Бирюков Иван

ЗОЛОТОЕ ДНО

киносценарий

Москва

Я сидел на корточках с лотком в руках и отводил шлих после съемки. С лотка в ручей капала вода, ноги затекли, руки ломило от ледяной воды, затылок пекло июльское солнце, а на другом берегу ручья стояли трое крепких парней с карабинами, и голос сзади предлагал мне не делать глупостей.

- Ты только не дергайся, Журналист, - спокойно посоветовал знакомый голос. - Медленно повернись и отдай лоток.

Делать нечего, они все-таки выследили меня. Я вздохнул и последовал совету.

За моей спиной стоял среднего роста крепыш лет тридцати с "Кольтом" в руке. "Кольт" смотрел мне в живот, крепыш - в глаза. Взгляд у него был тяжелый, гипнотизирующий. Он немного смахивал на кота - карими глазами навыкате, аккуратно подстриженными усами и точными хищными движениями.

По обе стороны от него еще двое ребят помоложе направляли на меня свои карабины.

Лица у всех шестерых были гладко выбриты и имели здоровый цвет, - видимо, прогулки по свежему воздуху шли им на пользу.

- Славик, возьми, - глядя мне в глаза, сказал крепыш.

Стоящий справа от него шагнул ко мне, протянул руку.

Я подал ему лоток.

Жаль, конечно, там ведь грамм на двести потянет.

Славик отошел с лотком в сторону, опустил его на гальку и отвязал от пояса плотный брезентовый мешочек.

- Обидно? - поинтересовался крепыш.

Я промолчал.

- Конечно, обидно, - констатировал он. - Но, поверь, Журналист, так будет всегда, пока ты не согласишься отстегивать десятинку. Не нужно корчить из себя героя - себе дороже, сам видишь. В моем районе, кроме тебя, дураков нет.

Я снова промолчал, хотя точно знал, что он врет.

Славик неуклюже ссыпал золото в свой мешочек - сразу видно, что лотком пользоваться не умеет - и туго затянул его.

Крепыш прошел несколько шагов вверх по ручью и внимательно осмотрел мою колоду с поднятыми трафаретами.

Пятеро его ребят неотрывно следили за мной, держа наготове карабины.

Отвернувшись от колоды, крепыш спросил:

- Ну так как насчет поделиться добровольно?

Я отрицательно покачал головой.

Крепыш недовольно пожал плечами:

- В следующий раз, когда я застану тебя за этим занятием, я отберу у тебя оружие и выбью зубы.

Я не раскрывал рта.

- Пошли, - скомандовал он своим парням, и вся компания с предосторожностями стала отходить к высоким отвалам, за которыми пролегал старый зимник.

Осторожничали они зря - я не собирался играть с ними в ковбоев, хотя у меня на поясе висел старенький, но надежный "наган".

Когда они были уже на гребне отвала, я крикнул:

- Гарик!

Они, как по команде развернулись, на меня снова уставились пять стволов. Крепыш удивленно откликнулся:

- Неужели решился?

- Гарик, оставь меня в покое, а? - предложил я.

Гарик покачал головой, улыбнулся и махнул мне рукой:

- Жаль... До встречи, Журналист.

Мне тоже было очень жаль, уж так не хотелось ввязываться в драку, но они не оставляли мне выбора. Я знал, что в следующую нашу встречу Гарик постарается сдержать свое обещание, а мне были дороги и мои зубы, и старенький "наган", и верный "Тигр" - десятизарядный карабин с оптикой и ночным прицелом.

Честно говоря, кроме этого, у меня был еще только мотоцикл.

Поселок, прилепившийся на склоне огромной пологой сопки, был брошен давно, лет десять назад, и выглядел удручающе: крыши многих домов и старых бараков провалились и поросли мхом, стены с остатками глиняной штукатурки щерились слепыми окнами, единственная кривая улица заросла кое-где травой и низким кустарником.

Честно говоря, брошенные в начале девяностых годов колымские поселки - самые мрачные места, куда хуже кладбищ, и я стараюсь обычно избегать их посещений, но на крайний случай в четырех таких мертвых поселках у меня оборудовано по одной "берлоге", где можно найти все самое необходимое: от спичек и чая до оружия и одежды.

У дома на окраине поселка я остановил мотоцикл и тут же вынул револьвер из кобуры: кол, которым я обычно подпираю дверь, теперь стоял в стороне у стены.

Так, значит, у меня гости.

Я взвел курок и встал спиной к стене рядом с дверью:

- Кого Бог послал?

Внутри дома что-то упало, послышался щелчок курка.

- Димка, это ты? - голос был знакомый.

- Интересно, а кого же ты хотел дождаться в моей берлоге? - я убрал револьвер, толкнул дверь и вошел в коридор.

Дверь в квартиру была распахнута настежь, в глубине комнаты с ружьем на коленях сидел огромный рыжий Женя. Разглядев его лицо, я вздохнул:

- Гарика работа?

Он кивнул и приложил к разбитому рту мокрую тряпку в пятнах крови, затем провел языком по обломкам верхних зубов:

- Ничего, сочтемся.

Я прошел в комнату, огляделся и стал отодвигать в сторону громоздкий трехстворчатый шкаф. За ним открылась просторная ниша-чуланчик.

Женя, с любопытством наблюдая за мной, спросил:

- Ты им не платишь?

- Нет.

Я вынул из чулана зачехленный карабин, широкий кожаный патронташ, набитый патронами 7,62.

- Почему же они тебя не трогают? - не отставал Женя.

- Трогают, - я вынул из чехла карабин, передернул затвор, щелкнул курком и вставил десятизарядную обойму.

- Не заметно.

- Сегодня получил последнее предупреждение.

- И что собираешься делать? - снова спросил Женя.

Я пожал плечами и снова убрал карабин в чехол:

- То, чего они хотят.

Женины глаза округлились, затем лицо искривила гримаса презрения:

- Что, будешь откупаться?!

Я внимательно посмотрел на него. Хороший все-таки парень, крепкий и злой. Побольше бы таких.

- Они хотят драки, - вздохнул я. - Будет им драка.

Женькина разбитая физиономия снова отразила гамму чувств: от презрения и недоверия до мрачной улыбки.

- Тогда рассчитывай на меня, - предложил он.

- Я рассчитываю только на себя.

Женя явно обиделся и растерялся.

- Не обижайся, - попросил я. - Я знаю, что в случае нужды ты всегда мне поможешь, но повторяю, рассчитываю только на себя. И тебе советую того же.

- В одиночку тебе с ними не справиться.

- Посмотрим.

Женя вытер окровавленный рот тряпкой и отбросил ее в угол, затем поднялся с моей единственной табуретки, закинув ружье за плечо.

- Ладно... - мрачно буркнул он. - Меня можешь найти на Светлом, там у меня землянка в устье. Пока.

Он пошел к выходу, но я его остановил:

- Женька, ты не знаешь, кто еще, кроме нас не платит десятину?

Женя от порога повернулся ко мне:

- Знаю. Твой братец.

- Сашка?! - удивился я. - Он здесь?

- С неделю назад я встретил его на Веселом, в Американском баре.

Веселый - бывший государственный прииск, а теперь одна из столиц колымских старателей - произвольно, беспорядочно раскинулся по обе стороны одноименного ключа в узкой долине, которую замыкали скалистые сопки с голыми вершинами.

В центре Веселого, через площадь от старого приискового клуба, украшенного неоновыми рекламами американских, японских и совместных компаний, находился американский бар, построенный лет пять назад.

Это было крепкое приземистое здание из лиственничного бруса с высоко расположенными окнами. Над входом горела неоновая надпись на английском языке:"Бар-Казино. Открыто 24 часа."

Внутри было сильно накурено, звучала негромкая музыка.

С полтора десятка посетителей и пятеро девиц, галдя, окружили плотным кольцом столик в центре небольшого зала.

- Жми, Джефф, кисть ему ломай!

- Локоть, локоть не отрывай! Чего ты ерзаешь?!

- Ой, я не могу, у него же рука горит! - мешались женские и мужские голоса.

За ярко освещенной стойкой торчал лысый мордатый парень моих лет. Он был в белой рубашке с короткими рукавами и в "бабочке".

Я прошел к стойке, пожал руку Бармену и уселся на высокий табурет:

- Привет, Костя, как дела?

Костя улыбнулся и поставил передо мной стаканчик водки:

- Богатеем. Наживаемся помаленьку.

Из зала раздался шум, сопровождающий окончание поединка- крики и визг болельщиков и девиц, споры и смех. Переругиваясь и передавая друг другу проигранные деньги, они потянулись к стойке.

- Сам не балуешься? - я кивнул в сторону толпы, где побежденный Володя баюкал обожженную руку.

- Мне не положено, - с сожалением ответил Костя, выставляя на стойку блестящие стаканы. - Я бы этого пацана сделал.

- Не сомневаюсь, - усмехнулся я, глядя на его толстые волосатые руки.

Посыпались заказы, и Костя отошел от меня, вынув из-под стойки блюдечко с медвежьим жиром от ожогов.

Я выпил, положил в рот обсыпанную сахаром дольку лимона и стал разглядывать посетителей.

Джеффа, голубоглазого высокого блондина лет тридцати с узким бледным лицом, хлопали по спине, по плечам, он довольно улыбался, оборачиваясь на дружеские шлепки.

- Всем водки, Костя! - с сильным акцентом сказал он.

- Молодец, Джефф, - усмехнулся Костя. - Это по-нашему!

Разлив водку, он снова подошел ко мне, наполнил мой стаканчик.

- Как ты устроился? - спросил он. - Давно тебя не видел. Никто не докучает?

- Гарик,- улыбнулся я.

Костя сразу помрачнел:

- Понятно.

Тон его стал неуверенный, он отвел взгляд, без нужды вытирая блестящую стойку.

- Да ты не переживай за меня, - я хлопнул его по мощному плечу.- Это мои проблемы, справлюсь... Здесь, мне сказали, мой братец объявлялся?

Костя улыбнулся:

- Да, из Владика вернулся. Наломал мне тут дров в первый же вечер!

- Избил кого-нибудь?

- Да он мне тут месилово устроил, разогнал этих гавриков, еле успокоил! Я, говорит, абориген!

- Правильно говорит, - кивнул я. - А как его найти?

- Не знаю, но думаю, что искать его не нужно - сам появится, - Костя взглянул на часы над стойкой. - Его время, он тут каждый вечер с тех пор.

- Костя, виски! - позвали с другого конца стойки.

- Извини, - Костя пошел обслуживать клиентов.

- Совсем Колыма захирела, - прохрипел сбоку стариковский голос. - Некому Америке рога обломать!..

В голосе звучала горечь.

Я повернул голову.

Рядом усаживался на высокий табурет старый сивоголовый бич в непередаваемого цвета брюках, заправленных в кожаные стоптанные сапоги и в черной майке с английской надписью "Я люблю Нью-Йорк". Он поднял на меня мутные зеленые глаза и, обдав перегаром, прохрипел:

- Закажи стаканчик, деточка.

Я даже поперхнулся от неожиданности:

- Солененький!.. Да ты живой, чертушка!

Его узенькие плечи хрустнули в моих объятиях, он растерянно захрипел:

- Сломаешь, положь на место!.. Ты... ты чо?.. Ты кто такой? Да пусти же, мама родная!..

Я усадил его на табурет и придвинул ему свой стакан:

- Не узнаешь, Солененький?

Некоторое время он внимательно вглядывался в мое лицо, затем отрицательно помотал головой:

_ Извини, деточка, никак не вспомню... Меня Солененьким уже лет пятнадцать не зовут. Вымерли все, как мамонты. А ты вроде молодой, откуда меня знаешь, мама родная?

- Я Димка Волков, помнишь?

Его пропитая небритая физиономия с мясистым носом, который перечеркивал синий шрам, просветлела:

- Волков... Пашкин пацан, что ли?..

- Точно!

Теперь Солененький заулыбался во весь беззубый рот:

- Димка... Ну и здоровый же мужик вымахал!.. Эх, Пашка бы порадовался!

Огромной для его тонких рук ладонью с толстыми скрюченными пальцами он поднял стакан со стойки:

- Давай выпьем, деточка, за батю твоего.

- Костя, можно тебя? - позвал я. - Познакомься, это Солененький - лучший опробщик, которого я только знал. У него нюх на золото!

Я положил руку на плечо Солененького:

- Помнишь, как учил меня лоток в руках держать?

Солененький растрогался, кивал лохматой головой, шмыгал косо раздвоенным носом.

