Тимм Алексей

СТАРЫЕ РУССКИЕ
или
МАННА НЕБЕСНАЯ

трагикомедия по мотивам наших будней
киносценарий

(c) — А.Тимм — 1999 г.

Москва, тел. 153-3484

МОСКОВСКИЙ БУЛЬВАР.

Холодная синь неба. Ранняя весна, когда листья только начинают распускаться. И раннее утро, когда только-только просыпаются и начинают скандалить птицы.

В этот ранний час ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ ШЛЯПОВ якобы прогуливается по пустынным дорожкам Тверского бульвара — в курточке, знавшей лучшие времена, при ярком шарфике и с объёмной дорожной сумкой из потрескавшегося кожзаменителя. Цветом лица и общей затёртостью Шляпов очень похож на отменённый рубль образца 1961 года.

Гуляет он якобы, потому как на самом деле ПАВЕЛ зорко высматривает пустые бутылки, брошенные ночными выпивохами.

Наконец-то краем глаза ПАВЕЛ замечает пивную ёмкость у скамейки, чинно присаживается, разворачивает даже газету «Time's», текст которой оказывается перевернутым, и одновременно подхватывает бутылку, неопытно засовывает её в чуть приоткрытую сумку. Теперь газету можно свернуть и вновь оглядеться — гордо и с чувством внутреннего достоинства.

Гордый взгляд Павла спотыкается о фигуры ДВУХ ХАНЫРИКОВ и ОСОБИ предположительно женского пола, которые стоят как раз напротив него с похожими сумками и праведным гневом на опухших физиономиях.

ОСОБЬ: Это он.

Ханырики напряженно сопят, распаляя самих себя.

ПАВЕЛ: (проворно встаёт) Да. Это я.

ПЕРВЫЙ ХАНЫРИК: Так зачем же ты на чужом огороде пасёшься, козёл?!

ПАВЕЛ: Жизнь заставила. Расклад такой вышел... экзистенциальный.

ВТОРОЙ ХАНЫРИК: Бульвар — наша территория!

Троица аборигенов надвигается на Шляпова. И ПАВЕЛ всё активней начинает отступать — бочком, вдоль скамейки.

ПАВЕЛ: Извините. Учту на будущее. К тому же, я драться не умею.

ОСОБЬ: А мы с тобой драться не будем! Мы тебя просто прибьём!

ПЕРВЫЙ ХАНЫРИК: Клади сумку!

ПАВЕЛ: А вот это уж — хренушки!

И ПАВЕЛ, погромыхивая содержимым сумки, бросается бежать.

ОСОБЬ: (визжит хрипло) Убейте его!..

Ханырики бросаются в погоню. Их ручные клади издают похожий стеклянный звон. Так что вся погоня сопровождается эдаким «хрустальным» аккомпанементом.

ПАВЕЛ пересекает проезжую часть и сворачивает в переулок, перпендикулярный бульвару.

Преследователей задерживает ранний троллейбус, возникший на пути, но как только он проплывает дальше, ханырики и особь возобновляют погоню.

ПЕРЕКРЕСТОК НА «НИКИТСКИХ ВОРОТАХ».

Троллейбус, две-три легковушки останавливаются на красный свет. Сюда же, явно превышая скорость, подлетает микроавтобус и, взвизгнув тормозами, резко замирает.

Этот визг не нравится невыспавшемуся ИНСПЕКТОРУ ГИБДД. И инспектор, вяло отходя от своей машины, жезлом указывает на микрик и помахивает ему в сторону обочины.

В КАБИНЕ МИКРИКА переглядываются двое мужчин — толстенький МОЛОДОЙ ВОДИТЕЛЬ и чрезвычайно ЭЛЕГАНТНЫЙ ЧЕЛОВЕК СРЕДНИХ ЛЕТ.

ЭЛЕГАНТНЫЙ (ровным голосом) А вот это нам совсем ни к чему...

Инспектор приближается.

И тогда водитель врубает максимальную скорость.

Микроавтобус срывается с места, проскакивает под красным светофором, сворачивает вправо и мчится прочь.

Окончательно проснувшийся инспектор хватается за рацию и бежит к своей машине.

Микрик тем временем ещё раз делает правый поворот и ныряет в первый попавшийся проезд между старыми домами.

Машина инспектора трогается. Включаются мигалка и сирена.

ПЕРЕУЛОК И ДВОР-«ПРИЗРАК».

