Щербиновская Елена
(Елена Свиридова)

МНЕ НЕ ЗАБЫТЬ

роман,
Часть первая

Осенним холодным вечером эпохи "застоя" по Рождественскому бульвару навстречу закату, наступая ногами на желто-красные опавшие листья, шли двое — он и она. Они были молоды, жизнь впереди казалась им бесконечной, и всевозможные сильные, яркие, но очень разные чувства заполняли душу каждого из них. Он был высокого роста, широкоплечий: темноволосый, с открытым приятным лицом. Он держал ее за руку, старался заглянуть ей в глаза, он думал только о ней, потому что был безумно влюблен, но не знал, как сказать ей об этом, в глубине души боясь услышать ее ответ, Она не вырывала своей руки, она была рядом с ним, совсем близко, но смотрела не на него, а куда-то перед собой, в пространство, где видела что-то, известное только ей одной. Этот взгляд Валерии, удивительный, загадочный, прекрасный, настораживал и пугал Максима. Его сравнительно небольшой, но достаточно ценный, с собственной точки зрения, жизненный опыт, подсказывал ему, что у влюбленных девушек бывает подобный взгляд. Но, к сожалению, этот взгляд не был обращен к нему. Что, или кого она видела где-то там, впереди, он не знал, и ревность к неведомому терзала его.

Они были знакомы уже три месяца, встречались довольно часто, Максим из кожи лез вон, чтобы понравиться Лере, с невероятным трудом доставал билеты на концерты зарубежных знаменитостей, водил ее в коктейль-бар, а по ночам, свободным от дежурств в отделении, разгружал вагоны, но все было напрасно. За это время их отношения не продвинулись ни на шаг. В общем-то, Максим знал себе цену, знал, что не урод, не дурак, большинство знакомых женского пола находили в нем много достоинств, но проявить их перед Лерой ему никак не удавалось. Девушки, с которыми он встречался раньше, были намного проще, примитивнее, они восхищались его ловкостью и силой, его умением драться, с восторгом слушали невероятные истории о его увлекательной деятельности в роли оперуполномоченного, которая, как поется в песне, "и опасна, и трудна". Но на Леру все эти истории не производили почти никакого впечатления. она слушала рассеянно, задавала вопросы невпопад. Максим, страдая от уязвленного самолюбия не меньше, чем от любви, мечтал сделать что-нибудь такое, что могло бы поразить воображение этой красивой, умной и очень странной девушки.

Наверное, он скорее добьется успеха, если о нем заговорят другие, если она повсюду будет слышать его имя, окруженное ореолом героической отваги. До сих пор ему не представилось случая по настоящему проявить себя. Жизнь его в целом складывалась довольно спокойно и благополучно. Он работал в районном отделении милиции, учился на вечернем отделении юрфака, готовился стать следователем. Несколько раз участвовал в задержании преступников, присутствовал на допросах, но всегда на вторых ролях. Настоящей опасности и риска при этом не было, оружие, которое он получил год назад и которым очень гордился, ни разу пустить в ход не пришлось. Он понимал, что для такой необычной девушки, как Валерия, он всего лишь заурядный рядовой милиционер. Она заканчивает факультет журналистики, читает такие книги, о которых он даже не слышал, знает английский язык. А главное, у нее глаза, как бездонное зеленое море, и когда смотришь в эти глаза, чувствуешь себя жалким, ничтожным дураком. Единственный из всех его рассказов, который заинтересовал Леру, был о том, как он, с другими курсантами, стоял в оцеплении во время похорон Владимира Высоцкого совсем близко от Таганского театра, что считал для себя большой честью. Правда, это был единственный случай, когда он видел режиссера Юрия Любимова и таганских актеров, а Лера, оказывается посмотрела в этом театре почти все спектакли. В общем, ухаживать за такой девушкой было не просто, но Максим был терпелив и настойчив, и ни за что на свете не хотел отступать от намеченной цели.

Когда они шли рядом по улице, Максим замечал восхищенные взгляды мужчин, обращенные к Валерии. Смотрели и на него, с нескрываемой завистью., и в эти минуты его буквально распирала гордость. Он и сам знает, как она хороша! Ни у кого на свете нет таких глаз! Он должен решиться, должен сказать, именно сейчас. Сегодня они встречаются двадцать четвертый раз, он знал точно, ему исполнилось двадцать четыре года. Начинается новый отсчет времени, каждая их встреча теперь измеряется годом его жизни! Сегодня, сейчас...

— Лера, я... хочу сказать тебе... Когда я встретил тебя, помнишь, ты, на улице, дождь, у тебя волосы слиплись...

— Прости, Макс, мне пора.

— Нет! Ты должна меня выслушать! Ты слышишь меня, или нет? Ты со мной или нет?!

— Не знаю, — ответила она рассеянно.

— А когда будешь знать?

— Не знаю... — шепотом, словно эхо, повторила она.

— Я что, по-твоему, чурбан неживой? Ты правда не понимаешь, или прикидываешься, а? — Максима охватила внезапная ярость.

— Макс, не надо, мне хорошо с тобой, спокойно...

— Это я для тебя — вроде диван, или шкаф какой-то, так? А дальше что? Надоел — выбросила? Да?

— Не заводись, это глупо...

— А я что, умный? Я глупый, я простой, но я таких, как ты охраняю, Я преступников ловлю, я дело делаю! И я понять не могу, вот ты ходишь со мной, да? Значит, тебе нравится, значит, я тебе сдался зачем-то. А зачем?

Она ничего не ответила, только выражение ее лица стало печальным, и Максим пожалел о своей выходке. Он ведь мог все испортить, проявив такую несдержанность, а он так дорожил своей дружбой с Лерой и на за что на свете не хотел ее потерять! Что он знает о ней? Ничего! Ровным счетом ничего! Даже если она думает о ком-то другом, она ведь не избегает его, встречается с ним! И она обязательно его полюбит, рано или поздно! Он должен набраться терпения, должен ждать... Но как же это мучительно — ждать, терпеть, видеть этот печальный взгляд, словно проходящий сквозь него...

— Лера, ты ...где ты сейчас? — произнес он, разгадав обостренным чутьем влюбленного ее странный взгляд, устремленный в пространство. — Лера, ты слышишь меня? Где ты?

Выражение ее лица изменилось, на губах появилась улыбка. Но глаза, обращенные теперь к нему, смотрели по-прежнему не на него.

— Макс, смотри, какой закат... — тихо сказала она.

Он снова почувствовал раздражение — причем здесь закат?! Но вдруг его поразила внезапно открывшаяся картина. Огненно-красная полоса резко рассекала небо и уходила за горизонт. Что-то тревожное, жуткое, нереальное было в этом гаснущем зареве.

На бульваре, на фоне этой величественной и страшной картины, показались несколько темных фигур, которые быстро двигались навстречу, явно не собираясь уступать дорогу. Это были здоровые молодые ребята, может быть, немного поддатые, такие, которые, сбившись с небольшую стаю, лезут на рожон в поисках приключений. Максим заметил их еще издалека, и чутье подсказало ему, что его час настал. Он был в обычных джинсах и куртке, без оружия, тогда носить его при себе в нерабочее время запрещалось. Оставалось надеяться только на себя.

Лера почувствовала вдруг странное оцепенение, потом ее словно мгновенно пронзило электрическим током... Такое ощущение у нее бывало иногда, это было предчувствие опасности, словно кто-то неведомый посылал ей предупредительный сигнал. Быстро справившись с собой, она сказала.

— Макс, давай вернемся, не нравится мне это...

— Нет. А ты быстро делай ноги,.. — шепнул он Лере, и, внутренне собравшись, приготовился к бою.

Когда худощавый стриженный юнец, поравнявшись с Максимом, нагловатым тоном попросил сигаретку, все было ясно. У Максима в сознании стремительно пронеслись слова из любимой песни Высоцкого "Их было восемь...". "Ударил первым я тогда, так было надо.". Но получилось иначе. Ударить он не успел. Один из парней оказался у него за спиной, слышалось его сопение, мгновение — и он повис на плечах Максима. Максим присел, резко выпрямился с такой силой, что стряхнул парня прямо на асфальт. Парень взвыл, схватившись за ногу. Тот час на Максима спереди бросились сразу двое. "Главное, удержаться на ногах", — думал он, рассчитано применяя приемы, которыми овладел на тренировках. Этих двоих он уложил довольно легко. А Лера, как назло, не убегала, а тщетно пыталась позвать на помощь кого-нибудь из прохожих. Прохожие, как чаще всего бывает в подобных случаях, завидев издали драку, тут же исчезли. Вокруг стало совсем пусто. Пока те, двое, которых Максим уложил, чертыхаясь и матерясь, катались по тротуару, еще двое схватили за руки Леру и потащили к темной арке. Она отчаянно отбивалась, но силы были явно не равны. Максим среагировал мгновенно. Он догнал их в несколько прыжков, одному заломил руку, другого, с помощью подножки, уложил плашмя на землю. Тренировки по самбо и каратэ не прошли зря, думал он с гордостью, он чувствовал себя сейчас Чаком Норрисом и Брюсом Ли одновременно. фантастические драки которых он изредка смотрел у приятеля по видаку.

— Беги! — скомандовал он, выталкивая Леру из арки.

Но Лера никуда не побежала, она вдруг закричала страшным голосом.

— Берегись! Сзади!

Он успел быстро развернуться, и получил удар ножом не в спину, а в бок, под левое ребро. В глазах потемнело. Лерин крик доносился до него словно издалека. К тому моменту, когда на улице появился милицейский патруль, он потерял сознание и уже ничего не слышал...

В начале лета, за четыре месяца до того рокового вечера, когда Валерия Голицына возвращалась домой под руку с Максимом, рейсовый автобус увозил ее в аэропорт. Она летела черт знает куда, черт знает зачем, главным образом для того, чтобы вырваться из дома, где жить было невыносимо. Она не была еще знакома с Максимом Денисовым... Она просто, в который раз уже, бежала от мрачных стен, от тягостных воспоминаний и несбывшихся надежд, от своей капризной, вздорной матери, которую любила и жалела, но находиться подолгу с ней вместе просто не могла, от злобной тетки Жанны, старшей сестры матери, вечно цеплявшейся к Лере с замечаниями и поучениями. Видимо, профессия наложила на тетку свой неизгладимый отпечаток. всю жизнь она проработала в школе, дослужилась до завуча, и третировать детей было ее излюбленным занятием. В присутствии тетки Лере всегда казалось, что и она, и ее мать превращаются в подопытных кроликов для сомнительных педагогических экспериментов. Муж тетки дядя Миша, который, к счастью, редко появлялся в их доме, производил еще более неприятное впечатление. Угрюмый, властолюбивый, с глазами на выкате и следами похмелья на багровом лице, одним своим видом он подавлял окружающих. Сидя за столом, он напыщенно произносил тосты, цитируя передовую газеты "Правда". Обостренным внутренним чутьем Лера улавливала исходившую от него опасность, хотя и не знала конкретно, в чем она состоит. Вокруг него существовал некий ореол таинственности, кажется, он работал в КГБ, хотя прямо об этом не говорилось. Ну и родственничков подсунула ей судьба! Не дай бог при них лишнее слово сказать! А мама почему-то не только принимала их в доме, а даже иногда заискивала перед ними. В такие моменты Лере хотелось провалиться сквозь землю.... И она, не находя другого выхода, бежала от всего этого, бежала, наконец, и от самой себя, от всего, что мучило ее изо дня в день, из года в год, надеясь в душе в чужом, неизвестном месте обрести хоть ненадолго желанную свободу...

Она любила находиться одна среди незнакомых людей. Вырвавшись из дома, наполненного тайнами, недомолвками, загадочными призраками прошлого, истериками матери, скандалами с теткой, она сразу попадала как бы в другое измерение, где никто не давил на психику, не докучал дурацкими наставлениями, можно было спокойно наблюдать, вспоминать, размышлять... Она много думала о своей матери, о ее трудной судьбе. Когда-то, еще до рождения Леры, Софья Дмитриевна Голицына работала переводчицей, ездила за границу... Когда она рассказывала о своих поездках, у нее загорались глаза и голос звучал, словно музыка... Лера в детстве очень любила слушать эти рассказы, наверное, тогда ее мать была совсем не такой, как сейчас... Но, к сожалению, все это осталось где-то в прошлом. Та жизнь, которая протекала у Леры на глазах, была безрадостной, нищенской, унизительной. Матери изредка удавалось делать какие-то переводы, за которые она получала жалкие гроши. Но не бедность тяготила Леру, а мрачная атмосфера в доме, которая всегда усугублялась после визитов тети Жанны и ее мужа, сытых, благополучных и, с точки зрения Леры, совершенно некультурных людей. Девушка не могла понять, зачем ее мать поддерживает отношения с такими противными и скучными родственниками, чувствовала фальшь в их отношениях, но разговаривать с матерью на эту тему было совершенно бесполезно...

— Зачем они приезжают к нам? — спросила однажды Лера, — порадоваться, как мы плохо живем?

— Не говори глупости! — вскипела мать, — Жанна — моя сестра!

— Подумаешь — сестра! — не унималась Лера. — От них только и жди какой-нибудь гадости!

— Это не правда. Они мне много помогали...

— Как помогали? Кусок колбасы принесли?

— Не смей судить о том, чего не знаешь!

Мать поджимала губы или, что еще хуже, начинала плакать, и разговор на этом кончался...

Постепенно Лера почти перестала разговаривать с матерью и замкнулась в себе. В конце концов, у нее тоже была своя жизнь, за стенами убогой двухкомнатной малогабаритки, в которой она была заточена волею судьбы...

Правда, перед ее отъездом мать сказала вдруг.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала!

— Но почему?

— Не знаю... Просто я беспокоюсь за тебя, какое-то предчувствие, что ли...

— Но мама, я взрослая и вполне самостоятельная, со мной ничего не случиться!

Тогда Валерия не придала этому разговору особого значения... Они с матерью, впервые за долгое время, обнялись на прощанье, и Лера отправилась на аэровокзал в приподнятом настроении, радуясь вновь обретенной теплоте отношений.

Она любила путешествовать и использовала каждую возможность уехать в другой город — на практику, в командировку, от любой самой захудалой газетенки, за любым материалом. Случалось так, что неразрешимые московские проблемы и безысходные ситуации на расстоянии начинали выглядеть совсем иначе... Каждый раз в незнакомом месте ее ждали встречи с новыми людьми, ей предстояло на какое-то время окунуться в чужую жизнь и отвлечься от своей. А жизнь ее, как вы, наверное, уже догадались, была далеко не райской. Поэтому она так стремилась из дома даже в самую глухую провинциальную дыру, где люди казались проще, отношения — естественнее. Эти поездки стали для нее главной отдушиной в жизни. Красивая девушка, тактичная и сдержанная, умеющая слушать. располагала к себе людей, они охотно поверяли ей свои тайны, делились своими переживаниями, и свое временное участие в судьбах других она воспринимала как нечто вполне естественное. Разочарования наступали потом, когда Лера привозила в Москву увлекательный и оригинальный, как ей казалось, материал, написанный живым языком, и отдавала редактору. Под жесткой редакторской рукой написанное ею становилось унылым, заурядным, стандартным, мертвым. После публикации, если таковая происходила, Лере бывало стыдно перед теми, о ком она писала, ведь она понимала, что берет на себя ответственность за этих людей, за их проблемы, их судьбы. Но чаще всего ее работы вообще не печатали, называя их не профессиональными, слабыми, неудачными. Лера страдала от уязвленного самолюбия, зарекалась больше никуда не ездить, но проходило какое-то время, и все повторялось заново. Вот и теперь, она сама придумала эту поездку на практику, и ни куда-нибудь, а в Сибирь, где воздух — чище, нравы — проще, а люди, как ей казалось, лучше.

Юрген Грасс, впервые попавший в Россию по студенческому обмену, уже несколько дней пребывал в состоянии дурмана. Группу молодых ребят из Гамбургской киношколы принимали так, словно это официальная правительственная делегация. Они целыми днями осматривали достопримечательности советской столицы, ведомые энергичным гидом-переводчиком женского пола. Женщина гид напоминала Юргену робот, отрабатывающий заложенную в него программу, и он, будучи жертвой этой программы, непрерывно крутил головой в разные стороны, разглядывая то стены древнего Кремля, то колонны Большого театра, то монументальные высотные здания с остроконечными шпилями, увенчанными гигантскими звездами. Конечно, все это было интересно и необычно, но передохнуть не давали ни на секунду. И Зигфрид, и Хайнц, и даже неутомимый Вернер непрерывно зевали, и только Клаус, никогда не расстававшийся с кинокамерой, невозмутимо снимал все, что ему разрешали снимать.

Глядя в окно интуристовского автобуса, Юрген размышлял о том, что загадочная страна, о которой он столько слышал от родителей и в которую так стремился, представлялась ему по рассказам и книгам совсем не такой. Здесь было много показухи, которая раздражала, попрактиковаться в русском языке, на изучение которого он потратил несколько лет, пока не удавалось из-за излишне бдительного гида. В то же время Юргена не покидало ощущение, что настоящую Россию ему еще предстоит узнать, и он с нетерпением ждал этого. На следующее утро немцам предстоял длительный перелет в один из городов отдаленной, глухой Сибири, и там Юрген надеялся, наконец, увидеть настоящую Россию.

Вечер в опере доканал его окончательно. Он любил и понимал музыку, но грандиозные батальные сцены, громкие арии на знакомом, но трудно понимаемом в исполнении певцов русском языке, оглушили Юргена. Он устал от напряжения и предпочел бы сейчас провести вечер в каком-нибудь уютном кафе, потанцевать с хорошенькой девушкой, выпить вкусного пива. Но он понимал, что люди, принимавшие в своей стране иностранцев, пусть даже студентов, старались показать им то, что считалось у них национальной гордостью, и потому терпел, вежливо улыбался, скрывая зевоту...

После оперы Вернер затащил всех в гостиничный бар, где пили виски с содовой и джин с тоником. Это было явной ошибкой, особенно после двух недель напряженных экскурсий, ежедневно завершавшихся застольями с русской водкой. Сознание притупилось окончательно, с утра болела голова, ужасно хотелось спать, а сопровождающий группу — свежий, румяный, как яблоко джонатан, уже торопил всех в аэропорт...

Поднимаясь по трапу в самолет, Юрген даже не мог предположить, что через несколько минут произойдет нечто такое, которое повлияет на всю его дальнейшую судьбу... В голове все перемешалось, как в неудачном коктейле, в памяти навязчиво всплывали отрывки из оперных арий, стучало в висках и очень хотелось пива... Вернер, излучавший здоровье и оптимизм, успел выучить несколько русских слов и раздавал комплименты направо и налево млеющим от счастья стюардессам. Завидуя выносливости друга, никогда не страдавшего от похмелья, Юрген добрался, наконец, до своего места, снял с плеча спортивную сумку и, расслабленно опустившись в кресло, прикрыл глаза... Вернер теребил его, отпуская дурацкие шутки по поводу толпившихся в проходе пассажиров, Юрген почти не реагировал... И вдруг появилась она...

Пробуждение от спячки произошло мгновенно. Юрген с интересом стал наблюдать, как по узкому проходу между сиденьями приближается девушка, словно излучая вокруг себя загадочное сияние. Юрген даже встряхнул головой, пытаясь отогнать странное видение. Но это не было видением, живая, вполне реальная девушка спокойно продолжала свой путь по салону самолета. Вернер перехватил взгляд Юргена, улыбнулся и одобрительно кивнул. А Юрген, удивляясь сам своей неожиданной реакции, пытался понять, что же в этой девушке такое особенное, необычное, что заставило его забыть усталость и скуку и испытать редкую, непривычную дрожь, которая пронизывала все его существо, от кончиков пальцев до самого сердца. Ощущение было такое, будто он нечаянно схватился за оголенный провод под напряжением и не может оторвать от него руки. А она была уже совсем близко, посмотрела на свой билет, на номер кресла, поставила под сиденье дорожную сумку и села на свободное место рядом с Юргеном. Он ничуть не удивился. Именно так и должно было произойти. Он вообще был везучим, почти никогда не проигрывал ни в играх, ни в жизни, и стал с нетерпением ждать нового приключения. Не смотря на сильное волнение, он почти не сомневался в успехе. Он хорошо знал себе цену, знал, что красив, обаятелен, он привык к восторженным и манящим взглядам женщин, готовых на все ради его прекрасных глаз, белокурых волнистых волос и обворожительной улыбки. Но чаще всего женщины, которые были в его жизни, не представляли для него большого интереса и оставляли холодной его душу. В свои двадцать три года он был избалован успехом в любовных делах, но не придавал этому большого значения, предпочитая флирту футбол, вечеринку с друзьями за пивом или уединение с любимой гитарой, которую он повсюду возил с собой. Музыкальный от природы, Юрген обучался классической игре у приезжего испанца, в конце концов ему это наскучило, и он сам стал сочинять незатейливые песенки, которые с удовольствием слушали его друзья. Конечно, он пел о любви, с легкой иронией повествуя о своих похождениях и восполняя недостаток чувства сентиментальными словами и скрытой в примитивном подтексте эротикой. Такова была его жизнь до недавнего времени, веселая, беззаботная, благополучная, но сейчас ему показалось вдруг, что в этой его жизни должно что-то измениться...

Он повернулся к девушке, улыбнулся, она улыбнулась в ответ. Вблизи она казалась еще красивее... Большие зеленые глаза, аккуратный носик, чуть приподнятый вверх, легкий приятный загар, темные волосы, остриженные под мальчишку. Она вполне подходила к стандартам рекламных красоток с журнальных обложек, но что-то было не так. Рекламные девочки никогда не привлекали Юргена, а соседство с этой незнакомкой наэлектризовывало его все сильнее. Ему захотелось заговорить с ней, и он стал мысленно конструировать фразы на русском языке, наиболее подходящие для первого знакомства. Наверное, она русская, хотя, если судить по внешности, вполне может быть итальянкой, испанкой, да кем угодно. И на всякий случай Юрген спросил.

— Do you speak English?

— О-оо... My english is not good... I am sorry, i am Russian... — она вдруг смутилась, растерянно поглядела на Юргена. — You are American, aren't you?

— Я немец, я училя рюсский язык! — произнес Юрген радостно. — Мы будем познакомиться.

Девушка вдруг рассмеялась. Видимо, его фразы на чужом языке звучали довольно нелепо, но это ничуть не смутило Юргена, и он продолжал.

— Мне ... звать?

— Меня зовут, — подсказала она.

— Спасибо! Меня зовут Юрген, — произнес он, старательно выговаривая слова. — Я говорил ушасно?

— Замечательно! — искренне обрадовалась она. — Замечательно встретить немца, который говорит по-русски! — Меня зовут Валерия.

Им обоим стало весело, и они живо начали болтать на ужасной смеси английского с русским, заполняя непонятные места выразительными взглядами и жестами. Скоро между ними установился какой-то трудно уловимый внутренний контакт, слова потеряли всякий смысл, имело значение только их внезапно возникшее взаимное влечение. Она была так близко, совсем рядом, их плечи почти касались друг друга... Повинуясь естественному мужскому инстинкту, Юрген мысленно начал снимать с нее одежду. Он не спешил, этот процесс доставлял ему большое удовольствие. Под тонким свитером показались худые загорелые плечи, скользя по ним взглядом, он так явственно обрисовал маленькую точеную грудь, плоский, почти впалый живот, что его охватило желание немедленно овладеть ею. Но для начала знакомства это было уж слишком, да и самолет был для этого совсем неподходящим местом. Стараясь подавить в себе желание, Юрген нарочито рассмеялся. Она вдруг смутилось.

— Я говорю что-то не так?

— Нет... Я смеялся своими мыслями!

В это время стюардесса заговорила в микрофон о предстоящем полете. Самолет вырулил на взлетную полосу, громко заработал двигатель.

Валерия возилась с пристяжным ремнем, что-то у нее не получалось. Конечно, Юрген не мог отказать себе в удовольствии помочь ей, и, застегивая ремень, словно невзначай коснулся ее тела. Она едва заметно вздрогнула, или это только показалось ему? Он заглянул ей в лицо и понял вдруг, что именно, не смотря на рекламную внешность, так отличало ее от других. Взгляд, совсем не рекламный, проникающий прямо в душу! Ее взгляд говорил о глубоких чувствах и скрытой печали, одновременно настораживал и притягивал к себе. Юрген подумал, что с ней все может оказаться не так просто, как ему представлялось еще несколько минут назад, и вообще не известно, удастся ли уложить ее в постель. Но, не смотря на это, его интерес к Валерии только усиливался. Ему захотелось узнать о ней как можно больше, понять причину ее грусти. Его удивляла и непривычная естественность ее поведения, она смеялась и смущалась искренне. Это было так не похоже на поведение женщин Запада, внешняя раскованность которых бывала чаще всего хорошо продуманной и рассчитанной игрой. Естественные проявления чувств делают человека беззащитным и легко уязвимым. Юрген хорошо усвоил это с детства. Он был человеком наблюдательным, с богатым воображением, что вообще не очень свойственно большинству молодых немцев. Ощущая свое отличие от многих сверстников — эгоцентричных прагматиков, замкнутых на свою карьеру и самих себя, он стремился выглядеть таким, как все, тщательно маскируя проявления своих чувств под маской обаятельной "белокурой бестии". И, надо сказать, это у него неплохо получалось. Раскрывать свою душу перед другими было не принято в обществе, он это хорошо понимал. В то же время его сложный эмоциональный внутренний мир требовал какого-то выхода, и юноша решил реализовать себя в творчестве. Музыкальных экспериментов ему было не достаточно, и он, вопреки благоразумным советам бизнесмена отца и педагога матери, выбрал профессию кинорежиссера и уехал учиться в Гамбург. Там он приобрел новых друзей, за годы учебы они создали свою творческую группу и, исколесив почти всю Европу, отправились покорять Восток. Но случилось так, что Восток, в образе прекрасной девушки, внезапно покорил самого Юргена. Ему было так хорошо рядом с Валерией, ему хотелось, чтобы этот полет никогда не кончался. Он рассказывал ей о своей жизни в Гамбурге, о детстве в родном Бремене, Валерия слушала с интересом, потом спросила вдруг.

— Откуда ты знаешь русский?

— Спасибо мой мама! Она выучиль меня русский. Теперь я мог говорить с тобой!

Валерия улыбнулась, и он, подбодренный ее улыбкой, рассказал ей о том, почему он стал учить русский язык. Главной причиной было его любопытство. Его родители неплохо владели этим языком, и когда они не хотели, чтобы его старшая сестра и он понимали их разговоры, они переходили на русский. Юргену ужасно хотелось узнать, о чем они говорят, и он погрузился в изучение трудного, неведомого ему языка, на котором он до сих пор говорит с ошибками. Занимался он поначалу сам, в тайне от родителей, и не очень преуспел в своих занятиях. Тайна его вскоре была раскрыта проницательной мамой, и она, посмеявшись над его безуспешными усилиями, стала помогать ему.

Вернер мирно дремал в соседнем кресле, никто не мешал Юргену с Валерией делиться друг с другом рассказами о столь непохожей их жизни. Прежде Юрген никогда не испытывал потребности в таком общении с девушками, никогда ничего не рассказывал о себе, кроме каких-то малозначительных вещей. Валерия задавала вопросы, непривычные для него. Ей было интересно знать, в каком доме он жил в детстве, в какие игры играл с друзьями, дружил ли со своей сестрой, и ему было приятно отвечать ей. Он не замечал, как летело время, не знал, сколько часов прошло. Ему показалось, что самолет приземлился слишком быстро, им так много еще надо было рассказать друг другу! Он так мало успел узнать о ней! Увлекшись разговором, он даже забыл на время о своем желании близости с девушкой, теперь оно разгорелось в нем с новой силой, и он решил для себя, что они обязательно будут вместе, и ничто не сможет им помешать. Все остальное вдруг для него потеряло всякий смысл. Узнав у встречавших деятелей с комсомольскими значками название гостиницы, где ему предстояло жить, он тут же назначил Валерии свидание в баре, вечером, и непременно сегодня! На этом они расстались.

Оставшись одна в незнакомом аэропорту чужого города, Лера ощутила вдруг одиночество. Ей было обидно, что ее разлучили с прекрасным голубоглазым попутчиком, она думала теперь только о предстоящем свидании с ним, и все остальное совершенно перестало ее интересовать. Конечно, наша героиня влюбилась, и справедливости ради надо сказать, что такое случалось с ней довольно редко. Гораздо чаще бывало наоборот — влюблялись в нее. Сама того не желая, эта девушка с необычной, яркой внешностью, острым умом и сложным характером буквально сводила с ума мужчин. Где бы она ни появлялась, они с восторгом и тайным вожделением смотрели на нее, но, попытавшись сблизиться с ней, получали откровенный отпор, а иногда становились всеобщим посмешищем. Валерия не страдала излишним тщеславием, повышенный интерес мужского пола совсем не радовал ее а, напротив, только осложнял ее и без того не слишком легкую жизнь. Женщины, естественно, завидовали ей, распускали о ней всевозможные сплетни. В конце концов Лера заработала репутацию надменной гордячки, холодной и бесчувственной, склонной к тайным порокам. "Она, наверное, лезбиянка", — шушукались у нее за спиной. "Тебе легко жить, ты такая правильная, рациональная", — говорили ей в глаза те, на чье нездоровое, завистливое любопытство она не обращала внимания. На самом деле Валерия была по натуре чувствительна и легко ранима, поэтому старалась сохранять определенную дистанцию со всеми, кто пытался с ней сблизиться.

Погруженная в свои мысли, которые были заняты сейчас необычным приключением в самолете, Валерия села в старый пыльный автобус и стала смотреть в окно. За окном была тайга, вдалеке виднелись голубовато-зеленые сопки, ярко светило солнце, автобус, покачиваясь и подпрыгивая на ухабах, катился по извилистому неровному шоссе. Лера не обратила внимания, кто сел рядом с ней, и с удивлением услышала низкий мужской голос, который произнес негромко.

— Куда путь держите, если не секрет?

"Что ему надо?" — подумала Лера с внезапным раздражением, поскольку в данный момент никакие мужчины, кроме Юргена, не существовали для нее, и, не отворачиваясь от окна, ответила резко.

— А вам обязательно надо знать?

— Что же вы такая сердитая? — усмехнулся мужчина. — Разве я вас чем-то обидел? Такая симпатичная девушка...

Только теперь Лера посмотрела на него. На вид ему было немного за тридцать, темные волосы, смугловатое лицо с впалыми щеками, глаза скрывали темные очки... Его лицо вдруг показалось Лере знакомым, но где и когда она видела этого человека, ей не удавалось вспомнить.

— Что вы, собственно, от меня хотите? — спросила Лера немного мягче, но без лишней любезности.

— Да ровным счетом — ничего, думал, поболтаем немного, чтобы дорогу скоротать, да вот смотрю, вы не в настроении... жаль! А я, между прочим, за вами с самой Москвы наблюдаю...

"Только этого не хватало!", пронеслось в мыслях у Леры, и она произнесла совсем уже недружелюбным тоном.

— И какие же выводы из ваших наблюдений?

Он добродушно улыбнулся, снял темные очки, посмотрел на нее и сказал.

— Да никаких! Просто я смотрел на вас и думал, как приятно лететь в самолете с такой красивой девушкой. Для вас, наверное, не секрет, что вы очень привлекательны...

Разговор с незнакомцем вызвал у Леры какую-то смутную тревогу, он явно ей кого-то напоминал, но она не могла понять — кого. Кто он? Зачем он следил за ней в самолете? За ней?.. А может быть — за немцами? Но тогда почему он едет с ней в автобусе? Как бы там ни было, с ним надо быть осторожнее... Надо контролировать каждое свое слово, если он продолжит разговор. Но он вдруг замолчал, то ли задремав, то ли глядя в окно сквозь темные очки.

