Домини Cветлана

60k

ЛОВУШКА НА ДОРОГЕ В РАЙ, к/сц (начало)

31k

ПОСЛЕДНИМ СМЕЯЛСЯ ЛИС, киноновелла

10k

СОПЕРНИЦА

ПОСЛЕДНИМ СМЕЯЛСЯ ЛИС

киноновелла

Под срывающимся моросящим дождем старый могучий клен чуть подрагивал желтыми резными листьями. Большой лист сорвался, спланировал, плавно покачиваясь, и желтой ладонью опустился на купол черного зонта, под которым пожилая чета в черных одеждах прощалась с молодой тоненькой голубоглазой женщиной в ладно сидящем черном костюме и черной шляпке с поднятой вуалью, которая очень шла к ее рыжим волосам и бледному тонкому лицу. Седая дама с сытыми румяными щеками обняла молодую женщину:

— Держитесь, милая. Что делать. Все под богом ходим...

— Да, да, — поддержал супругу седой круглолицый мужчина в очках и добавил: — Приезжайте к нам, Жанна. Мы будем вам рады.

Жанна лишь слегка кивала в ответ. Супруги сели в черный "Мерседес" с шофером, Жанна помахала вслед отъехавшей машине.

Закрыв за собой железную узорчатую калитку, Жанна несколько секунд постояла, подставив лицо влаге, потом медленно пошла по дорожке к дому. По обеим сторонам выложенной светлыми плитами дорожки зябли свернувшие листья кусты роз. Дорожка перешла в большую светлую площадку, потом в белые мраморные ступеньки, поднявшись по которым, она взошла на большую открытую белую террасу с колоннами.

От внезапного резкого звука Жанна вздрогнула, оглянулась, поискав взглядом, — увидела: рядом с уже неработающим фонтаном в виде цветка стоял журавль со скованными тонкой короткой цепочкой ногами. Она подождала, но журавль больше не курлыкал. Ковыляя, он скрылся за поредевшими кустами сирени. Жанна прерывисто вздохнула, прошла через террасу и скрылась за массивной белой дверью роскошного белого трехэтажного особняка.

В большой гостиной, обставленной дорогой антикварной мебелью, стояли буквой "П" столы с неубранными дорогими приборами и остатками всякой еды; стулья беспорядочно отодвинуты от столов. Верхний свет не горел, гостиную освещали только настенные бра и камин.

Навстречу вошедшей Жанне встал Валентин, до того сидевший в широком кожаном кресле у камина. Плотный, лет сорока, мужчина с хорошо очерченными скулами на крупном "непородистом" лице, заботливо усадил Жанну в кресло, в котором только что сидел. Сам присел перед ней, взял ее руки в свои, сочувственно глядя в глаза, часто заморгал белесыми ресницами. Жанна порывисто обняла его за шею и быстро отпустила, когда послышались скорые уверенные шаги.

В гостиную стремительно вошла Римма — длинноволосая брюнетка, двадцатипятилетняя ровесница Жанны, но более крупная, энергичная, явно уверенная в себе. Вызывающе облегающее черное платье обрисовывало достоинства ее широких бедер и узкой талии. Поправив перевязанную черным шарфом копну волос, Римма хозяйским взглядом темных глаз оценила обстановку на столах, покривив алые сочные губы, украшавшие ее овальное грубоватое азиатское лицо, решительно направилась к ним. На одном участке стола раздвинула в стороны посуду; на освободившееся место поставила три красивые хрустальные рюмки и хрустальный графин водки, перенесла сюда же вазу с нетронутым прозрачным виноградом в обрамлении долек апельсина. Только после всей проделанной операции она посмотрела на Валентина и Жанну и твердым голосом пригласила:

— Валя, Жанночка, идите-ка, пока не пришли убирать, как самые близкие, одни — помянем Константина.

Жанна и Валентин подошли к столу, Валентин наполнил рюмки водкой, глухо сказал:

— Ну что же... Земля тебе пухом, Костя...