Шейный платок Павла Шляпова сбился, одышка даёт о себе знать всё больше. Тем не менее, ПАВЕЛ продолжает бег, оглядывается.

Из-за угла появляются ханырики. Те тоже далеко не спринтеры. Не бегут, а, скорее, тащатся. Но не отстают.

И тогда ПАВЕЛ делает рывок к подворотне.

Он оказывается в многоугольном, каком-то сюрреалистическом дворе-призраке между домами, полностью выселенными под снос или реконструкцию.

В торце ближайшего дома с черными пустыми окнами-глазницами ПАВЕЛ замечает железную дверь в подвал, бежит из последних сил и скрывается за ней.

Во двор-призрак врываются задыхающиеся ханырики, встают, оглядываются.

Подоспевшая особь тоже встает и сплевывает с досадой.

ОСОБЬ: Упустили?..

ПЕРВЫЙ ХАНЫРИК: Где ж его тут найдёшь?

Неподалеку возникают завывания милицейской сирены.

ВТОРОЙ ХАНЫРИК: Пошли-ка от греха...

ОСОБЬ: Но я его вспомнила! И достану!.. Он в павильоне на углу всегда отоваривается!..

ПОДВАЛ.

Свет из отдушин и окон, опущенных ниже уровня асфальта, тускло освещает подвальные помещения, заваленные всевозможным хламом и переплетенные ржавыми бездействующими трубами.

ПАВЕЛ Шляпов бредет через эту подвальную свалку. Взгляд его останавливается на куче макулатуры, на драном старом букваре. ПАВЕЛ наклоняется, подрагивающей рукой поднимает огрызок книги, читает очень серьёзно, вдумчиво, развернув страницу к свету.

ПАВЕЛ: «Ма-ма мы-ла ра-му... Ма-ма мы-ла Ро-му...» Всё так просто... Ясно и чисто...

ПАВЕЛ осторожно опускает букварь на груду плесневелых книг. Он шмыгает носом и вдруг начинает плакать, — громко, навзрыд, прикрыв лицо ладонью свободной руки.

ПАВЕЛ: (сквозь слезы) Господи! Да что ж это делается, Боже?!. Зачем эта свалка вселенская? Легче ведь сдохнуть, в самом-то деле, да нельзя!..

ДВОР-«ПРИЗРАК».

Сюда вкатывает «беглый» микроавтобус. Водитель и Элегантный выскакивают из кабины, оглядываются, моментально оценивают обстановку.

ВОДИТЕЛЬ: (кивает на подвальную дверь) Давай туда... Сейчас всё Кольцо обложат...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: По твоей дурости...

Распахнув задние дверцы микрика, они вытаскивают грубый дощатый ящик с двумя перекладинами, прибитыми по бокам. Подхватив этот ящик, они несут его к подвалу.

ПОДВАЛ.

Грохот открываемой двери, голоса и шаги заставляют Павла юркнуть вглубь подвального лабиринта и притаиться в темноте за кирпичной перегородкой.

Водитель и Элегантный доносят явно тяжелый ящик до груды макулатуры.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Я его забросаю этим дерьмом, а ты... Замок у тебя есть навесной?

ВОДИТЕЛЬ: На крышке бака есть, чтоб бензин не сливали.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Неси. В двери, кажется, петли сохранились.

ВОДИТЕЛЬ: Да кто сюда сунется? Бомжары, разве что, на ночь. Так мы до вечера...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (закидывает ящик книгами из свалки) Неси замок!

Водитель бегом направляется к выходу их подвала.

ПАВЕЛ Шляпов осторожно выглядывает из своего укрытия. Но бутылки в его сумке предательски звякают. ПАВЕЛ отстраняется в тень, замирает.

Элегантный, прервав занятие, напряженно прислушивается. Потом, сунув руку в карман, начинает крадучись продвигаться по подвалу.

Но тут снова взвизгивает железная дверь, заглядывает Водитель.

ВОДИТЕЛЬ: Есть замок! Поехали!

Элегантный разворачивается и идет к нему.

ВОДИТЕЛЬ: ( ворчит) Теперь у меня любой халявщик горючку высосет...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Не высосет. Сейчас отгоним тачку поглубже во дворы и подпалим.

ВОДИТЕЛЬ: Жалко.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Жалко будет, когда Лапа башку твою дурную скрутит...

