, сел за стол и начал писать:

"За окном лил проливной дождь.

Антуан де Сент-Экзюпери сидел в кресле возле камина и курил марихуану. Состояние у него было расслабленное.

Внезапно в дверь постучали. Знаменитый писатель встал и пошел открывать.

На пороге стоял Маленький Принц. Волосы и одежда на нем были были мокрыми. Сент-Экзюпери молча взял мальчика и провел его в дом. У писателя было много вопросов к нему, но он не торопился их задавать. Глупо задавать человеку вопросы, особенно маленькому, когда он стоит весь мокрый.

— Хочешь я тебе приготовлю горячий чай?

Не дожидаясь ответа, писатель сходил за чашкой чая. Но Маленький Принц к ней так и не притронулся. Постепенно он начал обсыхать. Писатель знал, что любой заданный им вопрос, гость посчитает пустяком и даже не будет на него отвечать. Поэтому он ждал.

— Нарисуй мне розу, — внезапно попросил Маленький Принц.

Писатель взял листок бумаги и, как умел, нарисовал розу.

— Это не та роза. Нарисуй мне розу без шипов.

— Малыш, но ведь таких роз не бывает.

— Бывает. Есть, по крайней мере, одна такая роза.

Сент-Экзюпери очень удивился, но послушно нарисовал розу без шипов. Маленький Принц долго рассматривал рисунок, а потом внезапно заговорил:

— Когда меня укусила Змея, я потерял сознание. Но вскоре пришел в себя. Змея уползала. Она сказала, что не стала меня убивать, потому что есть место, где меня любят и ждут. Она могла читать мысли. Тогда я полетел на свою планетку.

А дальше произошло вот что:

Маленький Принц быстро отыскал свою Розу.

— Здравствуй, милый Маленький Принц, — сказала та.

— Как я счастлив, что ты жива! — воскликнул Маленький Принц.

— Здесь было много ураганов, но меня спасли четыре моих шипа. Ты помнишь их? Это не простые шипы: один — любовь, второй — верность, третий — благородство и четвертый — память. Благодаря им я выжила.

Маленький Принц стал еще усерднее поливать свою Розу. А короткими вечерами садился возле нее и рассказывал о своих странствиях, показывал рисунки. Роза слушала и дарила ему свой волшебный аромат.

Однажды она ему сказала:

— Послушай, Маленький Принц. Я сегодня почувствовала, что стала расти.

И правда, она вытянулась и окрепла. Вскоре она стала одного роста с Маленьким Принцем.

— Мне скучно, — сказала Роза, когда он в очередной раз рассказывал о своих путешествиях, и потребовала: — Лучше спой мне!

— Но я не могу петь.

— Тогда расскажи о розах.

— Зачем тебе? Ты ведь самая большая и самая красивая.

— Ну, ладно, — успокоилась Роза, — тогда молчи и не мешай мне любоваться собой.

Когда Маленький Принц в очередной раз пришел поливать Розу, она сказала:

— Ты такой маленький. Уходи, мне с тобой неинтересно.

— Но ведь нас многое связывает, — возразил Маленький Принц.

— Вот что нас связывало, — сказала Роза, и кивнула на четыре шипа, которые валялись на земле, как использованные иголки от шприца. — Я стала большой, и теперь мне не страшен любой ураган. Мои корни уходят глубоко в землю, и я всегда найду себе воду. А теперь уходи!

И Роза отвернулась.

— Тогда я ушел, — закончил свой рассказ Маленький Принц.

Сент-Экзюпери сидел и молчал. Он не знал, что посоветовать Маленькому Принцу. Но тот и не ждал совета. Он положил в карман листок с нарисованной розой и тихо вышел на улицу.

Опомнившись, писатель подбежал к двери. За сплошной стеной дождя ничего не было видно.

— Маленький Принц! — крикнул он.

Тишина в ответ.

Антуан де Сент-Экзюпери вернулся в комнату, сел в кресло и достал из шкатулки шприц. Когда наркотик подействовал, зрачки писателя сузились, он откинулся на спинку кресла и ушел в прострацию.

— А может это было видение? — запоздало подумал он."

Исписав листки, я запечатал их в конверт и надписал Танечкин калининградский адрес. Конечно, она еще была здесь, но я не знал, как пишут письма в общежитие "химиков". На улице я опустил письмо в почтовый ящик.

Прошел год, который принес много событий. Моя семья переехала в новую, более просторную квартиру. Теперь у меня была своя отдельная комната. И приводить в гости я мог кого захочу.

Кроме того я познакомился с Галиной. Она тоже была иногородней. Из Свердловска. Когда она проходила производственную практику в нашем городе, я познакомился с ней. И так уж получилось, что лишил ее невинности. За это я звал ее большеглазой.

После того, как у нас с ней произошла первая близость, она сидела на матрасе и тихо плакала. А когда встала, то на матрасе, как большой кровавый глаз, остался отпечаток ее интимного места. Вот тебе и большеглазая!