Автобус все ехал и ехал, до города было еще далеко. Лера, убаюканная долгой дорогой, прикрыла глаза. И тот час перед ней возникло лицо Юргена, юное и прекрасное, как сказочный сон. Забыв о своем попутчике, она погрузилась в сладкие мечты... Очнулась она уже в городе. Люди торопливо выходили из автобуса, таща свой багаж. Она схватила чемодан, и сразу услышала.

— Я помогу вам, не возражаете?

Конечно, это снова был он. Теперь он старался быть очень вежливым и сдержанным. Он взял ее чемодан и понес к выходу. -

— Не подумайте, что я навязываюсь. Я ведь не случайно спросил, куда держите путь. Просто я хорошо знаю этот город, а вы, видно, впервые здесь.

— Да, это правда, — сказала Лера. — Мне нужно на студию телевидения.

— Вот как? — странное выражение появилось у него на лице. — Добраться туда совсем не сложно, — сказал он с улыбкой. — Вот ваш автобус. — Он помог Лере внести чемодан и сказал.

— Если вам понадобится помощь, обращайтесь ко мне.

Лера удивленно поглядела на него.

— Да не волнуйтесь, мы скоро встретимся, вот увидите. — он улыбнулся одними губами, глаз его не было видно, он снова надел темные очки, кивнул на прощанье, приподнял вверх руку и остался на остановке, провожая взглядом уходящий автобус.

Лера, конечно, и не подумала обернуться, но она как бы чувствовала за спиной взгляд своего нового загадочного поклонника, это немного смущало ее, вызывая в душе странные, противоречивые чувства. Кто он? Что ему надо? Почему он так уверен, что они скоро встретятся?..

С трудом волоча свой чемодан, Лера вошла в мрачноватое здание телестудии к концу рабочего дня. Охранник у входа тупо посмотрел не нее,

— Предъявите документы!

Лера показала свой студенческий билет.

— Это еще что? — вылупил глаза охранник. — Пропуск покажите.

— Понимаете, я приехала на практику, из Москвы. У меня нет пропуска.

Охранник отвернулся, показывая всем своим видом, что разговор закончен.

— Мне надо к директору, — настаивала Лера.

— Нет директора.

— А кто есть?

— Никого нет. Приходите завтра.

— Но я не могу завтра! Я из Москвы, понимаете?

— Да хоть из Парижа! Без пропуска не положено!

— Так мне что, ночевать здесь, под дверью?

— Под дверью не положено. Освободите помещение.

"Что же мне делать? — думала Лера, оглядывая вестибюль студии в надежде увидеть хоть кого-нибудь кроме охранника, — как преодолеть этот идиотизм?"

Кругом было совершенно пусто, ни единой живой души. И вдруг она заметила человека, сидевшего прямо на полу и прислонившегося спиной к стене.

— Извините, пожалуйста, вы можете мне помочь? — обратилась Лера к нему.

Человек не шелохнулся. Потом медленно поднял голову, посмотрел на Леру остекленевшим взглядом и изрек, с трудом произнося слова.

— Исчезни, призрак

— Я не призрак, — обиделась Лера. — Похоже — призрак вы сами!

Он медленно поднялся, пошатываясь, двинулся к Лере, его остекленевший взгляд остановился на ней и на миг прояснился.

— Нет, ты — призрак! Елена Троянская, из-за таких начинались войны!

Он качнулся в Лерину сторону и чуть не упал прямо на девушку, она во время успела отскочить. Конечно, мотаясь по командировкам, она привыкла ко всему, но это было слишком!

— Вы пускаете на студию только пьяных? — язвительно спросила Лера охранника, — это и есть пропуск на вашу студию?

— Он — сотрудник, — ответил тот без всякого выражения.

— У вас все сотрудники такие? — разозлилась Лера. — Почему ему можно валяться здесь, а мне даже войти нельзя?

— Я сказал — нету никого. Приходите завтра.

— Хорошо, я уйду, но чемодан я оставлю здесь! Я не могу больше таскаться с ним!

— Я за него не отвечаю, — проворчал охранник.

— Да вы, вы мне за все ответите! Что же это за издевательство! — Лера от отчаянья и злости чуть не плакала. Куда деваться? Искать гостиницу? Денег — в обрез. Она вспомнила о Юргене. Наверное, он уже ждет ее! А она так бездарно проводит время на этой дурацкой студии с тупым охранником и каким-то невменяемым алкашом!

Лера пнула ногой чемодан, повернулась и пошла к выходу. И буквально столкнулась в дверях с двумя мужчинами, которые входили в здание студии.

Один из них был среднего роста, широколицый, светловолосый, в строгом костюме, в белой рубашке с галстуком, а другой ... Да это же он, ее недавний попутчик! Не иначе — сама судьба прислала его сюда!

Какое-то мгновение они стояли в дверях напротив друг друга, он молча с явным интересом разглядывал Леру, потом, словно невзначай, взял ее за плечи.

— Вы хотели уйти? Я вас задерживаю? — он улыбнулся, опустил руки.

— Я... нет... — пробормотала Лера растерянно.

— Но почему у вас такой испуганный вид? У вас — проблемы?

— Я, понимаете, я приехала сюда на практику... с факультета журналистики. Меня не пускают. — Сбивчиво говорила Лера.

— Как вас зовут? — спросил он вдруг.

— Валерия Голицына...

— Наши вахтеры столь бдительны, что не пропустят на студию даже члена Политбюро или самого папу Римского! Сейчас мы все уладим. Не падайте духом, поручик Голицын! Кстати, познакомьтесь, это наш директор, Александр Николаевич Сазонов.

Директор протянул руку Валерии, подмигнул своему спутнику.

— По-моему, Леонид, ты зря ушел с журфака! Смотри, какие кадры без тебя набрали! Ладно, вы тут беседуйте, а я пойду разбираться с этой дурацкой съемкой, из-за которой нас с тобой вытащили из дома!

Так вот почему этот человек показался ей знакомым! Еще в автобусе Лера старалась вспомнить, где и когда видела его, и только теперь поняла. Конечно, это он! Леонид Красовский был кумиром факультета, где когда-то, еще до поступления Леры, он вел семинар по современному кино Запада. Сам он как режиссер брался за самые острые и заведомо непроходимые темы, фильмы его заставляли бесконечно переделывать, клали на полку, но он с невероятным упорством продолжал работать и почти всегда добивался своего. Он был известен как смелый искатель правды, с неуживчивым, скандальным характером, острым языком и едким юмором, его ненавидело и боялось начальство, ему злобно завидовали бездари, чувствуя себя рядом с ним жалкими ничтожествами. Его выгоняли со студий, не давали работать, но он, наперекор всему этому, умудрялся каким-то невероятным образом делать свое гениальное кино! Лера много раз видела его фотографии — в газетах, журналах. Она смущенно опустила глаза, ей было неловко, что она не узнала его там, в автобусе, и так глупо, как теперь ей казалось, вела себя. Но и он разговаривал с ней довольно странно и вел себя не слишком умно.

— Знаете, Валерия, я обожаю, когда меня узнают, я, право, очень тщеславен! — Красовский рассмеялся, и у него на лице появилось вдруг простодушное, почти детское выражение. — Правда, узнают меня редко, я, все-таки, не кинозвезда, говорят обо мне все больше всякие сплетни, а пишут вранье и гадости! — Он поглядел на Леру, и простодушие в его взгляде сменилось проницательностью ясновидца, — там, в автобусе вы были так погружены в себя, задумчивы и печальны, что я решил повалять дурака, чтобы развлечь вас, а потом удивить... И получилось, не правда ли?

"Господи, он словно читает мои мысли, — подумала Лера, — наверное, этого человека следует опасаться, но в то же время с ним так интересно!..."

— Кстати, где вы остановились? — спросил Красовский.

— Пока нигде.

— Что же вы сразу не сказали? Ну-ка, пошли к директору, Куда-нибудь вас определим.

Они вместе миновали охранника, и на этот раз он не произнес ни слова. На полу все так же неподвижно сидел галлюцинирующий субъект.

— Между прочим, лучший звукооператор на студии, — произнес Красовский с грустью, — был...

— И давно это с ним? — спросила Лера.

— Давно. — Красовский обернулся к вахтеру. — Послушай, оттащи его в звукоцех, что ли, там хоть диван есть, а то замерзнет на полу.

— Будет сделано, Леонид Аркадьевич! — охранник схватил подмышки пьяного звукооператора и, что-то ворча себе под нос, поволок его через вестибюль.

Директор разговаривал по телефону, когда в кабинет вошли Красовский и Лера. Он прикрыл трубку рукой и сказал.

— За нами через полчаса пришлют машину. Надо проверить дежурную группу, сегодня аванс выдавали...

— Понял, — усмехнулся Красовский и вышел из кабинета.

Закончив разговор по телефону, директор, явно возбужденный, обратился к Лере.

— Представляете, мы два месяца его уговаривали дать интервью, ему все было некогда. А сегодня вдруг, с бухты-барахты, приезжайте, у меня есть полчаса. Пришлось из дома срываться!

— А кто он? — с интересом спросила Лера.

— Главный прокурор области, большая шишка! У нас, как назло, весь транспорт в ремонте, пришлось просить у него машину. Вот так мы живем здесь...

— Камера, звук, свет — все в полном порядке, — произнес Красовский с порога. Ребята готовы, трезвые как стеклышко, считай, Саша, нам повезло.

Директор облегченно вздохнул.

— Кстати, надо бы эту юную даму определить на жительство. — вспомнил Красовский. — У тебя есть идея?

— С жильем у нас туго, сам знаешь. Хотя, пожалуй. можно в общежитие, к Зине в комнату, на первое время, а там что-нибудь придумаем...

— А как мне добраться туда? — спросила Лера. — Честно сказать, я жутко устала с дороги.

— Поедете с нами, на прокурорской "Чайке", с комфортом, посмотрите город.

— Да мы все не поместимся! — удивился директор.

— Ничего, она много места не займет, а в случае чего — посажу к себе на колени, — с серьезным видом произнес Красовский.

— Вы опять решили повалять дурака, Леонид Аркадьевич? — спросила Лера не без ехидства.

— Смотри-ка, а ей палец в рот не клади, — рассмеялся директор.

— Да... — Красовский задумчиво посмотрел на Леру, — Мне пришла в голову одна идея. Давай-ка, Александр Николаевич, поручим нашей практикантке провести интервью с прокурором? Посмотрим, сумеет ли она откусить ему палец!

— Твоя идея — ты за нее и отвечаешь!

— Идет! — Красовский протянул руку Лере.

— Но... — произнесла Лера растерянно, отвечая на его рукопожатие.

— Никаких "но"! Вам предоставляется редкая возможность проявить свои профессиональные качества. Соглашайтесь, пока я не передумал!

— Конечно, я очень вам благодарна, но...

— Опять — "но"? В конце концов, вы приехали сюда работать, или...

Лера, не дожидаясь продолжения фразы, смысл которой был ясен, поспешно произнесла.

— Работать.

— Тогда поехали, Вопросы обсудим по дороге.

Лера вышла из машины у здания общежития около девяти часов вечера. С одной стороны, она была довольна собой, интервью с прокурором прошло удачно. Грубоватый, угрюмый вершитель судеб людских поначалу держался надменно — что это за пигалицу к нему привезли? Но Лере удалось его разговорить, пуская в ход все свое обаяние, непосредственность, ум и опыт профессионального общения. Под конец он даже улыбался, и это привело всю съемочную группу в полный восторг. Успех передачи, по мнению Красовского, был обеспечен. С другой стороны, сердце девушки буквально разрывалось на части. Она опоздала на свидание, не встретилась с Юргеном. Может быть, он до сих пор ждет ее?

Толстая комендантша провела Леру в небольшую, довольно убогую комнатку с облупившимся зеркалом без рамы и тремя кроватями с железной сеткой. Лера расположилась на единственной свободной в углу у окна, быстро распаковала чемодан и торопливо стала перебирать свой скудный запас одежды.

— Привет! — на пороге появилась высокая блондинка в ярко-голубом платье. — Вот это сюрприз!

— Ты здесь живешь? — спросила Лера.

— Вторую неделю торчу, маюсь от безделья. Знаешь, тут такая тоска, поговорить толком не с кем. А ты откуда?

— Из Москвы, с журфака.

— Вот здорово! Будет с кем пообщаться! Я курсовую хотела снять, да что-то все не клеится. У них тут свои провинциальные амбиции, чуть что — а мы ВГИКов не кончали! Нашли чем хвастаться!

— А ты из ВГИКа? — обрадовалась Лера.

— С режиссерского. Меня, кстати, Наташа зовут.

— Зачем же ты сюда поехала, если здесь такая тоска?

— Знаешь, были свои причины...

— А мне сегодня повезло. Не успела приехать — сразу попала на съемку. — Лера мельком взглянула на часы, захлопнула чемодан, ногой задвинула его под кровать. — Только вот... на свидание опоздала.

— Я смотрю, ты спешишь, а я тебя заболтала совсем! Ты собирайся, не буду мешать, мы еще успеем наговориться.

— Да я, вроде, собралась уже... — Лера с тоской поглядела в зеркало на свое отражение в надоевших джинсах и свитере.

— Знаешь что, — Наташа оглядела свою новую подругу с ног до головы, открыла шкаф и вытащила оттуда легкое зеленое платье без рукавов, — примерь-ка вот это! Не брезгуешь?

Лера не любила носить чужие вещи, но Наташа так искренне хотела сделать ей что-то приятное, она подвела Леру к зеркалу, приложила платье к ней.

— Ты посмотри, твой цвет! Конечно, на тебе оно будет свободно, но в этом свой шик.

Лере не хотелось обижать девушку, зеленый цвет платья, действительно, шел ей необычайно, и, не устояв перед искушением, она быстро переоделась, подкрасила глаза, зачесала набок упрямые волосы...

— Блеск! — восхитилась Наташа.

— Спасибо!

— Смотри, чтобы тебя по дороге не украли!

— Наташа, а кто еще живет с нами? — спросила Лера.

— Местная одна. Квартиру ждет. Она только ночевать приходит, целыми днями где-то болтается. Смотри, если придешь поздно — в окно постучи. Тут иногда дверь запирают.

— Ну, пока! Еще раз спасибо! — в приподнятом настроении, довольная своим видом, Лера выпорхнула за дверь.

Юрген сидел в баре и то и дело поглядывал на часы, а Валерия все не появлялась. Сначала он думал, что она просто опаздывает и вот-вот появится перед ним, ожидание было приятным и все больше возбуждало его. Но время шло, она не приходила. Юрген чувствовал огорчение и беспокойство, которые сменились обидой и раздражением. Он не мог понять, как женщина, которая понравилась ему и, как он думал, ответила ему взаимностью, могла не прийти на свидание. Может быть, она просто от нечего делать пококетничала с ним, не придавая никакого значения их встрече, которую Юрген считал чуть ли ни роковой? А если она проводит время с каким-нибудь другим мужчиной? Отсутствие Валерии сильно задевало его мужское самолюбие, и он решил, что если они еще раз встретятся, он будет держаться с ней подчеркнуто холодно, изобразит полное безразличие и даст ей понять, что с ним нельзя поступать подобным образом. В конце концов, это обычное дорожное приключение, и не более. Когда на часах было одиннадцать, стало ясно, что она уже не придет, и Юрген, рассердившись сам на себя за бессмысленно потерянный вечер, отправился в номер и улегся спать.

Проснулся он рано. Настроение было скверное. Мысли о Валерии растравляли душу, и он никак не мог отделаться от них. Надо было как-то отвлечься. До чего же все глупо! Из-за какой-то девчонки он погрузился в сексуально-романтический бред и забыл, зачем приехал в Россию. В конце концов, не ради же русских баб и скверного пива! У него были грандиозные планы, он изучал русский язык, собирал материал о русской культуре, он считал себя вполне образованным человеком и одаренным кинорежиссером. Россия интересовала и влекла его с детства, как нечто хотя и чуждое, но загадочное и интересное, как некий запретный плод. Чувство вины перед этой страной, дикой, стихийной, в то же время доброй и отзывчивой, которое ненавязчиво внушал ему отец, воевавший когда-то на Восточном фронте, склоняло Юргена к социалистическим идеям. Ему казалось, что только он сумеет снять настоящий фильм об этой стране, который убедит его скептически настроенных соотечественников в истинной ценности русской культуры и русской жизни. Итак, за работу! Приняв душ, он быстро оделся и отправился в бар. Заказал кофе и, усевшись у стойки, оглядел небольшой зал. Какие-то незнакомые люди сидели за столиками, громко болтали, стараясь перекричать звучавший из магнитофона голос Тома Джонса. Вот появились Вернер — самый общительный из всех и довольно толковый начинающий продюссер, толстяк Хайнц, ленивый почитатель пива и виртуоз в записи звука, здоровенный угрюмый Клаус, редко расстававшийся со своей кинокамерой и маленький изящный Зигфрид, писатель и комментатор, прославившийся своим метким злым языком. Все вместе они составляли замечательную творческую группу и считали себя надеждой современного кинематографа. Конечно, сразу начались разговоры о вчерашней попутчице, шутки, дружеские советы, пожелания и напутствия. Юрген был всеобщим любимцем, и все с нетерпением ждали от него очередного любовного приключения, которое можно было бы обсуждать потом в дружеской компании, смакуя интимные подробности. Это считалось вполне естественным, было принято в мужском обществе, и странная неразговорчивость Юргена удивила его приятелей, они стали задавать вопросы Вернеру — что случилось с его другом, главным покорителем женских сердец? Вернер высказал предположение, что, перепив вечером пива, Юрген так крепко спал ночью, что забыл обо всем. А Юрген, заказав уже третью чашку кофе, что вообще было не в его правилах, заявил, что хватит заниматься пустой болтовней и пора приниматься за работу. Стараясь держаться как можно более серьезно, он стал излагать приунывшим друзьям свои планы на ближайшее время, а сам при этом не отрываясь смотрел на дверь. И тут появилась Валерия...

Она была в легком свободном зеленом платье, открывающим худые загорелые плечи. Лицо ее, немного бледное и осунувшееся, показалось Юргену еще более красивым, чем вчера. Недавняя обида улетучилась мигом при виде ее. Худенькая, легкая, она выглядела совсем девочкой, маленькой, беззащитной, и Юрген ощутил в себе странное, непривычное желание заботиться о ней, охраняя от всего на свете. Или я сошел с ума? — думал он. Женщины существуют для развлечений, пока они молоды. А потом, когда они становятся старше, мы, в конце концов, выбираем одну из них, может быть, не самую стройную и красивую, но самую надежную, порядочную. Она становится спутницей жизни, растит белокурых детишек, готовит вкусную еду, создает в доме уют... Но это — когда-нибудь, когда устанешь от развлечений и захочешь спокойной, стабильной жизни... Все эти мысли мгновенно проносились в его сознании, когда он, не скрывая улыбки, бежал через зал ей навстречу.

Но что же случилось? Почему она не пришла вчера?

— Я приходила, — сказала Лера, — но меня не впустили. Сказали, что бар уже закрыт. Я пыталась объяснить, что у меня назначена встреча, что мне надо взять интервью, в общем, говорила всякую чушь, и все напрасно. Наверное, действительно было слишком поздно, а приехать раньше я не смогла.

— Хорошо, что ты пришла сейчас... — улыбнулся Юрген.

Когда они подошли к стойке бара, друзья Юргена радостно приветствовали их. Валерию ждала уже чашка горячего кофе, которую она выпила с удовольствием. Допив кофе, она обнаружила, что друзья исчезли, и они с Юргеном остались вдвоем...

Конечно, из бара он пригласил ее к себе в номер. Он не думал, что сразу сумеет уложить ее в постель, хотя, конечно, эта мысль навязчиво преследовала его с первого момента их встречи. Но, плохо зная обычаи и нравы чужой страны, он решил не торопить события, дождаться, пока ситуация сложится сама собой, а она, без всякого сомнения, сложится очень скоро. Иначе зачем Валерия пришла к нему? Хотя кто их знает, этих русских... С этими мыслями он вместе с Валерией поднялся на свой этаж, но встретил неожиданное препятствие. Дежурная на этаже потребовала у Валерии гостиничную карточку и, быстро разобравшись в ситуации, неумолимо и грозно встала у девушки на пути. Никакие уговоры Юргена не действовали. Ему сухо разъяснили, что советским гражданам не положено входить в номера к иностранцам. Он был настолько раздосадован, что Валерия с трудом утащила его со злополучного этажа.

— Ты просто не знаешь, у нас всегда так, — сказала она — Пойдем погуляем...

Действительно, им ничего другого не оставалось, как гулять на виду у прохожих, и это совсем не радовало Юргена. Они побродили вокруг гостиницы, посидели на лавочке в ближайшем сквере. Он осторожно взял ее за руку, она вздрогнула. Он легонько притянул ее к себе, обнял, она прижалась к нему, но вдруг, словно опомнившись, выдернула руку, встала, заторопилась куда-то. Она явно нервничала, объясняя, что ей срочно надо на студию телевидения, где она проходит практику, ей нельзя опаздывать... Юрген подумал, что это — просто предлог, чтобы улизнуть от него, но спорить не стал. Теперь Юрген узнал, что она будущая тележурналистка, что они почти ровесники и почти коллеги, что она не замужем, живет в Москве вдвоем с матерью, а здесь ее поселили в общежитии, в одной комнате с двумя девушками. Юргену не хотелось расставаться с Валерией, она была так хороша! Он отправился ее провожать, заявив, что ему тоже интересно побывать на телестудии у русских, но там они вдруг поменялись ролями. Теперь не впускали его, грубо и определенно. Тщетно Валерия уговаривала дежурного охранника! Юрген попытался объяснить, что он вовсе не немецкий шпион, а начинающий кинорежиссер, его не интересуют государственные секреты, хранящиеся на телевидении, но это еще больше разозлило охранника, он вызвал своего начальника, тот позвонил директору студии... Но вдруг ситуация резко изменилась, охранник, сдерживая злобу, пропустил Юргена и Валерию в здание. Войдя в небольшой вестибюль, Лера увидела Красовского, который, приветливо улыбаясь, шел им навстречу.

— Извините, коллега, произошло дурацкое недоразумение! У нас каждый вахтер считает себя по меньшей мере министром! он протянул Юргену руку, — Леонид Красовский, режиссер...

— Очень рад нашему знакомству, — Юрген вежливо улыбнулся, сохраняя достоинство, — у нас в киношколе показывали ваши фильмы.

Красовский рассмеялся. — Я и не знал, что я такая знаменитость. Мотаюсь тут по провинции в поисках заработка... — Он вдруг замолчал, поймав на себе пристальный взгляд больших зеленых глаз...

Общение с этим человеком всякий раз вызывало у Леры ощущение неосознанной тревоги, которое поселилось где-то глубоко внутри. Сейчас он казался ей совсем другим, его худое смуглое лицо, на которое улыбка нагоняла сетку морщин, выглядело старше, и в то же время в выражении его лица было что-то беззащитное и почти детское.

— Пойдемте, я представлю вас директору, он славный парень, — Красовский взял Юргена под руку, повел по лестнице вверх и неожиданно произнес по-немецки, — кажется, мне пришла в голову неплохая идея...

— Приятно встретить в России человека, который говорит на твоем родном языке, — сказал Юрген.

— Языки — мое хобби. Когда меня выгнали с работы, было много свободного времени, вот я и нашел ему применение. Может быть, когда-нибудь пригодиться...

О появлении в городе студентов Гамбургской киношколы директор узнал только сейчас и был немного уязвлен тем, что никто не счел нужным поставить его в известность. Тем не менее с помощью Красовского завязался вполне непринужденный разговор, Юргену была любезно предложена всяческая помощь в проведении съемок. В общем, все складывалось как нельзя более удачно.

После радушного приема на телестудии Юргена осенила новая идея. Если русскую девушку не хотят впускать в гостиницу для иностранцев, то почему бы немецкому парню самому не прийти к ней в гости? Она живет не одна, а с другими девушками, но ведь и он может привести своих друзей. В конце концов, если их, молодых кинематографистов, пригласили в эту страну, то ведь не только для того, чтобы они осматривали достопримечательности!

— Сегодня вечером я и мои друзья придем к тебе в гости.

Лера с ужасом представила убогую, тесную комнату, обставленную казенным старьем. Как отговорить его от этого визита, чтобы такое придумать, чтобы не обидеть его?

— Напиши адрес. Я думаю, в этом городе есть такси! — весело сказал Юрген.

Отступать было невозможно. Лере ничего не оставалось, как вручить ему листок с адресом,

Юрген думал о том, что его единственное желание — остаться, наконец, наедине с этой девушкой, обнимать и целовать ее, чувствовать тепло ее тела. Нелепые препятствия, которые, видимо, специально создавались в этой стране, чтобы мужчина и женщина, которых тянуло друг к другу, не могли быть вместе, только разжигали в нем желание. Он не хотел, не мог больше ждать, и в тоже время боялся отпугнуть ее откровенностью своих намерений. Она, все-таки, была из другого мира, она пока оставалась для него загадкой. И эта скрытая грусть в ее взгляде... Но ведь она женщина, прекрасная женщина! А когда встречаются мужчина и женщина, разве имеет значение, кто они — немцы, итальянцы или русские? Любовь лишена национальности. А он сейчас был явно влюблен, наверное, сильнее, чем когда-либо прежде! И он сказал ей с подкупающей честностью:

— Я не хочу гулять по улице! Я хочу быть с тобой!

Она вздрогнула, кажется, покраснела.

— До встречи, — сказал он и поглядел ей в глаза.

— Я буду ждать, — прошептала она, быстро сжав его руку...

В этот вечер маленькая убогая комнатка в старом общежитии преображалась на глазах. Зина раздобыла где-то красивую скатерть, на столе появились тарелки с закусками, украшенные всевозможной зеленью. Наташа то и дело бегала по длинному коридору в общую кухню и возвращалась с новыми угощениями. Лера пыталась помочь подругам, но у нее от волнения все валилось из рук.

— Не мучайся, мы сами справимся, — весело сказала Наташа. — Лучше займись собой, ведь ты — королева сегодняшнего бала!

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошли две незнакомые девицы. Они с любопытством огляделись, уставились на стол.

— Ой, девочки, никак, у вас праздник намечается? — сказала одна.

— Стол-то какой! Красивше не бывает! произнесла другая.

— Наташа вышла вперед и преградила им дорогу.

— Что вам надо? — она окинула девиц совсем не гостеприимным взглядом.

— Да чего? Ничего! Поглядеть пришли!

— Мы тут, на втором этаже живем. Слышим — шум у вас какой-то, а вы, стало быть, гостей поджидаете?

Девицы говорили наперебой, ничуть не смущаясь, и явно не собирались уходить.

— Мы тут от скуки помираем, а у вас, небось, кавалеры будут?

— Будут, да не про вас! — отрезала Наташа.

— Ишь, какая! Небось, культурной себя считает! Чевой-то она так с нами? Скажи, Зин?

— Девочки, зашли бы в другой раз, не сегодня, — попыталась нейтрализовать ситуацию Зина.

— А тебе, Зинка, жалко што ль?

Через несколько минут все услышали, как во двор въехала машина, Наташа высунулась в окно и замахала рукой. Конечно, и в других окнах появились любопытные лица, когда во дворе послышалась немецкая речь, и четверо молодых парней с гитарой, большой спортивной сумкой и букетом цветов двинулись к дверям общежития.

Непрошеные девицы тоже бросились к окну, стараясь оттолкнуть Наташу.

— Глянь, Клавка, кавалеры-то заморские! — взвизгнула одна.

— Ну? — Клавка подперла руками крутые бока. — А нас прогнать хотят! Как бы не так! — Она двинулась на Наташу.

— Идите отсюда, халявщицы недоделанные! — закричала Наташа, схватила веник и замахнулась на них.

— Наташа, не надо с ними так! — испуганно закричала Зина. — Хуже будет.

— Ну, мы еще поглядим, кто тут — недоделанный! — распалялась Клавка в предвкушении борьбы. — А ты не лезь, Зинка, без тебя разберемся!

— Наташа, не связывайся, черт с ними, пусть остаются! — сказала молчавшая до сих пор Лера.

В этот момент постучали в дверь, и вся Гамбургская компания вошла в комнату.

Некоторое время все молчали, удивленно разглядывая друг друга. Первой заговорила Лера, стараясь разрядить накалившуюся атмосферу.

— Проходите, пожалуйся. У нас, правда, тесновато немного. Вот так мы и живем. Еще соседки зашли...

— Теснота — не обида. Так у вас говорят? улыбнулся Юрген.

— Почти правильно. В тесноте — не в обиде. Знакомьтесь. Мои подруги — Наташа и Зина. — Лера вела себя так, словно незваных девиц и не было в комнате. — Садитесь.

Четверо немцев, Наташа, Зина и Лера с трудом разместились вокруг стола на кровати и двух канцелярских стульях.

Юрген поглядел на девиц, стоявших в углу у двери.

— Слишком мало места? — он повернулся к Лере. — Я говорил правильно?

— Да мы — так, на минутку, — замялась одна из них, — пойдем, Клавка, у меня щи на плите. Совсем забыла.

— Ладно, Маша, — уступила Клавка. — Пошли. Мы еще покажем эти залетным гордячкам!

На столе, рядом с закусками, появились всевозможные напитки, фрукты и свежие красные розы. Юрген уселся рядом с Лерой и, ничуть не стесняясь, обнял ее за плечи. Зигфрид молча ухаживал за Наташей, наливая ей пиво, подкладывая на тарелку закуски и иногда обращаясь за помощью к Юргену, когда ему хотелось произнести какую-то фразу. Он был изысканно вежлив, остроумен, Юрген охотно переводил его смешные реплики и остроты. Скованность первых минут общения быстро прошла, всем было весело и хорошо, и даже вечно занятая и озабоченная Зина приветливо улыбалась симпатичному, нагловатому Вернеру, который пытался говорить ей комплименты на ужасающей смеси немецкого с русским и то и дело, словно невзначай, дотрагивался руками до ее обнаженных колен. Толстый добродушный Хайнц с удовольствием поглощал приготовленную девушками еду, запивая пивом прямо из банки, потом лениво развалился на кровати рядом с Наташей, за что тут же получил от Зигфрида какое-то колкое замечание, на которое ответил ухмылкой.

— Он говорит, здесь место на троих, — перевел Юрген на русский, — а два места уже заняты.

— Ну, и что тут смешного? — вступилась Наташа за своего соседа.

Юрген перевел ее слова на немецкий, и все четверо вдруг захохотали, вызвав недоумение девушек.

— У немцев такой юмор, — объяснил Юрген по-русски, — как это лучше сказать — тупой и грубый.

Теперь уже смеялись все, потом Юрген, встав из-за стола, вытащил гитару из красивого кожаного чехла и стал перебирать струны. Разговоры стихли, и он запел свои веселые и незатейливые песенки о любви, глядя на Леру и коротко пересказывая по-русски их содержание. В этих песнях все было просто — он любит ее, она любит его, они расстаются и снова встречаются. Потом он пел на английском известные песни Beatlеs, которые еще недавно с России были запретны и недоступны для большинства, потом попытался спеть по-русски, и все стали ему подпевать.

Устав, он положил гитару, все дружно выпили, и вдруг Лера осторожно коснулась струн и тихо запела чуть хрипловатым низким голосом,

— Страстные речи он говорил мне, страстные речи он говорил мне,

Но не любил он, нет, не любил он, нет, не любил он меня...

Голос ее становился все чище, все сильнее, и все замерли, слушая ее. Вдруг она резко сменила темп, перешла на лихую "Цыганочку", и, постукивая рукой по гитаре в такт песне, встала и пошла по комнате.

— Ехали цыгане с ярмарки, да с ярмарки домой...

— Ну, тут усидеть невозможно! — воскликнула Наташа, сбросила туфли на каблуках и пустилась в пляс, с трудом находя свободное пространство в тесной, заставленной мебелью комнате.