Мы выпили, Костя снова наполнил наши стаканчики и отошел к поджидавшим клиентам.

- Димка, мама родная, - удивленно крутил головой Солененький, ласково глядя на меня. - Здоровенный какой...

Он вдруг схватил меня за плечо, придвинув свой раздвоенный нос к моему лицу:

- Слушай, деточка, потешь старика, а? Побей Америку, мама родная! А? Дима?

- Да я уж давно так не развлекаюсь! - рассмеялся я.

- Ну, деточка! - жарко шептал Солененький, умоляя меня своими зелеными глазами.

Я с улыбкой помотал головой.

- Не обижай старика, - печально прохрипел Солененький.

- Ладно, уговорил, - сдался я. Перед ним невозможно было устоять. - Только один раз - в первый и в последний. Да и победы не обещаю - ведь он у вас чемпион?

Солененький обрадованно стиснул мое плечо, и, соскользнув с табурета, вынул из-за голенища сверкнувший в полумраке зала широкий охотничий нож с костяной рукояткой. Он за плечо развернул одного из парней за стойкой и сунул нож ему под нос:

- Сколько ставишь, Серега?

Тот взял нож и с видимым удовольствием осмотрел его, попробовав лезвие пальцем:

- Полтинник.

- Пятьдесят долларов?! - возмутился старик. - За такую работу? А ну-ка, дай свою ножовку!

Серега вынул красивый фабричный нож, протянул Солененькому.

- Нет, ты сам держи.

Сергей вытянул руку, крепко сжимая рукоятку.

Солененький размахнулся и резко ударил своим ножом по лезвию чужого.

- Ого!.. - вырвалось у Сергея: нож Солененького почти наполовину разрубил вязкую сталь его клинка.

- Пятьдесят?! - торжествующе воскликнул Солененький. - За такую работу?! Смотри, ни щербинки, мама родная!

- Сто пятьдесят, - сдался Сергей.

- Куда ни шло, - махнул рукой старик. - Ставлю нож против твоих ста пятидесяти, деточка. Прижмем Америку.

- Идет, - усмехнулся Сергей. - А кто же будет с ним бороться?

- Деточка, - размахивая ножом, обернулся ко мне Солененький. - Иди сюда, мама родная.

Взгляды всех присутствующих скрестились на мне, оценивали, прикидывали.

- Десятку на этого парня, а? - предложила одна из девиц своему приятелю.

- Рискнем!

Толпа тут же заволновалась, посыпались предложения, пари. Я чувствовал себя, как на аукционе, где я был главным товаром.

- Поборемся, Джефф? - дружелюбно предложил я молодому американцу.

Тот оценивающе окинул взглядом мою фигуру, глаза его похолодели.

- О'кей, - кивнул он и улыбнулся дежурной улыбкой. - Сколько?

- Пятьсот.

Он снова кивнул.

Нас буквально повели к столу, видно, они любили это развлечение.

Кто-то предупредительно зажег две плоские плошки.

Мы с Джеффом уселись. Я поставил на стол локоть правой руки, посмотрел в холодные голубые глаза и улыбнулся как можно дружелюбнее:

- Начнем?

Джефф, примериваясь, плотно обхватил мою ладонь.

Солененький положил на стол свой нож:

- Готовы?

Джефф кивнул, пригнул голову.

Я тоже кивнул.

- Начали! - скомандовал старик.

Крепко уперев локоть в стол, я почувствовал мощный рывок Джеффа. Кисть у него была сухая, довольно узкая, но сильная.

На шее у Джеффа вздулись жилы, наши руки дрожали от напряжения.

- Дави, Джефф, он сейчас свалится! - услышал я. - Кистью работай!

- Жми, Джефф!

- Джефф!

- Давай, Джефф!

Видимо, я не пользовался популярностью, а за своего чемпиона они болели.

Солененький мучительно молчал.

Почувствовав, как Джефф на мгновение ослабил свой натиск, я воспользовался этой секундой и стал быстро валить его руку к горящей плошке. Он попытался исправить положение, но уже не сумел.

Запахло палеными волосами, лицо Джеффа исказилось от боли, и он перестал сопротивляться. Его рукой я быстро потушил огонек плошки.

- Вот так, деточка! - глаза Солененького горели от гордости. - Знай наших! Гони монету, Америка.

Он обвел взглядом возбужденную толпу:

- А ну, давай теперь левой!

Я вопросительно посмотрел на Джеффа.

Он медленно покачал головой:

- Нет, он сильнее.

Улыбнувшись, я протянул ему руку, и он с улыбкой пожал ее.

Вокруг тоже заулыбались, кто-то хлопнул меня по плечу.

- Забавляетесь? - раздался сбоку знакомый голос.

Толпа почтительно расступилась, и я увидел Гарика. Рядом с ним стояла высокая красивая блондинка.

Благоухая одеколоном, Гарик с усмешкой оглядел нас:

- Ну, и кто чемпион?

- Вот этот, - кто-то услужливо ткнул в меня пальцем.

Гарик сделал удивленное лицо:

- Браво, Журналист! Сколько выиграл?

- Пятьсот.

Гарик присвистнул:

- Достойно. Ставлю тысячу, поборемся?

Вокруг сдержанно загалдели.

- Спасибо за интересное предложение, - усмехнулся я. - Но я этим не занимаюсь, и не зарабатываю на жизнь. Вот только старого друга потешил, - кивнул я на Солененького.

Лицо Гарика насмешливо сморщилось:

- Чемпион не имеет права отказываться, ты разве не знаешь?

Я бросил укоризненный взгляд на Солененького. Тот, как ни в чем ни бывало, выложил на стол только что выигранные сто пятьдесят долларов:

- Я сегодня разбогатею.

Я отрицательно помотал головой.

Джефф удивленно посмотрел на меня.

- Неужели боишься? - прищурился Гарик.

Его спутница смотрела на меня с легким презрением.

- Но ведь он же нечаянно победил, правда? - невинно спросила она, глядя мне в глаза.

Ах ты, сука, - подумал я.

Гарик вопросительно уставился на меня своими немигающими карими глазами:

- Я могу поверить в долг.

Поверх его плеча я посмотрел на Костю. Поймав мой взгляд, он принялся сосредоточенно протирать стакан, разглядывая его на свет. Я решился:

- Господа, я предупреждаю всех: развлекаюсь подобным образом в последний раз, - я обвел всех взглядом, задержавшись на невозмутимом лице Солененького. - У вас есть чемпион - Джефф. А меня считайте любителем, ясно?

Гарик переглянулся со своей красавицей, она слегка улыбнулась.

- Садись, Гарик, - предложил я.

Солененький чиркнул спичкой, зажег потушенную плошку.

Джефф уступил место Гарику.

Тот снял пиджак, оставшись в жилете поверх светло- коричневой рубашки, передал его своей даме и уселся напротив меня.

Мы приготовились, и я почувствовал, как ноют мои мышцы после схватки с Джеффом.

Болельщики полушепотом делали ставки.

Солененький опять взял на себя обязанности судьи.

- Готовы? - невозмутимо спросил он.

Мы кивнули почти синхронно.

- Начали!

Я сразу нажал его кисть, вложив в это усилие всю свою злость. Нужно свалить его одним движением, иначе мне не победить - слишком сильно устала рука, а Гарик оказался серьезным соперником.

Загорелое лицо Гарика налилось кровью от напряжения, пальцы побелели.

Все вокруг молчали, только негромкая музыка нарушала тишину, да горящие фитили сухо потрескивали в плошках.

Локоть Гарика дрогнул и чуть скользнул в сторону.

- Локоть! - рявкнул Солененький.

Его окрик словно помог моему усилию: кисть Гарика согнулась, и я стал прижимать его руку к столу.

Если бы он так не презирал меня, он бы уже сдался. Только невероятным усилием воли он еще пытался сдерживать мой натиск.

Но вот запахло паленым, его рука все ниже склонялась над плошкой, и огонек уже лизал его кожу.

Я вдруг ярко вспомнил Женьку, его разбитый окровавленный рот, его горящие ненавистью зеленые глаза, и чуть ослабил нажим.

Он понял мое намерение и заскрипел зубами, но не произнес ни звука.

Я слышал, как потрескивает его кожа, но не спешил дожать его, желая, чтобы он сдался сам.

И он сдался.

В горле его что-то тоненько пискнуло, он перестал сопротивляться, и я погасил его рукой огонек плошки.

Гарик отдернул свою руку, его карие навыкате глаза непроизвольно повлажнели.

Все молча смотрели на черное обгоревшее пятно на тыльной стороне ладони Гарика.

Растолкав толпу, к столу в тишине протиснулся Костя. Он густо черпнул тампоном из блюдца с медвежьим жиром и приложил его к ожогу.

Гарик побледнел от этого прикосновения. Казалось, его зубы сейчас искрошатся - так крепко он их сжал.

- Чистая победа, - глухо сказал Солененький, сгребая со стола деньги. Он взял меня под руку и повел к стойке.

Перед нами все расступались.

По пути к стойке бара я перехватил пристальный взгляд блондинки. Дама Гарика смотрела на меня изучающе, в глубине ее зеленых глаз светились удивление и интерес к моей особе.

Костя молча налил нам водки, ни разу не взглянув мне в глаза.

- Журналист!

Я повернулся к залу.

Гарик стоял, надевая пиджак, все такой же бледный, с горящими ненавистью глазами:

- Получи выигрыш.

Он вынул бумажник и, не считая, достал пачку сотенных, протягивая мне.

Я понял его игру и потому не тронулся с места. Наоборот, я влез на высокий табурет и кивнул, протягивая руку:

- Давай.

Какое-то мгновение казалось, что он сейчас взорвется, но он сдержал себя - какая все-таки сила воли у парня! - и подошел ко мне.

Я взял у него деньги и сунул в задний карман джинсов:

- Выпьешь?

Болельщики напряженно следили за нами, не говоря ни слова.

Гарик усмехнулся бледными губами и взял перебинтованной рукой стаканчик. Быстро, чтобы не было заметно, как дрожит его рука, он опрокинул в себя водку и аккуратно поставил стакан на стойку.

- До встречи, Журналист, - давясь бешенством, попрощался он, резко повернулся и вышел из бара, забыв о спутнице.

Я посмотрел на нее:

- Вы не выпьете с нами?

Ничего не ответив, она прошла к выходу и хлопнула дверью.

Толпа прихлынула к стойке, загудела возбужденными голосами. На меня поглядывали с опаской, как будто я заболел чумой.

Слева от меня на табурет влез Серега, - парень, проигравший Солененькому.

- Считай, что ты наполовину труп, Журналист, - с сочувствием и симпатией пробормотал он. - Лучше уезжай отсюда куда-нибудь на материк, от греха подальше.

Я невесело усмехнулся и отрицательно помотал головой.

Костя неожиданно посмотрел мне прямо в глаза и ободряюще подмигнул:

- Он абориген, куда ему бежать?

Сашку я так и не дождался.

Я нашел его на другой день ближе к вечеру.

Солнце уже клонилось к зубчатым вершинам синих сопок, обливая каким-то очень теплым, желто-оранжевым светом узкую долину Ржавого.

Целый день я брел с карабином по ключу, обследуя старые полузаросшие полигоны, изредка промывал лоток-другой, и теперь крепко утомился.

Забравшись на отвалы очередного полигона, я снова остановился, чтобы с высоты осмотреться вокруг, и, наконец, увидел его.

Впрочем, вначале я не понял, кто это. Я просто увидел метрах в ста от себя привязанного к лиственнице голого человека.

Когда я, задыхаясь, подбежал к нему вплотную, я с трудом различил в распухшем от побоев и комариных укусов лице знакомые черты.

Сашка, видимо, не слышал меня. Он механически мотал головой и терся то правой, то левой щекой о собственные плечи, пытаясь отогнать облепивших его комаров, судорожно тер ноги одна о другую, словно танцуя какой-то страшный танец, и непрерывно стонал.

Его руки с посиневшими до черноты кистями были вывернуты назад и связаны тонким кабелем с другой стороны дерева.

- Сашка... Саня... Суки... Сашка... - бормотал я в ужасе, перерезая кабель.

С невнятными стонами, с каким-то звериным рычанием он стал скрести свое тело, облепленное раздувшимися от крови комарами. Он, казалось, даже не реагировал на мое присутствие.

Я сорвал с себя легкую хлопчатобумажную куртку и накинул ему на плечи:

- Сашка, что с тобой? Ты слышишь меня?! Это же я, Димка!

Я боялся, что он сошел с ума от этой пытки комарами.