Жанна покачнулась, Валентин подхватил ее, посадил на стул. Вглядываясь в лицо подруги, Римма нравоучительно заговорила:

— Ты, Жанночка, выпей. Да поплачь, а то заболеешь. Мужа не вернешь, только сама иссохнешь. — Она подняла свою рюмку: — Земля пухом Костечке. Давайте...

Выпили все до дна. Валентин, резко выдохнув, закусывать не стал. Жанна, задержав дыхание, закусила долькой апельсина. Римма взяла кисть винограда "Дамские пальчики".

— Хоть смерть легкая. Сказали, все произошло мгновенно: взрыв — и ни машины, ни Кости, — Римма сокрушенно помотала головой, не переставая, однако, ощипывать виноград. — Ничего — воздастся тем, кто это сделал, — уверенно добавила она.

Жанна закрыла лицо ладонями. Яркой картинкой вспомнился летний день: "БМВ" останавливается у белого особняка. Константин — брат-близнец Валентина, открывает перед ней дверцу и указывает на следящие видеокамеры:

— Видишь?.. Сюда вход не всем разрешен!

Увидев в бездонно голубых глазах Жанны восторг, довольный произведенным эффектом, он чмокает ее в щеку, делает щедрый жест рукой:

— Все мое — твое! — Потом смотрит на нее лукаво, добавляет уже тише: — Но все твое — мое..., — и громко раскатисто хохочет.

Этот смех звучал в ушах Жанны, и когда Валентин и Римма поднимали ее со стула, и когда уводили по лестнице на второй этаж.

В розовой спальне розовые обои, розовый пушистый ковер, розовый пуфик, розовые шкаф и столик на изящных изогнутых ножках, в розовых тонах картины на стенах...

Жанна лежала на большой розовой кровати под розовым атласным одеялом и смотрела в зеркальный потолок, где отражался весь розовый мир с ее маленькой рыжеволосой головкой, сиротливо утонувшей в больших розовых подушках. Вдруг резкой вспышкой вспомнилось: в этой спальне, она так же лежит на этой же постели, но под белым атласным одеялом, а вспотевший нетрезвый Константин хлещет ее снятой рубашкой и кричит:

— Почему сегодня не ро-зо-во-е? Все должно быть в стиле мадам Пом-па-дур! Я так хо-чу! Не сметь на-ру-шать! — он хлещет ее в такт раздельным слогам последних слов. Потом устает, отворачивается, — вытатуированный на его спине лис смеется.

Жанна закрыла глаза, застонав, повернулась на бок. В дверь деликатно постучали. Вошел Валентин. Сел на край постели.

— Римма там гоняет прислугу... — он поцеловал ее в плечо.

Жанна отстранила его.

— Она может в любую минуту войти...

Поколебавшись, Валентин пересел на пуфик:

— Я понял, мышонок.

Жанна слабо улыбнулась:

— Ты никогда не называл меня мышонком.

— А теперь хочу называть.

Жанна усмехнулась:

— Как Константин. Он любил говорить "хочу".

Жанна свернулась калачиком, попросила:

— Посиди со мной, пока я не засну.

Валентин согласно покивал головой, заботливо подоткнул со всех сторон одеяло, сел на пуфик и выключил бряцнувший розовым хрусталем торшер.

В незашторенные окна спальни заглядывала луна. Жанну разбудил равномерный настойчивый стук в окно. Она открыла глаза — тишина. Решив, что послышалось, готова была снова уснуть, но стук возобновился. Жанна, вглядываясь в окно, вскинулась на постели. Окно стало бесшумно отворяться, в комнату ворвался осенний ветерок, тревожно зазвенели хрусталинки торшера. В глазах Жанны плеснулся ужас: в проеме открывшегося окна стоял... призрак погибшего мужа — Константина. Он — точная копия Валентина, только лицо — белое, закрыты глаза, белый саван покрывает тело. Призрак не двинулся с места, только тихо, но отчетливо, прошелестели слова: "Я знаю". Привидение отвернулось, в темноте ночи загорелось очертание смеющегося лиса, точно такого же, что был вытатуирован на спине Константина. Секунды через три окно так же бесшумно закрылось, и сами собой закрылись тяжелые розовые портьеры.