ПАВЕЛ, вновь выступив из тени, видит, как захлопывается далекая дверь входа в подвал. Скрежещет метал. Лязгает замок.

Очень медленно ПАВЕЛ приближается к ящику, забросанному плесневелыми книгами.

Когда снаружи заводится мотор, ПАВЕЛ непроизвольно приседает.

Слышно, как отъезжает машина.

ПАВЕЛ, отложив свою сумку, сгребает с ящика макулатуру, пытается поднять дощатую крышку. Но та прихвачена гвоздями.

На полу ПАВЕЛ находит ржавый металлический уголок, поддевает им крышку ящика. Крышка поддается. И уже руками ПАВЕЛ сдирает её окончательно.

Он смотрит на содержимое ящика.

ПАВЕЛ: (шепчет) Мамочка...

Он запаливает зажигалку и опускает этот маленький огонек внутрь, чтобы лучше разглядеть «начинку». Вторая его рука ощупывает то, что внутри.

Раскалившись, дешевая зажигалка обжигает палец Павла. Это выводит его из оцепенения. ПАВЕЛ отступает от ящика, хватает свою сумку, вытрясает из неё дюжину пустых бутылок и снова бросается к ящику.

ДВОР-«ПРИЗРАК».

Полуподвальное окно без стекол с другой стороны выселенного дома открывается. И, скользя по окуркам и мусору, наружу выбирается перепачканный ПАВЕЛ Шляпов с тяжелой, битком набитой сумкой из кожзаменителя.

ПАВЕЛ торопливо отряхивается, воровато оглядывается, никого не замечает. Расслабляется. И даже пытается улыбнуться.

ПАВЕЛ: Живём, Паша...

Где-то неподалеку грохочет взрыв. (Горит микроавтобус.)

И ПАВЕЛ рефлекторно пригибается. И так, пригнувшись, будто под обстрелом, бежит в сторону, двумя руками прижимая к животу тяжелую сумку.

ПОДЪЕЗД МНОГОЭТАЖНОГО ДОМА СТАРОЙ ПОСТРОЙКИ.

По гулкой лестнице подъезда поднимаются два приятеля — невысокий круглолицый ШУРА ИЛЯЛИН и хмурый и массивный ВАЛЕРА БАРИНСКИЙ. Их внешний вид говорит о том, что оба из последних сил стараются поддерживать хоть какую-то толику респектабельности вопреки всяческим кризисам и инфляциям.

Шура ИЛЯЛИН несёт какой-то зачехленный духовой инструмент, Валера БАРИНСКИЙ тащит пустую авоську. Они тяжело дышат. И, наконец, БАРИНСКИЙ не выдерживает и возмущается.

БАРИНСКИЙ: Ляля! За каким, спрашивается, мы топаем пешком на четвертый этаж, когда лифт работает?

ИЛЯЛИН: У меня — клаустрофобия. Сто раз объяснял! В пионерлагере СИЗО не было, так меня запирали в душевой. Наказывали так за невинные шалости! С тех пор я боюсь камер, кабин, паспортных столов и автоответчиков... К тому же, пешком от геморроя полезно.

БАРИНСКИЙ: (возмущается) Ты с геморроем борешься, а я-то при чём?

ИЛЯЛИН: От тюрьмы и геморроя не зарекайся. Наконец, ты борешься для профилактики, из чувства солидарности.

БАРИНСКИЙ: Мои чувства солидарности скончались вместе с «Инком-банком» и лицевым счётом в семьсот сорок три доллара пятьдесят девять центов!

ИЛЯЛИН: Валера, мыслить надо позитивно. Мы пришли.

Друзья останавливаются перед зашарпанной коричневой дверью с глазком и несколькими дверными ручками от разных замков.

ИЛЯЛИН долго жмет на кнопку. Но никто не открывает.

БАРИНСКИЙ: (озабоченно) И к телефону Шляпа не подходил...

ИЛЯЛИН тарабанит по двери ногой, потом прижимается к ней ухом.

ИЛЯЛИН: (шепчет) У меня идея.

БАРИНСКИЙ: Какая?

ИЛЯЛИН: Вдруг Шляпа умер, и теперь никак не может отпереть лучшим друзьям?

БАРИНСКИЙ: От чего он умер?

ИЛЯЛИН: Мало ли от чего можно сегодня умереть? От безработицы, от потери смысла жизни... С перепоя, наконец.