И тут он заговорил.

- Тварь паскудная! Убью суку! Говно жрать заставлю!!

- Саня! Да очнись же ты!! - заорал я.

Он разлепил распухшие от укусов веки, поднял на меня налитые кровью глаза с огромными зрачками, осмысленно, узнавая, посмотрел на меня и вдруг заплакал.

Здоровый, почти двухметрового роста, неукротимый и буйный, отважный и безрассудный Сашка - плакал, по-детски морща лицо.

Я прижал его к себе, гладил по голове, шептал "Сашка... Саня...", а он плакал и судорожно обнимал меня почерневшими и распухшими руками.

Наверное, не больше пяти минут прошло с тех пор, как я увидел его с гребня отвала, но мне эти минуты показались вечностью, наполненной жестоким состраданием и слепящей яростью.

Наконец, он снова взглянул мне в лицо и, не веря своим глазам, спросил:

- Димка? Это ты?

- Саня...

- Я думал, с ума сойду... - он принялся яростно чесать свои ноги от щиколоток до живота.

- Кто тебя... привязал? - в два приема, давясь своей яростью, спросил я.

- Гарик, - Сашка вдруг перестал всхлипывать, его глаза мгновенно высохли и заполыхали мрачным огнем. - Мне сегодня же нужно его найти!

- Не спеши, - я пытался образумить его, хотя меня самого душили те же чувства. - Поймаем его в тайге, вместе со всей его шелупонью накроем!

- Ох, жрут! - прорычал Сашка, отгоняя от себя тучу комаров.

- Где твоя одежда? - опомнился я, глядя на его распухшее голое тело.

- Не знаю.

- Ну, где тебя раздевали?

- А... - он огляделся и, прихрамывая, побежал вдоль отвала.

Подхватив свой карабин, я побежал за ним.

У места, где отвалы разрезал узенький ручей, стояла сколоченная из досок проходнушка - Сашкин промывочный прибор, рядом валялись кайла и лопата, расколотый надвое лоток и выпотрошенный рюкзак. Вокруг всего этого была разбросана Сашкина одежда.

Он быстро натянул на себя джинсы, затем, скинув мою куртку, натянул через голову футболку.

Пока он судорожно одевался, я обошел его стоянку, чуть в стороне нашел среди валунов "вертикалку" двенадцатого калибра с разбитым вдребезги прикладом, осмотрел замок и стволы.

Ничего страшного, приклад можно вырезать новый, еще лучше.

Натянув сапоги, Сашка склонился над ручьем и долго плескал ледяной водой себе в лицо и на голову, жадно глотал ее и снова плескал.

Я присел на валун и терпеливо ждал, пока он умоет нестерпимо зудящее от укусов лицо.

Наконец он поднялся, вытерся полой куртки и, затолкав в рюкзак разбросанные вещи, закинул его за плечи:

- Пошли, Димка. Накроем его в американском баре.

- Может, лучше в тайге? - я протянул ему разбитое ружье. - Зачем нам лишняя реклама?

- Дурак ты! - мрачно рявкнул Сашка.- В тайге он при исполнении, а в баре - обыкновенное говно!

- Что значит - при исполнении?

- Ты что, ни черта не знаешь? - даже удивился Сашка. - Он же начальник золотой охраны Компании.

- Сколько всего? - Гарик раздавил в пепельнице сигарету, место ожога на руке было заклеено пластырем.

- Четырнадцать семьсот пятьдесят три, - молодой стрелок со "стечкиным" на поясе отметил что-то в журнале и подвинул его по столу вместе с ручкой Гарику. - Распишись.

Гарик небрежно черкнул в журнале.

Они сидели за столом в небольшом помещении без окон. Кроме деревянного стола, покрытого блестящим пластиком, и четырех кресел, в углу комнаты отливал воронеными боками массивный сейф, а вдоль стены напротив двери тянулась пирамида с автоматами и карабинами. Под ними аккуратными рядами лежали цинки с патронами и ящики с гранатами. В углу напротив сейфа стоял лабораторный столик с высокоточными электронными весами.

Голые стены этого помещения были заклеены служебными инструкциями и образцами документов. Над столом висел большой календарь на 2003-й год с фотографией обнаженной девушки.

- Это тебя Журналист подпалил? - с любопытством спросил стрелок, кивая на заклеенную пластырем руку Гарика.

Тот, оттолкнул от себя журнал и, не мигая, уставился в глаза стрелку:

- Я вижу, это тебя забавляет?

Стрелок вильнул взглядом, лицо его вытянулось:

- Да ты что, Гарик?.. Просто тут старатели болтают всякое...

- Кто именно? - холодно спросил Гарик.

Стрелок засуетился, передвинул на столе брезентовый опломбированный мешочек с золотом и выдвинул ящик стола.

- Сейчас... - он торопливо порылся в бумагах, стараясь не встречаться взглядом со своим командиром. - Вот!

Гарик взял протянутый листок, внимательно прочел три фамилии с указанием должностей.

- С Кузьминым я сейчас разберусь, - вернул он листок. - А этих двоих уволить.

Стрелок еще больше заволновался, растерянно облизнул вдруг пересохшие губы.

- Но, Гарик... - начал он заискивающим тоном. - Ведь разгар сезона!.. Дымов...

- Передай Дымову, - перебил его Гарик. - Что я прошу об этом одолжении в его же интересах. Понял, придурок?

- Хорошо, - стрелок вскочил из-за стола, опустив взгляд.

Гарик несколько секунд смотрел на него снизу вверх, затем тоже встал:

- Отдай ребятам металл и документы, и приведи мне Кузьмина.

Гарик раскрыл бронированную дверь с узкой щелью, прикрытую щитком, затем обычную деревянную дверь с глазком, и вышел на воздух.

Прихватив со стола мешочек с золотом, взмокший стрелок поспешил за ним.

Он торопливо запер обе двери и трусцой подскочил к массивному бронированному автомобилю.

В дверях фургона, свесив ноги, сидел темноволосый крепкий парень, в раскрытом вороте форменной рубашки виднелась тельняшка.

- Держи, Игорь, - молодой стрелок торопливо сунул ему документы и золото.

- Ты чего, как наскипидаренный? - ухмыльнулся Игорь.

Тот искоса взглянул на стоящего у двери Гарика и, махнув рукой, побежал к полигону, откуда доносился глухой гул работающих бульдозеров.

Гарик проводил его мрачным взглядом, затем посмотрел на Игоря:

- Ты что, забыл инструкцию?

Блаженствующий на солнце Игорь торопливо бросил сигарету, обиженно и удивленно посмотрел на Гарика, забрался в душную полутьму фургона и захлопнул за собой бронированную дверь.

- Оборзели совершенно, - раздраженно пробормотал Гарик.

Он оглядел стоянку старателей: затянутый брезентом временный ремонтный бокс для бульдозеров, две серебристые цистерны с горючим и три передвижных домика на санях. Вокруг всего этого - перемолоченная гусеницами бульдозеров голая земля.

Из-за бокса показались две торопливо идущие фигуры.

Гарик, широко расставив ноги, ждал их приближения.

Запыхавшийся стрелок со "стечкиным" остановился в двух шагах:

- Вот, привел.

Гарик мотнул головой, отпуская его.

Кузьмин оказался громоздким голубоглазым мужчиной лет сорока пяти с обширной лысиной и виноватым выражением одутловатого лица.

- Привет, Гарик, - переводя дыхание, поздоровался он. - Чего звал?

Гарик молча ударил его в лицо.

Кузьмин покачнулся, прикрыл грязной от мазута ладонью разбитый рот:

- За что?

Гарик ударил его ногой в пах и, когда тот согнулся - коленом в лицо.

Кузьмин упал на спину, из носа сильно потекла кровь.

Гарик молча наблюдал за ним.

Перевернувшись набок, Кузьмин неуклюже встал на четвереньки, затем поднялся на ослабевших ногах:

- Ты что, Гарик, озверел? Что я тебе...

Гарик снова сбил его с ног.

- Не понял? - зло спросил он, глядя на Кузьмина, который корчился в грязи. - В следующий раз ты откусишь свой поганый язык.

Молодой стрелок торопливо открыл дверь золотоприемной кассы и скрылся внутри.

Гарик оглянулся на закрытую дверь, обошел машину и уселся рядом с водителем в форме стрелка охраны:

- На Веселый.

В американском баре мы появились далеко за полночь.

Сашка вошел в бар первым. При входе он остановился, быстро оглядел небольшой зал, где сидело несколько завсегдатаев, затем направился к двери в казино. Я шел за ним.

Здесь, видимо, привыкли к виду распухших и разбитых физиономий и поэтому не обращали на нас излишне пристального внимания.

В зал казино я попал в первый раз, но Сашка не дал мне даже толком оглядеться: я лишь бегло осмотрел рулетку, пару карточных столов, где шла игра в покер, и бильярдный стол.

В немногочисленной толпе игроков и зевак Гарика не было, и Сашка вернулся в бар.

У стойки он, наконец, остановился, бросил в угол рюкзак,положил среди стаканов разбитое ружье и влез на табурет.

Освободившись от своего рюкзака и карабина, я устроился рядом.

Костя со встревоженным лицом подошел к нам, придвинул бутылку водки и два стакана:

- Что случилось, мужики? Здесь с оружием не принято.

- Гарика видел? - резко спросил Сашка, разливая водку.

Костя бросил взгляд на его разодранные кабелем кисти рук, кивнул:

- С час, как ушел, - он быстро обвел взглядом полутемный зал бара. - Там в углу за столиком - пара его ребят.

Сашка выплеснул в себя водку и сразу пошел в угол бара.

- Все повреждения в баре за мой счет, - бросил я Косте, передал ему через стойку свой карабин и неторопливо пошел к выходу. У двери я остановился и повернулся лицом к залу, опершись плечом о стену.

Мне совсем не жаль было этих молодых подонков, стрелков военизированной охраны Гарика.

Саня действовал с холодной, я бы даже сказал - хладнокровной яростью. Подойдя к столу, за которым сидели парни Гарика с двумя девицами, он молча выдернул за шиворот ближайшего и первым же ударом сломал ему нос. На мой взгляд, этого было вполне достаточно, но он поднял его с пола, приставил к стене и, придерживая левой рукой за горло, правой принялся месить его физиономию.

Во втором стрелке я узнал Славика, который отнял у меня золото. Славика, видимо, сначала поразила Сашкина стремительность и внезапность, но он быстро сориентировался и сзади набросился на Сашку, попытался оторвать его от приятеля.

Тогда Сашка отпустил свою потерявшую сознание жертву и принялся за Славика.

Только тогда девочки завизжали, приковав внимание посетителей к сцене яростного и безмолвного "избиения младенцев".

Я внимательно следил за тем, чтобы моему брату не мешали.

Из двери в зал казино высунулся молодой парень, быстро оценил происходящее и решительно направился к Сашке, на ходу вынимая из кармана шикарного костюма металлический кастет.

Я по пути поймал его руку с кастетом и резко ударил его в переносицу. Он мешком свалился к моим ногам. Подобрав кастет, я снова отошел к двери.

Сашка, видимо, опьянел от крови противника, его ярость росла с каждым ударом. Но расходовал он ее зря, парень уже, кажется, отключился и давно упал бы, не прижимай его Сашка к стене.

Я подошел и тронул Сашку за плечо:

- Саш, хватит, он тебя уже не понимает.

Сашка с такой яростью отбросил меня, что я едва устоял на ногах.

- Идиот!! - заорал я. - Ты сейчас убьешь его!

Сашка, словно очнувшись, перестал месить то, что минуту назад было лицом Славика, разжал свою левую руку и молча проследил, как тот сполз по стене и кучей тряпья свалился на своего напарника.

- Нужно вызвать милицию! - неуверенно пробормотал женский голос из полумрака зала.

Сашка повернул на голос искаженное страшной гримасой распухшее лицо:

- Неужели нужно?..

Его улыбка могла бросить в дрожь кого угодно.

- Все нормально, старик, - торопливо произнес мужской голос. - Это у нее нервное.

Я пошел к стойке.

Немного помедлив, брат присоединился ко мне и налил себе водки.

- Костя, этих троих нужно в больницу, они подрались между собой, - посоветовал я, кладя "трофейный" кастет на стойку.

Костя озабоченно кивнул.

Из зала, чуть покачиваясь, к нам подошел Солененький.

- Есть хотите? - спросил он. - Пойдем со мной, мама родная? Жужу нас накормит, она золотая баба.