Тут же отодвинули стол, убрали стулья, и все стали танцевать, кто как умел. Даже Хайнц оживился, поднял свое грузное тело и, с неожиданной легкостью, стал выделывать невообразимые "па" вокруг Наташи. Увлекшись пляской, девушки только теперь заметили, что в распахнутой настежь двери стоят двое дюжих парней в майках, с наколками на руках, а из-за их спин выглядывают Клавка и Маша. Их вид явно не предвещал ничего хорошего. Танцы мгновенно прекратились, парни шагнули в комнату. Немцы, ничего не понимая, удивленно оглядывались. И во время этой короткой, напряженной паузы Лера передала гитару Юргену, напела какую-то мелодию.

— Подыграй, пожалуйста, — попросила она, и запела сразу, громко, протяжно.

— Я помню тот Ванинский порт, и вид парохода угрюмый, и шли мы по трапу за борт, в холодные, мрачные трюмы...

Юрген легко подобрал аккомпанемент и стал подыгрывать.

Парни в наколках остановились в некотором недоумении.

— Ребята, слова знаете? — неожиданно обратилась к ним Лера, — я не все помню.

— Да вроде, — неуверенно сказал один, чернявый, с проросшей щетиной,

— Я знаю, меня ты не ждешь, рвешь письма мои не читая! И встретить меня не придешь, забыла меня ты, я знаю! — с блатным подвыванием громко запел другой, с кудрявой рыжей шевелюрой.

— Отлично! — Лера встала, подошла к нему. — Давай на два голоса!

— Ха! Давай! — согласился парень.

Надо сказать, получился довольно интересный дуэт. У парня оказался неплохой голос, и он сам так увлекся песней, что позабыл, видимо, зачем его привели сюда.

— А "Мурку" можешь сбацать? — вдруг обратился к Лере чернявый.

— Запросто!

"Мурка" пошла на ура, подпевали все, кто как мог, а Лера расходилась все больше, приплясывала вокруг рыжего, изображала Мурку, схватила вдруг под руку чернявого, пропев басом "с агентом из МУРа"...

— Зин, выди на минутку, — позвала Маша,

Зина стремительно вылетела за дверь.

Рыжий сразу перестал петь.

— Баста! Пошли, Толян!

— Лады. Сваливаем.

Лера и Наташа с самым гостеприимным видом направились их провожать до двери. И тут Юрген внезапно произнес.

— На посошок! Я правильно сказаль?

Рыжий хмыкнул.

— Лады, — произнес чернявый.

Оба выпили молча, ни с кем не чокаясь, закусили колбасой и пошли к выходу.

— Кажется, обошлось... — прошептала Лера Наташе.

— У меня нет слов, это все ты... — ответила Наташа вполголоса.

Но тут Зигфрид произнес по немецки какую-то фразу и посмотрел на Юргена.

Девушки встревоженно переглянулись.

— Он очень удивлен. Он говорит — я был в Париже в русском ресторане и слышал цыган. Ты поешь лучше! — Перевел Юрген, обращаясь к Лере.

— Не сомневаюсь! — Громко произнесла Наташа и, с трудом сдерживая улыбку, шепнула Лере, — слава богу, они ничего не поняли.

Было уже поздно, немцы собрались уходить. Вернер, Зигфрид и Хайнц, громко и весело разговаривая, отправились ловить такси. А Юрген, ничуть не смущаясь, обнял Леру и стал целовать прямо на глазах у любопытных зевак, собравшихся в коридоре. Можно ли упрекнуть его за это? Ведь он тогда абсолютно ничего не понимал в советской действительности!

Друзья Юргена подогнали к подъезду машину.

— Иди, — сказала Лера, поймав на себе завистливый зинин взгляд и с трудом заставив себя высвободиться из его объятий.

— До завтра, — он улыбнулся ей и побежал догонять друзей.

Когда девушки проводили гостей, Зина заявила, что смертельно устала, буквально падает с ног, и тут же улеглась спать, натянув на голову одеяло.

Лера с Наташей были слишком возбуждены, и долго шептались в полумраке. За окном во всю светила Луна, озаряя маленький дворик загадочным серебристым светом и преображая его в дивный сказочный сад.

— И как это у тебя получилось? Я думала, будет настоящая заваруха! — сказала Наташа. — Ты — просто гений! Вот кому надо на режиссерский!

— Да брось, это так — интуиция, что ли, подсказала...

— Ты так прекрасно поешь! — Наташа говорила с искренним восхищением. — Но откуда в тебе такая цыганщина?

— Сама не знаю, — ответила Лера уклончиво. — Наверное, с детства... Когда-то моя мама дружила с цыганами, я даже пела с ними, но потом они исчезли...

— Знаешь что, — Наташу осенила внезапная мысль, — не будь дурочкой, брось все, уезжай с ним в Германию!. Ты сделаешь там карьеру, будешь богатой и знаменитой, объездишь весь мир, и к нам как-нибудь заглянешь на гастроли!

— Но он не зовет меня с собой, — с грустью сказала Лера, — по-моему, ему такое и в голову не приходит.

— Подожди, еще позовет. Еще не вечер. — улыбнулась Наташа.

— Да уж утро скоро, — Лера придвинулась к подруге, — А как тебе Зигфрид? По-моему, ты ему очень понравилась.

Наташа помолчала, вздохнула, взяла сигарету.

— Я другое дело, — с болью в голосе проговорила она. — Знаешь, я давно люблю одного человека,.. как дура, как сумасшедшая...

— А он?

— Мы почти не знакомы, так, виделись мельком. Он даже не знает, кто я такая, как меня зовут,.. словом, я не существую для него. А я за него готова жизнь отдать! Глупо, правда?

— Конечно, глупо! Ни один мужик твоей жизни не стоит! — сказала Лера.

— Ты просто его не знаешь! Он странный, его не назовешь красивым, но мне он кажется лучше всех на свете! Он такой талантливый, умный, необыкновенный!

— По-моему, тебе надо просто ближе с ним познакомиться, — улыбнулась Лера.

— Как бы я этого хотела, — со вздохом произнесла Наташа, — вообще-то, он женат, но говорят, жена его бросила, надоело ей, видите ли, терпеть всякие трудности... Мне бы никогда не надоело... Хочешь, покажу его фотографию?

— Конечно!

Наташа достала из чемодана журнал, раскрыла его. С разворота горделиво смотрел Леонид Аркадьевич Красовский... На какое-то мгновение у Леры замерло сердце, она подумала, какие странные вещи выделывает с людьми судьба.

— Да он же здесь, на студии! — сказала она вслух.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Наташа.

— Да я просто не успела тебе рассказать! — и Лера поведала подруге вчерашнюю историю о своем появлении на студии и неожиданном участии в съемке. Правда, в ее изложении все выглядело не совсем так, как было на самом деле... Красовского она изобразила очень деловым и излишне суровым, а о поездке с ним в автобусе вообще ничего не сказала.

— Тебе повезло, — сказала Наташа с нескрываемой завистью. — Я напросилась сюда на практику, я думала, буду попадаться ему на глаза, буду стараться сделать что-нибудь хорошее для него... может быть он заметит меня здесь, возьмет к себе в ассистенты, в помощники, да хоть в уборщицы! А ему на глаза попалась ты!

— И что с того? Потащил меня на эту дурацкую съемку! Я думала, от страха заикой стану! Не знаю, замечает ли он вообще женщин и как к ним относится, но меня он просто использовал как подопытного кролика!

— Тебя трудно не заметить, ты такая красивая!

— При чем здесь я? Ты на себя посмотри! Любая Ким Новак умрет от зависти!

— Не надо меня утешать, я все про себя знаю, — сказала Наташа с горечью. — И потом, что я могу с собой сделать, если мне никто на свете больше не нужен?!

— Брось, так не бывает, — Лера обняла ее за плечи и подумала: "Как все в жизни глупо и несправедливо... В автобусе на моем месте должна была оказаться Наташа... А интересно, как бы он вел себя, окажись она рядом с ним? Тоже кокетничал бы и валял дурака? Вообще-то, не похоже, что он бабник...Но какое мне до этого дело? Меня он совершенно не интересует, если только как режиссер..."

Размышляя так, Валерия, чуточку лукавила сама с собой. Женское чутье подсказывало ей, что она не безразлична Красовскому, и это, конечно, доставляло ей определенное удовольствие, льстило ее самолюбию, хотя сердце ее, вне всяких сомнений, принадлежало другому. Но не только эти мысли тревожили девушку... Спросив о том, откуда в тебе такая цыганщина, Наташа задела нечаянно одну из самых болезненных струн в ее душе... Возбужденная событиями прошедшего вечера и собственным пением, Лера словно внезапно оказалась в давнем прошлом... Странные, манящие воспоминания детства... Это было много лет назад, когда в доме часто появлялись цыгане... Молодой красавец с курчавыми волосами, его звали Роман, и его друзья были так не похожи на всех знакомых матери, которые изредка заходили в дом. Шумные, веселые, в яркой одежде, они пели свои цыганские песни, играли на гитарах... Они очень нравились Лере... Она сидела на руках у Романа и была счастлива. Мать улыбалась, даже смеялась... Потом все вместе поехали куда-то... И вот Лера очутилась в огромном зале ресторана... Ее поразил яркий свет, красивые люстры, нарядные люди с приветливыми лицами.... Цыгане пели на небольшой сцене, молодые цыганки в пестрых широких юбках плясали, звенели монистами... Мать сидела за столиком, смотрела на них, слушала, Лере запомнилось ее счастливое, улыбающееся лицо... Вдруг к ним подошел Роман, подхватил на руки Леру и понес на сцену.

— Пой! — сказал он.

И Лера, словно по волшебству, запела вместе с ними, она хорошо помнила, как впервые услышала собственный голос... Ей так понравилось петь, что уже тогда, в далеком детстве, она очень захотела стать певицей... Люди в зале замерли, а когда песня закончилась, на Леру обрушился шквал аплодисментов... Потом две красивые яркие цыганки взяли ее за руки и повели в зал. Они вместе ходили между столиками, пели, плясали, что-то говорили, а люди протягивали им разные сладости, кто-то даже преподнес Лере цветы... Лера запомнила этот вечер, как самый счастливых и прекрасный в своей жизни...

Домой они вернулись с матерью вдвоем, а там их ждала ненавистная тетка, Даже не взглянув на Леру, она увела мать в комнату и закрыла за собой дверь. Сначала до Леры доносились приглушенные голоса, потом — крики... Ей стало страшно.

— Ты позоришь семью, Софья! Если бы отец был жив, ты бы не посмела! — грозно звучал голос тетки.

— Нет, это ты не посмела бы! — пронзительно прокричала мать, — Позоришь семью ты! Из-за таких, как твой муж, мы лишились родителей! Ты, Голицына, стала женой сексота!

— Вот ты как заговорила! Сама связалась с уголовником, да еще Михаила хотела в свои грязные дела втянуть! Дрянь! Идиотка!

Странный звук, похожий на удар... Истерические рыдания матери. И тишина... Лера испугалась, на цыпочках подошла к двери, осторожно приоткрыла ее... Увидела мать, неподвижно лежавшую в постели, на ее щеке багровело припухшее пятно... Глаза, полные слез, смотрели в пространство...

— Кто тебя звал?! — рявкнула тетка, грубо схватила Леру за руку и вытолкнула за дверь.

Потом приехала скорая помощь, и мать увезли в больницу. Лере хотелось убить тетку или умереть самой, она сжалась в комок в большом старом кресле и тихо плакала...

Когда мать вернулась из больницы — бледная, осунувшаяся, молчаливая, Лера сказала ей.

— Мама, позови Романа, пусть он защитит нас.

— Никогда больше не говори о нем, дочка, — прошептала мать испуганно..

— Но почему, мама? Он добрый, сильный.

— Забудь, навсегда забудь о нем.

Но Лера не забыла... Цыгане снились ей по ночам, их звонкие голоса долго еще звучали в ее памяти. Лера все ждала и надеялась, что вдруг распахнется дверь и они снова появятся в доме, запоют свои красивые песни, но проходил день за днем, а их все не было. Правда, к большой радости Леры тетка тоже исчезла на какое-то время. Мать ходила по дому как неприкаянная и почти не разговаривала с дочерью. И так продолжалось довольно долго, но однажды к ним пришла красивая пожилая цыганка — высокая, статная, одетая в черное. Она пела старинные романсы, колдовала с картами. Лере тогда запомнилась не столько реальная женщина, сколько запретный и манящий образ сказочной колдуньи, словно пришедшей из мира детских фантазий и тревожных снов... Потом мать с цыганкой заперлись в комнате и долго сидели там. До Леры доносился только шум голосов, но разобрать, о чем они говорили, девочка как ни старалась, не могла. Когда они вышли, мать, провожая цыганку до двери, тихо шептала.

— Ради бога, не приходите больше, Магда Романовна, я боюсь... они способны на все! И так столько бед я вам причинила!.. Умоляю, оставьте меня навсегда...

— Не думай об этом, береги дочь и себя!

После этого цыгане окончательно исчезли из жизни Леры, ей раз и навсегда было категорически запрещено даже упоминать о них, особенно при тете Жанне и дяде Мише. Кем был этот человек? Почему при виде его мамины глаза наполнялись страхом и ненавистью? Почему всякий раз, когда он садился рядом с матерью, за ними пристально и ревниво наблюдала тетя Жанна? Почему у самой Леры при каждой встрече с ним возникало почти подсознательное ощущение опасности? Что вообще происходило в их семье? На эти вопросы она так до сих пор не получила ответа... Спрашивать мать было бессмысленно — она молчала, мрачно глядя на дочь, или начинала биться в истерике... Лера терялась, ее сердце разрывалось от жалости, но что она могла сделать? Единственной радостью в ее жизни стала музыка. Она пела всегда, когда оставалась одна, и еще тогда, в далеком детстве, мечтала выступать на сцене... Однажды, услышав ее, мать заявила вдруг.

— Если ты станешь певичкой и будешь выступать по кабакам, я не перенесу такого позора и покончу с собой!

— Мама, зачем ты так говоришь? Разве стыдно петь?

Мать повернулась к ней спиной, подошла к окну.

— Прекрати этот разговор, если не хочешь убить меня! — хрипло прозвучал ее голос.

Лера не знала, насколько серьезны угрозы матери, но в душе ее поселились страх и сомнения... Закончив школу, она поступила на факультет журналистики, простившись со своей мечтой...Господи, как давно все это было, но Лера так и не смогла ничего забыть. Заснула она уже под утро, когда за окном забрезжил рассвет.

— Пишите объяснение, — произнес начальник первого отдела, глядя на Леру непроницаемым взглядом.

— Какое объяснение? — с напускным недоумением спросила Лера.

— Вы сами прекрасно понимаете, о чем идет речь, — сказал он сухо и углубился в перелистывание настольного календаря.

Глядя на этого гнусного типа, бывшего кадровика, отставного военного, Лера живо представила вдруг своего дядю Мишу... Те же залысины на лбу, глаза на выкате, багровая морда... Наверное, все они похожи друг на друга! Лера, конечно, сразу обо всем догадалась. Видимо, кто-то уже успел "настучать" о вчерашней вечеринке, и теперь она лихорадочно соображала, как поумней выйти из неприятного положения. Писать или не писать объяснение? Писать было слишком рискованно, молчать — тоже опасно, получалось, что как бы она ни поступила, все это может обернуться против нее. Стараясь оттянуть время, она машинально чертила на листе бумаги какие-то замысловатые рисунки, пытаясь восстановить в памяти последние события. Утром, когда она уходила из общежития, Наташа спала ангельским сном, и ей было жаль будить подругу. Зины уже не было, ее аккуратно застеленная постель пустовала, но девушки привыкли, что она встает раньше всех и, чуть свет, убегает по своим делам. Она жила в общежитии в ожидании квартиры, вот уже несколько лет, ей все обещали, она все ходила на прием в разные инстанции, но до сих пор оставалась жертвой нерешенной в городе жилищной проблемы. На студию Лера пришла первой, и тут же была отправлена в первый отдел.

Внезапно распахнулась дверь кабинета, на пороге появилась запыхавшаяся Наташа с красными пятнами на лице, испуганно посмотрела на Леру, потом на начальника.

— Вы меня вызывали?

— Садитесь. По полученным сведениям вчера в комнате номер 12 общежития, где вы временно проживаете, состоялась встреча с представителями капиталистической страны, во время которой вы нарушали общественный порядок, демонстрировали аморальное поведение, — он говорил сдержанно, почти мягко, явно наслаждаясь своей властью, — насколько мне известно, встреча не была санкционирована. Вы должны, каждая я по отдельности, подробно описать, что происходило вчера, с семи до одиннадцати вечера, какие между вами велись разговоры, и кто был инициатором встречи. — он посмотрел на девушек жестким, непроницаемым взглядом и остановил его на Лере. — Надеюсь, вам все ясно?

Его слова прозвучали как приговор, который оставалось только подписать, девушки переглянулись, но, под мертвящим взглядом начальника, молча опустили головы. стараясь больше не смотреть друг на друга.

— А вот мне не ясно! — неожиданно прозвучал возмущенный голос Красовского, с шумом распахнувшего дверь кабинета.

Девушки с надеждой повернулись к нему, но он, даже не взглянув на них, вплотную подошел к начальнику.

— В чем дело? Я вас не вызывал, — раздраженно сказал тот.

— Знаю, я сам пришел, потому что возмущен тем, что творится на студии! — решительно заявил Красовский. — Почему вы срываете практиканток с работы! Я, как художественный руководитель студии, отвечаю за них!

Начальник Первого отдела оторопел от натиска ненавистного худрука, но, быстро справившись с собой, прошипел с угрозой в голосе.

— Вот вы мне и ответите! Вы что, не понимаете политической ситуации?

— Это вы не понимаете политической ситуации, уважаемый Валентин Иванович! Неужели вам не известно, что мы готовим передачу о молодых немецких кинематографистах, приехавших сюда снимать фильм о достижениях нашей страны? Перед вами — автор и режиссер передачи. Я — консультант и художественный руководитель, таково распоряжение директора. Вам должно быть стыдно, что вы мешаете такому важному международному мероприятию.

— Почему меня не информировали? — чиновник был явно уязвлен тем, что его сумели обойти.

— Вот этого я не знаю, — развел руками Красовский. — Мое дело — творческое руководство.

— Вот вы и пишите объяснение в письменной форме, товарищ Красовский! — путаясь от негодования с русским языком, высказался начальник.

— Когда будет время, напишу объяснение, и обязательно в письменной форме, хотя я предпочел отделаться verbal communication! А сейчас — за работу, ну-ка пошли! — он буквально вытолкнул девушек из кабинета.

Бывший кадровик смотрел им в след с таким видом, словно его укусила ядовитая змея.

— Откуда такое чудовищное легкомыслие? — сердито выговаривал девушкам Красовский, уводя их в дальний конец коридора. — Вы что, с ума сошли? Устроили спектакль на весь город! Этот тип свои прямые обязанности исполняет, ему за это зарплату платят!

Они слушали молча, с благодарностью глядя на своего спасителя.

— Ну что уставились на меня, как невинные овечки? Совсем не понимаете, где живете?А если бы я не оказался на студии? Детский сад, ей богу...

— Мы и не знали, что готовится такая передача, — первой нарушила молчание изумленная Наташа.

— Конечно, вы и не могли знать. Я придумал это пять минут назад. А, кстати, не плохая идейка? — он пристально посмотрел на Леру. — Хороший экзамен для начинающей журналистки!

Лера почувствовала, что ее бледное лицо густо заливается краской. Опустив глаза, прижалась к стене, словно пытаясь скрыться в ней от всевидящего, язвительного гения. Он видел ее рядом с Юргеном еще в самолете, потом — на студии, и теперь вдруг решил дать им возможность общаться вполне официально. Какой неожиданный поворот событий! Какое невероятное великодушие! Но сможет ли она выдержать этот экзамен? Да кто же он на самом деле, этот Красовский!

— А сейчас — быстро в монтажную, в любую пустую комнату, чтобы к обеду сценарий передачи был готов! — произнес Красовский тоном приказа, — идеологией особенно не увлекайтесь, экскурсов в историю не делайте, основная идея — взаимопонимание творческой молодежи разных стран. Директор будет в два часа, я успею его предупредить. Все. За работу! — он повернулся и быстро пошел по коридору, закуривая на ходу.

Девушки, не зная, смеяться им или плакать, побежали по лестнице на третий этаж, стараясь не попадаться ни кому на глаза.

— Знаешь, я думала, мы пропали, — сказала Лера.

— Считай, он нам жизнь спас! — восторженно бормотала Наташа. — Господи, какая же я счастливая! Он сделал это ради нас, ради меня... Он, наконец, заметил меня, говорил со мной!... Знаешь, я готова сейчас ради него спрыгнуть с Останкинской башни.

— Только, пожалуйста, с парашютом, — серьезно сказала Лера.

Обе рассмеялись, но Наташа смеялась нервно, готовая сорваться на истерику.

— Успокойся, все хорошо, — тихо сказала Лера. — Само провидение в образе Леонида Аркадьевича дает нам шанс... Мы не должны упускать его, может быть, это начало нашей головокружительной карьеры!

— Насчет головокружения ты точно подметила, — улыбнулась Наташа.

Забившись в угол пустующей монтажной, девушки шептались и спорили, то и дело поглядывая на дверь. Потом записывали текст, нещадно марали и чиркали его, снова строчили на бумаге.

Вдруг в приоткрывшуюся дверь заглянула Зина.

— Вот вы где! А я везде вас ищу! Что вы тут сочиняете?

— Секрет, — подмигнула ей Наташа, прикрывая руками исписанные листки.

— С каких это пор у вас от меня секреты? — обиделась Зина.

— Понимаешь, это чисто личное, чужая любовная тайна. Нас попросили помочь, в плане литературы, — откровенно врала Лера, говоря первое, что ей приходило в голову.

— Что-то не верится... — Зина попыталась заглянуть в записи, разложенные на столе, сквозь Наташины пальцы.

— Знаешь, у нас и так мало времени! — взмолилась Наташа.

— Может, я помогу вам?

Леру вдруг осенила страшная догадка. Если сопоставить все факты и немного покопаться в психологии, все встает на свои места. И дело тут не в незванных девицах, пожелавших тут же свести счеты, а в самой Зине... Одинокая, некрасивая, неудачница... Да, было бы странно, если бы она искренне полюбила своих столичных соседок! Конечно, ей можно посочувствовать, но подлость есть подлость! Пристально поглядев на Зину и не отрывая от нее взгляд, Лера пропела мелодраматическим голосом.

— Здравствуй, моя Зинка, здравствуй, дорогая! Здравствуй, дорогая, и прощай! Ты зашухарила всю нашу малину, а теперь маслину получай!

— Что ж, не буду мешать, — поджав губы, Зина удалилась.

— Ты думаешь, это... она? — шепотом спросила Наташа.

— Почти уверена. У нее все на лице было написано... Час назад мне такое даже в голову прийти не могло.

— Мне тоже. Ну и ну... А мы с тобой — молодцы, не проболтались. Вели себя как разведчицы с секретным заданием! Фу ты, даже нехорошо стало... — Наташа вытерла платком повлажневший лоб. — Жили в одной комнате со стукачкой и даже не подозревали... Господи, чего мы там с тобой только не болтали!

— Ну, теперь это не имеет значения! Она осталась с носом! А потом мы больше говорили по ночам, когда она стала... Не думаю, что она прятала под подушкой магнитофон, не та квалификация!

Прикрыв дверь в монтажную поплотнее, они снова принялись за работу.

В четыре часа директор студии утвердил сценарный план передачи без единой поправки и велел отнести в распечатку. Счастливые и окрыленные, девушки побежали к машинистке.

— Леонид, ты опять играешь с огнем, — сказал директор Красовскому, оставшись с ним наедине, — когда-нибудь я здорово влипну с тобой.

— Никуда ты не влипнешь, наоборот — здорово прославишься, — рассмеялся Красовский. — Ты лучше подумай, Саша, где нам съемку провести! Надо подобрать хорошее помещение...

— Ты эту кашу заварил — ты и думай! — директор тяжело вздохнул, давно смирившись с участью козла отпущения в делах своего непредсказуемого друга. — Помещение — это мелочи. Надо еще разрешение на передачу получить!

— Прекрасно! Проведем встречу молодежи в ДК завода имени Ленина, организовать ее попросим райком комсомола. Они немцев встречали, вот пусть теперь и отдуваются! Таким образом убьем сразу двух зайцев...

— До чего же ты изобретателен, аж противно, — директор посмотрел на друга потеплевшим взглядом, — знаешь что, Леня, остался бы ты у нас худруком, постоянно, а не и.о. Может, хватит тебе мотаться? Чем плохо, снимай, что хочешь...

— Спасибо, Саша, за предложение, только ничего не получится. Ты ведь знаешь, я через месяц затоскую в вашем дружеском теплом болоте...

— За то у тебя будет постоянная работа!

— Ты еще вчера мне говорил, что лучшая монтажница ушла в декрет, четверо осветителей в запое, а их всего — пятеро. Три камеры в ремонте. Как можешь ты, зная мой отвратительный, скандальный характер, предлагать мне терпеть все это?

— Попробуем что-нибудь изменить, — сказал директор без всякой надежды в голосе.

— Да ничего нельзя изменить! Сам знаешь! Меня это бесит, когда я тут две недели провожу, а ты говоришь — навсегда. Да и какая работа! Закончим передачу про немцев, и опять те же routine and stagnation! Прости, это не для меня!

— Жаль, что ты — птица перелетная, я понимаю, тебя не посадишь в клетку...

— Даже в золотую, — вздохнул Красовский.

Узнав от Леры, что им предстоит совместная работа, Юрген пришел в восторг. Теперь они смогут проводить вместе столько времени, сколько пожелают, под вполне официальным предлогом, и никто не сможет им помешать!

— Ты придешь ко мне сегодня? Мы обсудим вопросы интервью... — сказал он, мысленно укладывая ее рядом с собой в постель.

— Приду, — ответила Лера.

В тот вечер, когда Юрген под проливным летним дождем ждал Валерию у входа в гостиницу, все было продумано заранее. Юрген и его друзья решили обмануть обстоятельства и разработали свой план. В вестибюле на первом этаже действовал Вернер. Используя весь свой скудный словарный запас, он "заговаривал зубы" швейцару на ужасном русском языке. Все это дополнялось жестами, восклицаниями. Он восхищался русской природой, интересовался достопримечательностями города. Потом он потребовал от швейцара бумагу, стал рисовать картинки с видами немецкой архитектуры, а закончилось все тем, что он изобразил портрет Карла Маркса и подарил его швейцару. Швейцар, который пребывал в некотором недоумении от натиска молодого общительного немца, принял портрет с благодарностью, это не противоречило убеждениям и успокаивало совесть верного стража порядка.

В это время Юрген вместе с промокшей до нитки Валерией уже миновали вестибюль и поднялись на этаж, где умный ироничный Зигфрид прекрасно отрабатывал свою роль. Не зная по-русски не слова, он жестами увлек дежурную "тетку", как метко называл ее Юрген, и долго тряс перед ней полотенцами и постельным бельем, на которых обнаружил некие пятна. Он также демонстрировал неубранный мусор в тумбочке, невытертую пыль на мебели, молча, вежливо улыбаясь, он устроил настоящий скандал. "Тетка", которую от его улыбки била нервная дрожь, вызвала уборщицу и кастеляншу, все трое прыгали вокруг Зигфрида, принося свои извинения.

Во время этого спектакля Юрген и Лера спокойно проникли в номер, у двери которого флегматичный Хайнц лениво попыхивал сигаретой. Когда все получилось, он неторопливо удалился, пряча улыбку под своими густыми рыжими усами.

Она стояла босяком на ковре, с нее капала вода, волосы слиплись. Юрген сказал, что она похожа на русалку, а русалки не бывают одетые, и стал медленно, осторожно снимать с нее одежду. Она замерла в каком-то странном оцепенении, и когда вся ее одежда была брошена на стул, Юрген залюбовался ее красивой тоненькой фигуркой, ее золотисто-загорелым телом с белыми следами от купальника. Потом он осторожно дотронулся до ее груди и бедер, там, где не было загара.

— Ты никогда не загораешь голая?

— У нас нельзя, понимаешь, на пляже много людей, мужчин, женщин. Это неприлично...

— Почему? — Юрген улыбнулся, и вдруг услышал стук в дверь. Увидев испуг на лице Валерии, он мгновенно распахнул дверь в ванную комнату, включил душ и втолкнул под него смущенную девушку. Потом схватил ее одежду и комом положил на сушильную трубу. После этого быстро разделся сам и, накинув купальный халат, впустил в номер дежурную "тетку", которая под впечатлением сцены, устроенной Зигфридом, решила проверить остальные номера, занятые капризными, придирчивыми немцами. Вид полуодетого молодого иностранца несколько смутил ее, и Юргену легко удалось выпроводить "тетку" под громкий шум воды, раздававшийся из ванной. Кажется, все получилось... Но как, однако, нелегко жить в этой дикой стране, где самые простые вещи выворачиваются наизнанку, где всюду нагромождаются нелепости! В то же время Юрген почувствовал, что эти дурацкие приключения по-своему ему даже нравятся, увлекают своей необычностью, что так даже интереснее, чем тогда, когда все доступно и просто. Еще он отметил для себя, что за какие-то два дня уже научился что-то понимать в этой жизни и приспосабливаться к обстоятельствам. Все это веселило его, он с улыбкой распахнул дверь в душ и, подхватив на руки свою прекрасную русалку, понес ее в комнату, где в слабом свете настольной лампы стояла деревянная кровать с откинутым одеялом...

Бережно положив ее в постель, Юрген сел рядом и нежно погладил ее лицо, потом его руки скользнули вниз, дотронулись до маленькой упругой груди. Она лежала неподвижно, не отталкивала его, не отвергала его ласки, и в то же время во всем ее облике чувствовалась какая-то странная обреченность, словно она приносила себя в жертву. Это было странно и непривычно, ведь она сама пришла к нему, она лежала в его постели!

— Что с тобой? Ты не хочешь меня? Я тебе не нравлюсь? — тихо спросил Юрген.

— Ты мне безумно нравишься... — прошептала Лера, протянула руки и обвила его шею.

— Ты боишься?

— Нет! — Она прижалась к нему , и все поплыло и закружилось, исчезли оцепенение и скованность, была только любовь... Потом они молча лежали рядом, словно боясь нарушить тишину, и их стройные тела были прекрасны в слабом вечернем свете. Юрген снова обнял ее и стал целовать ее губы, глаза, и вдруг почувствовал солоноватый вкус слез.

— Почему? — спросил он.

— Не знаю... Мне так хорошо с тобой...

— Тогда почему ты плачешь?

— Мы расстанемся, ты уедешь и забудешь меня, — прошептала Лера и подумала — господи, что же я говорю, какая я дура! Где моя гордость? Разве можно говорить мужчине то, что думаешь! Я пришла к нему потому, что не могла не прийти. На что я надеялась? Мы никогда не будем вместе, для него это случайный эпизод, очередное любовное приключение... У нас нет и не может быть будущего. Он, действительно, забудет меня, но зачем же я сказала об этом вслух! Теперь он, наверное, презирает меня...

Юрген нежно погладил ее мокрые от слез щеки и, старательно подбирая слова, сказал.

— Если мужчина и женщина хотят быть вместе, им нельзя помешать. Ты хочешь быть со мной?

— Хочу... Но все это так сложно... — и опять Лера разозлилась на себя за сказанные слова.

— Почему? — спросил Юрген. — Ты замужем?

— Нет.

— У тебя есть кто-то?

— Нет...

— Значит, ты можешь уехать со мной?

Лера не могла поверить тому, что услышала, Ей показалось, что она летит с обрыва в пропасть, и ничто не может удержать ее. Не было страха, а был невыносимый безумный восторг свободного полета в бездну...

— С тобой? Куда?

— Ко мне домой. В Германию.

Неужели все может быть так просто? Так не бывает... Она засмеялась и сказала.

— Это правда?

— Правда, если ты любишь меня.