БАРИНСКИЙ: Не... Если бы Шляпа умер, он бы сначала позвонил, предупредил. Без звонка он бы ни за что не умер. Тем более — с перепоя. Он бы пил с нами.

ИЛЯЛИН: Эти садисты могли отключить телефон за неуплату.

БАРИНСКИЙ делает скорбное лицо и тоже прижимает своё ухо к двери.

БАРИНСКИЙ: (с облегчением) ПАВЕЛ Шляпов жив, Ляля! Я слышу! Он стоит за дверью, таращится в глазок и сопит.

ИЛЯЛИН: (кричит) Паша! Чего ты сопишь в глазок и не открываешь?! Прекрати сопеть! Это же мы!

БАРИНСКИЙ: Наверно, ему есть, что терять.

ИЛЯЛИН: Имей совесть, Паш! Мы на четвертый этаж ногами поднялись! А если тебе есть, что терять, мы на это что-то не позаримся!

Щелкнув замком, дверь приоткрывается. Высовывается физиономия Павла Шляпова. ПАВЕЛ критически оглядывает улыбающихся друзей.

ПАВЕЛ: Вы зачем орёте? Соседи слышат.

ИЛЯЛИН: А что такого могут услышать соседи? Не смеши!

ПАВЕЛ: Они услышат, что мне есть, что терять.

БАРИНСКИЙ: А у тебя действительно есть, что?

ПАВЕЛ: Что «что»?

БАРИНСКИЙ: Что терять.

ПАВЕЛ: Если подумать, то у каждого это есть — то, что можно потерять.

БАРИНСКИЙ: У меня ничего нет.

ПАВЕЛ: Ты можешь потерять жену, Валера. Запросто.

БАРИНСКИЙ: (отмахивается, подумав) Да ладно, напугал!..

ИЛЯЛИН: Павлик, может, ты, всё-таки, позволишь войти?

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Квартира чистая и почти пустая — какой-то самый минимум в коридоре, на кухне, где ПАВЕЛ и принимает друзей. Здесь на столике разложены листочки из тетради с арифметическими расчетами — столбиками умножения и деления. А дверь в единственную комнату плотно закрыта.

Глядя на стол с бумажками, ИЛЯЛИН скептически фыркает.

ИЛЯЛИН: Ты стал интеллектуалом?

ПАВЕЛ: Я им был всегда... В честь чего пожаловали?

БАРИНСКИЙ: (со вздохом) Я ушел из дома.

ПАВЕЛ: Совсем?

БАРИНСКИЙ: Нет. Не совсем. За картошкой.

ПАВЕЛ: Это почти одно и то же... (Илялину.) А ты почему не на оркестровом балконе? Ты ж говорил: утренник в цирке.

ИЛЯЛИН: Отменили утренник. И вечерник туда же. Комиссия трудится. В цирке лев сдох.

ПАВЕЛ: От старости?

ИЛЯЛИН: Нет. В расцвете сил был лёвушка. От недоедания окочурился. Вот теперь комиссия ищет концы его мясной пайки, которую администрация нашего славного АОЗТ «Шапито» рас...тютюкивала хронически. (С внезапным пафосом.) А дети — страдают! (Бьёт кулаком по столу.)

ПАВЕЛ быстренько сгребает со стола тетрадные листы в единую стопку.

ПАВЕЛ: (с тем же пафосом) Да! Дети, львы и пенсионеры страдают в первую очередь!

БАРИНСКИЙ: (уточняет более прозаично) Все мы страдаем. Всё наше поколение оказалось в исторической задней промежности вместе с детьми, львами и этими... пенсионерами.

Валера БАРИНСКИЙ и Шура Илялин, исчерпав запас общих тем, усаживаются на кухонные табуреточки и с двух сторон прямо, с обезоруживающей искренностью смотрят на хозяина квартиры.

ПАВЕЛ переводит взгляд с одного на другого, пятится к старенькому холодильнику «Саратов» и распахивает его дверцу.

ПАВЕЛ: Смотрите! Убедитесь! Нету у меня ничего! Даже лампочка внутри перегорела!..

Чрево холодильника зияет пустым полумраком.

ИЛЯЛИН: А чего ж тогда так долго не отпирал?..

ПАВЕЛ: Я... Вообще... (Собирается с духом.) Я начинаю новую жизнь. И зову вас за собой. Вот так!

Гости смотрят на него, ни черта не понимая.