По визгливой деревянной лестнице ветхой двухэтажки мы поднялись наверх, Солененький открыл ключом дверь квартиры с жестяной шестеркой на рыжей обивке.

- Тихонечко только, дети спят, - хриплым шепотом предупредил он. - Раздевайтесь.

Свет в прихожей он включил только после того, как плотно прикрыл дверь в одну из комнат.

Мы повесили на вешалку оружие, куртки, сложили в углу рюкзаки, стащили грязные сапоги.

- Это мой порт приписки, - гордо объявил Солененький. - последняя гавань. Проходите в кухню.

Чуть скрипнув, открылась дверь, которую прикрывал старик, и в прихожую вышла обширная и просторная, как русское поле, женщина в белой ночной сорочке.

Это было зрелище!

Ей было чуть за тридцать. Вся - от матово-белого лба до кончиков кругленьких пальцев босых ног - она была молочно-розоватой, округлой и упругой. Густые каштановые волосы были заплетены в две толстые косы, перевязанные тряпичными бантиками, круглое лицо с мягким румянцем на скулах морщилось от яркого света, на правой щеке был розовый след от подушки, низкое декольте распирали теснящиеся круглые груди. Вся она была - тучность и плодородие, зрелость и спелость.

- Ты что, с ума сошел? - строгим шепотом спросила она Солененького и легонько смазала его по лохматому затылку своей мягкой ладонью. - Сколько времени?!

Не дожидаясь ответа, она окинула нас с Сашкой взглядом маленьких голубых глаз и приветливо улыбнулась, блеснув золотой фиксой:

- Здрасте, полуночники. На кухню проходите, я сейчас чего-нибудь соберу.

Мягко ступая босыми ступнями, она подтолкнула нас на кухню.

Солененький довольно подмигнул мне.

Пока мы рассаживались за столом, Жужу включила электроплиту, расставила на конфорках кастрюли и сковородки:

- Деточка, возьми там в холодильнике.

Солененький с готовностью вынул из холодильника бутылку водки, скрутил пробку и поставил в центре стола.

- Голодные, небось, как собаки? - говорила Жужу, быстро и ловко собирая на стол. - Выпейте пока для аппетиту.

- Спасибо, Жужу, - поблагодарил я.

- Что-то я вас не припомню, - она снова с любопытством оглядела нас с Сашкой. - Недавно здесь?

- А я вот вспомнил, - вдруг сказал Сашка, со странным выражением на лице следя за Жужу. Впрочем, на таком распухшем лице трудно было определить какое-либо выражение. - Ты в "инкубаторе" училась?

- Ну, - подтвердила Жужу, помешивая ложкой в глубокой кастрюле и заинтересованно глядя на Сашку.

- Точно,- мрачно сказал Сашка. - Любка Игонина.

Жужу внимательно всмотрелась в его лицо и медленно помотала головой:

- Нет, не помню. Ты что, со мной учился?

Сашка кивнул:

- Ты в восьмом была, я в десятом. Сашка Волков.

- Ну и морда у тебя, - необидно рассмеялась Жужу. - Ни за что бы не узнала! Земляк, оказывается, надо же! Наших теперь осталось - по пальцам пересчитать.

Она выключила конфорку и стала накладывать в глубокие тарелки чудовищные порции картошки с мясом.

- Ну а ты? - обратилась она ко мне.

- Это же Димка Волков! - радостно сообщил Солененький.

- Братья, что ли? - удивилась она. - Совсем не похожи. Но оба хорошенькие.

Солененький счастливо заулыбался, влюбленными глазами глядя на Жужу.

- Это кто же тебя такой кликухой наградил? - с тем же мрачным видом спросил Сашка. - Тебя же в "инкубаторе" Игогошкой звали, бегала такая - сумчатый тушканчик.

Она вдруг густо покраснела, мне показалось, что у нее даже грудь покраснела от смущения:

- Это я сама, - она улыбнулась, справляясь со смущением. - У всех проституток клички.

- Что-о?..

- А чего такого? - Жужу явно стала забавляться. - А как же жить-то теперь? У меня же трое.

Она разложила перед нами вилки и тоже уселась, опершись грудью о стол.

Я ожидал, что ее груди вот-вот вырвутся наружу из глубокого выреза.

- Я и уборщицей пробовала, когда со съемки уволили, и мониторщицей, и поварихой в артели. Только там больше трахаться приходилось, чем готовить. Деньги давали - я, дура, отказывалась сначала, - она засмеялась своим воспоминаниям и кокетливо объяснила. - Я ведь и сама люблю это дело. Ну, а потом решила: чего по тайге мыкаться? Лучше тем же самым дома заниматься: и денег больше, и при детях, опять же.

- Что, так и трахаешься при детях? - недовольно спросил Сашка.

- Ты чего, дурак, что ли? - удивилась Жужу. - Я для этого дела комнату у подруги снимаю. Да ты ешь, чего смотришь, сиськи не видел?

Сашка взял вилку и принялся мрачно есть.

Солененький разлил по стаканам:

- Ну, за встречу, и пусть они сдохнут!

Жужу тоже выпила с нами, положила в рот корочку и снова оперлась о стол:

- Люблю смотреть, как мужики едят, особенно, когда голодные. Это вот чучело тоже подкармливаю, Деточку, - Она с неожиданной лаской посмотрела на Солененького. - Да и положено, он ведь мой сутенер.

Я чуть не подавился от удивления, у Сашки тоже глаза округлились.

- Как?.. - я растерянно посмотрел на старика и с удивлением заметил в его глазах сдержанную гордость.

- Да тут ко мне приставали какие-то - чтобы я им платила, значит - да Деточка их быстренько отшил, - засмеялась Жужу. - Одного порезал даже - так, не до смерти, вот и отстали. Да он мне вроде няньки на самом деле: с пацанами возится, как Лев Толстой, все проститутки завидуют.

Мы с Сашкой переглянулись, и я с уважением посмотрел на худого неопрятного старика с сивой косматой головой.

Оказывается, нож за голенищем - не просто деталь его костюма.

- Ладно, Жужу, - ласково, как дочери, сказал Солененький. - Иди спать, деточка, дай мужикам поговорить.

Жужу легко поднялась, нарочно потянулась, стрельнув в Сашку кокетливым взглядом, и пошла к выходу. Уже выходя, дразняще зацепила Сашку крутым бедром, хихикнула:

- Спокойной ночи, мужики, посуду в раковину уберите, я утром помою.

Сашка проводил ее мрачным взглядом.

Солененький налил еще по одной, мы молча выпили и стали доедать то, что осталось в тарелках.

- Ну и что теперь делать собираетесь? - вдруг спросил Солененький.

Сашка тут же налился кровью:

- Заставлю Гарика говна нажраться.

Солененький улыбнулся с мрачным удовлетворением:

- Хоть на старость лет мужиков встретил. Думал уже - все, захирела Колыма. На этих, прости Господи, старателей - сил нет смотреть, жопу лижут каждому говнюку.

- Ты давно здесь? - неожиданно спросил меня Сашка.

- Скоро полтора месяца.

- В одиночку стараешься?

Я кивнул.

- Десятину платишь?

- И не собираюсь.

- И что, до сих пор не трогали?

- Почему,- последнее предупреждение получил.

Сашка кивнул:

- Теперь твоей голой жопой комаров покормят.

- Ну, это мы посмотрим! - разозлился я.

Сашка пренебрежительно махнул рукой:

- Чего ты ерепенишься? Они и не таких ломали.

- Таких не ломали.

Сашка с удивлением посмотрел на меня и сменил тему:

- Чего из столицы сбежал?

- Здесь лучше, - я не врал, здесь мне действительно было лучше. - Правда, такого неприкрытого скотства не ожидал здесь увидеть... А ты давно вернулся?

- Еще в прошлый сезон, - Сашка закурил. - В артель сначала сунулся, к Дымову. - Он зло усмехнулся и разлил остатки водки по стаканам. - Чистенько там у него в бараках, всех бриться заставляет каждый день.

- Чего же тут плохого?

- Только дурака из себя не строй, - поморщился Сашка. - Это тоже часть их рабской системы - так же, как штрафы, стукачество и беспрекословное подчинение... Вобщем, долго я у него не задержался.

Сашка затушил папиросу и мрачно уставился к себе в тарелку:

- Я бы вообще отсюда уехал, только некуда мне... Ты поселки брошеные видел?

Солененький сочувственно вздохнул.

- У тебя хоть семья, а у меня, кроме этого, - Сашка неопределенно повел рукой. - Ничего нет и не было.

Сашка взял свой стакан, мы молча посмотрели друг на друга и выпили.

- Зато ты свободен, - возразил я. - Это чего-то стоит.

Он усмехнулся:

- Свободен драться за свою свободу... Свобода обреченных.

Сашка неожиданно разозлился:

- А ведь началось все из-за какого-то придурка толстожопого! "Государственная добыча золота нерентабельна"! - зло передразнил он. - Это же какому мудаку в голову пришло?! Золото добывать - нерентабельно! А теперь вот - мертвые поселки, вместо людей - рабы Дымова и ему подобных! Была Колыма - стала территория. Один большой кусок пирога, золотое дно! Артели, картели, япошки, американцы - сосут со всех сторон золотишко, а эти ублюдки в правительстве никак не нарадуются - сбагрили с рук вторую Аляску! Придушил бы толстожопых!!

- Тише, Саш, - попросил Солененький. - Дети же спят.

Сашка замолчал, остывая.

- Эх, деточки, - вздохнул Солененький. - Теперь только на вас вся надежда. Мне бы годков двадцать сбросить...

- Вобщем, братец, - словно не слыша его, подвел итог Сашка. - Ты в такое дерьмо вляпался - даже не представляешь! Ехал бы лучше к себе на телевидение, чего тебе там не хватало?

- А ты что, один здесь хочешь погеройствовать? - ядовито спросил я. - Ведь уеду - от тебя комариков отогнать будет некому!

Сашка, против ожидания, не разозлился. Внимательно посмотрел на меня и вдруг улыбнулся:

- Останешься?

- А ты что, запретишь?

- У тебя же семья там, - примирительно сказал Сашка.

- Была семья...

- Понятно... Сколько же лет мы не виделись? - вдруг спросил он. - Десять?

- Одиннадцать, - поправил я. - С девяносто второго. Ты ведь даже адреса не оставил, когда свалил.

- Ладно, - Сашка хлопнул меня по плечу. - Пойдем отсюда, пора и честь знать.

Мы встали из-за стола.

- Да, - Сашка вынул из кармана бумажник, вытащил оттуда толстую пачку денег - рубли, доллары, йены, - вперемешку, протянул Солененькому. - Отдай Любке, и чтоб больше к ней ни один козел не подошел!

Солененький непонимающе уставился на него.

- Чего смотришь? - зло сказал Сашка. - Женюсь я на ней.

Во дворе нас встретила прохладная тишина. Веселый спал.

Огромное небо черным бездонным куполом опрокинулось над нами, мириады звезд остро перемигивались и мерцали всеми цветами спектра, только на востоке над скалистыми вершинами чернота неба разбавлялась до фиолетового и лилового.

Я вынул пачку папирос, предложил Сашке, еще огорошенный его последней фразой. Никогда не поймешь, всерьез он говорит, или разыгрывает.

Он чиркнул спичкой, поднес к моей папиросе, и в этот момент меня кто-то огрел по левому плечу.

В следующее мгновение Сашка сильно толкнул меня, а сам бросился в другую сторону.

Только тогда я сообразил, что в меня стреляли.

Из темноты улицы выстрелили снова и снова. Пули, выбивая куски штукатурки, впивались в стену дома.

Оказавшись на земле, Сашка откатился за высокую поленницу.

Черт, у него же нет оружия!..

Моя левая рука омертвела, боли не было, я чувствовал только приятное тепло. Нащупав упавший рядом карабин, я правой рукой бросил его к поленнице:

- Возьми карабин, меня зацепило!

При звуках моего голоса снова раздались выстрелы, и я отполз к невысокой полуметровой изгороди двора, вынимая из кобуры "наган".

Некоторое время я лежал неподвижно, таращась в темноту, но на улице не было никакого движения, только потревоженные выстрелами собаки нарушали тишину яростным и испуганным лаем.

Внезапно сзади взвизгнула дверь подъезда и раздался взволнованный хриплый голос:

- Деточки!.. Димка!

- Ложись! - рявкнул я, но мой крик слился со звуком выстрелов.

В тускло освещенном дверном проеме худая фигурка Солененького сложилась пополам и слилась с землей.