— Я поеду с тобой куда захочешь. я всегда буду любить тебя, я не хочу никогда расставаться с тобой! — говорила Лера, целуя его глаза, волосы, губы, И ничто в мире не существовало больше для них обоих, кроме любви, и так продолжалось до тех пор, пока за окном не начало светать...

В зале было установлено несколько кинокамер, Клаус водрузил свой штатив прямо на сцену. Срочно протрезвленные осветители возились с приборами, протягивали по проходу кабель.

Лера, впервые в жизни оказавшаяся в роли ведущей, при виде направленных на нее кинокамер и осветительных приборов, от волнения чуть не лишилась дара речи. В сознании мгновенно проносились ужасные мысли — зачем я согласилась, теперь я опозорюсь перед огромной толпой а, главное, перед Юргеном. Но у меня не было выбора! Судьба послала мне серьезное испытание, и я должна справиться!.. Я должна... И, глубоко вздохнув, она поднесла ко рту микрофон.

— Спасибо всем, что пришли на наш вечер! Мы очень рады, что проведем его все вместе, — сказала она первое, что пришло ей в голову, совершенно забыв приготовленный текст.

Представитель райкома подозрительно покосился на нее, сверяя ее слова с напечатанным и утвержденным текстом. Красовский одобрительно улыбнулся из зала, стараясь поддержать свою подопечную. Наташа озабоченно говорила что-то оператору, потом запорхала по залу подобно летней бабочке, делая какие-то указания то звукооператору, то осветителям. Но все это было как в тумане, как во сне. Лера не видела ничего, кроме яркого света, а собственный голос казался ей чужим, непослушным и звучал откуда-то издалека. Она прошла по сцене, почти не чувствуя ног, и взгляд ее остановился на спокойном, улыбающемся лице Юргена. Туман рассеялся, сцена обрела форму, пол под ногами перестал ускользать, слова зазвучали вдруг сами собой.

— Я долго думала, с чего начать наш разговор. — Лера смотрела в зал, отделенный от нее световым барьером и постепенно обретавший очертания. Как много людей! Какие разные лица... Молодые работяги, приодевшиеся как на праздник, длинноволосые хиппи, накрашенные девицы... Лера искала взглядом среди них кого-то одного, кого можно было бы выбрать в собеседники и, обращаясь к нему. чувствовать себя увереннее. Она знала этот давно испытанный прием, к которому прибегали многие артисты. Вдруг ее взгляд остановился на двух парнях из общежития — чернявом и рыжем, они смотрели на нее, и Лера, улыбнувшись как добрым знакомым, стала продолжать.

— Знаете, мне, конечно. очень повезло, что именно меня выбрали ведущей этого вечера. Мне очень приятно познакомить вас с нашими немецкими друзьями, которые приехали сюда, потому что любят нашу страну и хотят узнать о ней как можно больше. Они хотят, чтобы у них на родине тоже знали правду о том, как мы живем, они снимают фильм о Советском Союзе. — Лера подошла к Юргену, взяла его за руку и подвела к микрофону. — Юрген Грасс — будущий режиссер, еще он замечательно поет и, главное, знает русский язык. Поэтому вы сможете разговаривать с ним без переводчика, задавать ему вопросы. А сейчас я передам ему микрофон и попрошу представить его друзей — студентов киношколы, расположенной в немецком городе Гамбурге.

В зале вдруг заулыбались, зашумели, захлопали... И Лера, оправившись от недавнего испуга, заметила, наконец, Красовского, который одобрительно кивал ей из первого ряда.

— Дорогие друзья! — сказал Юрген. — Мой русский не очень хороший. Я имел мало практики. Я могу ошибиться.

— Ничего! Давай, Юрген! — крикнул чернявый парень. — Мы не обидимся.

Пока Юрген рассказывал о Зигфриде, Хайнце, Вернере Клаусе, бегавшем с кинокамерой по залу, Лера незаметно ушла со сцены, надеясь, что ее миссия выполнена, и отправилась искать Наташу.

Посыпались вопросы из зала, на которые Юрген едва успевал отвечать. Он вызвал на помощь Вернера и Зигфрида, оставив себе скромную роль переводчика.

Их спрашивали обо всем — нравятся ли им русские девушки, какая зарплата у немецких рабочих, сколько стоит водка в Германии, как они относятся к войне.

— Мы пацифисты. Мы против войны. — спокойно ответил Юрген.

— А твой батя, небось, убивал наших солдат? — прозвучал чей-то злой голос.

— Мой отец антифашист. Он всегда ненавидел Гитлера.

— А если у вас будет новый Гитлер, вы опять пойдете убивать нас?

— Нет.

— А если вас заставят?

— Это нельзя. У нас такой закон. Я иду в армию, если хочу. Заставить никого нельзя.

— Вот бы у нас такой закон ввели! — громко сказал какой-то парень.

И тут же представитель райкома что-то зашептал Красовскому, а тот молча кивнул.

Молодые немцы, которые держались с достоинством и не боялись отвечать на провокационные, или просто глупые вопросы, явно нравились публике. А уж когда Юрген взял гитару и запел, в зале повскакивали с мест. Он был в ударе, пел на немецком, на английском, и даже на русском.

Вдруг рыжий парень с наколкой на руке поднялся с места и выкрикнул.

— Эй, ведущая, ну-ка, спой! Чего стесняешься? Помнишь, как в общаге,..

Он явно привлек к себе внимание, зал зашумел. Лера испуганно посмотрела на Наташу.

И тут Юрген, оборвав песню, заявил на весь зал.

— Это очень правильно. Она поет лучше всех.! Прошу на сцену.

— Я не буду петь, я не могу, — вспыхнув, прошептала Лера Наташе.

— Иди, — Наташа легонько подтолкнула подругу.

А Юрген с такой нежностью поглядел на нее и так обворожительно улыбнулся, что она не смогла устоять. Когда она пела свои романсы, он, быстро схватывая мелодию, подыгрывал ей на гитаре.

Красовский, все это время контролировавший ситуацию, то отвлекая райкомовского деятеля, то помогая Наташе проводить съемки, настолько был потрясен пением Леры, что стремительно вышел из зала и закурил прямо в дверях.

Потом, в полутемном фойе, в отсветах мигающих разноцветных прожекторов, Лера и Юрген танцевали, прижавшись друг к другу и забыв обо всем на свете. "Какая красивая пара! прозвучал неподалеку чей-то восхищенный голос. Они услышали, улыбнулись друг другу.

Рядом Наташа танцевала с Зигфридом, то и дело выискивая взглядом Красовского, но того нигде не было видно.

Неожиданно появились чернявый и рыжий и пригласили танцевать Наташу и Леру.

— Знаешь, мы тебя тут в телевизоре видели, — сказал рыжий Лере. — Здорово ты этого прокурора зацепила. Молоток. Моя бы воля — пришил бы гада!

— А что он тебе сделал.

— Одного кореша посадил.

— За что же?

— Да ни за что! Ладно. твой кавалер скучает. А мы к вам заглянем вечерком, споем, о том о сем покалякаем.

— Конечно. заходите.

Не дожидаясь окончания вечера, Юрген и Лера незаметно вышли из здания... Улица встретила их приятной свежестью, легкий ветерок обдувал их разгоряченные лица... Юрген остановил такси...

Громко разговаривая по-английски, они на этот раз беспрепятственно проникли в гостиницу. Лера держалась непринужденно, ее вполне можно было принять за иностранку. Они поднялись на этаж, вошли в номер, и Юрген, усмехнувшись, сразу запер дверь на ключ. Было тихо, только откуда-то доносилась приятная музыка... В этот день все получалось легко и просто, никто не мешал влюбленным, словно какие-то высшие силы решили оберегать их покой и счастье.

Быстро раздевшись, они вместе забрались под душ, смеялись, брызгали друг в друга водой, и прямо под душем стали заниматься любовью.

Потом они лежали рядом в постели и долго разговаривали полушепотом, стараясь поделиться друг с другом всем, что касалось их прошлого и что было важным для них обоих. Юрген узнал, что Лера с детства мечтала стать певицей, еще совсем девчонкой выступала вместе с цыганском ансамблем, это были друзья ее матери. с ними было так весело и хорошо, она до сих пор не может их забыть. Потом они исчезли из ее жизни так же внезапно, как появились... Лера долго тосковала, оставаясь одна, вспоминала их песни. но однажды мать услышала, как Лера поет. Она почему-то ужасно рассердилась и заявила, что если Лера не выкинет из головы эту цыганскую дурь, она покончит с собой.

Лера взрослела и видела много непонятного, абсурдного в поведении своей матери. Иногда с ней было просто невыносимо. Она бывала очень ласковой и нежной, а иногда ужасно несправедливой, и вызывала у дочери смешанные чувства любви, жалости и ненависти. Может быть, мама стала такой, потому что ожесточилась на жизнь и боялась одиночества? Лера росла без отца, родители разошлись, когда она была совсем маленькой... Кем был ее отец и куда он исчез? Она ничего об этом не знала.

Вообще в истории семьи Голицыных было много странного, даже страшного, но Лера не стала рассказывать Юргену о том, что родители матери погибли в сталинском лагере, а мать с сестрой несколько лет жили в детском доме... Она боялась, что он не сможет это понять, да и сама она мало что знала и понимала... Конечно, ей хотелось разобраться в том, что происходило.в ее семье, но заводить об этом разговор было совершенно бесполезно, он каждый раз заканчивался слезами и истерикой. Лера не желала причинять боль и без того несчастной и явно нездоровой матери. Так и не получив ответы на волнующие ее вопросы, она замкнулась в себе, а петь перестала совсем, чтобы зря не травить себе душу.

— Ты снова стала петь для меня? — спросил Юрген.

— Конечно! Я подумала, что так я смогу лучше всего выразить свою любовь к тебе! — Лера уже не пыталась сдерживать свои чувства.

— Какой я счастливый, — сказал Юрген.

Общаясь с Лерой, он все лучше узнавал русский язык. Он многое понимал, непонятные слова переспрашивал, и хотя сам говорил с ошибками, это его уже не смущало.

— Ты так хорошо знаешь русский! — хвалила его Лера.

— Спасибо моей маме! Она помогла мне познакомиться с тобой!

Лера попросила его рассказать о своей семье. И он стал рассказывать, немного запинаясь и подсмеиваясь сам над собой. Оказывается, многие считают, что его мать владеет русским лучше чем немецким. Она еще хорошо говорит по-французски, а вот немецкий у нее с особым выговором. Правда, у нас, в Германии в каждой провинции — свой акцент, и он настолько различен, что иногда мы с трудом понимаем друг друга, словно говорим на разных языках! Семья Юргена, в отличие от Лериной, была счастливой и благополучной, мать с отцом обожали друг друга, любили своих детей, стремились дать им хорошее образование. Мать учила их иностранным языкам, прививала им любовь к музыке. Отец занимался бизнесом, старшая сестра Марта работала у него на фирме. Хотя их семья была обеспеченной, дети со студенческий лет самостоятельно зарабатывали себе на жизнь, любая работа считалась у них достойным занятием. Сестра подрабатывала сиделкой в больнице, а сам Юрген был даже уборщиком мусора. На вопрос Валерии, откуда знают русский его родители, Юрген ответил примерно так: мама жила в России когда-то в детстве, когда мой дедушка что-то строил в вашей стране. Потом она работала в школе, учила русскому немецких детей. Наверное, она выучила и папу. О том, что его отец во время Второй мировой войны был в русском плену, Юрген решил промолчать, боясь отпугнуть девушку излишними подробностями из истории своей семьи, в которых он сам, сказать по правде, не очень разбирался. Знал он только, что его отец с сожалением вспоминал о своем участии в войне против русских, но вообще на эту тему говорить не любил.

Не смотря на то, что у каждого из молодых людей были свои тайны, связанные с драматическими судьбами не только их семей, но и стран, в которых они жили, разговор так сблизил их, что они чувствовали себя почти родными, и необычайная нежность друг к другу заполняла их души. Лере было так хорошо с этим молодым красивым немцем, как никогда прежде ни с одним мужчиной. Она ощущала себя в каком-то нереальном мире, где секс перерастал в нечто возвышенное, космическое.

— Я думала, так не бывает, — сказала она, уронив голову на грудь Юргена.

— Я тоже... — тихо ответил он.

Они заснули обнявшись, не в силах ни пошевелиться, ни оторваться друг от друга...

На другой день Лера, конечно, опоздала на работу. Счастливая, с гордо поднятой головой, она вошла в здание студии.

— Ты где пропадаешь? — бросилась ей навстречу Зина.

— Где хочу, там и пропадаю, — холодно ответила Лера, — но, как видишь, не пропала.

— Срочно иди к директору. — напыщенно произнесла Зина.

— Что, выговор за опоздание, или — премия за удачную съемку? Ты случайно не в курсе?

— Понятия не имею, велел тебя встретить, вот и все. Мне какое дело?

— Не хочешь составить мне компанию? — усмехнулась Лера.

— Нет уж, иди без меня. С меня хватит! У меня и так из-за тебя одни неприятности!

— Дура ты, Зинка, — сказала Лера презрительно, — думала, квартиру тебе дадут за твою бдительность и усердие? Ничего у тебя не вышло, вот и злишься. Лера быстро направилась вверх по лестнице, а Зина осталась в вестибюле с раскрытым ртом

— Опаздываете, Голицына, — сказал директор с упреком и какой-то странной печалью в голосе.

— Так получилось, извините... — Лера томно опустила глаза.

— Вам через полчаса в аэропорт, а вы гуляете, — проигнорировав томный взгляд, сухо сказал директор.

— В командировку? А как же наша передача?... — пролепетала Лера, растерявшись от неожиданного поворота событий.

— Да какая командировка! В Москву!

— Но почему же? Что случилось? — у Леры словно все внутри оборвалось, — У меня практика только началась! И передача не закончилась! Что я такого натворила?! — спросила Лера со слезами в голосе.

— Да не вы натворили, а ваша мать! Вот, читайте. — он протянул Лере телеграмму. "Матери плохо, тяжелое отравление. Срочно вылетай. Тетя Жанна".

— Мне очень жаль, что так получилось, — смягчившись, сказал директор. — Вы способный журналист, а толком не поработали у нас. За контакт с немецкими кинематографистами могу вас только поблагодарить, — он странно усмехнулся, — нас вовремя не информировали, сами знаете — бардак... Сейчас разберемся с транспортом, заедете в общежитие за вещами, и в аэропорт.

— А билет? — спросила Лера растерянно.

— Не волнуйтесь, бронь у нас есть. Мы, все-таки, областной телецентр, как-никак... — Произнес он таким тоном, словно оправдывался перед самим собой.

— Спасибо... — упавшим голосом сказала Лера.

— Да не за что, мы ведь тоже люди... А вот, кстати, и ваш попутчик! — директор встал из-за стола и пошел к распахнувшейся настежь двери, навстречу Красовскому, протянул ему руку. — Привет, Леонид. Жаль, что улетаешь. Ну, я тебе компанию подобрал, так что не будешь скучать в дороге.

— Ценю, Саша, — улыбнулся Красовский, пожимая протянутую руку. — позаботился о старом друге.

— Свободных машин сейчас нет, возьмешь мою "Волгу"... сказал директор. — Ну, а передачу без вас сами доделаем. В райкоме уже интересовались, просили материал показать перед эфиром. Будут, конечно, крамолу выискивать, ну, и на себя хотят посмотреть, какие они умные и прогрессивные.

При виде Красовского Лера почему-то смутилась, подумав, что их словно нарочно сводит судьба, есть в этом что-то фатальное. Но через мгновение ее мысли обратились к Юргену, она стала соображать в отчаянии, что же делать, как предупредить его? Неужели я улечу, не простившись с ним? Неужели я больше его не увижу? Нет, это невозможно, это страшнее конца света! Конечно, он узнает на студии, что я улетела, ему все объяснят... Но как он воспримет это? Как передать ему мой московский телефон? Наташи, как назло, нет на студии. Господи, и что же с матерью, неужели нарочно это сделала?.. Зачем она так себя и меня мучает! Когда эти мысли, путаясь, проносились в сознании девушки, она услышала мягкий голос Красовского.

— Валерия, если не трудно, подождите меня в приемной, у меня разговор ровно на пять минут.

— Конечно, подожду... Лера выбежала за дверь и бросилась к секретарше. Ей нужен был срочно телефонный справочник города. Быстро отыскав номер гостиницы, где жил Юрген, она попыталась дозвониться туда, но линия была занята. Наконец, номер соединился, раздались длинные гудки. "Подойди, ради бога! Неужели не слышишь! Сними трубку, пожалуйста!", — мысленно умоляла Лера. Но номер не отвечал. Она набрала еще раз — бесполезно. И тут из кабинета директора вышел Красовский.

— Поехали! — обратился он к Лере.

— Да-да, сейчас. — Лера набрала номер в последний раз, бросила трубку и, схватив сумочку, бросилась к двери за Красовским.

— Вот сумасшедшая, — то ли осуждающе, то ли сочувственно произнесла секретарша ей в след.

Старая директорская "Волга" стояла у подъезда студии, рядом лениво прохаживался водитель.

— В аэропорт, — сказал Красовский, пропуская Леру на заднее сиденье.

— А вещи? Они у меня в общежитии, я ведь ничего не знала...

— Конечно, заедем за вещами... — Красовский почему-то нервничал. — На Енисейскую, — сказал он водителю.

— А путевка? — водителю явно было неохота вообще куда-нибудь ехать.

— А, черт! Забыл! — Красовский посмотрел на часы, на Леру, — подождите, я мигом. Времени до вылета оставалось в обрез.

— Леонид Аркадьевич! — во двор выбежала запыхавшаяся секретарша, — вы путевку забыли.

— Спасибо, дорогая, выручила, — он галантно поцеловал ей руку, сел на заднее сиденье, захлопнул дверцу и, протянув водителю путевку, сказал.

— Теперь поехали, наконец!

— Теперь поехали, — водитель включил зажигание и медленно тронулся с места.

— Ты огорчена? — спросил Леру Красовский, неожиданно перейдя на "ты".

— Чем? — сказала она рассеянно, думая о своем.

— Ну, хотя бы, болезнью матери...

— Да, конечно. Я огорчена, и тем, что не закончили передачу...

— Я понял. — сказал Красовский сухо.

— Леонид Аркадьевич, а вы почему уезжаете? — спросила Лера вдруг. — У вас тоже кто-то заболел?

— Упаси бог, у меня некому болеть... Просто надоело все, понимаешь! И, пожалуйста, зови меня Леонид, без этих церемоний, я ведь не старик еще. — Он замолчал, закурил, глядя на дорогу, Лера заметила, что у него подрагивают руки.

— Не думай, я не алкоголик, — сказал он, перехватив ее взгляд.

— А почему я должна так думать? — удивилась Лера.

— Да так, обо мне много разного говорят...

— А вам, Леонид, разве не безразлично, что говорят о вас? — удивилась Лера еще больше.

— Иногда бывает не безразлично...

— Вы такой талантливый, и независимый человек. У нас на курсе все обожают вас, только и говорят, что о ваших фильмах.

— Это правда? — он улыбнулся, и на лице его опять появилось простодушное детское выражение, которое Лера уже заметила однажды.

— Конечно.

— А о моем ужасном характере тоже говорят? Признайся, ты ведь, наверное, слышала, что я вредный, неуживчивый, что у меня полно врагов, и жены от меня сбегают...

— Ну, слышала немного... — Лера смущенно улыбнулась.

— Знаешь, — Красовский повернулся к ней и поглядел прямо в лицо. — Если бы я позволил себе расслабиться, я, наверное, влюбился бы в тебя... Я понял это, когда ты пела. Женское кокетство, внешняя красота давно уже меня не трогают. Но талант, творчество — единственное, перед чем мне трудно устоять.

Она промолчала, почувствовав внутренний холодок, пробежавший внутри. Этот человек задевал какие-то тонкие струны в ее душе и не был ей безразличен, Он, наверное, вообще никого не оставлял равнодушным к себе, его должны были или бояться и ненавидеть, или обожать, как Наташа... Лера подумала, что если бы ни влюбилась без памяти в Юргена, но наверняка увлеклась бы Красовским, и неизвестно еще, что было бы хуже для нее, не лучше, а именно хуже, потому что все сейчас, по ее мнению, складывалось для нее как нельзя более скверно.

— Но ты можешь не опасаться, я слишком самолюбив! Когда я вижу, что меня предпочитают неотразимому Гансу Гансену, я отхожу в сторону. — его хрипловатый голос вдруг зазвучал красиво и чисто, — "Но самая глубокая, тайная моя любовь отдана белокурым и голубоглазым, живым, счастливым, дарящим радость, обыкновенным. Не хулите эту любовь, Валерия (у него там Лизавета, не в этом суть), она благодатна и плодотворна, в ней страстное ожидание, горькая зависть, малая толика презрения и вся полнота целомудренного блаженства". — Красовский вновь замолчал, закуривая очередную сигарету. Лера вспыхнула. Будь он проклят со своей эрудицией! Он, действительно, невыносимый человек... И кто дает ему право называть Юргена обыкновенным!

— Не обижайся, — тихо сказал Красовский, словно читая ее мысли, — я здесь не при чем, это Томас Манн, прочитай при случае "Тонио Крегера", — он замолчал, а когда заговорил снова, голос его прозвучал жестко и безжалостно, — конечно, ты понимаешь, что твой роман абсолютно бесперспективен?

Лера сжалась, как от удара. Так думать могла только она сама, но как посмел он говорить ей об этом? Она еле сдержалась, чтобы не закричать. Кто дал ему право так говорить с ней?

— Но... почему вы... — как ненавидела она сейчас и его, и свой срывающийся голос!

— Почему я? Потому что ты мне не безразлична, я не скрываю этого. Но не думай, что во мне говорит примитивная ревность. это — не моя стихия. Просто мне хотелось бы предостеречь тебя, чтобы ты не строила иллюзии., а потом не испытывала разочарование. Я хорошо знаю жизнь. Или ты и в правду надеешься, что он увезет тебя с собой?

— Господи, какая же я дура! Зачем я слушаю вас! — Лера с трудом сдерживала слезы.

— Успокойся, — Красовский сжал ее руку, и Лера почувствовала с ужасом, что почему-то не может освободиться от его крепких холодных пальцев. — Он уедет и забудет тебя. И это — единственная правда, которая существует. Ты, конечно, можешь не верить мне, но я всегда говорю людям правду. Она не всегда соответствует нашим желаниям, но ее необходимо знать, и не бояться...

Лера хотела что-то сказать, возразить этому жестокому правдолюбцу, но, словно под действием гипноза, она не в состоянии была произнести больше ни слова.

Когда машина остановилась во дворе общежития, до вылета оставалось ровно полчаса. Лера стремительно вбежала в комнату и увидела Наташу, ничком лежавшую на кровати.

— Что с тобой? — она бросилась к подруге, испуганно тронула ее за плечи. Наташа повернула к ней опухшее от слез лицо.

— Он уезжает. Я знаю. Это все... Я не могу больше здесь оставаться...

— Поехали с нами! — решительно сказала Лера. — Он ждет в машине. Как-нибудь сумеем тебя посадить в самолет.

— Лерка, как все нелепо. Ему нравишься ты...

— Ты с ума сошла. У нас с ним явная взаимная антипатия!

— Я никуда не поеду... — Наташа вытерла полотенцем промокшее от слез лицо, — ну и дура же я, прости, что болтаю всякие глупости.

— Ну что ты, — Лера обняла ее, — мы обязательно скоро встретимся! Вот мой телефон и адрес, — она быстро писала его на листке бумаги, — позвони, когда будешь в Москве и, очень тебя прошу, передай Юргену!

— Конечно, передам!

Лера быстро побросала вещи в чемодан и выбежала из общежития.

— Сколько можно копаться, — сердито сказал Красовский, укладывая в багажник ее чемодан, — мы опаздываем на самолет.

Лера молча села в машину.

— Вы можете ехать быстрее? — раздражаясь все больше, резко обратился Красовский к водителю.

— Тут дорога скверная, видите, какие повороты крутые... — проворчал водитель.

Лера молчала, боясь каким-нибудь нечаянным словом еще больше разозлить самолюбивого гения, и думала о своем. Конечно, Наташа не забудет дать Юргену ее телефон... Но позвонит ли он? Если позвонит, сможем ли мы встретиться? И как вообще все сложится дальше?.. Лера осознала четко и ясно, что готова уехать с прекрасным, белокурым и голубоглазым "Гансом Гансеном" не только в Германию, но и в любой край света, только бы быть рядом с ним. Пусть язвит этот вздорный гений с мерзким характером! Ей на все наплевать! Вся ее прежняя жизнь казалась ей теперь пустой и бессмысленной, а будущее без Юргена вообще представлялось ужасным. Но позвонит он или не позвонит? Погрузившись в эти мысли, Лера прикрыла глаза, и вдруг почувствовала резкий удар, услышала звон разбитого стекла. Голову пронзила резкая боль, ярко вспыхнуло в глазах и стало темно... Очнулась она на коленях у Красовского, который одной рукой прижимал ее к себе, а другой отчаянно растирал ей виски. С трудом открыв глаза, она увидела буквально в сантиметре от себя искореженную и вогнутую внутрь дверь машины. Весь салон был засыпан мелким битым стеклом. Лера пошевелилась, кажется, она была жива, только страшно болела голова, словно что-то разрывало ее изнутри.

— Ты в порядке? — осторожно усаживая ее на сиденье, спросил Красовский с надеждой и тревогой в голосе.

— Кажется... Только кружится голова... Лера огляделась — машина была здорово разбита. Рядом на дороге водитель "волги", весь исцарапанный, но по счастью живой, ругался истошным матом с шофером встречного "газика", левое крыло которого было смято в гармошку.

— Он на повороте выехал на встречную полосу и вмазал нам в бок, — объяснил ситуацию Красовский.

— Удар пришелся на меня, я ведь сидела слева... Почему же я жива и почти цела? — удивленно сказала Лера, разглядывая покореженную дверь.

— Так получилось, — усмехнулся Красовский, — везучая... — Он осторожно платком вытер кровь у нее со лба. — Ты сразу после удара потеряла сознание, я страшно испугался, — он, конечно, опять закурил, — но очень быстро пришла в себя, а кровь у тебя на лбу от осколка...

— А вы... как? — спросила Лера участливо, вспоминая, как несколько минут назад очнулась у него на коленях, и как он испуганно прижимал ее к себе... Наверное, он спас ей жизнь...

— Я в полном порядке, сейчас отвезу тебя в больницу. Сейчас поймаем попутку и я отвезу тебя в больницу. На самолет мы все равно опоздали! — Красовский с трудом открыл правую дверь, которая была цела, но видно от удара заело замок и вышел из машины, стряхивая с одежды осколки. Лера подумала, что судьба предоставила ей прекрасный шанс остаться здесь, в этом городе и снова увидеть Юргена. Разве она виновата, что попала в аварию? Правда, ничего страшного с ней не случилось, но последствия могут проявиться позже, конечно, надо обследоваться... И кто сможет осудить ее за то, что в таком состоянии она не сумела вылететь в Москву? Лера представила себе, как она лежит в больничной палате с перевязанной головой, вокруг бегают врачи и медсестры, на краю кровати сидит Юрген и с нежностью глядит на нее, а в дверях палаты появляется Красовский с букетом цветов... "Может быть, я теперь останусь калекой", — шепчет Лера сквозь слезы. "Я все равно буду любить тебя и никогда не расстанусь с тобой", — страстно говорит Юрген. "Я тоже", — произносит Красовский, приближаясь с букетом...

— Я поймал машину, — Красовский подал Лере руку и помог выйти из разбитой "волги", подвел ее к старому желтому "москвичу" и бережно усадил на заднее сиденье.

— Пожалуйста, в аэропорт. — с внезапной решимостью произнесла Лера.

— Вы же сказали — в город? — водитель удивленно поглядел на Красовского.

— В аэропорт, — повторила Лера.

— Ну и ну, — Красовский нервно усмехнулся, — не знаю, у кого из нас более вздорный характер! Ладно, поехали в аэропорт, если дама просит.

— Это будет по дороже, — сказал водитель, стараясь извлечь выгоду из ситуации.

— Не имеет значения. Только не спешите, пожалуйста, на самолет мы все равно опоздали.

Лера, рисуя в своем воображении столь увлекательные картины своего пребывания в больнице, неожиданно услышала из-под сознания голос проснувшейся совести. "А что будет, если мать умрет, и ты больше не увидишь ее, даже не простишься с ней?". Этот голос оказался вдруг сильнее ее собственного эгоистического желания, она испугалась всерьез и резко изменила решение.

— Наверное, ты поступила правильно, — тихо сказал Красовский, осторожно сжав ее руку, — мужиков у красивой женщины бывает много, а мать одна...

"Он, наверное, дьявол, — подумала Лера с ненавистью и восторгом одновременно, — он все видит насквозь и умеет читать мысли... Лучше было бы никогда с ним больше не встречаться".

Входя в здание аэропорта они услышали, как диктор объявляет о задержке московского рейса по техническим причинам еще на полчаса. Теперь все складывалось удачно, у них даже оставалось время выпить по чашке кофе. Теперь они почти не разговаривали, видимо, сказывалась нервное напряжение нескольких последних часов. А в самолете Лера снова и снова думала о Юргене, проигрывала в памяти каждую их встречу, во всех подробностях, и чем больше она думала о нем, тем более страстно желала его. Тут все было ясно, она влюблена по уши, и если им не суждено быть вместе, для нее это крах всей жизни! Что же касается Красовского, то он, совершенно очевидно, был если ни самим дьяволом, то уж по меньшей мере демоном, а с этой публикой отношения у Леры были достаточно сложные, и не всегда самые лучшие. Уже в Москве, перед тем, как Лера вышла из такси, Красовский протянул ей свою визитную карточку.

— А если я вам не позвоню? — с вызовом сказала Лера.

— Позвонишь. Не сейчас, когда-нибудь позже, но обязательно позвонишь!

Тетя Жанна встретила Леру в вестибюле больницы, где лежала мать. Она держалась холодно, но сдержанно, по ее страдающему выражению лица и фальшивому голосу Лера сразу поняла, что тетка решила заключить временное перемирие с ненавистной племянницей. Возможно, где-то в глубинах своей злобной и черствой души она действительно сочувствовала сестре и по своему переживала за нее.

— Твоя мать пыталась покончить с собой, — произнесла тетка трагичким шопотом.

— Зачем она это сделала? — в упор глядя на тетку, спросила Лера.

— Это мне не известно, — сухо ответила тетка. — Она проглотила большую дозу снотворного, но, видимо, сама страшно испугалась и позвонила мне, к счастью, я приехала вовремя. Квартира была заперта, пришлось взламывать дверь... О боже, Софи воспользовалась отсутствием дочери, как это все ужасно!

Из слов тетки следовал не двусмысленный вывод, что в несчастьях ее сестры если не прямо, то косвенно виновата Лера. И так было всегда! Конечно, отношения Леры с матерью нельзя было назвать близкими, им всегда было трудно жить вместе, каждая искала определенной свободы и уединения. В то же время Лера знала, что ее мать почти обезумела от страха перед одиночеством, она постоянно говорила всем о преследовавшей ее мании самоубийства. Лера никогда не могла понять до конца, где проходит грань между игрой матери на публику и действительной опасностью потерять ее. Она ни в чем не была виновата перед матерью и умом это хорошо понимала, но при этом испытывала угрызения совести из-за того, что слишком занята своей жизнью и мало уделяет внимания этой вздорной, капризной и, вероятно, больной женщине, любимой и близкой и, в то же время, такой далекой и совсем чужой...

В больнице сказали, что мать выпишут завтра. Ей было значительно лучше, но врач заявил, что для полного выздоровления необходим абсолютный покой и никаких стрессов! А как избежать их, этих стрессов, если она сама постоянно выискивает повод для раздражения и впадает в отчаяние из-за любого пустяка?