БАРИНСКИЙ: Как именно «так»?

ИЛЯЛИН: И на какие, собственно, шиши новая жизнь? Новая жизнь всегда требует чудовищных капиталовложений.

ПАВЕЛ Шляпов присаживается на табуретку между ними и шепчет.

ПАВЕЛ: Кое-какие шиши имеются... Я клад нашел, ребята...

... ПАВЕЛ распахивает дверь в комнату. Друзья останавливаются за его спиной. Физиономии их вытягиваются.

Вся обстановка в комнате состоит из шкафа с мандолиной наверху, пары стульев, торшера без абажура и застеленной пледом раскладушки.

Именно на раскладушке и разложены высокие стопки пятисоттысячных купюр.

Оставив друзей в замеревшем состоянии, ПАВЕЛ стягивает со шкафа мандолину и, чтобы унять нервную дрожь, начинает наигрывать что-то.

ИЛЯЛИН и БАРИНСКИЙ медленно, с опаской приближаются к раскладушке, заваленной деньгами.

ИЛЯЛИН: Но... Паш... Это ж старые, неден... не де... доно...минированные... Они — не это... Не ходят уже давным-давно.

ПАВЕЛ: (продолжая играть) Ага! Не ходят! Они ездят! В ящиках! На машинах!.. Дурья твоя башка! Их же ещё менять можно! Ещё год, наверно! Тыщу к рублю! Сечешь? Без объяснения источника происхождения! Понял?! Законно!

БАРИНСКИЙ: (кашлянув) А здесь, прости за нескромный вопрос, сколько будет?

ПАВЕЛ: Здесь — не всё. Треть или четверть, точно не знаю. Около трех миллиардов. Я один раз считал, считал, сбился, на второй заход сил не хватило. Остальные — в подвале валяются.

ИЛЯЛИН: В каком?

ПАВЕЛ: В засранном, Илялин! Устраивает информация?

ИЛЯЛИН: Разбогатев, ты стал таким скрытным, ПАВЕЛ Андреевич...

БАРИНСКИЙ: Э-эх... Рублей бы сорок новыми. Мозги слиплись. Горло пересохло...

Хозяин, чертыхнувшись, лезет в шкаф и извлекает из него бутылку.

ПАВЕЛ: Чёрт с вами, нате, пейте!.. И поймите, наконец! Есть целое состояние. Его надо взять, и вы мне поможете... Мы его возьмем, ребята. Обязательно!.. И для нас снова наступят дни радости... Их не было так давно. Но они вернутся...

БАРИНСКИЙ: Дни радости?

ИЛЯЛИН: Дни радости, ты же слышал...

БАРИНСКИЙ, закатив глаза, подсчитывает что-то, шевеля губами, потом смотрит на перегруженную раскладушку.

БАРИНСКИЙ: Выходит, здесь после всяких обменов тысяч сто долларов набежит?

ПАВЕЛ, продолжая играть.

ПАВЕЛ: (кивает утвердительно) Может, и набежит. Где-то в этом районе. Или около того...

УЛИЦА.

ПАВЕЛ Шляпов и Шура ИЛЯЛИН маячат около сберкассы, тревожно поглядывая то по сторонам, то на стеклянную дверь филиала.

ИЛЯЛИН: (шепотом) Сколько взял?

ПАВЕЛ: Пятьдесят старых лимонов.

ИЛЯЛИН: (оглядывает друга) Не заметно совсем. Куда ж ты их рассовал?

ПАВЕЛ: (тихо) Это всего сто листов. Пачка. Здесь, во внутреннем кармане. Как бутерброд с колбасой «останкинская». (Дотрагивается до пиджака.)

ИЛЯЛИН: Не надо на себе показывать!

В это время с независимым видом из дверей сберкассы выходит Валера БАРИНСКИЙ и направляется к ожидающим.

БАРИНСКИЙ: Дохлый номер.

ИЛЯЛИН: Я так и знал. Любая наша надежда сдыхает, не успев зародиться.

БАРИНСКИЙ: Не ной, Ляля! Обмен теперь производят не в сберкассах, а в этом... В РКЦ центрального банка.

ПАВЕЛ: Гады!

ИЛЯЛИН: А то!

ПАВЕЛ: Где я его возьму, этот РКЦ? Терпеть не могу всяческие КПП, ТЦП, МВД, РКЦ и прочие ММВБ!.. И кто меня туда пустит?