От поленницы загрохотал мой "Тигр": Сашка, видимо, засек вспышки выстрелов и выпустил по ним весь магазин.

Целую минуту я беспомощно пялился в темноту, сжимая рукоятку револьвера и слыша только звон в ушах от Сашкиных выстрелов.

- Солененький! - позвал я, хотя уже знал, что он никогда не откликнется.

От поленницы отделился неясный согнутый силуэт, скользнул на улицу и слился с темнотой.

Боли я по-прежнему не чувствовал, только пульс горячо бился в плече.

Через бесконечно долгие минуты на лиловом фоне зарождающегося рассвета я различил высокую фигуру и поднял револьвер.

Человек спокойно шел по середине улицы, и я понял, что это мой брат.

Я поднялся из своего укрытия и пошел к подъезду.

Солененький, согнувшись, лежал на дощатом крыльце. Лужа крови расплывалась под ним черным пятном.

Сашка, держа в опущенной руке карабин, молча остановился рядом.

Ударом ноги Сашка выбил замок в двери медпункта.

- Потерпи, сейчас найдем, чем тебя подлатать, - поддерживая под руку, он повел меня в пахнущую лекарством темноту.

- Все в порядке, мне не больно, - заверил я его.

Он пошарил по стене, включил свет и прикрыл изуродованную дверь.

Из прихожей вели четыре двери, три из них были распахнуты настежь.

Сашка заглянул в одну комнату, во вторую и поманил меня за собой.

В небольшом помещении вдоль стен стояли шкафы с лекарствами и инструментами, в углу - накрытая клеенкой поверх простыни жесткая кушетка, у окна на столе громоздились лампа, картотечные ящики, телефонный аппарат и стопка медицинских журналов для регистрации больных.

Сашка усадил меня на кушетку и помог снять куртку и фланелевую рубашку с набухшим от крови рукавом.

- Черт!.. - Сашка отвернулся от раны на плече.

- Что, так хреново выглядит? - спросил я. Боль уже появилась, но тупая, как от сильного удара. Только вот тонко звенело в ушах и во всем теле ощущалась какая-то болезненная усталость. Хотелось лечь и не шевелиться.

Сашка прошел к стеклянному столику на колесах, на котором стояли круглые никелированные коробки с перевязочными материалами:

- Иод-то у них есть? - раздраженно спросил он.

- Зачем вам йод? - прозвучал с порога холодный женский голос.

Мы оба резко обернулись к двери.

Она была в длинном купальном халате темнозеленого цвета. В руке - маленький никелированный пистолет.

Везет же нам сегодня на разбуженных женщин!

- Ты кто? - грубо спросил Сашка.

- А вы? - презрительно спросила она, смерив Сашку взглядом с головы до ног. Переведя взгляд на меня, она подняла брови:

- Журналист?

Это была вчерашняя красавица, спутница Гарика. Она прошла ко мне, сунув пистолет в карман халата, внимательно осмотрела мое развороченное плечо.

- Ты ее знаешь? - подозрительно спросил Сашка.

- Это подружка Гарика.

- Я врач, - холодно сказала она, повернувшись к Сашке. - Зачем сломали дверь, разбудить нельзя было?

- Мы не знали, что здесь кто-то есть, - объяснил я.

Сашка только раздраженно фыркнул.

Она включила над кушеткой сильный рефлектор и, опустившись на корточки, взялась за мое плечо, осторожно прощупывая руку вокруг рваной раны прохладными сильными пальцами.

Я непроизвольно дернулся.

- Что, другим боль приносить легче? - ехидно спросила она.

- Заткнись и делай свое дело! - рявкнул Сашка.

- А ты выйди отсюда вон! - не повышая голоса, парировала она.

Поглядев на брата, я не смог сдержать улыбки: его буквально затрясло от бешенства, но он взял себя в руки, прошел к столу и уселся там на стуле.

- Кого еще сегодня мне принесут? - мельком глянув на меня холодными зелеными глазами, поинтересовалась она.

- Остальным врач не нужен, - ответил я.

Она отошла и стала колдовать над столиком с инструментами.

- Ранение сквозное, рана чистая, кость не задета, - констатировала она, набирая в шприц какую-то жидкость. - Ничего страшного, только крови много потерял.

Сашка, успокоившись, мрачно наблюдал за ее действиями.

Сделав укол, она быстро обработала рану и наложила повязку.

- Каждый день к трем часам на перевязку, - приказала она. - Включая выходные.

Я принялся неловко натягивать окровавленную рубашку, стараясь не шевелить больным плечом.

Бросив в корзину использованные шприцы, она снова подошла ко мне и молча помогла надеть рубашку. Застегивая пуговицы, спросила, не поднимая глаз:

- Гарик жив?

- Пока жив, - близко глядя в ее красивое лицо, ответил я. - Но надеюсь, что не надолго.

Она подняла глаза, внимательно посмотрела мне в лицо и отошла к двери, указав на выход:

- А теперь убирайтесь.

- Спасибо, - искренне поблагодарил я.

Сашка нес мой карабин и оба рюкзака. Я шел налегке, но все равно еле переставлял ноги - сказывалась потеря крови, да и спать хотелось страшно.

Восход уже полыхал во-всю, проснулись птицы, но улица поселка была пуста.

Мимо дома Жужу мы прошли в полном молчании, я только мельком взглянул на залитую кровью площадку перед подъездом.

Глухой дощатый забор метрах в пятидесяти от дома Жужу был изрешечен пулями моего "Тигра".

Чтож, неплохо для стрельбы в почти полной темноте.

Я обернулся и оценил выбранную подонком позицию: подъезд отсюда был, как на ладони.

Сам же убийца лежал на спине по ту сторону забора, три пули из десяти прошили его сквозь толстые доски. Рядом среди пустых гильз валялся на земле пятизарядный карабин.

- Жаль, второй ушел, - хмуро посетовал Сашка.

- У Гарика скоро не останется стрелков, - я с сожалением смотрел в знакомое лицо убитого.

- Ты лучше о себе побеспокойся, - посоветовал Сашка. - Тебе нужно залечь в безопасном месте, пока не оклемаешься.

- Есть одна идея, - не очень уверенно ответил я.

Сашка посмотрел на убитого:

- Жаль, что это не Гарик... Ладно, я тебя через пару дней разыщу.

Он поднял с земли свой рюкзак.

- Подожди, - одной рукой я расстегнул тяжелый кожаный патронташ и протянул его брату. - С меня пока и револьвера хватит, а тебе пригодится.

Сашка благодарно улыбнулся, застегнул на поясе патронташ и забросил на плечо мой карабин.

- Только не давай Гарику колоть им камни, - с улыбкой попросил я.

Мы пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

Она занималась макияжем, сидя перед зеркалом в одном пеньюаре. Один глаз был не докрашен.

- Ты с ума сошел? - снова отворачиваясь к зеркалу, холодно спросила она и снова взялась за тушь. - Уходи отсюда!

Полупрозрачная ткань пеньюара не скрывала, а скорее подчеркивала красоту ее тела.

Я мельком оглядел небольшую уютную комнату при медпункте: широкая низкая кровать, пара мягких кресел, шкаф светлого дерева и небольшой столик у окна. На стенах полки с книгами и несколько фотопейзажей. Все в комнате, включая пеньюар на хозяйке и шторы на окне, было выдержано в теплой цветовой гамме.

Я закрыл за собой дверь, сделал пару шагов по мягкому ковру и упал в кресло.

- Извини, мне совершенно необходимо отлежаться.

Она резко обернулась ко мне:

- Что ты себе вообразил?!

- Что здесь он будет искать меня в последнюю очередь, - я еще попытался улыбнуться.

Она вскочила, стремительно подошла к двери и, распахнув ее, разгневанно приказала:

- Пошел вон!

Это было мое последнее приятное видение перед тем, как я отключился.

Плотный, застывший мелкой рябью крупнозернистый снег искрился на ярком солнце, так что резало глаза, километровым языком стлался по глубокому, как ущелье, распадку Егора - огромной скалистой сопки с иззубренной, покрытой вечным снегом вершиной.

Елена на горных лыжах неслась вниз. Крутые каменистые склоны распадка в густых зарослях крупных желтых цветов рододендронов стремительно скользили мимо.

Гарик стоял внизу, где из-под мощного слоя вечного снега, звеня, вырывался хрустально-чистый ручей, и улыбался, опираясь на лыжные палки и щуря глаза от искрящегося снега.

Внизу Елена умело затормозила по широкой дуге, поднимая шлейф снежной пыли.

Гарик засмеялся:

- Здорово!

Елена, возбужденная скоростью, улыбалась, сияли зеленые глаза, лицо разрумянилось.

- Еще? - предложил Гарик, с обожанием глядя на ее высокую стройную фигуру, обтянутую джинсовым комбинезоном.

- Отдохнем немного, - попросила Елена. - Сил нет опять туда карабкаться. Был бы подъемник...

Гарик отстегнул крепления, помог снять лыжи Елене, присев перед ней на корточки, затем неожиданно подхватил ее на руки:

- Хочешь, я буду твоим подъемником?

Елена засмеялась, обняла его загорелую шею:

- Сумасшедший!.. Отнеси меня лучше переобуться.

Внизу он опустил ее на землю, покрытую толстым ковром сухого, пахнущего солнцем, мха и опустился рядом.

Сняв жесткие горнолыжные ботинки, Елена откинулась на спину, глядя в бездонное ярко-голубое небо, которое подпирали на горизонте остроконечные вершины сопок:

- Господи, как же хорошо здесь...

Гарик, опершись на локоть, с легкой улыбкой смотрел на нее.

Они молчали, слушали голоса каких-то пичуг и звон ручья на камнях, она глядела в небо над собой, он - на нее.

- Ты в последнее время странная какая-то, - полувопросительно сказал Гарик.

- Да?

Гарик помолчал, все так же изучая ее лицо, затем снова заговорил:

- Ты всегда была кошкой, которая сама по себе, но мне казалось, что со мной ты другая...

Она виновато улыбнулась.

- А теперь ты - и со мной кошка. И мне это не нравится, - сейчас Гарик был серьезен.

Она молчала, не отрывая глаз от легких белых облаков в бирюзовой вышине.

Гарик наклонился и стал целовать ее, лаская руками плечи, грудь, живот.

Она ласково погладила его по затылку, словно успокаивая, и мягко высвободилась:

- Не надо, Гарик...

- Но почему? - карие глаза Гарика горели возбуждением.

- Не обижайся, - виновато улыбнулась она. - Мне хочется просто полежать вот так рядом с тобой и помолчать.

Гарик, остывая, обиженно посмотрел на нее, затем поднялся и пошел за лыжами, оставленными на снегу.

Вернувшись, он в молчании скрепил их попарно и снова уселся на мох рядом с Еленой.

- Извини, - тихо попросила она.

- Я прийду к тебе вечером, - с вопросительной интонацией сказал Гарик.

Она чуть заметно вздрогнула и отрицательно мотнула головой:

- Нет... Если хочешь, я сегодня прийду сама.

Гарик почему-то не испытывал полного удовлетворения от этого ответа.

- Нужно возвращаться, - со вздохом поднялась Елена. - Там у меня... больные.

Где-то рядом звучала тихая музыка.

Голова была пустой и легкой, и почему-то очень хотелось спать, хотя я только что очнулся.

Раскрыв глаза, я увидел над собой белый потолок с незнакомой люстрой в центре. Шторы на окнах были плотно задернуты и комната светилась оранжевым.

Я приподнялся и лег спиной на подушку, повыше. Рана совсем не болела, но двигаться и, тем более, вставать совсем не хотелось.

На тумбочке рядом с кроватью лежали какие-то лекарства, термометр, упаковка шприцев и графин с водой. Налив себе пол-стакана, я с удовольствием напился.

В прихожей хлопнула дверь, затем в комнату вошла она, на сей раз одетая в джинсовый комбинезон, подчеркивающий ее фигуру.

- Наконец-то, - она прошла прямо ко мне, положила на лоб прохладную ладонь.

- Привет. Как мои дела? - поинтересовался я.

- Тебе лучше знать, - она разговаривала сухо, не глядя мне в лицо. Проверив пульс, она вскрыла шприц, наполнила его и сделала мне укол в здоровое плечо.

- Как тебя зовут?

- Елена, - она поморщилась. - Только, знаешь, давай сразу определимся: романа у нас не получится.

Она убрала шприц и села в кресло напротив кровати:

- Ты у меня уже двое суток, и никакой радости это мне не доставляет. Завтра ты будешь в силах встать с постели - уж я постараюсь! - и иди, куда угодно!