Оставаться в больнице не было необходимости, тетка сказала, что будет лучше, если Лера с матерью встретится дома завтра, а сейчас ее не следует волновать. "Тогда зачем потребовалось вызывать меня в Москву?", — думала Лера по дороге домой, с новой силой погружаясь в воспоминания о недавнем прошлом. В ее мыслях не находилось сейчас место ни для кого, кроме Юргена. Она словно заново слышала его нежный шепот, ласковые слова, произносимые с мягким акцентом, и испытывала при этом единственное желание — сейчас же, немедленно броситься к нему в объятия. Но это было невозможно, и Лера ощутила такую невыносимую тоску, что сердце ее готово было разорваться на части.

В квартире было душно, пыльно, неуютно. Лера раскрыла настежь окна и, чтобы как-то занять себя, принялась за уборку. Вдруг кто-то позвонил в дверь. Лера открыла ее.и с удивлением увидела, что на пороге стоит старая цыганка. в черной одежде. Она молча смотрела на Леру, а Лера смотрела на нее, и ей показалось, что когда-то она видела эту женщину — то ли в детстве, то ли во сне...

— Ты плачешь об одном, а горе у тебя другое, — сказала цыганка.

— Разве я плачу?

— Душа твоя плачет, вижу...

Откуда она знает?..

— Не бойся, я уйду... — сказала цыганка.

— А чего я должна бояться? — удивилась Лера. Она не испытывала никакого страха, напротив, ее почему-то тянуло к этой старой цыганке и совсем не хотелось, чтобы она уходила... Кто она? Что привело ее сюда? В пямяти вдруг возник образ сказочной колдуньи в черном, которую она видела очень давно

— Цыган все боятся, цыгане приходят в дом воды попросить, а потом в доме пусто... Бывает так, вот и боятся люди, разве не правда? — старуха засмеялась, показав ровный ряд золотых зубов, и посмотрела на Леру большими темно-зелеными глазами.

— Но я вас совсем не боюсь... Вы мне напомнили одну женщину из детства,.. она часто снилась мне, и мне так хотелось увидеть ее еще хоть раз!... Я ждала, тосковала. ...Скажите, это были... вы?

— А сердце твое что говорит?

— Сердце говорит, что вы пришли не случайно, вы знаете меня, правда?

— У тебя зоркое сердце, его не обманешь.

— Но что привело вас сюда... Магда. Романовна?

— Ты даже имя мое помнишь. От тебя ничего не скроешь, красавица моя... — Цыганка взяла Леру за руку, — Мне карты сказали, что случилось несчастье.

— Это правда, — сказала Лера. — Но маме уже лучше.

— Храни ее бог, — прошептала цыганка.

— Скажите, а карты все могут рассказать? — спросила Лера, с надеждой глядя на цыганку.

— Карты хранят великие тайны, но не всем дано узнать эти тайны!

— А кому дано?

— Тому, кто может видеть, и кто не боится

— Я, кажется, поняла... Это страшно, потому что знаешь о судьбах людей и ничего не можешь изменить. Но я хочу знать, что меня ждет! Погадайте мне, Магда Романовна!

Цыганка посмотрела на нее с внезапным испугом.

— Нельзя гадать на родных и любимых.

— Но я вам совсем чужая! — удивилась Лера. — Почему вы так говорите?

— Прости, милая, так, с языка сорвалось.

— Погадайте, очень прошу вас! Мне так надо знать!

— Ладно, пусть будет по-твоему. Сотворю великий грех ради тебя, — пробормотала старая цыганка, доставая откуда-то из складок юбки колоду карт,..

На столе ровным желто-красным пламенем горела свеча, озаряя небольшое пространство вокруг... Комната погрузилась во тьму, словно потеряв очертания, наполнилась блуждающими призрачными тенями, стены раздвинулись и исчезли в бесконечности пространства...

Цыганка раскладывала карты по кругу сначала слева направо, потом другие навстречу им — справа налево. Долго глядела молча, читая тайный смысл увиденного.

Лера терпеливо ждала, не нарушая молчание ни вздохом, ни словом.

По лицу старухи скользила печаль. Наконец, она сказала.

— Ты точно не боишься?

— Я ничего не боюсь... — прошептала Лера.

— Тогда слушай... На пороге не тот, кого ты ждешь. Тот, кого зовет твое сердце, уедет далеко на чужбину. Скоро удивишься тому, что сделаешь. Печаль покинет тебя, но снова вернется. Три великих перемены будут в твоей судьбе, и каждый раз ты будешь терять все, что имела, все начинать сначала, и находить то, чего не теряла. Три короля тебе выпадают, и только один из них пройдет сквозь мрак и огонь, и душа его не станет черной.

— Вы сказали, он уедет на чужбину? И я никогда не увижу его? — дрожащим голосом спросила Лера.

— Увидишь, но не теперь.

— А когда?

— Пока не вижу ответа. Но не теряй надежду, тебе поможет случай... Тут еще два короля.

— Нет, про них не надо! — голос Леры дрожал.

— Господи, зачем я согласилась... — сказала цыганка с горечью.

— Говорите все, что видите! Лучше знать правду, если, конечно, это правда... Ведь карты могут ошибиться, скажите, могут?

— Карты или молчат, или говорят правду...Но они сейчас не все говорят.

— Значит, еще не все известно, что-то может измениться? Вот эта карта рядом со мной, что она значит?

— Эта карта говорит, что есть тайна, о которой ты узнаешь только через смерть близкого человека ...

Лера вздрогнула, почувствовав холод внутри. Цыганка взяла ее за руку, развернула ладонью вверх, и холод вдруг исчез, а по всему телу разлился жар.

— Успокойся, родная, все образуется, — говорила цыганка банальные, ничего не значащие слова, но в ее устах они наполнялись каким-то особым смыслом, — все образуется, да не так скоро, как тебе хочется. Потерпеть придется...Будет у тебя все — и любовь, и богатство, ты умная, красивая, добрая, ты получишь такое счастье, какое другим не выпадает...

— Не надо меня утешать, — сказала Лера.

— Я говорю, что будет, — сказала цыганка строго, — ты сама попросила.

— Да, это правда...

— Тогда смотри, вот твоя линия жизни, а вот — линия сердца, они сойдутся! И все страдания твои останутся позади! А теперь я ухожу!

Цыганка быстро собрала карты, вдруг обняла Леру, прижала к себе.

— Прощай, моя золотая, мне пора! Не говори никому, что я приходила.

— А вы придете еще? — Лера смотрела на нее, с трудом сдерживая слезы.

— Когда-нибудь.

— Когда? Через двадцать лет?!

— Да разве я проживу столько... Не плачь, моя золотая...

Проводив цыганку, Лера бросилась ничком на диван и зарыдала. Все было нелепо, несправедливо, ужасно! Неужели все это правда, то, что показали карты?! Внезапно, сквозь слезы отчаяния, в сознание Леры ворвался громкий и настойчивый телефонный звонок. Она вскочила с дивана, бросилась к телефону, схватила трубку... Там был какой-то шум, потом телефонистка назвала ее номер...

— Валерия, как ты могла убежать от меня? Я очень скучаю, — произнес Юрген в наступившей тишине. Голос его звучал так, как звучат, наверное, голоса молодых ангелов.

— Я тоже очень скучаю! — Лера перестала плакать и глупо улыбалась трубке, прижимая ее к щеке.

— Как твоя мама? — спросил он.

— Ей уже лучше, ее выпишут завтра.

— Это хорошо. — Лере хотелось так много сказать Юргену... Господи, да она сходит с ума, она просто умирает, как хочет видеть его, ей всюду мерещатся его голубые глаза, его прекрасная улыбка... Слова почему-то замерли в горле, и она произнесла, с трудом преодолевая охватившее ее оцепенение.

— Я очень хочу тебя увидеть, понимаешь?..

— Я тоже, — сказал он, — мы скоро увидимся. Я скоро буду в Москве, я позвоню тебе...

— Юрген, я тебя очень люблю, я не могу без тебя! — В трубке что-то затрещало, разговор прервался.

— Юрген, алло! Алло! — в отчаянии кричала Лера, и вдруг увидела свою мать, стоявшую в дверях под руку с сестрой Жанной. "Неужели они слышали? Какой ужас...", — пронеслось в ее сознании, она вспыхнула, замерла, потом побледнела, с трудом справилась с собой и произнесла с неестественной улыбкой.

— Тебя выписали сегодня? Как хорошо...

— Что-то я не вижу, что ты очень обрадовалась, — язвительно сказала тетка, — Соня, пойди ляг, тебе нужен покой, — строго приказала она, потом снова свирепо поглядела на Леру, — Что стоишь? Согрей чайник, матери нужно сделать грелку!

Теперь она пребывала в своем привычном агрессивном состоянии, временное перемирие закончилось.

Лера побежала на кухню, дрожащими руками включила кран, набрала в чайник воды, поставила на плиту, расплескала, чуть не залив газ. Руки слушались плохо, ей хотелось куда-нибудь спрятаться, зарыться с головой, чтобы никто ее не видел... Да, с матерью, конечно, ей было тяжело, они постоянно ссорились, мирились, и все это можно было как-то терпеть, пока в доме не появлялась проклятая тетка! Полная женщина с крашеными рыжими волосами и одутловатым лицом, бывшая школьная училка, непризнанная поэтесса, она ненавидела Леру с момента ее появления на свет, считая своим долгом защищать бедную сестру от эгоистичной и вероломной дочери. Как только Лера начала осознавать окружающий мир, она ответила тетке взаимностью.

— Вечно ты где-то шляешься, как потаскуха! — обрушивалась тетка на Леру, не успев переступить порог.

— Не надо, Жанет, — страдальчески произносила мать.

— Как это не надо?! Почему я должна терпеть твои мучения с этой дрянью?!

Лера, захлебнувшись обидой и ненавистью, желала только одного — чтобы тетка однажды провалилась сквозь землю.

Мать лежала в постели, с грелкой в ногах, бледная и печальная, а тетя Жанна сидела рядом с ней и пронзительно смотрела на Леру.

— С кем это ты так любезничала по телефону? — спросила она холодно.

— Так, с одним приятелем... — ответила Лера уклончиво.

— Ничего себе приятель! Ты каждому встречному в любви объясняешься?!

— Не надо, тетя Жанна, — попросила Лера, — мы опять начнем ругаться, а ты сама сказала, что маме нужен покой.

— Покой? Это ты говоришь?! — голос тетки заскрежетал, как ржавое железо, — Небось, ты ее уже мысленно похоронила, признайся! А? — и вдруг, срываясь на крик, она произнесла, — шлюха1 Мерзавка! Дрянь бессердечная!

Лера онемела от обиды, с трудом сдерживаясь, чтобы снова не зарыдать. Она понимала, что тетка просто безнаказанно срывает на ней зло, но кто дал ей право так издеваться над своей племянницей, которая, видит бог, ни в чем не виновата перед ней! Мать не в себе, не может ее защитить! Ничего, она сумеет сама за себя постоять!

— Тетя Жанна, оставь нас в покое, наконец! — Лера старалась говорить как можно более спокойно и уверенно, сдерживаясь из последних сил, — убирайся из нашей жизни!

— Нет, это ты убирайся, грязная проститутка! Много валюты заработала со своими иностранцами?!

Конечно, от тетки всего можно было ждать, но это уже слишком! И некуда скрыться — крошечная комнатка в двухкомнатной малогабаритке! Все невозможно — думать, жить, работать, любить! Юрген, возьми меня с собой, Юрген, я люблю тебя, я хочу жить в твоей стране! Юрген, увези меня отсюда!!! Юрген, не забывай меня...

Нет, дома оставаться Лера больше не могла. Не сказав больше ни слова, она выбежала на улицу. Шел дождь, повсюду стояли лужи, отражая свет вечерних фонарей. Лере было так плохо, что, ничего не замечая, она побрела по улице, наступая прямо в лужи. Ноги быстро промокли, она двигалась куда-то, по середине полутемного переулка. Именно так, под дождем, две недели назад она бежала на свидание к Юргену! Всего две недели!.. Казалось, целая вечность прошла.

По лобовому стеклу "Москвича" непрерывно скользили щетки, не успевая сбрасывать потоки воды.

— Ни черта не видно! Темно, как у негра в заднице! — проворчал водитель.

Его напарник захохотал.

— А ты там был, Леха?

— Не нравится — сам за руль садись!

— Не сейчас же... — напарник устало прикрыл глаза. — Ты в дежурке сидел, а я на задержании был, потом на обыске, потом допрос... Я устал, понимаешь, и вообще не в духе!

— Подумаешь, комиссар Мегре нашелся! — ухмыльнулся Леха.

— А ты и книжки читаешь? — съязвил напарник. — Вот не знал!

— И книжки читаю, и с девушками гуляю, и песни пою, не то, что некоторые меланхолики! — он резко нажал на газ и заорал фальшивым голосом.

— Мы поедем, мы помчимся в венерический диспансер, и отчаянно ворвемся прямо к главному врачу! У-уу! Ты узнаешь, что напрасно называют триппер страшным, ты увидишь, он не страшный, я тебе его дарю! У-у!

— Спасибо за подарок, — сказал напарник. — Тормозни.

— Это еще зачем?

— Место одно проезжаем...

— Мемориал Макса Великого? Здесь произошло ограбление банка... Или изнасилование?

— Болван! Тут одна девушка живет.

— Ой, извини, друг, Леху-дурака, не знал. Не спец я по высоким материям. — Леха хмыкнул, сбавляя скорость. — Тебя прямо на хату?

— Заткнись! — рявкнул Максим.

— Почтим памятные места минутой молчания... — произнес Леха с фальшивым пафосом.

Максим, готовый вспыхнуть от ярости, вдруг захохотал.

— Ну и гад ты, все-таки! За что я тебя люблю...

— Ах ты мой голубенький, педик ненаглядный! — продолжал язвить Леха.

— Ты хоть и мент поганый, а с тобой не соскучишься! — смеясь, сказал Максим.

— Да мне твоя кислая рожа осточертела, ладно, едем дальше?

— Едем.

Леха опять газанул, машина рванулась как угорелая, расплескав на несколько метров вокруг огромную лужу.

Внезапно в свете фар шарахнулась женская фигурка в плаще, обрызганная с ног до головы.

— Что ж ты, сука, делаешь? — возмутился Максим.

— Ты это ей? — невинно спросил Леха.

— Тебе, водила хренов!

— Я что, нарочно? Да? Нечего под дождем шляться.

Максим буквально вывернул шею, глядя, как девушка движется под вдоль улицы, словно не замечая ни дождя, ни обрызгавшей ее машины.

— Ну-ка, останови! Подай назад! — крикнул Максим.

— Это еще зачем? — удивился Леха. — С таким бабником никогда не доедешь. Скажешь — извините, мамзель, мы вас окатили и очень сожалеем...

Максим не ответил, вглядываясь в светлую фигурку, одиноко бредущую в тусклом свете фонарей.

— Это что, твоя девушка, что ли, гуляет? — спросил Леха. -

— Нет...Это — другая...

— Там — девушка, тут — девушка. У тебя что, девушки в каждом доме и на каждой улице?

— Заткнись!

— Ты чокнутый, Макс!

— Может, и чокнутый...

До ее сознания с трудом доносились звуки. Сзади промчалась какая-то машина, обдав ее потоком воды,. Лера даже не поглядела ей в след. Прокатившись еще немного по скользкому асфальту, машина вдруг остановилась и медленно поехала обратно.

— Девушка, разве так можно, мы вас чуть не задавили! — высунулся из окошка водитель.

Лера, не взглянув на него и пошла дальше.

Тогда из машины вышел другой, тот, что сидел рядом с водителем, быстро догнал Леру, поглядел на нее.

— Послушай, неужели тебе нравится гулять одной под дождем? Поехали лучше с нами!

— Куда? — спросила Лера рассеянно.

— Это мы сейчас придумаем.

Он взял Леру за руку и повел к машине. Она почему-то послушалась и пошла за ним. Он усадил ее на заднее сиденье, сам сел рядом. Леха ухмыльнулся и тронулся с места.

"Они, наверное, приняли меня за проститутку, — пронеслось в сознании Леры. — Вечно я вляпываюсь в какие-то истории."

— Знаешь, гулять одной по ночам очень опасно, — сказал Максим.

— Я об этом не думала... — тихо сказала Лера.

— Ты такая грустная. У тебя что-то случилось?

— Да ничего не случилось, просто настроение скверное...

— Это бывает. Ну, ничего, мы тебя развеселим.

Водитель вдруг повернул голову в Лерину сторону.

— Как пахнет хорошо.

— Да, духи... Это с утра, никак не выдохнутся...

— Тормоза ни к черту! — Леха стиснул руль, проскочив по скользкому асфальту на красный свет, и нажал на газ.

— Милиционер не поймает? — спросила Лера.

Оба парня вдруг захохотали.

— Вы что смеетесь, я что-то не то сказала? — удивилась Лера.

— Как раз то! Мы сами сейчас кого-нибудь поймаем! Ну-ка, Леха, дай газу! Не боишься, что разобьемся?

— Мне все равно...

— А мы не разобьемся! — прокричал Леха, и вдруг запел лихим голосом. — Мы поедем, мы помчимся в...

— Заткнись, хам трамвайный! — испугался Максим.

— Ладно, тогда споем другую. — Леха затянул с выражением "Наша служба и опасна и трудна...".

Максим стал ему подпевать, оба безбожно фальшивили, и Лера, наконец, засмеялась.

— Послушай, — Леха обратился к Лере, — а ты почему нас не испугалась? Села к нам в машину, поехала неизвестно куда? А вдруг мы хулиганы, насильники, убийцы?

— Что-то не похоже. — сказала Лера. — Просто валяете дурака.

— Правильно. Умница, догадалась. Ты очень правильно сделала, что поехала с нами, с нами абсолютно безопасно. Мы знаешь кто — мы менты! Но сегодня мы уже отработали, вот и развлекаемся. А ты больше так никогда не делай, не садись в чужие машины, Красная шапочка, там могут быть волки, страшные, кусачие!

— Ничего, — сказала Лера. — Меня они не укусят.

Это все до поры, до времени, — Леха подмигнул. — Куда едем, Макс? -

— Давай куда-нибудь на хату. Жрать охота!

— Я тоже есть хочу, — сказала Лера. — Со вчерашнего дня не ела.

— Ну вот, кого мы подобрали, Мокрую, голодную! Может, выбросим? — усмехнулся Леха.

— Ну уж нет. Такие девушки попадаются на дороге раз в жизни. Теперь я ее никуда не отпущу! — Максим повернулся к Лере. — Нет, чтоб мне треснуть, такое и впрямь случается раз в жизни!

— Ну уж ты загнул, Макс! — хмыкнул Леха.

— А ты молчи, падло! Кто старший по званию?

— Ну уж, разошелся! Сам сказал — выходной!

— Ладно, гони к Машке с Серегой. Тут, вроде, не далеко.

Лера стояла на балконе, молча курила и смотрела на дождь. К ней подошел Максим.

— Тебе скучно?

— Шумно, голова трещит.

— Может, смотаемся?

— Давай... Мне все равно.

Они прошли через прокуренную полутемную комнату, где почти все сидели на полу, что-то пили, кто-то бренчал на гитаре. Никто не обратил на них внимания.

— Прошу! — Максим открыл дверь машины.

— Куда поедем? — спросила Лера.

— Хочешь, домой тебя отвезу?

— Домой не хочу...

— Тогда поедем ко мне.

Машина рванулась с места и помчалась по темной ночной улице.

В небольшой комнате повсюду валялись пачки из-под сигарет, пустые бутылки, какие-то журналы, везде была разбросана одежда.

— Ты один живешь? — спросила Лера, оглядывая захламленное жилище.

— Нет. Предки сейчас в отпуске. Холодильник пустой, и это все... Извини.

— Ты, наверное, очень занят?

— Есть немного... Работа такая.

— А у меня сейчас каникулы, времени полно... — Лера быстро собрала грязь со стола.

— Ты что это делаешь? Зачем? — оторопел Максим.

— Это — мой афтограф на память! Тащи веник и ведро!

Через полчаса комната сверкала, как перед праздником. Сквозь неплотно задернутые шторы было видно, что начинает светать.

На разложенном диване с краю под одеялом лежал Максим, с другой стороны сидела Лера и молча курила.

— Послушай, ты бы легла, — сказал Максим сонным голосом. — ты устала, я вижу.

— Нет, я пойду.

— Куда ты пойдешь? — сердито сказал Максим. — Ложись и спи. Я сказал — утром отвезу.

— Нет, я пойду сейчас.

— Но почему? Это же глупо! Клянусь, я до тебя не дотронусь.

— Не в этом дело, просто я хочу уйти!

— А ты всегда делаешь только то, что хочешь? А на других тебе наплевать?

— Нет, просто мне очень плохо. Прости...

— Тогда расскажи. Станет легче.

— Не могу.

— Брось. Я знаю, ты слишком гордая. Ты убежала из дома, ночью. под дождем. Это не просто так. Тебя кто-то обидел. Скажи только, Я любому шею сверну!

— Спасибо...

— Пойми, я не хочу, чтобы ты уходила. Я хочу, чтобы ты была со мной, — Максим придвинулся к Лере, обнял ее, поцеловал. Она сидела, не шелохнувшись. Вдруг резко вырвалась, вскочила с дивана.

— Подожди, — он схватил ее за руку, попытался удержать,. — Ну скажи, зачем ты со мной поехала?

— Не знаю...

— И часто ты так делаешь? — спросил он со злостью, не выпуская ее руки.

— Нет, редко...

— Тогда останься со мной. Все будет, как ты захочешь.

Она снова села на диван, погасила сигарету. Она смотрела не на Максима, а куда-то в пространство.

— Ты о чем думаешь сейчас? — тихо спросил Максим.

— О том, как все это ужасно глупо! Я выгляжу полной идиоткой, да?

— Хорошо, ты сама это поняла. Поэтому будь умницей, ложись спать, утро вечера мудренее. Я же сказал — доставлю тебя в лучшем виде, — Максим с трудом скрывал зевоту. — Я ночь не спал, у меня язык заплетается...

— Спокойной ночи...

Лера схватила сумочку и пошла к двери, попыталась открыть, но не смогла. Она долго вертела замок, но все было напрасно. Максим, видимо, заснул. Может быть, он нарочно что-то сделал с замком, чтобы она не смогла уйти? Все это было так нелепо, что Лера вдруг начала безудержно смеяться.

— Ты мне нарочно спать не даешь? — сонно проворчал Максим.

— Я не могу открыть дверь... — давясь от хохота, сказала Лера.

— Поверни ручку вниз.

— Поворачивала. Все без толку. Открой мне, пожалуйста.

— Господи, да что ты за человек! — Максим поднялся с дивана, надел длинный халат, который смешно болтался на его худощавой фигуре, подошел к двери, дернул ручку, она вывалилась и с грохотом упала на пол.

Он посмотрел на Леру, на сломанную дверь, и тоже расхохотался.

— Ты видишь, все против того, чтобы ты уходила. Даже эта дверь не хочет тебя выпускать!

— Ты ее нарочно сломал? — все еще смеясь, спросила Лера.

— Клянусь, нет! — он взял Леру за руки, резко развернул к себе, — Я знаю, так тебя не удержишь... Но я ведь только что целовал тебя, или скажешь, что этого не было?

— Нет, не скажу. Но не сердись на меня, я все равно уйду! Хоть в окно.

— Какая ты упрямая! Чудовищно все это!

Максим, чертыхаясь, достал инструменты и стал со злостью взламывать дверь. После недолгой возни он пнул дверь ногой, и она распахнулась.

— Иди к черту! — рявкнул Максим срывающимся голосом.

— Прости меня, — прошептала Лера и выбежала на лестничную площадку.

Она быстро шла по улице мимо каких-то грязных заборов, загораживающих великую стройку коммунизма, об этом гласили огромные уродливые плакаты. На фоне мрачного неба, затянутого тучами, застыли черные стрелы подъемных кранов. Вокруг было пусто — ни людей, ни машин, автобусы, наверное, еще не ходили, да и никакой автобусной остановки нигде и в помине не было. Какой-то недостроенный спальный район, куда идти — неизвестно... Что за глупое упрямство? Почему я не осталась? — думала Лера, с опаской вглядываясь в темноту. Может быть, вернуться?.. Нет, это стыдно, унизительно! Пусть лучше считает меня упрямой гордячкой!

Вдруг откуда-то со стороны забора послышалось жалобное мяуканье. Лера шла дальше, не обращая внимания кошачью мольбу, но вот раздался собачий лай. Огромный пес мчался вдоль забора, а по верху забора двигался маленький черный силуэт с торчащими ушами и задранным хвостом. Пес подпрыгнул, стараясь достать лапами до верха забора, черный комок сжался в испуге, вздыбив шерсть, и, внезапно сорвавшись со спасительной высоты, вприпрыжку помчался по улице прямо навстречу Лере. Пес рванул за ним, дистанция между ними быстро сокращалась. Лера побежала навстречу котенку, успела схватить его на руки в самый последний момент, и сразу же встретилась с ощеренной, злобно рычащей пастью.

— Пошел вон! — закричала она, прижимая к себе котенка.

Пес поднял дикий лай, и тут оказалось, что он не один, а неподалеку бродит целая стая голодных, бездомных псов. Они приближались трусцой, и от предстоящей встречи с ними Леру охватил страх. Котенок боялся еще больше и царапал ее когтями. Лера продолжала идти размеренным шагом, бежать было нельзя, тогда бы псы точно набросились на нее... И тут, наконец, на пустынной улице появилась машина. Собаки сразу отстали. Лера подняла руку, машина, сделав странный зигзаг, остановилась. В ней было двое мужчин.

— Вас... подвезти? — спросил пьяным голосом водитель.

— Нет, спасибо, не надо. — Ей вдруг вспомнилось — не садись в чужие машины, Красная Шапочка! — и она рассмеялась.

— Ты что, над нами смеешься? — сказал другой, Он держал в руках открытую бутылку и отпил из горлышка прямо на глазах у Леры. — Она над нами смеется! Вот сука!

Лера быстро пошла вперед, сзади заревел двигатель, и машина поехала прямо на нее. Она еле успела отскочить, прижалась к забору... Как назло — ни одной щели, некуда спрятаться! А машина, виляя, двинулась задним ходом.

И тут рядом с Лерой. неизвестно откуда взявшись, резко затормозил "Москвич".

— Садись! — Максим быстро втащил ее за руку, и рванул с места с такой скоростью, что маневрирующие "Жигули" остались далеко позади,

Некоторое время они ехали молча, Максим внимательно глядел в зеркало заднего вида.

— Я не думала, что ты поедешь за мной, — первой заговорила Лера,

— А ты вообще часто думаешь? — сказал Максим зло, — или что взбрендет, то и делаешь?

— Что взбрендет, то и делаю! — Лера засмеялась, — останови машину!

— И не подумаю!

— Тогда я на ходу прыгну! — Лера открыла дверцу.

Максим успел схватить ее за руку, машину занесло. Максим с трудом вырулил и остановился на обочине. Посмотрел на Леру. Она сидела, сжавшись в комок, и беззвучно рыдала, а у нее на коленях отчаянно мяукал маленький черный котенок.

— Ядрена совокупность! — произнес Максим.

Плач Леры внезапно сменился нервным смехом.

— Что ты сказал?

— Да ничего, один профессор у нас так выражается... Чудно, я думал, мы одни. — Максим достал сигарету, закурил, протянул пачку Лере, — Хочешь?

Лера взяла сигарету и пропела на мотив "Лучинушки".

— Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, ни мышонка, ни лягушку, а неведому зверушку...

— Жаль, что не от меня! — сказал Максим, сделав скорбное лицо.

Лера, затягиваясь сигаретой, поперхнулась от хохота.

— Это все из-за тебя!

— Наконец, ты развеселилась. — Максим включил зажигание, — теперь можно ехать? Больше ничего такого не выкинешь? — он протянул руку и осторожно погладил котенка, — себя не жалко, хоть его пожалей!

— Я его от собак спасла, — тихо сказала Лера.

— Знаешь, ты прости, я бываю грубым. Это не со зла...

— Понимаю...

— Да что ты понимаешь? Мне, думаешь, охота была за тобой тащиться? Я вторую ночь не сплю!

— Зачем потащился?

— Я, знаешь ли, в милиции работаю, такого насмотрелся!.. Злой был на тебя, правда, а как представил, что с тобой ночью на улице может случиться... Нет, говорю себе, Макс, седлай коня! А то потом совесть замучает! А поешь ты, кстати, здорово.

На этот раз Лера промолчала. Котенок мирно спал у нее на коленях.

Прощаясь с Лерой у подъезда, Максим сказал.

— Я тебе звякну как-нибудь, ладно?

— Как-нибудь позвони.

— Может, сходим куда, посидим.

— Может быть... — рассеянно ответила Лера.

— Зверушку береги!

— Спасибо тебе, Макс. Ты меня тоже прости!

— Да ладно, — сказал он и пошел к машине.

Лера неожиданно догнала его, чмокнула его в щеку и побежала к подъезду.

Максимо ошалело поглядел ей в след.

Вернувшись домой под утро, Лера босяком прокралась на кухню, подогрела молоко, вытащила из шкафа маленькое блюдце и плоский эмалированный лоток для заливного, стараясь не шуметь, осторожно перетащила все в свою комнату.и закрыла дверь.

— Ешь, Уголек! — она погладила котенка, и тот, мгновенно вылакав молоко, заснул прямо на полу.

— Кто это у тебя? — сонным голосом спросила Софья Дмитриевна, распахнув дверь в комнату дочери.

— Мама, ты ведь не выбросишь его? — Лера испуганно прижала к себе котенка.

— Он такой милый... Как ты его назвала?

— Уголек. — С облегчением ответила Лера.

— А я слышу, ты разговариваешь с кем-то...

— А я с ним разговаривала!

— Лера, прошу тебя, прости меня... — голос матери дрогнул. — Я не должна была позволять...

— Забудь, ну ее к черту! — Лера обняла мать, — Мама, скажи, это... правда? То, что она сказала?

— А что она сказала? — Софья Дмитриевна испуганно поглядела на дочь.

— Что ты...

— Что я пыталась покончить с собой? Чушь! У меня было отравление, это правда, ты знаешь, я принимаю многго лекарств, ну, и случайно перепутала таблетки... Вот и все. Теперь я в полном порядке. Жанна нарочно все драматизирует, ты ведь знаешь...

— Да, мама... Как хорошо, когда ее нет!

— Мы тут с ней без тебя немного... отношения выяснили, теперь она не скоро придет... А ты ложись, наверное, всю ночь не спала?

— Спокойной ночи, мама!

Лера переложила котенка на свою постель, легла сама. После разговора с матерью стало легче на душе... Но как же глупо она вела себя! Зачем поехала к Максиму? А уж если поехала, надо было остаться... Он славный парень, он ничего от нее не требовал, хотя она ему явно понравилась... Конечно, он ни в чем не виноват, ему просто не повезло. Но разве могла она ему объяснить, что ей не нужен ни он, ни кто другой, кроме Юргена! Внезапно в памяти всплыли слова цыганки: на пороге не тот, кого ждешь! Что все это значит? Ею снова овладела невыносимая тоска, хотелось вскочить, сорваться с места и немедленно лететь туда, откуда звонил ей Юрген и откуда она сама вернулась вчера. Пусть хоть несколько дней, хоть несколько часов они смогут провести вместе, а там будь, что будет! Но как это сделать? Как незаметно уйти из дома? Где взять деньги на билет? Получалось все слишком сложно. Тогда что же, сидеть дома и ждать, когда он снова позвонит?.. Говорить с ним при матери, пытаться сдерживать свои чувства, когда душа рвется на части?.. А он ведь даже не сказал точно, когда будет в Москве, сколько времени пробудет здесь. Может быть, он сразу уедет в Германию, и они даже не успеют встретиться! Эта мысль показалась Лере столь ужасной, что она не смогла удержать слез...