БАРИНСКИЙ: Пустят при наличии паспорта. И адрес ближайшего отделения мне дали местные тетки. (Он показывает клочок бумажки.) Во адрес. Только у меня паспорта нет.

ИЛЯЛИН: У меня тоже нет. Давно.

Все смотрят на Павла Шляпова.

ПАВЕЛ: У меня есть паспорт. Но я боюсь.

ИЛЯЛИН: А как же иначе, Шляпа? Думаешь, все миллиардеры живут весело и беззаботно? Они всегда боятся и всего боятся. Миллиардерская специфика. Привыкай. Ты сам выбрал свою судьбу... Барин, дай ему адрес!

ПАВЕЛ: Но вы-то хоть у дверей меня подождете?

БАРИНСКИЙ: На это ты можешь рассчитывать вне всякого сомнения!.. Идём? Тут пешком можно.

ПАВЕЛ: (со вздохом) Идём...

БАРИНСКИЙ решительно возглавляет процессию. И друзья энергичной поступью идут по улице.

Поравнявшись с летним уличным кафе, они синхронно останавливаются, переглядываются.

БАРИНСКИЙ: Для храбрости — просто необходимо.

ИЛЯЛИН: Да, но...

БАРИНСКИЙ: Я могу пожертвовать картофельными деньгами при условии их последующего реинвестирования.

ПАВЕЛ: О чем речь!

И друзья сворачивают к пестрым столикам под зонтиками.

МАЛЫЙ БАССЕЙН В ЭЛИТНОМ СПОРТКЛУБЕ.

Массивный господин — СУПРЕФЕКТ — выплывет из-под воды как матёрый тюлень.

На краю бассейна стоит знакомый гражданин — Элегантный. Никого больше здесь нет.

СУПРЕФЕКТ: (отплевываясь) Ты учти! Я — звёнышко. А большие люди не для того списанные миллиарды из-под резака уводили, выдерживали их себе в убыток, чтоб вы с Костиком-истеричкой бросали ящик при виде первого встречного гаишника.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Так ведь, господин супрефект... Городовой-то, загляни он в салон, и мог обнаружить пробную партию...

Супрефект выбирается из бассейна и влезает в халат, поданный Элегантным.

СУПРЕФЕКТ: Будет гораздо хуже, если завтра ваши головы обнаружат отдельно от туловищ. Понял?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Очень доходчиво мысль выражена.

СУПРЕФЕКТ: Раз так, бери новую машину и вызволяй. А то мне сенсации только не хватало: городской чиновник по второму разу старые деньги оборачивает! Да ещё если вся цепочка всплывёт!.. Политический кризис! Понимаешь? Дискредитация районной элиты!.. Мэр, если пронюхает, в два счёта «утро стрелецкой казни» устроит. Сам с топором окровавленным ходить будет под аплодисменты москвичей и гостей столицы!..

ОПЕРАЦИОННЫЙ ЗАЛ РКЦ.

Подавленный шикарным интерьером зала, с испариной на лбу и легкой дрожью в верхних конечностях, ПАВЕЛ Шляпов ждет, пока КАССИРША лет тридцати с простым миловидным лицом пересчитает мелочь старушки, стоящей перед Павлом.

Кассирша заканчивает подсчет и сгребает солидную груду монет в лоток.

КАССИРША: Три тысячи семьсот.

СТАРУШКА: Да, дочка. Три семьсот, правильно.

Кассирша выкладывает на конторку под мрамор три маленькие рублевые монеты и несколько ещё более мелких копеек.

Старушка потрясенно смотрит на «сумму», даже не решаясь взять её.

СТАРУШКА: Это что?

ПАВЕЛ: (вмешивается) Мамань, всё верно. Три нуля отнимите...

Старушка, подумав, смахивает на ладонь жалкие рубли, идет прочь, оглядывается.

СТАРУШКА: Да тебе не сосчитать, сколько у меня нулей этих за жизнь поотнимали! Один оставили!..

ПАВЕЛ сконфужено пожимает плечами, поворачивается к кассирше, глянув ещё раз на табличку с её именем «КАССИР АННЕНКОВА ГЕНРИЕТТА ВАСИЛЬЕВНА».

КАССИРША (ГЕНРИЕТТА): И так — каждый день... Что я могу поделать?..

ПАВЕЛ выкладывает паспорт и — не без опаски — пачку пятисоттысячных купюр.