- Спасибо, - вздохнул я. - Ты вызываешь у меня противоречивые чувства.

- Меня не интересуют твои чувства, - она чиркнула зажигалкой и закурила.

- Дай мне тоже, - попросил я.

Она сунула мне зажженую сигарету и закурила другую, усаживаясь обратно в кресло.

От сигареты сразу закружилась голова, но было приятно. Я смотрел на нее и это тоже было приятно.

_ Ты спала со мной, или куда-то уходила на ночь? - поинтересовался я.

- Боже, как ты мне надоел!..

- Почему же тогда не скажешь Гарику? Он бы быстро распорядился.

- Заткнись, - зло бросила она, по-прежнему избегая моего взгляда.

Я вздохнул:

- Не будь такой стервой, ты портишь впечатление.

Елена потушила сигарету, помолчала, глядя на сцепленные пальцы.

- Ну чего тебе еще от меня нужно? - после паузы спросила она спокойным тоном.

Видимо, я действительно ее утомил.

- Хочу отбить тебя у Гарика.

- Ты? - в ее голосе появилось презрение, красивые губы изогнулись в усмешке и она впервые посмотрела мне в глаза. - Кишка тонка.

- Ты ведь не любишь его, - не обращая внимания, продолжал я. - Так, видишь в нем сильную личность. Мужчину, так сказать, с большой буквы.

Она снова отвела взгляд.

- Только он уже проиграл. За ним десяток безмозглых трусливых ублюдков, но он боится. И не только меня... Он и Солененького боялся - старика - поэтому и убил его.

Я затянулся сигаретой и посмотрел на нее:

- Да и ты ему нужна только для самоутверждения - ты ведь сильная, и над тобой тем более приятно испытывать власть.

- А ты? - бесстрастно спросила она.

- Что - я?

- Зачем тебе женщина?

- Чтобы любить ее, служить ей... Чтобы иногда позволить себе быть слабее... И ты мне очень нравишься.

Она бросила на меня взгляд, поднялась с кресла и начала раздеваться:

- Отвернись.

Я отвернулся, слушая шорох одежды и разглядывая ее отражение в зеркале.

Оставшись в колготках и бюстгальтере, она надела голубую мужскую рубашку, поверх накинула медицинский халат.

Я разочарованно вздохнул.

- Есть не хочешь?

- Не знаю, - я повернулся к ней. - Ты спала со мной раздетая?

Она молча застегнула пуговицы халата и вышла, плотно прикрыв за собой дверь, только замок резко щелкнул.

- И почему я не очнулся ночью, когда ты была так близко?..

Я затушил сигарету, откинул одеяло и сел в постели, прислушиваясь к своим ощущениям.

Ничего, все в порядке, только голова немного кружится.

Встал, прошелся по комнате.

Одежда лежала поверх рюкзака в углу, в изножье кровати, рубашка была отстирана от крови и выглажена.

Я усмехнулся, стараясь представить себе Елену за стиркой моей рубашки.

Одевшись, я поднял рюкзак, прошел к двери и открыл английский замок.

В прихожей было пусто, из процедурной доносились женские голоса.

Я вышел из медпункта и аккуратно прикрыл за собой отремонтированную дверь.

В баре было пусто, даже за стойкой никого не было.

Солнечный свет квадратами лежал на чисто вымытом полу.

Я опустил рюкзак у ног и постучал по стойке.

Задняя дверь открылась, за стойку вышла полная молодая женщина в белом переднике поверх форменного платья.

- Здравствуйте, - поздоровался я. - Костя здесь?

- Спит, - недовольно ответила женщина. - Я сама тебя обслужу, пусть отдохнет хоть немного.

- Мне кажется, я не ел пару дней, - улыбнулся я.

- Прийдется подождать немного, - она улыбнулась мне в ответ. - Я сейчас зажарю бифштекс. Чего-нибудь налить?

- Пива.

Она налили мне большую кружку и вышла на кухню, включив по дороге магнитофон.

Я взялся за пиво.

Сзади хлопнула входная дверь, я повернул голову.

В бар вошел парень лет двадцати пяти, одетый в джинсы, форменную рубашку цвета хаки и камуфляжную куртку. На поясном ремне у него висел "стечкин".

Разглядев меня, он отвел взгляд, оглядел пустой бар и, кашлянув, пробормотал:

- А, нет никого...

Он потоптался за моей спиной и торопливо вышел.

Из кухни появилась повариха, поставила передо мной поднос:

- Еще чего-нибудь?

- Пива, пожалуйста.

Она наполнила мой бокал и снова скрылась на кухне.

Я прошел с подносом к угловому столику и принялся за бифштекс, запивая пивом.

Снова хлопнула входная дверь.

Гарик от входа двинулся на меня.

По сторонам от него держались двое молодых ребят, в одном из которых я узнал обладателя "стечкина".

Взглянув на них, я продолжал есть.

Гарик остановился перед моим столом:

- Где твой брат, Журналист?

Я запил пивом сочный бифштекс и промокнул губы салфеткой:

- Если ты еще раз притронешься к нему, я убью тебя.

- Что?! - глаза Гарика загорелись от возбуждения.

- Собирай свои сбережения и мотай на материк, - спокойно предложил я. - Здесь у тебя больше нет шансов. И Елену оставь в покое.

- Ах ты сука! - Гарик рванулся ко мне через стол, но я бросил поднос ему в лицо и вскочил со стула.

Они бросились на меня втроем. Увернувшись от кулака Гарика, я вложил в удар все свои девяносто килограммов и почувствовал, как ломаются его зубы. Кто-то из его подручных ударил меня в нос, у меня потемнело в глазах от боли. Они полностью воспользовались этой ситуацией: один завернул мне за спину руки а второй принялся методично выбивать из меня дух.

- Ну, это не дело, мальчики! - услышал я звенящий напряжением голос Кости. - Зачем же трое на одного?

Парень со "стечкиным" повернулся к Косте:

- Мотай к себе на кухню!

Костя свалил его одним ударом, просто смел, и налитыми кровью глазами уставился на второго, который все еще заламывал мне руки. Тот толкнул меня на Костю и попытался прорваться к двери, но Костя все-таки достал его у выхода и стал обрабатывать своими кулачищами.

Я поднялся с пола и уселся на стул, пытаясь при помощи салфетки остановить кровь.

Зашевелился, приходя в себя, Гарик, мутным взглядом посмотрел на Костю и потянулся за револьвером на поясе.

Я вынул свой "наган" и взвел курок:

- Ну давай, бери пушку.

Гарик замер, так и не дотронувшись до оружия и глядя на мой револьвер остекленевшими глазами.

Костя отбросил свою жертву, тяжело дыша подошел к Гарику и за шиворот поставил на ноги:

- Хватит, понял? - срывающимся от ярости голосом сказал он ему в лицо. - Порезвился! Плевать я хотел на этот бар, понял? Вы из меня чуть шестерку не сделали!

Он изо всей силы всадил кулак ему в живот.

Ударом Гарика отбросило к порогу. Задыхаясь, Гарик с трудом приподнялся и, держась за стену, вывалился наружу. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он повернул ко мне искаженное болью и ненавистью лицо:

- Мы с тобой еще посчитаемся! Я дожму тебя, Журналист!..

Давно не езженная дорога была размыта дождями, ручейки со склона сопки проточили через нее глубокие руслица, кое-где холмами лежали оползни, но пока мы двигались в крутой перевал без остановок и с довольно приличной скоростью. К счастью, рана не мешала мне управлять мотоциклом. Костя сидел сзади, обхватив меня за пояс, за его спиной висели огромный рюкзак и карабин.

На второй передаче мы дотянули только до середины перевала, затем подъем стал круче и пришлось переключиться на первую.

С вершины перевала открылся чудесный вид: до горизонта вздымались застывшие волны сопок, а прямо под нами открывалась широкая долина Светлого с полузатянувшимися шрамами полигонов, и среди них - поселок Светлый, белеющий шиферными крышами домов.

Природа терпеливо и старательно уничтожала следы пребывания человека: и дороги, и котлованы полигонов, и сам поселок зарастали мхом, травами и кустарником, кое-где уже поднимались тонкие стволы лиственниц с нежно-зеленой хвоей.

С самой вершины перевала мы спускались с неработающим двигателем и поэтому вряд ли кого могли насторожить шумом мотора.

Въехав в пустынный поселок, я уловил гулкие размеренные удары - похоже, кто-то забивал гвозди.

- Костя, слышишь? - спросил я, притормаживая в центре поселка.

Оставив мотоцикл и рюкзаки, мы двинулись через мертвый поселок на стук молотка.

Невысокий узкоплечий человек в стеганой телогрейке заколачивал досками крест-накрест окно полуразвалившегося дома, стоя на покосившейся завалинке. Остальные два окна дома были уже забиты.

- Бог в помощь, - пряча револьвер, негромко сказал я, когда мы остановились в нескольких шагах от него.

Человек оглянулся и безмятежно осмотрел нас вылинявшими светло-голубыми глазами. Ему, видимо, было за шестьдесят: заросшее редкой сивой бородой коричневое лицо в глубоких морщинах, из-под старой фетровой шляпы свисают почти до плеч седые сосульки давно не стриженых волос.

- Спасибо, - кивнул он, выжидающе глядя на нас.

- Есть еще кто-нибудь в поселке? - спросил я.

- Кому здесь быть? - пожал плечами старик. - Я да Килька.

- Килька - это кто? - спросил Костя, оглядываясь по сторонам.

- Собака моя, - пояснил старик. - Шастает где-то.

Я присел на завалинку рядом с ним, вынул папиросы и протянул старику.

- Ты, отец, давно здесь? - спросил я, поднося ему зажженную спичку.

Костя сел чуть подальше, чтобы видеть улицу поселка, с интересом разглядывая старика.

- На Светлом, что ли? - старик с удовольствием затянулся. - Нет, второй день. Пришел дома вот заколотить. Закончу здесь - дальше пойду. Поселков брошенных много, работы хватит.

- Зачем это тебе? - спросил Костя.

- А ты что, совсем не русский? - удивился старик. - Не знаешь, что брошенные дома заколачивают?

- Вообще-то знаю, - улыбнулся Костя.

- А зачем - знаете? - перевел взгляд на меня старик.

Я пожал плечами.

- То-то же, - старик поднял вверх грязный указательный палец. - Люди русские, когда дом покидают, крестом окна и двери заколачивают.

- Ну, это мы знаем, а вот зачем?

- Да я тоже точно не знаю, - смущенно сказал старик. - Забыли мы все... Только, я думаю, это от нечисти всякой, крест-то на окнах да дверях, чтобы вернуться можно было и снова жить, - он, словно извиняясь, улыбнулся. - Я и сам ведь не знаю. Только однажды так вот проснулся утром - словно нашептал кто. Вот и заколачиваю... Молитовку сотворю - и заколачиваю... Может, вернутся когда люди, добрым словом помянут старого Николая.

Он замолчал, раскуривая папиросу.

- Правильно, дед,- кивнул Костя. - Никогда не думал об этом, но мне кажется, ты прав.

- А живешь-то на что? - спросил я. - Стараешься?

- Избави Бог, - махнул рукой старик. - По молодости, как на Колыму приехал - старался, у Дымова работал, под Сусуманом, потом бес попутал... Нет, где золото, там беда. Так, подают люди, кто чего, мне и хватает. Вот охотимся еще с Килькой... А вы чего, мыть здесь хотите?

- Да мы проездом, - сказал я. - В устье. Друг один там старается.

- Рыжий такой? - улыбнулся старик. - Женя?

- Женя.

- Хороший парень, - похвалил старик. - Пороху мне дал и вермишели. Увидите - поклон от деда Николая передавайте.

- Хорошо, - улыбнулся я в ответ. - Ты, отец, один дом не заколачивай, ладно?

- Какой?

- В самом конце улицы, - показал я рукой. - Маленький такой, там корыто на стене висит.

- Ладно, - согласился старик. - Твой, что ли, дом?

- Мой.

Услышав позади нарастающий звук мотоцикла, я свернул к обочине и остановился. Костя слез с мотоцикла и встал рядом с карабином в руках, вглядываясь в фигуру приближающегося мотоциклиста.

- Сашка, - наконец улыбнулся Костя, забрасывая карабин за плечо.

На темно-зеленом "Урале" без коляски с притороченным к багажнику рюкзаком и с моим "Тигром" за плечами, он выглядел как легкий танк.

Возле нас он резко затормозил, выключил двигатель и, поставив мотоцикл на подножку, подошел к нам.