Когда она заснула, была уже глубокая ночь. Сквозь тревожный, прерывистый сон ей слышались какие-то непонятные звуки, шорохи, словно чьи-то приглушенные голоса шептались за стеной, но просыпаясь, она явственно ощущала тишину, вновь закрывала глаза... И вот в каком-то призрачном, тусклом свете она увидела стройную фигуру в черной, запыленной дорожной одежде, в высоких сапогах, у входа в темную пещеру... Там, в пещере, был огонь, у огня сидел древний старик с седой бородой...

— Зачем пришла, дочь моя, говори, — сказал он скрипучим голосом. Женщина в черном вошла в пещеру, сняла с головы кожаный шлем, по ее плечам рассыпались густые черные волосы. С трудом переводя дыхание и вытирая лицо то ли от пота, то ли от слез, она приблизилась к старику, упала перед ним на колени и прошептала.

— О, мудрейший из мудрых, помоги мне...

— Говори, дочь моя, — старец кивнул головой, и борода его упала на землю и медленно поползла к стоящей на коленях женщине... Женщина медленно поднялась, седая борода старца обвила ее всю, и одежда на ней побелела как нетронутый снег.

— Я пришла из-за синих гор, из-за глубоких морей, из-за жарких пустынь, прослышав про мудрость твою. Я скакала через темный лес, сорок разбойников гнались за мной, и вот я здесь...

— Говори, дочь моя, — повторил старец.

Огонь в пещере то вспыхивал, то затухал, странные тени мерцали, и казалось, стены пещеры светятся, сверкают драгоценными камнями...

— Я жила в прекрасном дворце, — говорила женщина, — но дворец был разрушен. Я скиталась в лесах и городах. Дикие звери ходили за мной и служили мне верной защитой. Двадцать женихов просили моей руки, но я отвергала их, потому что не любила Долго блуждала я в одиночестве, и было пусто мое сердце. И я стала петь. Услышав мой голос, явился белокурый принц и дал мне любовь, какую не ведала я прежде. Я пела ему свои песни, но злая рыжая колдунья отняла у меня голос. И принц покинул меня. Я звала его, но он меня не услышал, так слаб был мой голос...Я не хотела жить больше и решила умереть. Но тут двадцать женихов стали преследовать меня и давали. Я бежала от них. Они обратились в разбойников и искали меня повсюду. Семь дней и семь ночей я мчалась на коне к тебе, о мудрый старец. Страдания терзали меня, пили мою кровь, как вампиры. Прошу, скажи, могу я вернуть свою любовь и свой голос? А если нет — как мне принять смерть?

Старик встал, пошел в глубь пещеры, волоча свою длинную белую бороду, и женщина снова оказалась в черном.

— Эй, старуха, иди, раскинь-ка карты.

Старуха явилась словно ниоткуда, она сидела у очага и помешивала зелье, бурлящее в котле над огнем. Ее лицо... Господи. Да это же — цыганка Магда! Карты вылетели из ее рук и запарили в воздухе, словно диковинные птицы...

— Все, — сказала она, — слушай мое слово.

Вдруг пещера погрузилась во тьму, и женщина, повернувшись, откинула черные пряди волос с лица... Лера, задыхаясь от непреодолимого ночного кошмара, увидела свое лицо...

— Трудное твое счастье, — шептала цыганка Магда... — Даром его не вернешь... Отдай душу Дьяволу — другого пути нет... Сама увидишь... У тебя и так на роду написано, что ты подруга Дьявола, не бойся, он один поможет тебе...

— Бабушка, не отдавай меня ему! — взмолилась Лера, заливаясь слезами...

— От судьбы не уйдешь...

И все исчезло вдруг — и пещера, и огонь, и тьма, С трудом, оттолкнувшись ногами от земли, Лера поднялась в воздух, совсем низко полетела над дорогой, перелеском, напряженно работая руками, словно выплывая из глубокой воды на поверхность, и вот, наконец, набрав высоту, полетела над деревьями и домами, и руки во сне ныли от усталости, потому что трудно было лететь... Но вот, приземлившись в незнакомом месте, она села на черную выжженную землю, и тот час явился сам Дьявол, в рубашке с распахнутым воротником и темных джинсах. Он был худ, некрасив, смугл, но взгляд у него был такой проницательный, куда там начальнику Первого отдела! И лицо его кого-то очень напоминало, но Лера никак не могла понять — кого.

— Здравствуй, господин мой, — сказала Лера, — она знала, что это он, хотя он ей и не представился.

— Привет, — он закурил, усмехнулся, — давно тебя жду. Ну, называй, какая твоя цена!

— За что? — спросила она непослушным голосом.

— Сама выбирай. За любовь или за голос.

— А можешь ты мне вернуть и любовь и голос? А я тебе душу даром отдам, без всякой расписки. Бери и все.

— Смотрю, совсем ты запуталась, — дьявол улыбнулся и поглядел на нее, но глаза его почему-то были в темных очках, и не видно было его взгляда. — Как ты без души любить собираешься?

— Ну, пусть хоть один миг, и забирай ее...

— Маловато будет... — он задумчиво затянулся сигаретой, — один миг...

— А что ты предлагаешь?

— Долгосрочный контракт... Я верну тебе и любовь, и голос, и ты насладишься ими вполне, и будешь жить еще долго, а потом, когда умрешь, будешь со мной вечно, и душой, и телом...

— А если я не соглашусь?

— Я, знаешь ли, никому не навязываюсь.

— Я согласна, — сказала Лера, — но ты меня не обманешь?

— Конечно, обо мне всякое говорят, но в делах на меня можно положиться. Славы, богатства хочешь?

— За дополнительную плату?

— Да что ты, я не мелочный... Так, заодно, чтобы включить в контракт...

Лера хотела что-то сказать, но рот не слушался, она словно онемела, а дьявол между тем снял темные очки и своим пронзительным взглядом смотрел ей прямо в глаза...

Она проснулась в холодном поту, не понимая толком, сон это или не сон, но постепенно пришла в себя, конечно же, это сон... Мать еще не выходила из комнаты, Лера поглядела на часы. Половина десятого. Она достала из сумки визитку Красовского и быстро набрала номер. Кто мог ей сейчас помочь, кроме дьявола? Она все решила, она приготовила свою речь. И хотя дрожала рука, и голос, наверное, тоже дрожал бы, она знала, что сможет попросить его отправить ее обратно, на практику, туда, где остался Юрген. Номер не отвечал, Она набрала еще раз. Снова длинные гудки... Ну, почему же так... Она уже все решила. Вот, еще один телефон. Лера позвонила по нему, и через некоторое время ленивый, заспанный женский голос произнес, что Леонид Аркадьевич утром улетел в командировку, а когда будет, неизвестно.

Юрген тосковал в ожидании отъезда в Москву, где он надеялся снова встретиться с Лерой. Билеты были уже заказаны, Клаус проводил последние натурные съемки, у всех было чемоданное настроение и все, кроме Юргена, с нетерпением ждали возвращения домой, в Германию. В Москве группа должна была пробыть несколько часов, и эти часы Юрген мечтал провести с Валерией. Но в день вылета рейс на Москву задержали по каким-то непонятным причинам, что привело Юргена в отчаяние. Теперь времени на все оставалось впритык, немцев из одного московского аэропорта сразу повезли в другой. В дороге Юрген нервничал, не реагировал на дурацкие шутки Вернера. Оказавшись в Шереметьево, он с трудом нашел возможность позвонить Лере. Услышав в трубке незнакомый женский голос, он от волнения стал говорить с сильным акцентом, и в ответ прозвучало, что ошибся номером, таких здесь нет. Он набрал номер еще раз и, к величайшему своему удивлению, услышал то же самое. Потеряв всякую надежду дозвониться, он набрал номер еще, и на этот раз ему никто не ответил. Так и не простившись с Лерой, не повидав ее, даже не услышав ее голос, он сел в самолет, который через три часа должен был приземлиться в Германии. Он не знал тогда, что следующая их встреча произойдет только через семь лет...

Лера все еще ждала, что Юрген позвонит ей, надеялась встретиться с ним, но проходил день за днем, а от него не было никаких известий. И с каждым днем ее тревога росла, а надежда таяла...

Максим, напротив, появлялся довольно часто. Когда он приходил, мрачная атмосфера в доме заметно разряжалась. Он вел беседы с Софьей Дмитриевной о политике, о кино, рассказывал анекдоты, и очень скоро завоевал ее симпатию. В свободные от дежурств вечера он, с благословения матери, приглашал Леру на концерты, на вечеринки к друзьям, или просто посидеть где-нибудь в кафе. Он был тактичен, ненавязчив, не докучал Лере откровенными ухаживаниями, и тем самым все больше располагал ее к себе. Ей было приятно проводить время с этим симпатичным, неглупым парнем, не лишенным чувства собственного достоинства. Конечно, он не был так божественно красив и романтичен, как Юрген, так эрудирован и остроумен, как Красовский, но эти его недостатки скрашивались легкостью и простотой в общении с ним и явной его доброжелательностью. Внешне его отношения с Лерой выглядели вполне дружескими, и хотя в его взгляде, обращенном к ней, можно было увидеть не только дружбу, Лера старалась не придавать этому значения и попросту тянула время, избегая всяких объяснений. Она прекрасно понимала, что любое выяснение отношений может привести к разрыву, и хотя она и не была влюблена в Максима, привязывалась к нему все больше и не хотела совсем его терять.

Со времени Лериной очень короткой и очень бурной поездки на практику прошло около месяца. В квартире раздался телефонный звонок Лера тут же бросилась к трубке.

— Наташка, как хорошо, что ты приехала! — дрогнувшим голосом сказала Лера.

— Ты хандришь, моя дорогая? — Наташа говорила бодрым уверенным тоном. — Из дома можешь смотаться?

— Конечно, могу. — Лере очень хотелось встретиться с подругой, ведь только от нее она могла хоть что-то узнать о Юргене! Последняя надежда что-то прояснить и, может быть, успокоить не проходящую, а только слегка притупившуюся боль в душе...

— Тогда поехали лечить хандру. В семь у метро Тургеневская. Идет?

Лера, окинув взглядом закрытую дверь в комнату матери, мгновенно вылетела из квартиры.

— Лерка! Что с тобой? — Наташа обняла подругу. — Бледная, худая, одни глаза остались. Нельзя так себя мучать!

— Я вовсе себя не мучаю! Наооборот, неплохо провожу время, — улыбнулась Лера.

— Что-то не похоже, — Наташа с беспокойством разглядывала подругу.

— Ладно, хватит смотреть на меня, как врач на пациента! Лучше расскажи, что было после моего отъезда.

И Наташа стала рассказывать...

Как и предполагал директор студии, с передачей о немцах возникли проблемы, и ему пришлось отдуваться перед районным, и даже областным начальством. Материал смотрели несколько раз, и после просмотра заставляли убирать все новые куски, как раз те, которые были наиболее интересными и зрелищными. В первую очередь сократили до минимума интервью с Юргеном и другими немецкими студентами, оставив две или три самых обтекаемых фразы. Все остальное разрешили дать как изображение, наложив на него соответствующий дикторский текст. Написать этот текст поручили главной редакторше — очень осторожной и совершенно бездарной. Далее было велено вырезать всякие битловские и блатные песенки, а также цыганщину, В результате после урезания и редактирования получилось довольно куцее нечто с кондовым текстом, это показали один раз по местной программе и сдали в архив.

Во время эфира Наташа плакала от стыда и обиды, глядя на экран монитора. Директор говорил, что передачу могли вообще запретить, хорошо, хоть что-то показали, но для Наташи это было слабым утешением. Правда после показа были какие-то звонки в студию, появилась даже статья в районной газете с хвалебным отзывом, но скоро о передаче забыли, и студийная жизнь снова погрузилась в routine and stagnation, как любил выражаться Красовский. Конечно, если бы он ни уехал, все было бы по-другому...

— Иногда мне кажется — ему на все и на всех наплевать, кроме самого себя, — сказала Лера. — Он наверняка мог остаться, просто не захотел... Для него важно только то, что делает он сам...

— Знаешь, Лерка. А я ведь уговорила директора отдать мне весь оставшийся материал, хочу сделать из него свою курсовую.

— Ты мне покажешь его? — дрожащим голосом спросила Лера.

— Конечно!

— Ладно, куда мы идем?

— Адик — мой старый друг, — проговорила Наташа, охотно сменив тему, — Знаешь, он добрый парень, он такой — последнее отдаст. В общем, тебе он понравится, сама увидишь.

— Ты меня сватаешь, что ли? — усмехнулась Лера.

— Совсем ты глупая девочка! Я просто хочу показать тебе современный underground и отвлечь тебя от твоих маниакально-депрессивных мыслей. Адик учится в Гнесинке, сочиняет музыку, Ваня пишет стихи. У них потрясающие песни. Иногда выступают в закрытых клубах, потом получают по шее, потому что не соответствуют... И идут разгружать машину в соседнюю булочную. Поняла?

— Что уж тут не понять...

Через пять минут они оказались в мрачного вида дворе большого старого кирпичного дома, поднялись на лифте на три этажа, потом перешли по какому-то непонятному переходу и поднялись пешком еще на два этажа по лестнице, остановились у огромной обшарпанной двери. Наташа позвонила, через некоторое время дверь распахнулась и на пороге появился высокий худощавый длинноволосый парень хипповатого вида. На нем были заплатанные джинсы, футболка в разноцветных разводах, он улыбался во весь рот, и то и дело поправлял спадающие на нос большие очки с толстыми стеклами

— Привет, — он чмокнул Наташу в щеку, протянул руку Лере и обеих провел в квартиру.

Квартира показалась Лере огромной. Высокие потолки, длинный коридор, заставленный какими-то шкафами и тумбами, старый дубовый паркет, изрядно истертый. В полутемной комнате в углу стоял старый рояль, было много громоздкой мебели, и на одном из диванов с высокой спинкой спал какой-то парень.

— Девочки, жрать нечего, — Адик, извиняясь, развел руками, — зато бухла полно. Серый не пьет, а мне одному скучно. В одиночестве пьют алкоголики, а я еще не дошел до этой стадии. Давайте тяпнем, мои хорошие.

Он разлил по стаканам какое-то красное вино, протянул Наташе и Лере.

Все чокнулись, выпили.

— Натали, где ты откопала такую красивую чувиху? — спросил Адик, с интересом разглядывая Леру.

— Что, запал? — рассмеялась Наташа.

— Ты меня смущаешь, — сказал Адик, кокетливо улыбаясь.

— Не строй из себя красну-девицу, лучше скажи, у тебя хлеб есть? — деловито спросила Наташа.

— Поищи на кухне. Ладно, девочки, за вашу несравненную красоту! — он осушил еще одну стопку, — правда, Натали, изобрети что-нибудь, мы с Серым последний раз вчера хавали, вот видишь, у него уже голодный обморок.

Наташа с Лерой удалились на кухню. Там, в большом старом буфете, она раскопала муку, в пустом холодильнике нашла остатки какого-то масла.

— Сейчас будем печь блины! — гордо заявила она.

Лера молча села на диван, и тот тоскливо взвыл всеми пружинами.

— Знаешь, Адик один в этой избушке-хоромине с пятнадцати лет!

— Везет... — тихо сказала Лера, жадно затягиваясь болгарской сигаретой с фильтром.

— Да это как сказать. У него папаша — большая шишка, мамаша — художница. Они, естественно, развелись, и мальчик им стал помехой на пути к счастью. Его поселили с бабушкой, а бабушка возьми да и помри. А у папочки — женушка молодая, у мамочки — муженек молодой. Выписали к сыночку какую-то дальнюю родственницу, а он ее и извел.

— Как? — удивилась Лера.

— Да очень просто. Рок-музыкой.

Наташа тем временем уже развела тесто в кастрюле, разогрела сковородку и разлила по ней густое пенистое нечто.

— Между прочим, у меня никогда первый блин не бывает комом. Ты удивляешься, да? — она повернулась к подруге.

— Блинам?

— Да причем здесь блины! Как он старушку извел. Думаешь, магнитофоном?

— Я еще ничего не думаю...

— Он сам — музыкант, и, между прочим, потрясный. Он сам музыку пишет, но это — чистый рок. Посмотришь, у него в другой комнате все стены одеялами обиты, чтобы соседи не доставали.

— А кто на диване спит? — спросила Лера, закуривая вторую сигарету.

Наташа вдруг расхохоталась.

— Восьмой поэт России!

— Кто?

— Ладно, сама увидишь, он еще проснется!

Как это ни удивительно, ни один из Наташиных блинов в самом деле не подгорел. Она аккуратно складывала из на большую старинную тарелку с отбитым краем, и когда готова была уже целая гора, она закричала неожиданно громко, так что у Леры резануло в ушах.

— Господа, кушать подано!

Лера ошалело взглянула на подругу, а Наташа раскатисто рассмеялась.

— Неплохо у меня голос поставлен, а? Жаль только, петь не умею. Я как-то попробовала, а Адик говорит — ты скачешь из одной тональности в другую, как заяц по капустным грядкам. Я не обиделась, потому что это правда. Я и сама слышу, что вру, а сделать ничего не могу. Вот художественной чтицей мне в свое время предлагали стать, да я сама не захотела.

— Чтицей? — Лера вдруг хмыкнула. — Смешное слово.

— Ну, а как еще сказать? Художественной читательницей, или читальницей?

— Да ну тебя, — смеясь, сказала Лера.

— Вот видишь, как хорошо. Ты уже развеселилась, что, собственно, и требовалось в задаче...

В кухне, наконец, появились мужчины. Адик, издавая восторженные звуки, тут же проглотил два блина. Следом за ним вошло немного странное, но при этом обаятельное существо, сероглазое, кудрявое, юное и еще более худое, чем сам Адик. Это и был Серый, или Ванечка Серов, который молча уставился на Наташу, потом на Леру, потом на блины, и снова — на Наташу.

— Очнись, Серый, — сказал Адик, — пока ты будешь любоваться прекрасными дамами, я сожру все блины. Тебе снова прийдется ложиться в спячку, как медведю, но для медведя ты слишком худ, и с шерстью у тебя плоховато.

Все расхохотались, и только на лице Вани ни один мускул не дрогнул. Все так же молча он протянул руку, взял блин и стал меланхолично жевать его.

— Ты бы сказал что-нибудь, Серенький, — Наташа ласково тронула его за руку. От ее прикосновения он неожиданно вздрогнул, и его бледное личико залилось румянцем.

— Оставь его, Натали, он еще не проснулся, — сказал Адик.

— Я еще скажу... — вдруг произнес Серый приятным вкрадчивым голосом, — или прочту...

Он снова замолчал, сжевал еще три блина, снова поглядел на Наташу и пробормотал словно самому себе.

— От божественной пищи, приготовленной твоими руками, меня сегодня посетит вдохновение...

Адик снова налил вина всем, потом полез в холодильник, извлек оттуда пыльную бутылку минералки, протянул Ване.

— Спасибо, друг мой верный, за заботу... — произнес тот нараспев.

Лера отпила из своего бокала несколько глотков. Она заметно повеселела, ей было хорошо в этой странной запущенной квартире, с этими чудными ребятами, которые, видимо, жили, пренебрегая всякими условностями. Здесь каждый вел себя, как хотел, делал, что хотел, и никто никого за это не осуждал.

Ванечка, молча удалившись, уселся на диван и что-то строчил в тетради, положив ее колени.

— Натали, а ты, между прочим, рассказала подруге, кто мы такие? — с неожиданным пафосом спросил Адик.

Лера засмеялась.

— Вы так говорите, Андрей, словно хотите меня напугать... — у нее чуточку кружилась голова от выпитого вина. — У вас какая-нибудь тайная секта?

Наташа схватилась за живот от хохота. Она вообще была смешлива.

— Ничего подобного, — сказал Адик обиженно, — я просто не хочу, чтобы ты подумала, — он обращался исключительно к Лере, — что мы какие-то там хиппари или пижоны. Мы на самом деле очень серьезные люди. Серый — он вообще гений, он большой поэт, я думаю, на сегодняшний день он — восьмой поэт России, если брат в историческом срезе. А в будущем, вполне возможно, он станет номером один всех времен. Себя я гением не считаю, но я — один из создателей совершенно нового направления в современном искусстве, которое пока никем не признано, но это — вопрос времени.

— Ой, сейчас будет научно-рекламно-познавательная лекция на два часа! — Наташа зевнула.

— Не хочешь — не слушай, — обиделся Адик.

— Извини, но я уже столько раз слышала... Ты рассказывай, рассказывай, я лучше к Серому пойду...

— Тебе не скучно? — встревожено спросил Андрей Леру, когда они остались одни.

— Наоборот, мне очень интересно, — Лера старалась отчетливо выговаривать слова, чувствуя, что хмелеет.

— Так вот, мы — то есть я, Серый и еще двое наших друзей музыкантов, работаем в совершенно новом направлении, которое мы назвали Бард-Роком. Оно не имеет ничего общего с тем, что на Западе называют хард-роком, равно как и с авторской песней в ее КСПешном варианте. В то же время мы взяли лучшее из того и другого, и, по своему переосмыслив...

Лера слушала Адика с большим напряжением, мысли в ее голове рассеивались, слова ускользали, правда, она периодически кивала, когда Адик спрашивал, не надоело ли ей слушать, но сама она была уже где-то далеко, ей даже казалось в какие-то мгновения, что она, оторвавшись от земли, парит в облаках... И там, сквозь облака, в призрачном тумане ей снова мерещилось прекрасное улыбающееся лицо Юргена.

— Чувствую, я утомил тебя теорией, — сказал Андрей, пойдем, лучше сама послушай...

Лера встала с дивана, чуть качнулась, Адик спокойно взял ее под руку. Когда они вошли в комнату, Лера с удивлением увидела, что Наташа сидит на полу рядом с диваном, подобрав под себя свои длинные ноги, а Ванечка перебирает рукой ее пышные светлые волосы с такой трепетной нежностью, что у Леры защемило сердце.

Адик усадил Леру в кресло, снял со стену гитару.

Вдруг Лера, в каком-то внезапном порыве, вскочила с кресла, взяла у него гитару, ее пальцы побежали по струнам, она запела... Она слушала себя с удивлением, словно это был не ее голос, а какой-то чужой — красивый, чистый, глубокий... Этот голос легко выводил характерные цыганские переливы, срывался на плач, произносил незнакомые слова, которые рождались внезапно в глубинах сознания и легко слетали с языка. Лера не сразу поняла, что импровизирует на ходу, просто произнося вслух то, что пела ее душа.

— Это фантастика, — прошептал Адик, — жалко, магнитофона нет... — Вот это находка!

Лера замолчала, бросила гитару, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты...

Очнулась она в коридоре. Увидела испуганное лицо Наташи. Потом Ваню, который прикладывал мокрое полотенце к ее лбу...Адик обнимал ее и спрашивал встревоженным голосом.

— Тебе плохо? Хочешь воды?

Она замотала головой, и снова все поплыло куда-то... Она обмякла в чьих-то руках и почти не чувствовала, как ее несут в комнату и укладывают в постель...

Через несколько дней, пасмурным ранним утром, Валерия сидела в приемном отделении районной больницы в ожидании своей очереди. Услышав свою фамилию она встала и на негнущихся ногах пошла в операционную.

— Вы не хотите оставить ребенка? — глядя ей в глаза, спросила женщина в белом халате.

— У меня нет такой возможности... — сухо ответила Лера.

— Вам двадцать два года, вы не девочка, но у вас впереди вся жизнь. Возможно, вы никогда уже не сможете иметь детей, я обязана предупредить вас... Подумайте.

— Я уже подумала, иначе не пришла бы сюда, — резко сказала Лера.

— Ложитесь на кресло, — скомандовала врач, — новокаин переносите, аллергии нет?

— Нет. — Медсестра натянула на ноги Лере белые матерчатые чулки, Лера глубоко вздохнула и закрыла глаза... Потом, в палате, время тянулось бесконечно. Женщины на других койках оживленно болтали, делились друг с другом своими семейными проблемами, поносили мужиков, волновались за оставленных дома детей... Лера молчала, притворившись спящей. На душе было так гадко и тяжело, что хотелось умереть. Вечером прибежала Наташа с пакетом фруктов, Лера встала, накинула халат, и они, крадучись, пошли курить под лестницу. Наташа была единственным человеком, знавшим о том, что Лера в больнице. Лера наотрез отказалась ставить в известность о случившемся кого бы то ни было, даже Наташиных друзей.

— Ребята очень беспокоятся за тебя, — сказала Наташа, — пришлось соврать, что у тебя это от переутомления...

— Я не могу здесь больше находиться, — сказала Лера подруге, закуривая вторую сигарету, — не могу слушать эту бабью болтовню, я с ума сойду!

— Завтра утром я приеду за тобой, а сегодня потерпи, выпей таблетку. Постарайся заснуть. И обязательно ешь яблоки, в них железа много, тебе это сейчас необходимо.

Оставшись одна, Лера легла на кровать лицом к стене и, не обмолвившись ни с кем ни словом, снова притворилась спящей. Она беззвучно плакала, уткнувшись лицом в подушку. Никогда в жизни еще ей не было так скверно, обидно, одиноко. Теперь, когда все уже осталось позади, она снова и снова ду мала о прекрасном голубоглазом иностранце, который, внезапно возникнув в ее жизни, так же внезапно исчез из нее навсегда. Несколько дней она прожила в замечательной, волшебной сказке, и даже поверила в реальность этой сказки. Какая же она дура! Как только они расстались, он тут же забыл о ней! Но ведь он позвонил! Значит, он, все-таки, думал о ней! Что же случилось потом, почему больше не было ни звонков, ни писем? Неужели она была для него всего лишь мимолетным увлечением? Неужели прав был Кросовский, когда говорил, что Юрген уедет в Германию и забудет ее? Ей так не хотелось верить в это, и в то же время, не находя никаких других объяснений его исчезновению, она все плакала и плакала, накрывшись одеялом с головой. Ночью, когда, наконец, в палате наступила тишина, Лера заснула, и ей приснился Юрген...

Утром Наташа, как и обещала, приехала в больницу за Лерой. Она понимала состояние подруги и старалась как-то разговорить ее, чтобы у той стало легче на душе.

— Понимаешь, ты не из тех женщин, которых бросают. — сказала она уверенно.

— А из каких же я женщин? — улыбнувшись, спросила Лера.

— Из тех, которым предлагают руку и сердце. Да ты и сама прекрасно это знаешь. Он не мог просто так уехать и забыть о тебе, тут что-то не так.

— Что тут не так? Все именно так, как и должно было быть. Он просто не захотел больше встречаться со мной, зачем ему все эти сложности! Что у них там, девушек мало! А здесь он просто решил поразвлечься, скуки ради!

— Лерка, ты сама понимаешь, что это неправда, — пыталась убедить ее Наташа. — Ты бы видела, какое у него было лицо, когда я передала ему записку с твоим телефоном и адресом. Да он чуть не плакал, когда узнал, что ты улетела в Москву! Я, конечно, совсем мало знаю его, но кое-что я в людях понимаю. Он не притворялся, клянусь тебе. Он любит тебя, просто что-то случилось, он не смог тебе дозвониться, а письма из Германии идут очень долго, если вообще доходят.

— Я никогда больше не увижу его... Ладно, закончим с этим. Надо возвращаться к жизни, работать, впереди — дипломный курс, а я расклеилась, как какая-то сопливая дамочка из мелодрамы! Тьфу ты, самой противно, и стыдно!

— Все ты говоришь правильно, только стыдиться тебе нечего. Любовь — это счастье, даже если ничего не складывается. Думаешь, мне легче? Твой далеко, за границей, а этот — здесь, в Москве. Да что с того. Я ему, действительно, не нужна, и тут ничего не поделаешь. Быть бы мне на твоем месте... Если бы ты захотела, тебе он предложил бы и руку, и сердце...

— Сильно сомневаюсь, — усмехнулась Лера. — Его, по-моему, вообще женщины не интересуют, а со мной он просто валял дурака, он и сам об этом сказал.

— Это правда? — оживилась Наташа.

— А зачем я тебе врать буду! Леонид Аркадьевич — очень интересный человек, и я рада, что мы с ним познакомились достаточно близко, но он — одинокий странник, мне кажется, ему вообще никто в жизни не нужен, во всяком случае — надолго...

— Может быть, ты и права, — задумчиво сказала Наташа, но тогда, тем более, у меня нет никаких шансов...

— Знаешь, Наташка, что я думаю... — Лера поглядела на подругу потеплевшим взглядом, — какое счастье, все-таки, что мы с тобой встретились.

— Да, это точно. Вроде знакомы недавно, а сколько уже пережили вместе. И с кем еще можно говорить обо всем об этом, кроме как друг с другом!

Девушки обнялись и какое-то время сидели молча, словно боясь нарушить неловким словом ту дружескую симпатию и теплоту, которую испытывали друг к другу. А потом Наташа сказала тихо.

— Я уверена, и нам когда-нибудь повезет по настоящему.

— Знаешь, я тут случайно встретилась с одним парнем,.. — Лера чуть лукаво поглядела на подругу, — он, в общем-то, ничего... Хочешь, познакомлю?

— Конечно, хочу! Уверена, он мне понравится! Ревновать не будешь?

— Вот еще не хватало! И вообще — мы просто друзья.

— Дорогая моя, дружба с мужчиной — это иллюзия, поверь моему опыту.

— Интересно, но ведь ты дружишь с Адиком и Ваней!

— С Адиком — да, но это редкое исключение, и потом мы сто лет знакомы. А Ваня — это особый случай...

— По-моему, он просто влюблен в тебя.

— Не просто. С ним все не просто. Понимаешь, он отмороженный.

— Это как? — удивилась Лера.

— Ну, он смотрит мне в глаза, держит за руку, читает стихи... Но я для него — не женщина, понимаешь, я муза, светлый образ, прозрачный, бестелесный, как недоступный космос земному существу... Он поэт. и как все поэты — не от мира сего. Он не хочет понимать, что я обычная, земная, и мне перед ним ужасно стыдно...

— Стыдиться тут нечего, — сказала Лера серьезно, — если он видит тебя такой, значит, все это есть в тебе, просто не каждому дано увидеть. Для кого-то, наверное, и Беатриче была обыкновенной бабой, и не каждый за ней пошел бы в ад...

— На эту тему у него тоже стихи есть. В сущности, он — гений, и сам он прозрачный, бестелесный, а не я... Его беречь надо. А я не стою ни его, ни его стихов, потому и стыдно... Ладно, хватит об этом.

— Кто чего стоит — это только время покажет, — задумчиво сказала Лера.

— Ах ты, мой философ! Пойдем-ка отсюда, а то заболтались тут, будто и поговорить больше негде! — Наташа подхватила Лерину сумку, — а ты, пожалуйста, больше не хандри, обещаешь?

— Обещаю, — улыбнулась Лера.

Дождливое лето сменилось ясной золотой осенью. Кое-что изменилось и в жизни наших героев.

У Леры начались занятия в университете, и она почти не бывала дома. Дипломный курс, да еще работа в отделе писем молодежной газеты, не оставляли времени для хандры. Иногда она встречалась с Наташей, которая упорно трудилась над своей курсовой...

Уголек заметно подрос и стал любимцем Софьи Дмитриевны. Когда он мурлыкал, забравшись к ней на колени, она приходила в полный восторг и готова была простить ему и объеденные цветы в горшках, и разодранный в клочья диван, и вообще любые пригрешения.

Максим прочно утвердился в роли друга семьи и, что самое удивительное, он пользовался особым расположением тети Жанны и дяди Миши. Однажды его с Лерой даже пригласили на званный ужин. Тетка сказала.

— Валерия, ты не должна на меня обижаться... Я понимаю, что бывала не справедлива к тебе, но я всегда переживала за Сонечку. Она — такая одинокая, беззащитная, а ты так мало уделяла ей внимания! Но, кто старое помянет — тому глаз вон!

Лера, усомнившись в искренности тетки, ответила с иронией.

— Что ж, худой мир лучше недоброй ссоры.

Но тетка иронию не уловила, у нее вообще было плохо с чувством юмора.