Жанна дважды пыталась закричать, но оба раза из горла вырывался только тихий хрип. Наконец, преодолев оцепенение, Жанна выбежала из спальни и, все-таки ужасно закричав, ринулась вниз по лестнице, где в полубессознательном состоянии упала на руки выбежавших ей навстречу Валентина и Риммы...

Проснулась Жанна на диване в гостиной. Приподнялась на подушке. С подносом в руках вошла Римма, поставила поднос на стоящий рядом с диваном столик:

— Вот тебе сок, твоя любимая заливная рыба — поешь.

— А где Валентин?

— Спит еще, — Римма опустилась в кресло. — А я здесь, на том диване спала — тебя оберегала. Как ты себя чувствуешь?

Жанна потрогала лоб:

— Отвратительно.

— Слушай, ты только не вбивай вчерашнее в голову. Ты просто переутомилась, перевозбудилась психика. Многим первое время видится всякое. Вот когда умер мой отец, так маме... — Из кухни донесся звон разбитой посуды.

Римма всплеснула руками:

— Ну, разве это работницы?! — Она поспешила на кухню.

Стали доноситься голоса: громкий, гневный — Риммы и тихий, виноватый — домработницы.

Жанна пригубила сок, ковырнула вилкой рыбу, есть не стала. Встала, подошла к незатопленному камину, взяла стоявшее на нем небольшое зеркало в золоченой оправе, всмотрелась в синие круги под глазами, пригладила непослушные волосы, поставила зеркало на место. Как была, в коричневом кружевном пеньюаре, поднялась на второй этаж в кабинет.

В кабинете с массивной мебелью было накурено, Жанна отмахнулась от дыма. За столом сидел Валентин, перебирал какие-то бумаги.

— А Римма сказала, что ты спишь...

Валентин, подписав какой-то лист, отложил ручку в сторону:

— Это она так думает... — Он поднял на нее глаза.

Стоя у порога, Жанна продолжала тревожно-удивленно смотреть на него, в то время как Валентин продолжал как ни в чем не бывало курить толстую сигару.

— Ты что, курить стал?.. Да еще сигары Константина?..

Валентин, заметно смутившись, спохватился; сломав сигару, затушил ее в серебряной пепельнице и, суетливо выйдя из-за стола, подошел к Жанне, обнял:

— Прости, мышонок. Они лежали в столе, и мне захотелось попробовать покурить сигару.

Жанна подергала его за ухо:

— Не кури никогда! К тому же ты становишься слишком похож на Константина. Еще смеющегося лиса на спину, и — точно он.

Валентин перевел разговор на другое:

— Я хочу просмотреть бумаги фирмы. Теперь мне придется заниматься ею.

Жанна поцеловала его в подбородок:

— Возьмешь меня на работу?

— Конечно.

— А сказки не разучишься сочинять?

— Сказки?.. Ну нет, конечно! — Он мягко отстранил ее от себя. — Надо предстать пред ясные очи супруги.

Жанна согласно кивнула, Валентин вышел из кабинета.

На стене висел увеличенный фотопортрет обнявшихся братьев — Константина и Валентина. Жанна подошла к нему. С фотографии смотрели одинаковые улыбающиеся лица, только взгляд Константина — более строгий, жесткий, уверенный. Даже под фотовзглядом Жанне стало неуютно, она опустила глаза.

Ей вспомнилось, как она стояла посредине этого же кабинета, а стоявший за столом красный от гнева Константин, потрясая клочком крупной купюры, зло выговаривал ей:

— Перед отправкой в стирку нужно проверять карманы! Сколько раз я должен это повторять?!

— Я проверяла, — оправдывалась Жанна, — но, вероятно, пропустила какой-то внутренний карман..

— Пропустила?! Ты пропустила потому, что не знаешь, что такое зарабатывать деньги! Я взял тебя нищей деревенской девахой, одел, как королеву, ввел тебя в общество, поселил во дворце! Катаешься, как сыр в масле, и тебе лень проверить лишний карман!