- Жив-здоров? - пожимая нам по очереди руки, спросил Сашка. - Как твоя рана?

- Нормально, - мне было ужасно приятно видеть брата, тем более, что он, против обыкновения, улыбался. - Ты чего такой счастливый?

- Ты Гарику зубы выбил?

- А что, он тебе пожаловался?

Сашка досадливо поморщился:

- Я его так и не нашел, повариха рассказала... На Светлом дед подсказал, что вы сюда поехали, - он повернулся к Косте и снова улыбнулся, сильно хлопнув его по плечу. - А тебе спасибо. Я даже обалдел, когда Валентина сказала, что ты против Гарика вылез.

Костя покраснел и насупился.

- Да ладно, извини, - не дал ему заговорить Сашка. - Просто ты с этим баром, как с ярмом на шее сидел, не лучше дымовских старателей.

Костя оттаял и ухмыльнулся:

- Надоело умирать от зависти, глядя на ваши разбитые рожи.

- Только в следующий раз с Гариком не переусердствуйте, - засмеялся Сашка. - Я у него в долгу неоплатном.

- Ладно, ребята, поехали, - я завел свой старый "Иж". - Надо до темноты Женьку найти.

Отъезжая от обочины, я впервые за много лет почувствовал, насколько здорово иметь за спиной надежных друзей.

Женьку мы застали за довольно прозаическим занятием: устроившись на галечной косе под обрывом, он стирал белье.

Под железной полубочкой горел костер, от мыльной воды поднимался пар, а огромный рыжий Женька терзал красными кулачищами клетчатую рубашку.

Между двумя лиственницами полоскалось на ветру выстиранное белье.

- Жень, а ты пироги не печешь? - засмеялся Костя.

Женька обернулся и, увидев нас, растянул в беззубой улыбке толстые губы:

- Здорово! Вот молодцы!

Он бросил в полубочку многострадальную рубашку и, вытерев о штаны мокрые руки, обнял Костю, который рядом с ним казался маленьким, затем пожал руки нам с Сашкой:

- А я вот выходной себе устроил, постираться решил. Ну, пойдемте, накормлю чем-нибудь.

Мы поднялись по тропинке на высокую скалистую террасу и пошли к землянке.

- Жень, а твое белье живьем не сварится? - подначивал Костя.

- Подождет, - махнул рукой радостный Женька. - Падайте.

Мы расположились на мягком мху перед землянкой. Женька нырнул туда и через минуту вылез с большим казаном в руках:

- Оленя недавно завалил, угощайтесь.

Он раздал нам две вилки и нож. Мне достался нож. Мы с энтузиазмом принялись за холодную жареную оленину.

Костя вынул из рюкзака литровую флягу:

- Давайте по глоточку за встречу.

Пустили флягу по кругу. Глядя, как Женька жадно закусывает, Сашка подозрительно понюхал флягу:

- Не разведеный?

- Обижаешь! - ухмыльнулся Костя.

Сашка сделал пару глотков и передал спирт мне.

- Тихо!.. - вдруг сказал Женька, настороженно прислушиваясь.

Мы замерли, перестав жевать, и явственно различили быстро приближающийся стрекот вертолета. Он заходил с верховьев Светлого.

- Костер! - всполошился Женька. - Костер заметят!

Он кинулся по тропинке к обрыву:

- Спрячьтесь в землянке!

- Неужели Гарик пожаловал? - сквозь зубы процедил Сашка.

Затушить костер Женька не успел.

Вертолет завис над косой, немного покачался из стороны в сторону и, сильно накренившись, с разворота ушел вверх по Светлому к перевалу.

Мы переглянулись, так и не двинувшись с места.

- Разыскал все-таки, собака, - хмуро буркнул Костя.

Мы молча ели, когда Женька с мрачным лицом поднялся к нам, его руки были в саже.

- Зря ты, Жень, - сказал Костя. - На всю жизнь не спрячешься.

Женька оглядел нас и вдруг улыбнулся:

- Да я это по привычке...

Я очень хорошо понимал, что он сейчас чувствует.

Над Веселым повисла полная луна.

Я подъехал к медпункту и, поставив мотоцикл, толкнул дверь.

Как и следовало ожидать, заперто. Ладно, на этот раз будем вежливы, воспользуемся для разнообразия звонком.

Дверь открылась через пару минут.

Удивительно, до чего мало времени нужно этой женщине, чтобы встать с постели!

- Прости, что так поздно, - я протянул ей ветку стланника с еще зелеными, липкими от смолы шишками. - Ты не перевяжешь меня?

Она нахмурилась:

- Это, конечно, опять ты. Теперь с икебаной.

- Ну пожалуйста, - мягко попросил я.

Елена посмотрела мне в глаза, вздохнув, взяла ветку и пошла в перевязочную, оставив дверь открытой.

Я пошел следом, снял куртку, затем, чуть поморщившись от неловкого движения, рубашку.

- Садись сюда, - кивнула Елена на кушетку под рефлектором. Она ополоснула руки, затем занялась моей перевязкой.

- Как на собаке, - с легким удивлением пробормотала она, разглядывая рану.

- У тебя рука легкая, - мне казалось, что я просто ел ее глазами.

- Ты еще и подхалим, - усмехнулась Елена, накладывая тампон с какой-то мазью. - В такой роли ты мне нравишься еще меньше.

- Значит, все-таки нравлюсь, - я провел свободной ладонью по ее смуглой щеке.

Она так глянула на меня, что охота флиртовать сразу пропала. Но лишь на мгновенье.

- Прости.

Она молча накладывала повязку.

- Мне туго, - пожаловался я, шевельнув плечом.

Елена фыркнула, но повязку ослабила.

Пальцы у нее были длинные и худые, с коротко остриженными ногтями.

- Так хорошо? - холодно спросила она, сидя передо мной на корточках и завязывая узелок на повязке.

- Очень...- с чувством ответил я.

- Да пошел ты к черту! - она, наконец, улыбнулась мне. Улыбнулась по-настоящему, на щеках появились ямки, в уголках больших зеленых глаз собрались морщинки.

Она выбросила грязные бинты и снова ополоснула руки.

Я ждал, держа рубашку в руках.

Вытерев руки, она обернулась, пряча улыбку:

- Чего ты ждешь?

- Помоги мне, пожалуйста, с рубашкой.

Улыбка в ее глазах потухла. Чуть помедлив, Елена подошла ко мне и помогла одеться.

Я мягко обнял ее за плечи, приблизив к себе.

Она подняла взгляд, внимательно посмотрела мне в глаза, медленно помотала головой и легко высвободилась из моих объятий.

Боже, как мне хотелось поцеловать ее!..

Она отключила рефлектор и отошла к двери, не глядя на меня.

Я надел куртку и шагнул к ней.

- Если ты станешь настаивать, - не оборачиваясь, предупредила она. - Я дам тебе с собой перевязочных пакетов.

На улице было прохладно, где-то вдалеке шумел на мелких перекатах Веселый, луна затмевала своим светом россыпи звезд.

Я постоял, глядя в черное небо, затем взял мотоцикл и тихо покатил его по спящей улице под одинокими редкими фонарями.

Работа кипела. Костя с Женькой в паре работали с "проходнушкой", мы с Сашкой мыли лотками.

Костя разделся, его мощный волосатый торс блестел от пота. Он лопатой кидал пески на грохот, а Женька деревянной буторкой сталкивал в сторону крупную гальку.

Вода из запруды стремительно неслась по двухметровой "проходнушке" и мутным желтовато-серым хвостом смешивалась с прозрачным потоком Светлого.

Сашка работал Женькиным лотком, широким и объемистым, как корыто. Закончив промывать, он слил золотой шлих в большую жестяную банку с изображенными на ней помидорами. Нагребая в лоток новую порцию песков, Сашка оглянулся на Костю с Женькой и довольно улыбнулся:

- Хорошая команда. Бармен-то наш как пашет!

Я тоже слил в банку шлих из лотка, поморщился от тупой боли в плече:

- Покурим?

- Увял, Журналист? - усмехнулся Сашка. - Это тебе не репортажи кропать!

Положив у воды наполненный грунтом лоток, он крикнул:

- Перекур, мужики!

Мы уселись на принесенном паводками сучковатом дереве с огромным корневищем, закурили.

Солнце поднималось к зениту, заливало ярким светом широкую, заросшую тополями и красноталом долину Светлого. От бликов на волнах переката рябило в глазах.

- Как твое плечо, Димка? - спросил Сашка. - Может, лучше обедом займешься? Пусть заживет сначала, еще наломаешься.

- Как скажете, - согласился я, с удовольствием вдыхая дым папиросы.

Несмотря на тупую боль в плече, на душе было светло и спокойно, как в праздник.

- Перекурим, и съемку нужно сделать, - предложил Женька. - А то вот-вот начнет мелочь смывать.

Ружейный залп расколол полуденную тишину долины, пронзительно и противно завизжали пули, срикошетив от галечной косы.

Я инстинктивно толкнул Сашку и свалился с ним за бревно, на котором мы сидели.

Кто-то рядом громко застонал и замолк.

С заросшей лесом высокой террасы, где пряталась женькина землянка, продолжали грохотать выстрелы карабинов.

Сашка как-то странно завозился, приподнялся на четвереньки, и я с ужасом увидел на его широкой спине, обтянутой рубашкой, расплывающееся пятно крови.

- Саня!!. - я закричал, как от страшной боли.

Сашка поднялся, с трудом удерживаясь на ногах, и в его грудь со страшным звуком, который я запомню на всю жизнь, ударило несколько тяжелых пуль. Выстрелами его отбросило к самой кромке воды.

Все произошло стремительно, и воспринималось, как кошмар, в который не хотелось верить. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что Сашки больше нет, что я потерял его снова и на этот раз - навсегда.

Только тогда я выхватил револьвер и выглянул из укрытия.

Рядом со мной грохнул выстрел: Костя, лежа за вывороченным корневищем, стрелял из карабина.

Женькина двухстволка так и стояла, прислоненная к бревну, сам же он лежал справа от меня и с его рыжих волос на гальку капала густая кровь.

Нас хладнокровно расстреливали сверху, как зверей, не давая выбраться из-за бревна.

Вытерев глаза, я снова осторожно выглянул поверх укрытия, разглядел в зарослях на террасе голову стрелка, которая торчала из-за пня и, хладнокровно прицелившись, выстрелил.

В бревно и гальку вокруг меня с новой силой застучали пули, визжа рикошетом, но одним стрелком в их команде стало меньше: его карабин скользнул со скалы и упал на косу.

Костя стрелял редко, тщательно прицеливаясь, и еще один стрелок, скрючившись, упал из-за дерева.

Когда Костя завалил третьего стрелка, я решил рискнуть: в моем "нагане" осталось два патрона, в женькиной "вертикалке" - еще два, а все наши боеприпасы и мой "Тигр" были в землянке.

- Костя, я прорвусь наверх, у меня всего пара патронов.

Костя мрачно посмотрел на меня:

- Подстрелят.

- Если кончатся патроны - точно хана.

Костя посмотрел на меня страдальческими карими глазами, облизнул пересохшие губы:

- Не давай им себя подстрелить, а?.. Страшно одному остаться.

- Прикрой, как сможешь, - кивнул я.

Проверив женькино ружье, я снял его с предохранителя, револьвер сунул в кобуру.

Костя осторожно высунулся и, выбрав цель, плавно нажал на спуск.

В ту же секунду я прыгнул через бревно, кувыркнулся через голову, сделал несколько диких прыжков, снова кувыркнулся, откатился в сторону, снова прыгал и петлял, как заяц, охваченный только одним желанием - выжить. Вокруг торопливо визжали пули, сзади резко грохотал карабин Кости. Эти сорок метров до подножья отвесной скалы я покрыл за несколько секунд, казавшихся мне бесконечными. Тело казалось комком мускулов и нервов, ожидающих удара пули.

Оказавшись у подножья террасы, я, не давая себе ни мгновенья передышки, побежал вдоль скалы вверх по течению Светлого.

Выстрелы звучали за спиной все глуше.

Только пробежав метров триста, я торопливо взобрался по скале и упал на хрустящий ягель. Кое-как переведя дух, я осторожно стал пробираться на звук выстрелов.

Вскоре я заметил одного из стрелков: удобно устроившись за толстым стволом лиственницы, он перезаряжал карабин, торопливо набивая в обойму патроны.

Пуля двенадцатого калибра сделала в нем дыру величиной с кулак.