Бард-роковцы создали свой ансамбль под названием "Квадро", в состав которого, кроме Адика, вошли двое его друзей по Гнесинке, ударник и бас-гитарист, четвертым членом группы, конечно, был автор... Underground, забросив родную булочную на произвол судьбы, готовился к выходу на поверхность...

Итак, стояла ясная московская осень, и в ее золотисто-пунцовом затишье еще ничто не предвещало бурю...

В один из осенних вечеров "отмороженный" Восьмой Поэт России с печальным лицом склонился над пишущей машинкой... Вокруг него гремела музыка, прорываясь к соседям сквозь обитые одеялами стены, но поэт ничего не слышал...

— Вовчик, давай "ля"! — кричал Андрей на бас-гитариста.

— Ну, даю, десять раз! — проворчал Вовчик, в сотый раз уже извлекая медиатором один и тот же звук.

— Не ля, а бля у тебя!

Ударник Геша захохотал.

— Отставить смех! — возмутился Андрей

— Не Адик ты, а ад кромешный... — вдруг нараспев произнес Ваня.

Тут уже Андрей не удержался, и все трое музыкантов буквально закатились от хохота.

А Иван все так же задумчиво созерцал пишущую машинку, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ребята, давайте, Серому покажем, а то мы уже заклинились, — добродушно предложил Андрей.

— Это ты заклинился на своем ля! — обиженно произнес Вовчик.

— Адик прав, — вмешался Геша. — в музыке нужна тирания, иначе ни хрена не получится! Думаешь, ему легко? Скажи спасибо, что он способен из ангела в дьявола превратиться, если для дела надо.

— Спасибо! — Вовчик картинно отвесил поклон.

— Ладно, начали! — Андрей проиграл на гитаре замысловатую трель, вступили бас-гитарист и ударник. — Ну что, пойдет? — обратился Андрей к Ивану. — Уловил? Понимаешь, срочно слова нужны!

— У меня нет вдохновения, я ничего не слышу... — вздохнул поэт.

— Да что с тобой? Ты же гений! У тебя не может не быть вдохновения! Послушай еще раз!

— Никакой я не гений, — грустно сказал Иван. — Я — что-то другое...

— А что же? — с интересом спросил Адик.

— Не знаю... Мне это еще не открылось.

Теперь все молча глядели на Ваню и терпеливо ждали продолжения. Никто не смел нарушить тишину, Ванин авторитет был непререкаем.

— Уеду в деревню, там заброшенный дом, и никого... — размышлял Ваня вслух. — Даже столбы электрические спилены, провода ржавыми лохмотьями висят... Тетка Дуня самогонщица одна осталась, у нее сына кабан убил, она с тех пор по деревне бродит, то поет тонким голосом, как ребенок, и причитает, то матом ругается... Заезжие ее боятся, самогон купят, и восвояси... А я с ней разговариваю, она самогону выпьет, я воды из родника, сядем на бревнышко, и она мне про жизнь свою рассказывает. Я все понимаю, что она говорит, а никто больше не понимает... В лес пойду, там зверье всякое, с ними тоже поговорить можно, я их язык немного знаю, еще в детстве выучил... Они мне иногда стихи наговаривают... А может, мне вообще не надо стихи писать? Ведь я еще не знаю, что я такое... Раньше знал, да видно ошибался...

— Серенький, ты поэт, — ласково сказал Андрей, — без твоих стихов лучшая и единственная в мире бард-рок группа пропадет и зачахнет!

— Где моя муза? Кто украл ее сердце? — с болью в голосе произнес Иван.

И в это время муза явилась — энергичная, деловитая.

— Натали, наконец-то! Мы думали, ты нас совсем позабыла-позабросила! — обрадовался Адик.

— Ребята, не обижайтесь! Я делала курсовую. Завтра буду показывать в институте. Придете?

— Не вопрос! — сказал Андрей. Он заметил, как засияли глаза у Ивана. — Все пойдем. Тебя ведь нужна группа поддержки?

— Конечно, нужна. Если честно, я жутко боюсь. Красовский обещал приехать. Привезет свой фильм, который пять лет лежал на полке... Представляете, его кино и моя поделка — в один день!

Андрей заметил, как печальная тень снова легла на лицо его любимого друга Вани.

— Да что нам Красовский! Мы сами подпольные и опальные, нас этим не удивишь! Мы пойдем исключительно ради тебя, Натали! А кстати, где твоя прекрасная подруга? Она придет завтра?

— Да она сегодня придет! И, может быть, не одна, — Наташа поглядела на Адика, — я тебя не разочаровала?

— Ничуть, я рад за нее. У меня к ней другой интерес. Наше "Квадро" с ней могло бы стать "Пентетом". Как думаешь, Серый? Ты ведь слышал ее.

— Не знаю, тебе решать, — сказал Ваня. — ты главный по части музыки.

— Но мнение свое можешь сказать? — настаивал Адик.

— У нее поющая душа... Это не мнение, это явление... — высказался Ваня.

Когда "Поющая душа" появилась в квартире Адика, Вовчик и Геша с таким откровенным любопытством уставились на нее, что Максим с трудом сдержал себя, чтобы не сорваться. "Но какое я имею право запрещать другим мужчинам так смотреть на нее! — подумал он. — Кто я ей? Влюбленный телохранитель?. Нет, с этим пора кончать! Сегодня же объяснюсь с ней... Мужчина я или нет, в конце концов? Если она откажет мне, я скажу — останемся друзьями! Нет, не скажу, я буду добиваться ее, чего бы это ни стоило!"

— Ребята, я жажду музыки! — разрядила накалившуюся атмосферу Наташа.

— Вы хочете песен — их есть у меня! — весело сказал Адик и ударил по струнам...

Было еще не поздно, но разъяренные соседи стучали в пол и в потолок одновременно.

— Концерт окончен, — Адик положил гитару, — иначе опять милицию позовут!

— Пусть зовут, — усмехнулся Максим, — Скажем, что опаздали, милиция уже на месте. Я им популярно объясню, что вы имеете полное право играть до одиннадцати часов.

— Спасибо, друг, — сказал Адик. — Приходи к нам почаще!

— С удовольствием, — ответил Максим. — Если Лера не против...

— Конечно, нет, но сейчас мне пора.

— Жаль, что вы уходите, — сказал Андрей, — если нельзя петь и играть, то можно поговорить. Ей богу, я мог бы рассказать много интересного, — Андрей смотрел на Максима, открыв в нем для себя нового, неискушенного слушателя.

— О бард-роке? — улыбнулась Лера.

— Совсем не обязательно, — обиделся Адик, — ты думаешь. это моя единственная тема? С таким же успехом я могу прочитать вполне научную лекцию о том, как ухаживать за девушками, — он поправил спадающие очки и снова посмотрел на Максима.

— То-то и видно, что ты не продвинулся дальше теории, — усмехнулся Геша.

— Ну ладно, тогда о том, как косить от армии. В этом я больше преуспел?

— Мне бы родиться с твоей близорукостью! — вздохнул Вовчик.

— Да у тебя и так все будет в порядке! — уверенно сказал Андрей, — дадут заключение, что ты никуда не годен. Зря мы, что ли, старались?

— Хотелось бы верить, — произнес Вовчик.

Лера посмотрела на него, и ей почему-то вдруг стало очень грустно, что-то внутри подсказало ей. что этому парню грозит беда. Стараясь отвлечься от неприятного ощущения, она сказала.

— Я обещала маме прийти не поздно, и так совсем не бываю дома. Макс, ты меня проводишь?

— Да хоть на край света!

— Не устанешь пешком идти? — засмеялась Лера.

— Никогда в жизни!

Подошла Наташа, взяла за руку Леру и потащила за собой в кухню.

— Можно тебя на две минуты? Извини, Макс, мне надо кое-что обсудить с подругой, это быстро...

— Что-нибудь случилось? — спросила Лера.

— Случилось. Я завтра показываю во ВГИКе свою курсовую. Ты знаешь — о чем. Вот и решай, придешь смотреть или нет?

— Конечно, приду. И не думай, что если увижу на экране Юргена, упаду в обморок или залью слезами просмотровый зал... Все это в прошлом,

— Я подумала и Максима пригласить, но решила сначала с тобой посоветоваться.

— Ну уж нет! — сказала Лера решительно, — не хочу. чтобы он видел выражение моего лица!

— Значит, ты в себе не так уж уверена?

— Нет, но...

— Но Максим тебе не безразличен! Я страшно рада!

— Наташка, я сама ничего не знаю, просто встречаюсь с ним, не хочу ничего загадывать, решать, строить планы... Пусть все пока так и будет, но на просмотр я приду одна, так будет лучше.

— Наверное, ты права... В общем, поступай, как знаешь, положись на свою интуицию, она тебя редко подводит... Если даже ты сама не придешь, я не обижусь.

— Я подумаю... — сказала Лера.

— Тебе понравились ребята? — спросила Лера Максима, выходя с ним из подъезда.

— Да, поют и играют здорово, слова, правда, уж больно замысловатые...

— Это новый эксперимент. Ваня пробует себя в философской лирике.

— Я, наверное, ни черта не понимаю в поэзии. Вот Есенина читаю, Высоцкого слушаю — там все просто, ясно.

— Это только кажется. В настоящей поэзии всегда как бы несколько слоев, сначала ты видишь один, потом замечаешь другой, и так до бесконечности. Поэтому надо читать или слушать не один, а много раз... И с каждым разом открываешь для себя новый смысл.

— Наверное, ты права. Хочешь, пройдемся немного? Такой чудесный вечер нам дарит природа!

— Ты сам заговорил, как поэт, — улыбнулась Лера.

"Да, я хотел бы стать поэтом, но мне не дано, — подумал Максим, — я так хочу найти нужные, красивые слова... А начинаю говорить, и запинаюсь, как дурак..."

Он осторожно взял Леру за руку, и они вышли на Рождественский бульвар... В этот момент Максим даже не мог предположить, каким невероятным образом, начиная с этого вечера, повернется его жизнь... Не знал он также, что выяснить отношения с Лерой он не успеет. А что именно произойдет, об этом вы уже знаете, прочитав начало романа. Поэтому мы не будем повторять то, что уже известно, посмотрим, что было дальше... Итак, "скорая помощь" увезла раненого Максима...

Он не знал, сколько времени пролежал в палате без сознания, перевязанный, неподвижный, окруженный медсестрами и капельницами, а когда очнулся, очень удивился, что еще жив. "Наверное, я все-таки скоро умру", — подумал Максим, и стал рисовать в воображении душещипательные картины собственных похорон, огромные зеленые глаза Леры, залитые слезами... Друзья утешают ее, а она шепчет, "господи, как он любил меня! Какой он был смелый, сильный, благородный! Он спас мне жизнь, пожертвовав своей... Какая же я была глупая, что сразу не разглядела такого человека!".

И тут в палате появилась Лера, вполне реальная, красивая, почему-то совсем не заплаканная, положила на тумбочку фрукты.

— Привет, Макс, — сказала она, — Ты лучше выглядишь.

"Она хочет подбодрить меня, но я все равно умру, — подумал Максим, — и так будет лучше...".

— Зачем ты пришла? — прошептал он, — ты все равно меня не любишь...

— Какие глупости ты говоришь! — произнесла она с нарочитым возмущением.

— Значит, ты меня...любишь? — слабым голосом спросил Максим.

— Конечно, — рассмеялась Лера. — Такого потрясающего парня невозможно не любить!

— Не врешь?

— Не вру... — улыбнулась Лера.

— Тогда обещай мне одну вещь...

— Какую же? — Лера внимательно посмотрела на него.

— Обещай, тогда скажу! Я ведь все равно скоро умру! Тебя это ни к чему не обяжет...

— Это шантаж, Макс! — шутливо сказала Лера.

Максим вдруг застонал и закрыл глаза.

"А если он правда умрет, потом всю жизнь меня будет мучать совесть...", — подумала Лера.

— Девушка, вам пора уходить, — нарочито строго сказала молоденькая медсестра, сдерживая затаенную ревность.

— Макс, очнись... — Лера осторожно тронула его за плечо. — Я обещаю, слышишь?

Он не шелохнулся, потом с трудом приоткрыл глаза, и произнес еле слышно.

— Это правда? Ты обещаешь, о чем бы я тебя ни попросил?

"Он все слышал, — подумала Лера. — Ну и что же. А если он, все-таки, умрет?.. Нет, я совсем не желаю ему смерти, я хочу, чтобы он выздоровел! Он добрый, славный, он спас мне жизнь...Он всем нравится, даже эта дурочка в белом халате без ума от него! Правда, я совсем не люблю его, я люблю того, кого никогда в жизни больше не увижу, безнадежно люблю... Но какое теперь это имеет значение? Надо, наконец, избавиться от навязчивых воспоминаний и снова начать жить..."

— Да, я обещаю, о чем бы ты меня ни попросил, — сказала Лера, погладив его руку.

— Теперь я, может быть, выживу... — прошептал Максим слабым голосом.

Медсестра, стиснув зубы от бессильной ярости, буквально вытолкнула Леру за дверь.

В небольшом просмотровом зале собралось довольно много народу. Наташа ужасно нервничала перед показом своей курсовой. Еще бы. в первом ряду, положив ногу на ногу, сидел Красовский и оживленно болтал с Наташиным мастером курса. Чуть дальше расположились бард-роковцы, и то и дело Наташа ловила на себе нежный и печальный Ванин взгляд, от которого ей еще больше становилось не по себе. Но особенно удивляло ее отсутствие Леры... Может быть, она вообще не придет? Наверное, я была не права, пригласив подругу на этот просмотр! Ведь то, что я собиралась показать, было снято там, на практике! Вечер в ДК, в кадре сплошной Юрген, он отвечает на вопросы, поет, танцует с Лерой... Что же я наделала, какая я эгоистка! Увлеклась эффектным материалом и совсем не подумала о чувствах Леры! Правда, поначалу я хотела сделать ей сюрприз, но с тех пор все так изменилось... Сейчас она немного успокоилась, встречается с Максимом. Зачем же бередить ей душу воспоминаниями! Нет, уж лучше бы она не пришла!

— Я хочу сказать несколько слов перед началом просмотра, — едва не заикаясь от волнения, произнесла Наташа. — Моя курсовая сделана из киноматериала, который вообще мог не увидеть свет. Отснят он был для телепередачи во время моей практики, но в передачу не вошел по соображениям цензуры. Как мне удалось вывезти эту пленку, не буду рассказывать, скажем, это производственная тайна. Я сделала еще кое-какие досъемки и попыталась смонтировать свой фильм так, как мы задумывали передачу, ну, и кое-что переосмыслив... Последеннее, что считаю нужным сказать... Здесь, в зале, находится автор идеи моего фильма, и для меня очень важно будет услышать его мнение...

В зале погасили свет, и на экране появился Юрген с гитарой, потом Зигфрид, что-то записывающий в блокнот, Клаус, идущий по улице с кинокамерой, Вернер, болтающий с какой-то девушкой, наконец — Хайнц в наушниках с магнитофоном в руках...

— Это — молодые немецкие кинематографисты... — произнес диктор, — Они впервые приехали в нашу страну. чтобы снять фильм о нас... И мы, вместе с ними, постараемся их глазами посмотреть на самих себя. Какие мы? Как мы выглядим со стороны?

Пасмурный день. Старый, набитый автобус медленно подъезжает к остановке... Выходят люди. Лица людей. Стопкадры. Женщина с авоськами, плачущий ребенок, которого тащит за руку мать, старик с палкой... Лица, лица... Клаус с кинокамерой на улице среди толпы...

В зал незаметно вошла Лера и села в заднем ряду. В этот момент на экране появился Юрген, делившийся своими впечателниями о Советском Союзе. Он говорил по-русски о том, какая это замечательная страна, и он обязательно приедет сюда еще, чтобы лучше узнать и понять ее.

Потом пошли кадры этой замечательной страны... Общежитие на окраине города. Грязный заводской цех... Очередь в продовольственном магазине... И снова — лица, разные, усталое, мрачное, улыбающееся, плачущее... Дальше Наташа умело использовала хронику, военную и послевоенную. Но тогда этих ребят еще не было на свете, они родились позже, и не имеют к этой войне никакого отношения.

Лера неподвижно застыла, прижавшись спиной к стене. В горле застрял комок. Когда она увидела на экране Юргена рядом с собой на сцене ДК, слезы потекли сами собой. Она подумала — хорошо, что в зале темно, и никто ничего не видит...

Закончился фильм на довольно оптимистичной ноте. будущее принадлежит молодежи. которая хочет мира, любви, творчества...

— Ну, начинай обсуждение, Леонид, — сказал мастер курса Красовскому, когда в зале зажгли свет. — Я так понял — ты был вдохновителем создания этого фильма

— Не надо преувеличивать мою роль, — Красовский встал, подошел к Наташе. — А ты молодец, — сказал он, пожимая ей руку. — По-моему, очень интересная работа, есть авторская позиция, умело использован контрапункт. Честно говоря, не ожидал. что случайно брошеннная мной идея разовьется в такое удачное произведение... Я привез свой фильм, но сейчас совсем не уверен, что смогу выдержать конкуренцию с молодым режиссером.

Наташа, совершенно онемев от радости, ничего уже вокруг не видела и не слышала, но Красовский вдруг заметил в зале Леру и громко сказал.

— А вот, кстати, и героиня фильма! Валерия, поделитесь своими впечатлениями!

Все посмотрели на Леру.

— Простите... Я сейчас не могу... — запинаясь, сказала она.

— Тогда сделаем перерыв? — предложил Красовский.

Наташа бросилась к подруге, с тревогой поглядела на нее.

— Знаешь, я боялась, что ты не придешь... А ты все-таки пришла! Лерка, прости, наверное, тебе не надо было смотреть...

— Почему? Отличный фильм. Очень хорошо, что я посомтрела.

— Тебе понравилось? Правда?

— Да, твой фильм мне очень понравился... И знаешь, мне надо было посмотреть на НЕГО, я все поняла... Не волнуйся за меня, теперь это уже не имеет значвния. Важно другое... Максим в больнице, я только что была там, вот и опаздала...

— А что случилось?

— Его вчера чуть не убили, из-за меня, он спас мне жизнь. Я все решила. Если он поправится, я выйду за него замуж.

К ним подошел Красовский и дружеским жестом обеих обнял за плечи.

— Как приятно снова оказаться в такой замечательной компании! Надеюсь. не помешал? Или у вас секреты?

Наташа ощутила внутреннюю дрожь от его прикосновения и еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть или не упасть в обморок. А Лера сразу насторожилась, напряглась, ожидая очередной колкости и ехидства, которые словно сами собой слетали с языка Красовского. Но, как ни странно, ничего подобного на этот раз не произошло.

— Нет-нет, у нас никаких секретов, — поспешно сказала Лера, выручая онемевшую подругу.

— Хотите посмотреть мой опус?

— Конечно, — заверила Лера

— Тогда пошли в зал. К сожалению, у нас время ограничено.

Лера отметила про себя, что Красовский становится совершенно нормальным человеком, перестает вредничать только тогда, когда речь идет о его работе. Скорее всего, это единственное, что действительно интересует его в жизни. Она почувствовала также в его поведении, в его голосе тщательно скрываемое волнение, и подумала, что деже этот умный, проницательный, ироничный и безжалостный человек тоже уязвим, как и другие смертные. Он хорошо умеет держаться, но на самом деле очень обеспокоен тем впечатлением, которое произведет на окружающих его фильм... Мысль о том, что Красовский не лишен человеческих слабостей, почему-то вдруг успокоила Леру.

Всю эту короткую сцену наблюдали со стороны бард-рокеры, и Адик вдруг сказал.

— Думаю, мы можем сваливать. Группа поддержки не понадобилась.

— Адик, ты когда-нибудь видел такой взгляд? — задумчиво произнес Ваня.

— Что ты имеешь в виду, Серенький?

— Ни что, а кого. Она смотрит на него так... Мне почему-то трудно слова найти, я их все потерял... Я знаю только, что такой взгляд надо заслужить. И если она глядит на него так, то значит, он заслуживает такого ее взгляда, иначе просто не может быть...

— По-моему, ты все усложняешь, — сказал Андрей.

— Не говори так! Я знаю... и хочу понять до конца. Поэтому я остаюсь посмотреть его фильм. А ты можешь идти, если хочешь...

Андрей поглядел на друга.

— Знаешь, мне тоже любопытно, пошли ...

Входя в зал, они услышали голос Красовского.

— У этого фильма своя история, по-своему сложная, но довольно типичная для нашего времени. Я начал снимать его восемь лет назад. Речь идет о судьбе человека и его открытия. Пока я работал над сценарием. моего героя уволили с работы, лишили всех званий и отдали под суд. На студии мне предложили заменить тему, но я отказался, потому что такой поворот мне был особенно интересен, мы стали работать на чистом энтузиазме, в процессе съемок распутывая историю талантливого человека, ставшего жертвой интриг. зависти и неповоротливости бюрократической системы. Мы довели работу до конца и показали начальству. Фильм, конечно, не приняли. От переделок я отказался. В итоге фильм пролежал на полке почти шесть лет. Я очень рад, что сегодня мы собрались не на официальный просмотр, и с благодарностью ко всем, собравшимся в этом зале, прошу начинать...

Глядя на экран, вспоминая слова Красовского, сказанные перед просмотром, Лера думала о том, что он не случайно так боролся за тему своего фильма... Слишком много было общего в судьбах автора и его героя, в их жизненной позиции. Просто одному из них повезло немного больше, он остался на свободе, даже имел возможность работать. А может быть, это не просто везение, а умение бороться, противостоять обстоятельствам не смотря ни на что? Как убедительно говорит об этом автор с экрана, и как больно видеть на экране сломленного человека, в подробностях узнавая страшную историю его жизни... Красовский, наверное, хорошо представлял, что такое может случиться и с ним, он сделал фильм о себе самом, он раскрылся в нем. показал зрителю неведомые, недоступные грани своей загадочной личности...

Когда погас экран и в зале зажгли свет. кто-то из студентов спросил.

— А почему вы у нас не преподаете?

— Вопрос на засыпку, — усмехнулся Красовский. — Что ж. придется признаться, в следующем году. если, конечно, ничего не случится, я набираю мастерскую.

— Это здорово! — произнес кто-то.

Ваня прошептал Адику.

— В литинститут меня не взяли... Может, пойти на режиссерский?

— Ты не сможешь, — сказал Андрей, — режиссер должен быть сволочью. он должен ходить по трупам.

— А Красовский? Ты думаешь, он ходит по трупам?

— Не знаю... Возможно, он — исключение. Я ничего о нем не знаю, как о человеке. Он смелый, может, он и гений, но неизвестно, какой он человек.

— Гений и злодейство несовместимы... Он не может быть подлецом. Плохой человек не сделает такое кино, — уверенно констатировал Ваня. — Я все теперь понял, но это совсем ничего не меняет, и не может изменить... — он вдруг замолчал, углубившись в себя.

— В твоем отношении к Натали, — закончил за него Андрей.

Ваня ничего не сказал, но его печальная улыбка говорила сама за себя.

— И ты абсолютно прав, Серенький! — продолжал Адик, — Муза остается Музой, и плевать нам, как и на кого она смотрит!

— Муза с украденным сердцем... — произнес Иван нараспев.Когда его голос звучал так, он обычно начинал сочинять стихи.

— Давай, родной, — тихо сказал Андрей, — это будет лучшая наша песня...

Когда вся компания дружно ввалилась в квартиру Андрея, они увидели Гешу и Вовчика, с мрачным видом разливающих в стаканы дешевый портвейн.

— Ребята, куда вы пропали? — спросила Наташа, — я вас ждала!

Бас-гитарист и ударник ничего не ответили, чокнулись, выпили, и Геша налил по новой.

— Что за кислые морды? — Андрей подошел к ребятам и положил им руки на плечи, — Ей богу, вы много потеряли.

Оба опять промолчали, потом Геша хрипло произнес.

— Вовчика в армию забирают.

— Да ты что! Этого не может быть! Это какая-то ошибка! — возмутился Андрей.

— Нет, Адик, все к черту! Не сработало! Написали, сволочи, что я абсолютно здоров! — Вовчик допил свой стакан и уронил голову на руки.

Все молчали. Каждому хотелось что-то сказать, подбодрить друга, но никто не мог найти нужных слов, потому что все это теперь казалось бессмысленным.

— Ты классный музыкант, — первым нарушил молчание Андрей, — тебя определят в какой-нибудь клуб, будешь культработником.

Вовчик замотал головой и пробормотал, ни на кого не глядя.

— Афганистан... Молитесь за меня, ребята...

Морозным январским утром к зданию ЗАГСа лихо подрулили три милицейских машины. Сотрудница увидела их из окна, тут же сообщила заведующей. Это вызвало легкий переполох. Заведующая отправила одну из своих подчиненных выяснить, в чем дело. Та выбежала на крыльцо с испуганным лицом и к удивлению своему увидела, как из одной машины выходит высокий молодой человек в парадном костюме и подает руку красивой девушке в белом платье. Следом за ними вываливается целая толпа с цветами, шампанским, гитарой, фотоаппаратами, и бодро и весело шествует в ЗАГС.

Девушка тут же побежала к заведующей сообщить, что тревога ложная. Оказывается, милиционеры тоже женятся!

— Голицына и Денисов, пройдите в зал регистрации! — торжественно произнесла молоденькая сотрудница в строгом костюме.

— Макс, что делать? Мамы до сих пор нет. Мы договорились, что она приедет прямо сюда, на машине с тетей Жанной и дядей Мишей... Вечно из-за этих родственников какие-то неприятности!

— Честно сказать, мне они тоже не очень нравятся, — признался Максим.

— Зато они от тебя в восторге! — раздраженно сказала Лера. Ей трудно было забыть все зло, которое причинила ей тетка.

— Успокойся, сегодня у нас счастливый день, не думай о плохом. А Софбе Дмитриевне, конечно, надо было ехать с нами

— Я предлагала, но она решила, что так будет лучше для установления всеобщего мира...

— Ты ей время точно назвала?

— Конечно, к 11.30. Она не могла перепутать, я ей все написала, как и куда ехать.

— Голицына и Денисов, пройдите в зал! — настойчиво повторила девушка.

— Надо идти, — Максим взял Леру под руку, — не волнуйся, Софья Дмитриевна просто опаздывает, вот увидишь, она появится сейчас.

— А нельзя немного отложить? Попробуй поговорить с ними, ты ведь умеешь, Макс! — попросила Лера. — Я не хочу, чтобы начиналось без мамы.

— Ладно, попробую.

— А я пока позвоню домой, может быть, она еще там... — Лера бросилась к телефону в вестибюле.

К ней подошел Максим.

— Знаешь, ничего не получается, у них все расписано по минутам. Или сейчас, или еще три месяца ждать!

Лера посмотрела на собравшихся — родителей Максима, его друзей, Наташу, Адика, Ваню — нарядных, торжественных, улыбающихся...

— Идем, — сказала она решительно, — нельзя заставлять всех ждать. Если мы решили пожениться, значит, сейчас мы поженимся.

— Не верю, честное слово... — Максим поглядел Лере в глаза. — Я думал, ты никогда не согласишься...

— Я и сама так думала... Но в жизни все меняется.

Девушка в строгом костюме встала напротив собравшихся.

— Дорогие Валерия и Максим! Поздравляю вас с созданием новой семьи. Живите долго и счастливо, в любви и согласии... — проговорила она, от волнения хватаясь руками за огромный письменный стол.

— Какая симпатичная! — произнес Леха, — надо бы познакомиться.

— Да тише ты, бабник наглый! — шикнул на него Максим.

Девушка запнулась, густо покраснела.

— Извините, — пробормотала она, — у меня сегодня первая регистрация... Пожалуйста, жених и невеста, подойдите к столу и поставьте свои подписи...А теперь прошу расписаться свидетелей.

Пока Наташа деловито расписывалась в книге, Леха быстро поставил свою закорючку и уставился на девушку.

— Господи, я, кажется все перепутала, — она нервно вертела в руках какую-то бумажку, — надо было сначала расписаться, а потом поздравить...

— Как вас зовут? — шепотом спросил Леха.

— Светлана Борисовна.

— Вы, Светлана Борисовна, все сделали просто замечательно, Правда, Наташа?

— По-моему, все прекрасно, — улыбнулась свидетельница.

— Так вот, мы тоже поздравляем вас! — произнес Леха громко, чтобы слышали все. — С вашим, так сказать, дебютом! — он протянул девушке букет красных гвоздик.

— И желаем вам любви и счастья, — добавила Наташа, вставая из-за стола.

— Да что вы, — она окончательно растерялась, — Спасибо... Честное слово, зачем это?

— Свидетель, хватит заниматься личной жизнью, открывай шампанское! — крикнул Максим.

Все подняли бокалы и дружно чокнулись.

— Мне нельзя на работе, — вздохнула Светлана.

— Мы никому не скажем, — подмигнул Леха. — Скажите, Светлана Борисовна...

— Можно просто Света...

— Вы каждый день работаете, Света?

— Нет, через день. А что, вы тоже хотите подать заявление?

— Я готов хоть прямо сейчас!

— Но... сегодня день регистрации, приходите в понедельник, — сказала Светлана строго.

— Надеюсь, вы не замужем?

Онемев от удивления, она смотрела на Леху...

Выходя из дверей ЗАГСа, Лера остановилась на ступеньках и закрыла глаза. Странное оцепенение охватило ее, ноги перестали слушаться, она качнулась и чуть не упала, Максим испуганно поглядел на нее, обнял за плечи.

— Что с тобой? Тебе плохо?

— Нет, ничего, уже прошло, просто голова немного закружилась... В этот момент ее словно пронзило током, но неприятное ощущение быстро исчезло... Она догнала Наташу.

— Я поеду с тобой.

— А Макс не обидится?

— Нет... Мне надо сказать тебе, он все равно не поймет... Я почувствовала, что-то случилось сейчас...

— Лерка, не думай, просто ты переволновалась, вот тебе всякое и кажется! — Наташа обняла подругу.

— Не знаю, может быть... Но мне вдруг почему-то стало страшно. У меня иногда это бывает, я как приемник какой-то, словно что-то через меня передается, но я не знаю — что именно... Боюсь, мама не приехала не просто так!

— Выкинь это из головы!

— Не могу... У меня этого не было только там, на практике... Я тогда ничего кругом не видела, ни о ком не думала, ты знаешь... А вообще, наверное, я чувствую опасность, именно опасность...

В квартире Максима шли последние приготовления. Его двоюрные сестры суетились вокруг огромного праздничного стола. Им помогала тетя Жанна, а ее муж с важным видом сидел перед телевизором.

Когда все вошли в дом, Лера с удивлением уставилась на тетку.

— Знаешь, так получилось, мы опаздали. Мише пришлось срочно ехать на работу, вот мы и решили прямо сюда!

— А где мама?

— Это я тебя должна спросить.

— Меня? Но она собиралась приехать с вами.

— Я позвонила ей, сказала, что мы задерживаемся, она решила взять такси и подъехать прямо к ЗАГСу.

Лера бросилась к телефону. Длинные гудки. Набрала еще раз, снова никто не ответил. Как только она положила трубку, раздался звонок.

— Алло! — Лера с надеждой слушала голос в трубке, потом разочаровано произнесла, — это тебя, Макс.

— Денисов у телефона! — весело сказал Максим, ожидая услышать очередное поздравление. — Что? — Выражение его лица резко изменилось. — Да, конечно. мы сейчас приедем.

Милицейская машина с включенной сиреной мчалась по улице. Леха вел ее просто вертуозно, обгоняя испуганных частников и лихо объезжая зазевавшихся пешеходов.

Максим держал за руку Леру. Она молчала, на ее лице не осталось сухого места, и на белом шелковом платье расплывались мокрые пятна от слез

— Не плачь, пожалуйста, — уговаривал Максим, — кажется, ничего страшного, дороржная авария. Сейчас мы все узнаем...

— Я ведь чувствовала, я знала... — проговорила Лера сквозь слезы.

— Ну, и что ты могла сделать? Не мучай себя, я уверен, все обойдется...