— Еще упрекни меня отцом-алкоголиком, — вспыхнула Жанна. — Между прочим, когда в прошлый раз в одном из твоих карманов я нашла записку от твоей очередной любовницы, ты кричал, чтобы я не смела лазить по карманам вообще... А работать я сама хочу. Мне не нравится днями сидеть одной в этой золоченой клетке.

— Да тысячи, слышишь, ты, — миллионы женщин мечтают о такой клетке! — взревел Константин. — Скажи это бабам, таскающим навоз, рельсы, мешки с гнилой картошкой — да они тебя изобьют. На тебе каждое платье — ценой с хороший автомобиль!

— Да мне некуда надевать твои платья! — выкрикнула Жанна и заплакала.

Сквозь сонм воспоминаний нежной трелью зазвонил телефон. Она подошла к столу, сняла трубку:

— Алло...

Рука задрожала. Жанна, словно змею, отбросила трубку, отпрянула к стене. В тишине кабинета хорошо было слышно, как пустой ровный бесполый голос три раза отчетливо произнес: "Я знаю..." Жанна зажала ладонями уши, а когда отняла их — из телефонной трубки не слышались даже гудки. Тишина...

Среди деревьев, семеня длинными, скованными тонкой короткой цепочкой ногами, слонялся журавль. Римма и Жанна в черных кожаных куртках и джинсах сметали листья со ступенек особняка.

— Нет худа без добра. Садовник заболел, зато мы хоть подвигаемся на свежем воздухе, — Римма понаблюдала за бледной, осунувшейся лицом Жанной, которая молча, автоматически работала. — Да хватит тебе махать веником, как робот.

Жанна остановилась. Римма уперлась руками в поясницу:

— Ой, все... Давай отдохнем.

Смахнув листья, сели на белую скамейку.

— А сознайся, Жанночка, что за столько лет такого рая, — Римма обвела рукой особняк и парк, — ты поотвыкла от деревенской жизни.

Вернувшись из каких-то своих мыслей, Жанна отозвалась:

— А?.. Что?.. Да, отвыкла... Сознаюсь... Но беда в том, что я и к такой жизни не привыкла.

Римма покосилась на нее, покачала головой:

— Ты извини, Жанночка, но о такой жизни многие девчонки мечтают.

— Да-да, что-то такое мне уже говорили.

Жанна подобрала сухой лист, напряженно рассматривая его, спросила:

— А ты любишь Валентина?

Римма удивленно посмотрела на нее, несколько замешкалась с ответом:

— Как тебе сказать... Он покорил меня мягкостью характера, детской непосредственностью, сказки сочиняет... Но знаешь, этим сыт не будешь, а работать он умел только руками — с высшим образованием работал грузчиком... Я ходила в драных колготах, а он в дырявых носках. — Римма, словно в ознобе, передернула плечами. — Как вспомню — так вздрогну... Спасибо, Костечка, как приехал из-за границы, организовал фирму да взял нас к себе. — Она толкнула Жанну плечом. — Я всегда тебе завидовала. Константин — это мужик! — Заметив, что Жанна собирается возразить, поторопилась добавить:

— Знаю, знаю. Резок был. Самодур — прости, господи. Но за его спиной, даже со смеющимся лисом, — как за стеной. А Валентин — ну, что Валентин... Хоть бы на сказках зарабатывал, хорошие же сказки сочинял. Издай — озолотишься. Нет, не хотел... Он и фирме-то нужен, как... — Римма неопределенно махнула рукой, замолчала.

В небе возник и становился все слышнее щемящий журавлиный крик. Женщины подняли головы: на фоне прозрачно-голубого неба летел журавлиный клин. Жанна посмотрела на своего журавку: он стоял на середине увядшей клумбы и, подняв длинноклювую головку кверху, пристально смотрел в небо.

Будто боясь опоздать, Жанна сорвалась с места:

— Надо его отпустить!

Римма, удерживая, схватила ее за руку:

— Ты что? Он у вас год не летал. Он не долетит, погибнет!