Подхватив его карабин, я вставил в него обойму, прислушиваясь к выстрелам впереди.

Костины выстрелы вдруг прекратились.

Я подождал целую минуту, тишина после выстрелов оглушала.

У него или кончились патроны, или... Неужели я остался один?

Сунув в кусты женькину двухстволку, я передернул затвор карабина и, пригибаясь, от дерева к дереву заскользил к землянке.

Выстрел расщепил над моей головой тонкую лиственницу, и я увидел Гарика.

Выстрелив еще раз, он отпрыгнул за дерево.

Где-то вдалеке послышался звук мотоцикла.

Неужели еще стрелки? И что там с Костей?

- Костя!!

- Все в порядке! - слабо донеслось до меня.

- Не вылезай! - снова крикнул я, прячась от выстрелов Гарика.

Слава Богу, Костя жив!

Звук мотоцикла оборвался где-то недалеко, - должно быть, у землянки.

Я выстрелил и, откатившись к другому дереву, еще трижды нажал на спусковой крючок.

Гарик скрючился, выронил карабин с оптикой и, сделав пару шагов, упал вниз лицом в кусты карликовой березки.

Помня о его "кольте", я осторожно приблизился к нему.

Он был жив. Одна из моих пуль только пробила ему ключицу, из сквозной раны сильно лилась кровь.

Гарик с трудом сел, глядя на меня мутными от боли и страха глазами. И еще в этих глазах была ненависть.

- Ну!.. - хрипло выплюнул он. - Стреляй!!

Я медленно поднял карабин, глядя в его налитые кровью глаза.

В эту минуту я напрочь позабыл о том, что кто-то подъехал на мотоцикле.

- Не-ет!! - сбоку на меня кто-то обрушился, отбрасывая в сторону, пуля ушла в небо, и я упал, выронив карабин.

Это была Елена.

Она кинулась к Гарику и закрыла его собой, с ужасом глядя на меня:

- Не надо, прошу тебя! Пожалуйста, не стреляй!!

Ее красивое лицо было смертельно бледно, зеленые глаза потемнели, в руке она сжимала маленький пистолет.

Я поднялся на ноги, вынимая из кобуры револьвер.

Елена без колебаний направила на меня пистолет:

- Брось!

Вот так... Эх, Елена...

Из зарослей стланника за их спинами показался Костя, поднял карабин.

Я отрицательно покачал головой, выронил оружие и, ощущая страшную опустошенность, опустился под деревом.

Костя подошел и сел рядом.

Елена, не выпуская пистолета, помогла Гарику подняться и, ежесекундно оглядываясь на нас, увела его в заросли.

Мы молча провожали их глазами.

Когда они скрылись за кустами стланника, Костя посмотрел на меня и вздохнул:

- Вот и пойми этих баб...

По-моему, в его голосе прозвучала нотка зависти.

За кустами взревел и стал быстро удаляться мотоцикл, увозя мою Елену с ее любимым настоящим мужчиной.

К счастью, мы еще застали на Светлом деда Николая.

Выслушав мою просьбу, старик с сочувствием посмотрел на меня и вздохнул:

- Конечно, сделаю. Доски найду, а инструмент у меня есть... Денька два на это уйдет, - все-таки шесть гробов.

- Понимаю.

- Заплатим, сколько скажешь, - сказал Костя. - Хочешь - деньгами, хочешь - металлом.

Дед отрицательно помотал головой:

- А вот этого не надо, лучше помогите могилы копать.

- Спасибо, отец, - я пожал ему руку и сел на мотоцикл, окинув взглядом мертвую улицу.

Почти все жилые дома были заколочены крест-накрест. И, несмотря на то, что поселок стал выглядеть еще более угрюмо и заброшено, у меня пропало какое-то мистическое ощущение кладбища, Светлый стал просто брошенным людьми поселком.

Я тронул мотоцикл.

Старик перекрестил нас и долго стоял, провожая взглядом.

В американском баре все было по-прежнему: полумрак зала, дым и музыка, несколько посетителей, только за стойкой вместо Кости стояла одетая в белую блузку и черную юбку Валентина.

Увидев Костю, она облегченно заулыбалась.

Костя поднял барьер стойки, провел меня в заднее помещение, набитое холодильниками, морозильными камерами и шкафами с посудой.

Посетителей было мало, и Валентина прошла за нами.

- Ну, что тут без меня?..- спросил Костя, когда мы устроились за небольшим столиком.

- Да приходили из Компании, спрашивали про тебя, - возбужденно доложила Валентина. - Я сказала, что ты по личным делам на пару дней уехал.

Костя мрачно кивнул, разливая водку по стаканчикам.

- Я уж не стала ничего придумывать, - пожала она плечами. - Решила - сам появишься, тогда и отчитаешься... Правильно?

- Все в порядке, - кивнул Костя. - Спасибо, Валюша.

Мы выпили, и Костя спросил:

- О замене ничего не говорили?

- Нет. А ты больше не уйдешь? А то я одна совсем тут завертелась, соседку просила помочь на кухне.

Костя посмотрел на меня и виновато опустил глаза:

- Не волнуйся, больше никуда не уйду.

Валентина повеселела - видно, боялась, что я окончательно сбил Костю с пути истинного.

- Ладно, я побегу, а то обслуживать некому.

В дверях она остановилась и хлопнула себя по лбу.

- Господи, совсем из головы вылетело! - она обернулась ко мне. - Журналист - это ведь ты?

- Ну.

- Тебя просил зайти американец этот, директор Компании, если ты объявишься.

Мы с Костей переглянулись.

- Странно... Хорошо, сегодня зайду.

- Смотри, они до восьми там сидят, - она взглянула на часы. - Через полтора часа там никого не найдешь.

В контору Компании я пришел за пол-часа до окончания рабочего дня.

Секретарша выглядела утомленной манекенщицей.

- Вас вызывали? - тускло спросила она, подняв на меня пустые голубые глаза.

- Приглашали.

- Как доложить? - она равнодушно скользнула взглядом по моему костюму: пыльная куртка, клетчатая несвежая рубашка, грязные джинсы и короткие кожаные сапоги в засохшей глине. Если учесть, что я три дня не брился, вид у меня был как раз для приемов.

- Журналист, - отрекомендовался я, без приглашения садясь в кресло напротив нее.

- Журналист чего?..

- Просто - Журналист.

Она пожала узкими плечами, нажала кнопку на пульте селектора и нежно пропела:

- Господин Спиллейн, к вам журналист.

- Просите, - устало сказал селектор.

Секретарша прошла к оббитой кожей двери и приглашающе раскрыла ее передо мной.

Я кивнул ей, проходя в просторный кабинет, обшитый полированным деревом и обставленный стандартной мебелью для офисов.

Из-за стола вышел среднего роста и возраста худощавый сероглазый человек в хорошем костюме и при галстуке. Пожав руку, он внимательно оглядел меня, оценил взглядом и, видимо, остался доволен. Он усадил меня в неудобное кресло, придвинул пепельницу с зажигалкой и пачку сигарет, затем уселся напротив.

- Я - Майкл Спиллейн, - он говорил с легким акцентом. - Исполнительный директор Компании.

Я кивнул.

- Вы...

- Дмитрий Волков, старатель-одиночка.

- Какое у вас образование?

- МГУ, факультет журналистики.

- Вы здесь имели работу раньше?

- Я здесь родился и вырос.

Спиллейн довольно кивнул:

- Мы имеем предложить вам работу в нашей Компании.

Я удивленно вскинул брови:

- В каком качестве?

- Мы имеем вакантную должность начальника вооруженной охраны. Кстати, подчиненных вы можете набирать сами.

Когда до меня дошло - каюсь, не сразу, - я стал смеяться.

Спиллейн оскорбленно уставился на меня.

Так, смеясь, я и покинул его кабинет.

- Не пожалейте потом! - услышал я его сердитый голос, проходя через приемную.

- Это вы не пожалейте, - на ходу обернулся я. - Вы ведь сделали Колыму очень опасным местом.

Секретарша с лицом Снежной Королевы испуганно смотрела мне вслед.

Солнце багровым шаром опускалось к горизонту, резко очерчивая силуэты темных, словно вырезанных из черной бумаги, гор.

Я брел к Американскому бару, в душе были пустота и усталость, и еще боль от утраты друзей и брата.

Проходя мимо медпункта, я даже не вспомнил о Елене, но она сама напомнила о себе.

- Журналист!.. - внезапно окликнул меня знакомый голос.

Я замер.

Она стояла у дверей медпункта, в тени козырька над входом:

- Зайди, я перевяжу тебя.

Немного помедлив, я прошел в знакомый кабинет.

- Раздевайся, - она привычно мыла руки над раковиной.

Раздевшись, я молча сел на кушетку, сам включил рефлектор.

Она, как всегда, опустилась передо мной на корточки и сосредоточенно занялась моим плечом.

Я молча смотрел ей в лицо.

Осунулась, тени под глазами, морщинка на переносице.

На столе у окна громко тикали каминные механические часы в гранитной оправе.

Закончив перевязку в полном молчании, она выкинула грязные бинты и отошла к раковине.

Я стал одевать рубашку.

Ополоснув руки, она подошла ко мне и стала застегивать пуговицы на рубашке. Застегнув последнюю, она спросила, не поднимая глаз:

- Ты больше не хочешь обнять меня?

Несмотря ни на что, я хотел.

Еле слышно мурлыкал музыкальный центр, в полутьме комнаты, освещенной лишь светом ночника, вспыхивали и остывали огоньки наших сигарет.

Мы лежали на широкой кровати, пепельница стояла у меня на груди.

- Понимаешь, я хотела вас предупредить, - тихо говорила она. - Случайно услышала, что они собираются просто перестрелять вас всех...

Я молча слушал, затягиваясь сигаретой.

- Это было ужасно, - пожаловалась она. - Я колесила по этим дурацким дорогам, пока не услышала выстрелы... Я страшно боялась, что они убьют тебя, но когда увидела, что ты хочешь застрелить его... Понимаешь, я не могла иначе... - она нервно затянулась. - Ведь я любила его.

- А теперь?

- Теперь... - она помолчала, разглядывая огонек своей сигареты. - Теперь мы в расчете, я спасла ему жизнь.

- Ненадолго, - обронил я.

Она коротко взглянула на меня и пожала плечами:

- Зачем?.. Ты ведь сломал его, он больше никогда не станет прежним...И потом, если ты убьешь его, мы не сможем быть вместе...

Я затушил сигарету и спросил:

- Ты поедешь со мной?

- Но я думала...

- Мне теперь будет очень тяжело здесь, после всего, что произошло. По крайней мере, пока... А главное - я ведь сбежал оттуда. Мне нужно было драться, а я... в общем, сбежал, решил, что найду здесь независимость и забвение, - я усмехнулся своей наивности. - Все-таки, каждый должен драться на своем месте.

Елена затушила свою сигарету и убрала пепельницу на тумбочку у кровати:

- Значит, ты и там собираешься драться?

- Выбора нам, как правило, не оставляют... Так ты поедешь со мной?

Она обняла меня, прижалась всем телом:

- Хоть к черту на рога.

Светлый был отсюда, как на ладони. Широкая долина щедро освещалась солнцем, ключ на перекатах сиял расплавленным серебром.

Дед Николай, Костя, Елена и я стояли у свежих деревянных крестов, венчавших шесть обложенных дерном могил. На Сашкином кресте я выжег его имя и две даты:"1967 - 2003"

Бросив последний взгляд на могилу брата, я повернулся к своим спутникам:

- Ну что ж, пошли.

Дед Николай широко перекрестился, надел мятую шляпу и стал собирать лопаты.

Возле дома, где я оборудовал свою "берлогу", стоял мой "Иж", невзрачный и тусклый рядом с сияющей "Хондой" Елены.

Костя был задумчив и молчалив, изредка мрачно поглядывал на Елену.

Поймав несколько таких взглядов, она вдруг спросила у меня:

- Журналист, а твои друзья будут меня любить?

Костя удивленно взглянул на меня, затем перевел взгляд на Елену и вдруг широко улыбнулся, крутя головой:

- Вот и пойми этих... женщин!..

Дед Николай сложил под завалинкой лопаты, рядом поставил свой ящик с плотницким инструментом.

Я подошел к нему, вынул из ящика молоток, гвозди, поднял длинный обрезок доски и стал заколачивать окно своей "берлоги".

Ведь тогда можно будет вернуться...

КОНЕЦ

Бирюков Иван

111024, Москва,
ул. Авиамоторная, 30, кв.76
тел: 273-11-86

.