Лера уткнулась лицом ему в плечо и заплакала навзрыд.

Медсестра сразу провела Леру в палату, Максим вошел вместе с ней и остановился у двери.

— Не больше пяти минут, — приказала медсестра.

Софья Дмитриевна с забинтованной головой печально глядела на дочь.

— Мама! Мамочка! — Лера подбежала к кровати, взяла мать за руку, прижала ее к лицу.

— Видишь, как получилось, — с трудом проговорила мать, — Лера, я так виновата перед тобой...

— Мама, господи, о чем ты? Мама...

— Ты — мое единственное сокровище! Я так виновата, прости, я не могла иначе... Вот, это мой подарок к свадьбе... — Она с трудом вынула из-под подушки маленький сверток, — Медальон твоей бабушки, все, что осталось от нее...

— Спасибо, мама! Тебе не надо говорить...

— Нет... Я должна сказать тебе... Прочти мой дневник... Ты все поймешь... Прости меня, если сможешь... Твой отец...

— Кто, кто мой отец? — Лера взяла мать за руку, с отчаянной надеждой поглядела ей в глаза.

Но Софья Дмитриевна вдруг замолчала, закинула голову и потеряла сознание. Она не произнесла больше ни слова уже никогда.

...Потом все было, словно в тумане. Лера плохо понимала, что происходит вокруг. Откуда-то доносились чистые голоса певчих, пахло ладаном... Софья Дмитриевна была крещеной, и отпевали ее в церкви по христианскому обычаю.

Максим ни на шаг не отходил от Леры. Сам он был почти здоров, рана зажила, и самым важным для него было сейчас заботиться о своей любимой жене, быть рядом с ней, успеть во-время подать руку, подставить плечо...

Народу в церкви было немного, только самые близкие. Почему-то не пришли тетя Жанна и дядя Миша, но Лера тогда не обратила внимания на их отсутствие.

Потом все вышли из церкви и направились к автобусу... И тут Лера увидела человека, вид которого вывел ее из забытья. Красивый цыган смотрел на нее в нерешительности, взгляды их встретились, и он медленно пошел ей навстречу... Лера увидела печальное, постаревшее лицо, по черным кудрям рассыпалась седина, но она сразу его узнала... И не только узнала, ее поразило вдруг впервые открывшееся чудо. Его черты, взгляд — ей показалось на миг, что в его лице она увидела собственное отражение... И, наверное, это показалось не только ей, потому что все смотрели на них с нескрываемым удивлением.

— Почему ты раньше не приходил? — тихо спросила Лера. — Я так ждала тебя!

— Дочка, прости... Я все, все тебе объясню!

— Ты маму любил?

— Любил. И теперь люблю... — ответил Роман.

Он протянул руки, Лера прижалась к нему, уронила голову ему на грудь, и заплакала навзрыд.

— Плачь, дочка, плачь, родная, — шептал Роман, гладя ее по голове и сам не в силах сдерживать слезы... В этот миг они были одни в целом мире, наедине только со свои горем...

В квартире Магды Романовны шторы были плотно задернуты, зеркала завешены черным. На столе горели свечи, загадочными мерцанием освещая старинную темную мебель, причудливые фигурки из фарфора и дерева, бархатную скатерть...

Роман курил трубку и ходил по комнате, не находя себе места. И говорил, говорил...

— Дочка, ты знаешь, мы с мамой твоей встретились в Париже! Наш ансамбль отобрали на конкурсе и отправили на гастроли. Цыганская экзотика! Это было модно, выгодно. Мы ничего не понимали, мы умели только петь и плясать. Все говорили, что нам повезло... Соня приехала туда с группой туристов. Я увидел ее со сцены и сразу понял, что встретил свою судьбу! Я стал петь только для нее, она почувствовала это, смотрела на меня и помогала мне... С тех пор я никогда так не пел... Потом мы гуляли по ночному Парижу, это была настоящая сказка! Мы поклялись друг другу, что никогда не расстанемся... — голос Романа дрогнул, он сел в кресло и закрыл руками лицо.

— Цыганочка моя золотая, внученька родная! — Магда Романовна обняла Леру, — пришло время всю правду узнать!

— Бабушка Магда, это и есть та правда, о который ты говорила тогда... Помнишь, карты тебе показали, что мне откроется правда через смерть близкого человека?

— Помню, золотая, все помню. Страшная будет правда. Сберегла я Сонечкин дневник, все сделала, как она просила. Прочтешь и все узнаешь, но никому не показывай, слышишь? Она так просила. и пусть так и будет...

Старуха протянула Лере толстую тетрадь в затертом переплете.

— Здесь ее горе, ее слезы, ее любовь, ее сердце. Как она любила тебя! Бедная наша Соня!

Лера бережно взяла тетрадь, прижала к груди.

— Я никому ничего не скажу, обещаю...

Лейтенанта милиции Максима Денисова свалила усталость, он не раздеваясь заснул на диване, его личное оружие покоилось на тумбочке в изголовье. Лера накрыла Максима пледом, он что-то пробормотал во сне, тихо вышла из комнаты и стала читать дневник.

...Я плохо помню своих родителей... Я была совсем маленькой, когда они исчезли. Тогда я ничего не понимала, а объяснить было некому. Помню только — осталась одна, без дома, без близких. без денег, без еды... Потом, не помню как, оказалась в детском доме. Воспитательница была добрая, она жалела меня, когда я плакала, она рассказывала мне сказки. Другие дети тоже слушали, они все были запуганные, несчастные. Но почему-то Анна Петровна любила меня больше всех, так мне казалось тогда, во всяком случае. Может быть, потому. что я была самая маленькая и самая худая? Я тоже привязалась к ней. И вот однажды Анна Петровна привела меня к себе в дом. Квартира мне показалась огромной и очень красивой, я никогда не видела ничего похожего. Анна Петровна жила там с мужем и дочерью. Высокая, плотная, рыжеволосая девочка подошла ко мне и стала меня разглядывать. Я почему-то испугалась и закрылась руками. Мне показалось, что она хочет меня ударить, не знаю почему, случайно воротничок казенного платья расстегнулся, и она увидела на моей шее медальон на цепочке.

— Дай это мне! — приказала она.

Я испугалась и заплакала. Я не знала тогда, что этот медальон золотой, помнила только, что мне надела его моя мама и сказала, что он принадлежал моей бабушке, а теперь его носить буду я. "Никогда его не снимай, что бы с тобой ни случилось!" — сказала мама. Я почему-то это запомнила и прятала медальон от всех, чтобы никто в детском доме не отобрал его у меня. Я не хотела отдавать его и этой рыжей девочке, но она была намного сильнее меня. Я закричала и заплакала. Прибежала Анна Петровна и сказала очень сердито.

— Жанна, не смей обижать Соню. Она сирота.

Жанна топнула ногой и ушла из комнаты.

Потом она стала приходить в детский дом и приставать ко мне, когда не видела Анна Петровна. Она требовала мой медальон. Но как я могла отдать ей его? Ведь это была единственная память о той семье, которая когда-то была у меня. Я не понимала, что значит "враги народа" и почему так говорят о моих родителях. Но задавать вопросы было нельзя, я молчала, плакала по ночам, и решила убежать из детского дома.

Однажды ночью в большой спальной комнате, где было штук двадцать железных коек, я дождалась, пока задремала дежурная няня, тихо встала и босяком пробралась во двор. В заборе была щель, я без труда пролезла в нее и убежала. Я бежала очень быстро, боялась, что за мной погонятся. И вдруг оказалась в лесу. Не знаю почему, мне не было страшно. Помню, иду по лесной просеке, и вдруг передо мной открывается большая поляна, освещенная лунным светом. На поляне под рваными шатрами спят какие-то люди. Горит костер, у костра сидит женщина с черными волосами и поддерживает огонь. Она увидела меня и говорит.

— Иди сюда, не бойся!

И я подошла к ней, села рядом у костра. Она стала ласкать меня, причетать надо мной, а потом запела что-то на непонятном языке. Я спросила, о чем она поет, а она говорит — пою тебе цыганскую колыбельную. А ты усни. дитя мое болезное... Она все пела, и я заснула у нее на руках.

Когда я проснулась, было уже светло. Я увидела, что цыганка держит в руках мой медальон.

— Отдай! — закричала я испуганно.

— А ты княгиня... — прошептала цыганка в ответ. — Не бойся, у сирот мы не крадем... — Она надела цепочку мне на шею.

Так я впервые в жизни встретилась с цыганами. Мне у них понравилась, я хотела остаться жить с ними. Особенно мне нравился сын моей цыганки Роман, Он был такой красивый, веселый, мы все время проводили вместе, играли, смеялись, даже воровали вместе. Цыгане научили меня воровать. и мне тогда казалось. что в этом нет ничего плохого. Но однажды меня поймали. Я кричала и вырывалась, я не хотела снова возвращаться в детский дом. Цыганка тоже кричала, схватила меня за руку. Я рвалась к ней. Меня крепко держали. Тогда я незаметно сняла с шеи свой медальон и протянула ей. Она быстро спрятала его и ушла. Больше я никогда ее не видела. Меня вернули в детский дом с позором. Мне было ужасно плохо. Но Анна Петровна почему-то меня не ругала. Она только спросила, где мой медальон, а я сказала, что потеряла его в лесу. На другой день она забрала меня к себе домой и сказала дочери.

— Жанна, теперь Соня — твоя сестра, ты должна ее защащть!

Я стала жить с ними в большой квартире, Мои приемные родители хорошо относились ко мне, одевали, обували, кормили. Но я знала, что Жанна сразу невзлюбила меня, я боялась ее и тосковала по цыганам, я звала по ночам добрую цыганку Магду и ее красивого сына Романа, но они не приходили за мной. А Жанна смеялась надо мной, дразнила меня Золушкой и говорила.

— Ты никогда не дождешься своего принца!

Когда я выросла, за мной стали ухаживать мужчины. Жанна завидовала мне и старалась на мне отыграться. Но я уже научилась постоять за себя. К нам в дом стал ходить один молодой человек, который работал у моего приемного отца. Его звали Михаил, он приглашал меня в кино, но мне ужасно не нравились его румяные щеки, глаза навыкате, и я с ним никуда не ходила. А Жанна сразу в него влюбилась, и однажды, чтобы мне насолить. он пошел с ней гулять. а я была только рада, что он от меня отвязался. С тех пор они часто стали уходить куда-то вместе, и вскоре Михаил женился на ней и увез ее из дома. Для меня это было большим счастьем. Я закончила школу с отличием и поступила в институт иностранных языков. Дела мои пошли совсем неплохо. После института мой приемный отец устроил меня на работу гидом-переводчиком, и вот меня с группой туристов отправили во Францию. Какое же это было чудо! Но самым большим чудом было то. что там я встретила свою любовь...

...Конечно, мы с Романом не сразу узнали друг друга... Мы думали, что это любовь с первого взгляда. Мы гуляли по ночному Парижу, и я рассказала ему, как однажды в детстве убежала к цыганам. И вдруг он посмотрел мне в глаза и сказал.

— Соня! Я думал, что потерял тебя навсегда...

С самой первой страницы Лера словно наяву видела все, о чем писала мать...

Детский дом... Худенькая белокурая девочка на железной койке... Завистливая, злая, некрасивая.дочь воспитательницы. Она шпионит за Соней.... Отрывочные воспоминания... Жизнь в квартире приемных родителей, потом — учеба в ИНЯЗе, поездки за рубеж. Знакомство в Париже с красивым цыганом, безумная любовь.. Цыгана зовут Роман... Господи, так ведь это тот самый мальчик из табора, сын цыганки Магды! Так вот почему к матери вернулся медальон ее бабушки! Значит, Магда сохранила его! Но разве могла она знать. что когда-нибудь снова встретит белокурую девочку, которая однажды ночью случайно забрала к ним в табор? Нет, все это просто невероятно, так не бывает даже в сказках... Но что же случилось потом? Кто разлучил моих родителй? Почему столько бед обрушилось на них?

Лера снова стала читать дневник, и с каждой строчкой ей становилось все страшнее...

— Мы вернулись в Москву. Какое счастье. что Магда жива! Но самое невероятное, что она столько лет берегла мой медальон! Оказывается, ей карты сказали, что мы обязательно встретимся снова, и она не смогла продать его даже в самые трудные и голодные годы! Этот медальон снова напомнил о моих пропавших без вести родителях, и я решила во что бы то ни стало узнать о них хоть что-нибудь. Теперь, когда разоблачили культ личности Сталина и многим репрессированным вернули их доброе имя, я уже ничего не боялась. Муж Жанны Михаил Корнаутов служит в КГБ, имеет доступ к архивам, поэтому я попросила его помочь в розыске своих родителей. Если они погибли, то где и когда? Я хотела узнать, где они похоронены.! Михаил сказал, что узнать это очень сложно, но он попытается что-нибудь сделать, если я соглашусь стать его любовницей!. Господи. как же я была доверчива и наивна! Отвергнув его предложение, я стала объектом мести озлобленного мужчины с уязвленным самолюбием и своей ревнивой сестры... Карьера закончена, поездки за рубеж прекратились навсегда. Свадьба с Романом не состоялась, он тоже стал их жертвой. Жанна специально подложила ему в карман свои кольца и серьги, дома у двери его уже ждала милиция... Господи, что же я наделала, на него завели уголовное дело, потом посадили в тюрьму... У меня родилась дочь, которую приходится растить без отца...

Лера схватилась за голову, на исписанные страницы дневника капали слезы, растекаясь неровными пятнами...

...Днем, сидя у детской кроватки, Соня вяжет носки на продажу, а по ночам делает переводы с французского... Одиночество, страх за любимого человека и дочь... В результате — нервный срыв, психиатрическая больница... Возвращение домой, лекарства, таблетки, лицемерное ухаживание Жанны за больной, которая вовсе не была ей сестрой...

Теперь все то, в чем Лера столько лет не могла разобраться, вставало на свои места. Непонятные отношения в семье, стычки, скандалы, страх и истерики матери, таинственные появления и исчезновения цыган... И таблетки... Да, тогда мама сказала, что не собиралась кончать с собой, просто перепутала таблетки... А если не перепутала, а специально подменили? Если ее умышленно хотели убить?.. Тогда не получилось, и через несколько месяцев — новая попытка. Почему такси, в котором ехала мама, попало в аварию, и никто, кроме нее, не пострадал?

Читать дальше было невыносимо. Лера отложила дневник, остановившись где-то на середине, на цыпочках вошла в комнату. Максим спал крепким сном. Рядом на тумбочке лежал пистолет в кобуре... Стараясь не издать ни звука, Лера протянула руку и осторожно взяла пистолет, вышла в коридор, из кармана куртки Максима вытащила ключи от машины... Уже одевшись, снова заглянула в комнату. Максим попрежнему мирно спал.

Лера аккуратно закрыла за собой дверь и вышла на лестничную площадку.

На стоянке никого не было видно. Сторож, вероятно. спал. Синий москвич, пыльный и грязный, стоял на своем обычном месте. Лера открыла дверцу и села в машину. Когда заработал двигатель, она огляделась. Вокруг ни души. Не удивительно, 12 часов ночи! Не разворачиваясь, задним ходом, она выехала за ворота.

На улицах было темно и пустынно, дорога до дома тетки заняла совсем немного времени. Сейчас, за поворотом. появится знакомый кирпичный дом, облицованный серой плиткой... Лера остановила машину за несколько метров до поворота, закурила. Достала пистолет из кобуры, подержала на ладони, переложила в карман куртки и плавно тронулась с места. Предусмотрительно оставив машину у соседнего дома, пешком прошла через двор, поднялась на лифте на восьмой этаж и решительно направилась по длинному коридору к квартире тетки... Знакомая дверь, обитая черным дермантином, тусклая лампочка под потолком... Руки вдруг перестали слушаться, ноги словно одеревенели. Лера стиснула зубы, чтобы унять начавшуюся дрожь... Через минуту она подняла руку и нажала кнопку звонка...

Сначала была полная тишина. Лера позвонила еще раз. Наконец, за дверью послышались шаркающие шаги, и сонный голос тетки спросил.

— Кто здесь?

— Это я, — ответила Лера. — Открой, пожалуйста.

Снова наступила тишина, потом — звон дверной цепи, скрежетание замка.

"Может быть, она решила не впускать меня? — подумала Лера с беспокойством. — Запирает покрепче дверь... Но у нее нет причин, она ничего не знает о существовании дневника! Ну, открывай же, черт возьми!"

Дверь приоткрылась, Лера увидела испуганное лицо тетки.

— Что случилось? Что это тебя носит по ночам? — проворчала тетка.

— Надо поговорить.

— Два часа ночи!

— Я знаю.

— Ты другого времени найти не могла? — раздраженно сказала тетка.

— Не могла! — резко ответила Лера. — Ты дашь мне войти?

— Что ж, входи, коли пришла.

Тетя Жанна распахнула дверь и нехотя внустила Леру в прихожую. Лера вошла и остановилась, снова ощутив дрожь. Ей стало страшно, а вдруг, ничего не получится, не хватить храбрости... Тетка стояла перед ней в халате поверх ночной рубашки, в бигудях, старая, с отечным лицом... Глупо, безумно, бессмысленно, ничего нельзя изменить... Но отступать было некуда...

— Позови Михаила. — сказала Лера, стараясь придать голосу твердость.

— Это еще зачем? Ты мне рассказать не можешь? — с недоумением спросила тетка. — Он спит, а ты орешь на весь дом.

Лера подумала — как, все-таки, удивительно, в этой состарившейся злобной школьной училке нет ничего человеческого, кроме ее жалкого внешнего вида! Ни тени беспокойства, даже фальшивого, одно раздражение... Что ж, это к лучшему, если бы она сделала вид, что волнуется за меня, мне было бы гораздо труднее...

— Какой сон! Тут мертвый проснется! — Михаил в полосатой пижаме пояаился из двери спальни, — ну, выкладывай, что там у тебя стряслось? Зачем подняла нас среди ночи!

— Сядь. — сказала Лера.

— Что?! — Корнаутов вытаращил глаза.

— И ты, тетя, тоже. Вот в эти кресла, — она показала рукой на дорогой мягкий гарнитур, расставленный в холле.

— Это что-то новенькое, — ухмыльнулся Михаил, — от муженька новоиспеченного командовать научилась?

— Я жду, — произнесла Лера таким голосом, что Корнаутов перестал усмехаться.

— Что ж, видно, разговор серьезный. Садись, Жанна.

Стоя перед ними спиной к двери, Лера произнесла.

— Я хочу услышать от вас правду!

— Какую правду? — с напускным недоумением спросил Михаил.

— Во-первых, за что вы посадили моего отца?!

— Вот оно что! — Корнаутов снова усмехнулся. — Значит, правду хочешь? Раз тебе уже известно, что он твой отец, то знай, ты — дочь вора! Его посадили за воровство!

— Это ложь! — закричала Лера.

— К сожалению, это чистая правда, — вмешалась тетка, — мы, действительно, скрывали от тебя, все это так грязно, некрасиво... Понимаешь, мы не хотели тебя травмировать, но раз уж ты сама узнала, то знай все до конца! Он обокрал нас, когда твоя мать привела его в наш дом, он украл все мое золото, все, что осталось от нашей матери!

— Ты врешь! — Лера старалась сдерживаться, понимая, что иначе может проиграть этот раунд, но это было так трудно. — Его посадили, чтобы отомстить моей маме! За то, что она не стала любовницей твоего мужа!

— Совсем девка спятила, — произнес Михаил.

— Да кто тебе эту чушь наплел? — выкрикнула тетка.

— Ты сама прекрасно знаешь, что это не чушь!

— Да, тяжелая наследственность, вся в мамашу, тоже пора в психушку, — Михаил взял сигарету, но когда он закуривал, руки его дрожали. — Чего ты от нас хочешь?

— Я хочу, чтобы вы, прямо сейчас, написали заявление в прокуратору! О том, как шантажировали и травили мою мать, как сфальсифицировали дело против моего отца. Сами сумеете, или продиктовать?!

— Ах ты, грязная потаскуха! — завизжала тетка, — Миша, звони в милицию!

Корнаутов поднялся и направился к телефону.

— Ни с места! — Приказала Лера, выхватила из кармана пистолет и направила на него. — Я не уйду отсюда, пока не получу то, зачем пришла!

— Я если мы откажемся писать? — Михаил с опаской посмотрел на нацеленное на него оружие.

— Я выстрелю, — сказала Лера.

— Но ведь тебя посадят.

— Ну и что! Мне терять нечего!

— Думаешь, муженек отмажет?! Ах ты, сучька поганая! — Не своим голосом завопила Жанна. — У Миши сердце больное! Не смей, брось свою пушку!

— Ни за что, — сказала Лера. — Мой муж здесь не причем. Я действительно выстрелю. Что, страшно? А как маме было страшно жить целые двадцать пять лет! Как вы издевались над ней? Кто подменил ей таблетки? Ты, тетя? Ты! Ты ее ненавидела, ты ей завидовала, ревновала. И как здорово ты с ней расправилась!

Тетка, выкрикивая что-то невнятное, забилась в истерике.

Глаза Михаила налились кровью, он посомтрел на Леру.

— Видишь. что ты наделела!

— Вижу. И получаю от этого удовольствие. — Лера держалась из последних сил, нервы были не пределе, но остановиться она уже не могла.

— Успокойся, Жанна, — сказал Михаил вдруг изменившимся голосом, — ни куда нам не деться. Я сейчас принесу бумагу и ручку.

Тетка продолжала всхлипывать.

Лера внимательно смотрела на дверь, за которой скрылся Корнаутов. И, как это часто бывало с ней, предчувствие грозящей опасности пронзило все ее существо, словно ток высокого напряжения, пальцы, сжимающие пистолет, похолодели и почти онемели.

— Брось оружие! — Корнаутов вышел из кабинета, направляя на Леру тяжелый револьвер, — Твоя игра закончена!

Лера оцепенела, силы оставляли ее. Она прислонилась спиной к стене, чтобы не упасть. В этот момент раздался взрыв, тяжелая железная дверь грохнулась на пол, и в клубах дыма в образовавшемся проеме появился Максим, а за ним Леха, и еще один парень в милицейской форме...

— Мы, кажется, во время, — сказал Максим напарнику.

У Леры потемнело в глазах, и она потеряла сознание. Пистолет выпал из рук. Максим мгновенно подобрал его, аккуратно вытер носовым платком.

— Леха, наручники! Петька, надо вызвать скорую.

Корнаутов обалдело уставился на Максима.

— Какие наручники! Ты что, брат, сдурел! Она сама, с пистолетом...

— С каким пистолетом? Кто? Это вы собирались убить мою жену!

— Ты это докажи!

— Я застал вас на месте преступления. Есть свидетели, и вещественные докательства. Тут все ясно. Собирайся, едем в участок!

— Ты мне ответишь... за порчу имущества! — прохрипел Михаил.

— Ничего, у тебя скоро будет другая квартира!

Когда Лера очнулась, она увидела склонившегося над ней человека в белом халате, услышала голос Лехи.

— Составь заключение, нервный шок в результате покушения...

— Да я все понял, — ответил врач.

Конечно, Лера была очень благодарна Максиму за все, что он сделал ради нее, но глубокая печаль, сожаления о сломанных судьбах, изуродованных жизнях, ощущение собственной вины надолго поселились в ее душе. Дома, постепенно приходя в себя, она говорила.

— Макс, прости, я черт знает что натворила! Но если бы ты ночью не приехал за мной... Может быть, неня, как и мамы, тоже не было в живых...

— Именно этого я боялся, когда мы с Лехой с сиреной и мигалкой гнали! Проснулся, тебя нет, пистолета нет, валяется раскрытая тетрадка...

— Ты все прочитал?

— Мне было достаточно первых двух страниц. Дурак бы не сообразил, где тебя искать! Сначала я просто озверел от злости, а потом испугался жутко. я-то тебя знаю, ты у нас девушка решительная! Едем, а я думаю — вдруг не успеем. вдруг ты из моей пушки жахнула! Соображаю, как тебя вытаскивать, ну, блин, думаю, проспал! А там труп! И дверь железная, хрен ее сломаешь! А Леха смеется — я взрывчатку прихватил. Вот так мы работаем, лапочка!

— Макс, а я мамин дневник не смогла дочитать...

— Ты спрячь его куда-нибудь подальше, прочтешь лет через двадцать. когда у нас уже внуки будут... А лучше сожги. Юридической силы он не имеет, к сожалению. Но я и так докопаюсь.

И Максим докопался... Следствие по делу Михаила Корнаутова тянулось несколько месяцев. Помимо того, что нам уже известно, Максиму удалось обнаружить в его биографии много криминальных фактов. Это был тяжелый, кропотливый труд. Многие люди, пострадавшие из-за него в прошлом, боялись рассказывать об этом следователю, но в конце концов нашлись свидетели, охотно дававшие показания против Корнаутова. Дело распухало, в нем фигурировали вымогательство, получение взяток за предоставление сомнительной информации. Более того, выяснилось, что он несколько лет назад был официально уволен из органов безопасности, тщательно скрывал это от окружающих и продолжал брать взятки у несчастных людей, надеявшихся на его помощь. Одна женщина, хлопотавшая за своего мужа десидента, призналась со слезами, что Корнаутов обещал ей помочь вызволить мужа из Лефортовской тюрьмы, но ей было нечем заплатить ему. Тогда он стал издеваться над ней, а потом изнасиловал и избил. Максим вел расследование с профессиональным азартом и сумел выйти на след компаньонов Корнаутова по валютным спекуляциям и даже торговле наркотиками. Такова была поднаготная благополучной и процветающей семьи. После суда влиятельный и преуспевающий дядя Миша был отправлен в "Матросскую тишину" с полной конфискацией имущества, а тетя Жанна, в одночасье порвав со своим партийным прошлым, срочно окрестилась, потом вступила в какую-то религиозную секту, и посвящала гораздо больше времени тайным обрядам, нежели визитам к мужу в тюрьму.

Казалось бы, восторжествовала справидливость, наступило возмездие, но Лера испытывала при этом не столько радость и удовлетворение, сколько горечь и отчаяние. Все, что она знала теперь, было чудовищно, такое невозможно было искупить никакими приговорами суда, никакими молитвами и ритуалами, и нельзя было ничего изменить в прошлом, избавить от пережитых страданий своих родителей, воскресить мать... Во время следствия и суда Лера часто виделась со своим отцом, им обоим было тяжело выдержать весь этот долгий, мучительный процесс, но Максим настаивал, уговаривал их давать свидетельские показания... Лера понимала, что он прав и делает все это ради нее... И вот, наконец, все позади... Отец сразу же уехал на гастроли. Он звал с собой Леру, он предложил ей выступать с его ансамблем. Господи, как же она об этом мечтала! Но Максим привел сотню аргументов против ее поездки, и в конце концов Лера поняла, что он просто умирает от ревности, представляя ее на сцене. И она осталась....

Лера делала какие-то дела по дому, разговаривала с Максимом, отвечала на телефонные звонки, бесцельно ходила из угла в угол, все валилось у нее из рук.. Ей никого не хотелось видеть и слышать, все было, словно в густом тяжелом тумане, поглотившем окружающий мир. Из состояния странного оцепенения ее вывел Наташин звонок.

— Лерка, Вовчик погиб!

— Ты что?! Это ужасно! — вскрикнула Лера.

— Не то слово! Адик плачет, я никогда его не видела таким! Хорошо, что Серый с ним... Он умеет утешать, в нем что-то необыкновенное открывается, когда другу плохо... Лерка, прости, я знаю, что ты пережила. Завтра ребята дают благотворительный концерт в его память. Придешь?

— Конечно, приду.

Когда Лера вбежала в ДК имени Горбунова, или Горбушку, как его называли, концерт уже начался. На знаменитой сцене, где выступали Высоцкий и Окуджава, где мятежная авторская песня и подпольные рок-группы находили свое пристанище, Андрей, торжественный и строгий, с черном костюме, с гитарой в руках, говорил.

— Этот концерт посвящается памяти нашего погибшего друга, замечательного музыканта, прекрасного парня... — он вдруг замолчал, опустил голову, — извините, мне трудно говорить, я не привык... не привык еще к этой мысли. что Вовчика с нами нет... Что я должен еще сказать... Все деньги, полученные от нашего выступления, будут переданы семье и... на установление памятника.

В зале была полная тишина. Сюда редко приходили случайные люди. Лера очень тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, прошла к первым рядам, ища глазами Наташу. Наконец, увидев ее, стала пробираться мимо сидевших зрителей, случайно задела кого-то. Этот человек выронил из рук маленький блокнот, быстро нагнулся, поднял его и посмотрел на Леру холодным, непроницаемым взглядом... Лера уже научилась распознавать этот взгляд, они все смотрели одинаково — Михаил Корнаутов, начальник Первого отдела на практике...

— Извините, пожалуйста, — вежливо сказала Лера, быстро двинулась дальше и, наконец, добралась до свободного кресла рядом с Наташей.

На сцене тихо и печально звучала гитара, ее звуки проникали в самое сердце. Андрей, неподвижно стоя у микрофона, начал петь, негромко, чуть хрипловато, отчетливо произнося слова.

• Вставай и иди,
• и будь как все!
• Что там, впереди,
• на той полосе?
• Почему почернел
• за горой горизонт?
• Это город сгорел...
• Это горе встает...

• А певцы, надрываясь, в эфире
• Распевают о счастье и мире...

• Из-за каждого камня целятся
• Ненавидящие глаза...
• Страх разрывает сердце,
• Хочется к маме, назад!

• Помоги, помоги, помоги,
• Помоги мне, стучат сапоги
• О булыжник стоптав каблуки...
• Помогите! — стонут следы,
• Наглотавшись грязной воды...

• Помогите же! Нет, не успеть
• Через улицу перебежать,
• Не успеть, не успеть, не успеть
• Даже милой в глаза поглядеть,
• Даже имя ее назвать...

Гитара словно рыдала человеческим голосом, Адик пел... Лера еще никогда не слышала, чтобы он пел так, голос его звенел, переходил на шепот, срывался на крик...

• И тогда хватаешься за автомат,
• И очередью от живота,
• Сначала — через одного,
• Потом подряд
• От одног до ста!
• И дальше, и дальше, и дальше —
• В каждого, в каждого, в каждого!
• Но кто-то кинжал кинул
• В твою беззащитную спину...

Долгий гитарный проигрыш, вступают ударные, легким шелестом, звуки нарастают, переходя в траурный марш, и снова тихий проигрыш...

• И тебя уже нет. Ты лежишь,
• распластавшись в грязи...
• Над тобой расплывается
• радужной лентой бензин...

• Утонули твои следы
• напившись чужой беды...
• Ты лежишь, захлебнувшись в крови...
• Слышишь, дома поют соловьи

• И певцы, надрываясь, в эфире
• Распевают о счастье и мире...

Зал замер в полной тишине. Кто-то плакал, вытирая глаза платком... Наташа сжала Лерину руку и уткнулась головой ей в плечо.

Человек в сером костюме, сидевший с ними в одном ряду, делал в блокноте какие-то пометки...

Лера во время концерта искоса наблюдала за ним. Когда песня кончилась, она встрала и пошла по проходу. Проходя мимо него, она словно нечаянно оступилась, задела рукой блокнот, сбила его на пол и присела к ошарашенному наблюдателю на колени.

— Извините, ради бога, у меня вдруг голова закружилась... — произнесла она слабым голосом.

— Вам помочь? Может быть, вызвать врача? — спросил он озабоченным голосом, придерживая Леру за талию.

— Надеюсь, я сама дойду!

Она встала, покачиваясь, двинулась дальше, по дороге незаметно подтолкнув блокнот ногой под сиденье в переднем ряду. Она понимала. что врядли чего-нибудь добьется таким образом, но, разыграв столь наивную сцену, она получила удовольствие от созерцания растерянной рожи наблюдателя и хотя бы отвела душу...

Конец первой части

Часть вторая

.

© 1997, Щербиновская Елена, Издательство «ЭКСМО»

.