— Надо дать ему шанс! Он сможет, я верю! — Жанна уже серьезно вырывалась, но сильная Римма не менее серьезно удерживала ее. Жанна сникла, влажными глазами проводила клин улетающих журавлей.

Солнце клонилось к закату. Без куртки, в легкой коричневой блузке и джинсах, Жанна, тихо затворив за собой дверь, пригнувшись пробежала под окнами дома. Спрятавшись за большим кленом, тихонько позвала: "Журка, Журка!" Журавль, зашуршав листвой, появился откуда-то из-за спины. Погладив его по длинному клюву, Жанна вынула из кармана джинсов маленький ключик, наклонилась к его тонким ногам. Послышались, сначала один, потом другой, — два сухих щелчка, — ноги журавля стали свободны. Жанна закинула подальше его оковы, еще раз погладила и быстро, не оборачиваясь, так же пригнувшись под окнами, прошла в дом.

В столовой тихо играла музыка. Жанна, Римма и Валентин заканчивали ужинать. Римма, тронув салфеткой губы, посмотрела на Жанну:

— Ты меня пугаешь, дорогая. Опять ничего не съела...

Жанна отпила глоток белого вина:

— Мне не хочется, и у меня болит голова.

Сегодня будем спать в одной комнате. Так мне будет спокойней, — безапелляционно объявила Римма.

Жанна равнодушно пожала плечами.

— Две кровати есть только на третьем этаже, — сказал Валентин, откинувшись на спинку стула.

— Ну и что? — вскинула черную бровь Римма. — Зато Жанна не будет бояться привидения, а я не буду бояться за нее.

В двух больших окнах на третьем этаже горе свет. Римма была уже в постели. Жанна, одетая, лежала на неразобранной широкой кровати. Старинные напольные часы прохрипели одиннадцать раз.

— Жанночка, ну все, пора отдыхать, — как можно мягче сказала Римма и зевнула в ладошку.

Жанна встрепенулась:

— Да-да, — согласилась она. — Только у меня болит голова, пойду приму таблетку.

Она легко соскочила с постели, надела тапочки и вышла из комнаты.

Спустилась на первый этаж в столовую, включила свет. Со стола все, кроме фарфоровой вазы с краснобокими яблоками, было убрано. Жанна взяла из шкафа хрустальный стакан, из холодильника бутылку с недопитым вином, села за стол, налила себе полный стакан, залпом выпила. Выбрала приглянувшееся яблоко, надкусив его, прошла в находившуюся рядом со столовой кухню.

В супероборудованной кухне ее интересовали только две стоящие рядом газовые плиты. Одну за другой она повернула все ручки — зловеще зашипел газ. Жанна открыла дверцы духовых шкафов, погасила свет и вышла из кухни, оставив дверь открытой. В столовой она также погасила свет, но дверь за собой плотно прикрыла.

Раскинувшаяся на кровати Римма негромко похрапывала. Жанна, по-прежнему одетая, полусидя на постели, с трудом удерживаясь от сна, смотрела на луну за окном. Мягко постукивал маятник часов... Жанна все же задремала, но открыла глаза, когда часы, прохрипев, отбили два часа.

Вдруг бесшумно стала отворяться дверь. Жанна замерла в напряжении. С шумом распахнулись рамы окон. Проснулась Римма. Женщины оцепенели: в дверях маячил белый силуэт... Привидение медленно, плавно пересекло порог комнаты, на секунду остановилось и двинулось в сторону постели Жанны.

Жанна, молча соскочив с кровати, отбежала к распахнутому окну. Привидение остановилось, послышались шелестящие глухие слова: "Я знаю..." Жанна отчаянно замотала головой, истерично выкрикнула:

— Ты не знаешь!.. Это не я!.. — Дальше она заговорила быстро, голос ее дрожал: — Когда ты, пьяный, избил меня и так оскорблял... я... да, я хотела... Я отдала бриллиантовые серьги, а тебе сказала, что потеряла их. Ты за это тоже избил меня, но дело было сделано... Но я не смогла!.. Я все отменила! Мне сказали, что в машине ничего нет! Ведь я все отменила! — Голос ее опустился почти до шепота. — Я не знаю, почему она взорвалась... Я клянусь... Я не знаю... — Ноги ее подкашивались.