Летним днем я сидел возле подъезда, где жила моя бабушка и где когда-то мы с Татьяной под группу "Назарет"...

Впрочем, о ней в те минуты я не вспоминал. Я ждал Голдмана, с которым мы собирались пойти за пивом.

И тут меня окликнули.

Это была Татьяна. Абсолютно такая же, какой была больше года назад. Может быть чуточку поправилась, да одета посолиднее.

— Что здесь делаешь?

— Приятеля жду.

— А я переехала. У меня теперь новая двухкомнатная квартира.

— Правда?

— Я замуж вышла.

— Поздравляю.

— Пойдем ко мне в гости?

— А это удобно?

— Абсолютно!

Конечно, они были не расписаны. Хотя какое значение это имело для меня спустя столько времени?

Ее новый парень давно отслужил в армии и был авангардным художником. Картины были красивыми, но несколько странными. На одном холсте совмещались лики святых и черепа со змеями. Прямо какая-то дъявольско-религиозная тематика.

— А ведь я нашла альбом "Лауд Ин Прауд". Послушай ту самую вещь.

Навалилась музыка.

Hollis brown he lived, on the outside of town

Hollis brown he lived, on the outside of town

With his wife and five children

In his cabin broken down.

He looked for work and money, and he walked a rugged mile

He looked for work and money, and he walked a rugged mile

Your children are so hungry

That they don't know how to smile.

Your baby's eye's look crazy, they're tuggin' at your sleeve

Your baby's eye's look crazy, they're tuggin' at your sleeve

You walk the floor and you wonder why

With every breath you breathe.

The rats have got your flour, bad blood it got your mare

The rats have got your flour, bad blood it got your mare

Is there anyone that knows

Is there anyone that cares.

You prayed to the lord above, to please send you a friend

You prayed to the lord above, to please send you a friend

Your empty pockets tell you that

You ain't got no friend.

Your baby's a cryin' louder now, it's poundin' at your brain

Your baby's a cryin' louder now, it's poundin' at your brain

Your wife's screams are a stabbin' you

Like dirty, drivin' rain.

Your grass is turning black, and there's no water in your well

Your grass is turning black, and there's no water in yuor well

You spent your last lone dollar

On them seven shotgun shells.

Way out in the wilderness, a cold coyote calls

Way out in the wilderness, a cold coyote calls

Your eye's fix on the shotgun

That's hangin' on the wall.

Your brain it is a bleedin', and your legs can't seem to stand

Your brain it is a bleedin', and your legs can't seem to stand

Your eye's fix on the shotgun

That you're holdin' in your hand.

There's seven breezes blowin', around the cabin door

There's seven breezes blowin', all around the cabin door

Seven shots ring out

Like the ocean's pounding roar

There's seven people dead, on a south dakota farm

There's seven people dead, on a south dakota farm

Somewhere in the distance

There's seven new people born.

На мгновенье мне показалось, что стены сжались и не чем стало дышать. Крик застрял в горле. Но через секунду все прошло.

Татьяна (Как же ее по отчеству?) казалась в интерьере расчетливой домохозяйкой.

"Когда-то она была расчетливой наркоманкой", — подумал я.

— Записать вам музыки на катушки? — предложил я.

— Будем рады, — ответил "муж".

— Заберете через два дня, — сказал я. — Только я сам не смогу подъехать. Таня, ты зайдешь?

Семейка переглянулась.

— Лучше я зайду, — сказал художник.

"Господи, она ему все рассказала", — подумал я.

Конечно, она рассказала ему, что я был девственником. Каким я был неумелым. И, наверное, добавила, что секс у нас был всего один раз, да и то не по-настоящему. А сейчас они думали, что я хочу заманить Татьяну к себе домой и изнасиловать. Они не понимают, что мне просто приятно ее увидеть у себя дома, поболтать. Они меня боятся — первая любовь чувственна.

Пришла ко мне все-таки Татьяна, а не он. Не знаю, почему она решилась в последний момент. Но вела себя отстраненно, хоть и дружески.

Окно было раскрыто. Покачивались листья на тополе.

Несколько минут поболтали: когда в армию, есть ли девушка — так, о всякой ерунде. Но знакомство с ее "мужем" все нарушило, разговор не клеился. Я отдал записанные катушки и пошел проводить Татьяну до автобуса.

Когда автобус скрылся за поворотом, я повернулся и направился на телеграф. Я хотел позвонить Галине, которую лишил невинности. Как когда-то меня лишила невинности Татьяна.

© Victor Ash, сентябрь 1998 — июнь 1999 гг.

© Одежда для автора предоставлена торговым домом “Second Hand”.

Оглавление:

Радиоточка

Глава Р ............1

Глава А............16

Глава Д............44

Глава И ...........64

Глава О ...........89

Глава Т ...........104

Глава О ...........123

Глава Ч ...........140

Глава К ...........158

Глава А ...........180

Бонус:

Возвращение Маленького принца ........ 195

.