Дрожа всем телом, широко распахнутыми глазами она смотрела на белый ужас. Призрак, не двигаясь с места, раскинул руки — на белом саване засиял в темноте смеющийся лис... Жанна покачнулась. Привидение резко подалось к ней. Жанна в ужасе инстинктивно отпрянула и, нелепо взмахнув руками, опрокинулась через низкий подоконник.

Римма закричала. Привидение повернулось в ее сторону, и она прихлопнула крик ладонями. Призрак, перегнувшись, посмотрел вниз. Римма, включив светильник, накинула халат и, подойдя сзади к привидению, с силой хлопнула его ладонью по спине:

— Ты обманул меня! Ты сказал, что она задумала убить тебя, но не сказал, что она не решилась!

Призрак оттолкнул ее, стянул через голову легчайший белый балахон и, бросив его на подоконник, остался в черных брюках. На спине красовалась крупная татуировка в виде смеющегося лиса, точно такого же, который светился в темноте на балахоне: веселый лис в штанишках на лямочках, задрав ножки и схватившись лапками за толстенький животик, беззвучно смеялся.

— Один раз не решилась, в другой раз решилась бы, — грубо огрызнулся он. Главное — что она подняла на меня руку.

Он осторожно достал из кармана брюк целую сигару и зажигалку, сел на кровать. Римма присела рядом. Он откусил и сплюнул на пол кончик сигары, закурил, шутя выпустил дым ей в лицо. Римма беззлобно ударила его в плечо:

— Дурак ты, Костя.

— Я не Костя, я теперь Валентин, а ты, стало быть, моя женушка, — Константин, сузив глаза, пристально посмотрел на Римму. — Валентина-то не жалко, что я его так наказал?

Римма помолчала и с затаенной горечью в голосе ответила:

— Да он бы все равно меня бросил. У них ведь все серьезно было... Даже не знаю, почему она не догадалась, что ты не Валентин. Разве ты похож на сказочника?..

— Ну ладно, хватит сантиментов, — оборвал ее Константин. — Значит, говорить будем, как условились: не перенесла гибели мужа, выбросилась из окна, а мы, окаянные, не доглядели...

Римма встала, пошла к двери, но, остановившись, спросила:

— А как ты узнал, что она хотела тебя взорвать?

Он тоже встал:

— Да тот же, к кому она обратилась, — мне и донес. Так что, если бы она и не передумала — ничего бы у нее не вышло. Кругом же мои люди... Зато она дала мне идею одолжить мою машину Вальке.

— Да-а, тебя не возьмешь! — восхитилась Римма, выходя из комнаты.

Константин самодовольно хохотнул, сбил на пол пепел с сигары:

— Да уж я привык смеяться последним!..

Уже из коридора донеслось:

— Не забудь, дорогой, ты обещал мне машину.

— Да куплю я тебе твою машину. Пойдем только выпьем, помянем души грешные, заблудшие...

Голоса, удаляясь, растворились в чреве дома. На подоконнике, словно большая белая птица, колыхаясь под ветром, остался лежать белый, уже совсем не страшный балахон.

...Через минуту ночная тишина содрогнулась от страшного взрыва. Вылетели стекла и оконные рамы, вздрогнули деревья, закаркали всполошившиеся вороны. Легко слетев с подоконника, белый газовый балахон распластался на голых кустах и засветился, засмеялся в темной мути веселый лис и, подбадриваемый ветром, даже, казалось, приплясывал.

В особняке гудело пламя.

Домини Cветлана

Авторские права от идеи до сценария полностью защищены

60k

ЛОВУШКА НА ДОРОГЕ В РАЙ, к/сц (начало)

31k

ПОСЛЕДНИМ СМЕЯЛСЯ ЛИС, киноновелла

10k

СОПЕРНИЦА

.