ПАВЕЛ: Вы, Генриетта Васильевна, можете поменять мне чуть более крупную сумму... Это не возбраняется?

ГЕНРИЕТТА: В соответствии с приказом ЦБ РФ — не возбраняется...

Кассирша теперь внимательней смотрит на клиента, на пачку денег, принюхивается. Тень неприязни омрачает её лицо.

ГЕНРИЕТТА: Какую дрянь вы пили, господин... (Она берёт паспорт, быстро заглядывает в него.) ...Господин Шляпов ПАВЕЛ Андреевич?

ПАВЕЛ: (смущенно) Ту дрянь, на какую хватило картофельных денег Валеры Баринского.

Генриетта на всякий случай заглядывает на страницу паспорта с пропиской, потом берёт деньги.

ГЕНРИЕТТА: Это тоже — картофельные?

ПАВЕЛ: Шальные гонорары эстрадного кумира... Бывшая жена всё отбирала и прятала в чулок. А куда прятала чулки — забывала. Алчная склеротичка. Теперь я нахожу. То в антресолях. То в эркере.

ГЕНРИЕТТА: (вставляет деньги в счетную машинку) На Филиппа Киркорова вы не похожи.

ПАВЕЛ: Внешность обманчива... Вы вот хмуритесь с такой аристократической фамилией, а ведь в душе... (С очевидным интересом смотрит на женщину.) В душе — добрейший, красивый и мягкий человек. Это чувствуется.

ГЕНРИЕТТА: (с фальшивой строгостью) Чувствуется стойкий перегар! И, между прочим, пьяных клиентов мы имеем право не обслуживать!

ПАВЕЛ: Я не пьян, лишь слегка навеселе. Обслужите уж, Генриетта Васильевна. В качестве исключения. В следующий раз обещаю быть трезвым, как горный хрусталь.

ГЕНРИЕТТА: Что, будет ещё и следующий раз?

ПАВЕЛ: Вполне возможно. Где-то наверняка валяется пара-другая чулок,.. или чулков? — набитая керенками. Даже безотносительно к чулкам, я готов приходить к вам снова и снова.

ГЕНРИЕТТА: Зачем?

ПАВЕЛ: Просто так. Люди совершенно отвыкли приходить друг к другу просто так.

ГЕНРИЕТТА: Просто так в расчетно-кассовый центр не ходят.

ПАВЕЛ: И в этом — настоящая трагедия! Оглянитесь вокруг! Вся страна превратилась в РКЦ с автоматчиками на входе... Драма, Генриетта!..

УЛИЦА ПЕРЕД ОТДЕЛЕНИЕМ РКЦ.

ПАВЕЛ с важной физиономией спускается по широким ступенькам к поджидающим его друзьям.

ИЛЯЛИН: Получилось? Не томи!

БАРИНСКИЙ: Шляпа, ну?

ПАВЕЛ: Даже в ведомости не предложили расписаться, а деньги отвалили.

ИЛЯЛИН: (садится на ступеньку) Слава Богу! Такое случается единожды! Ведомости нет, а деньги есть.

БАРИНСКИЙ: Погуляем немножко, а, Паш?

ПАВЕЛ: Не, Валерочка. Сначала немножко поработаем, а уж потом... Как подскажет воображение.

ИЛЯЛИН: У меня очень богатое воображение, можете не волноваться...

ПЕРЕКРЕСТОК У «НИКИТСКИХ ВОРОТ».

Светлый пикап подъезжает к светофору.

В САЛОНЕ — толстенький Водитель и Элегантный.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (нервничает) Тормози, тормози!

ВОДИТЕЛЬ: Зачем тормозить? Мой поворот горит!..

Машина сворачивает вправо с малой скоростью.

ДВОР-«ПРИЗРАК».

Шляпов, БАРИНСКИЙ и ИЛЯЛИН останавливаются в торце выселенного дома перед дверью в подвал. У каждого в руках новые клетчатые синтетические сумки, с какими обычно ездят «челночники».

ПАВЕЛ оглядывается по сторонам, никого не замечет и шепчет таинственно.

ПАВЕЛ: Это здесь.

ИЛЯЛИН: Но здесь — замок.

БАРИНСКИЙ: Какой замок? Символ замка. Его отковырнуть — раз плюнуть.

ПАВЕЛ: Внутрь можно проникнуть без всякого взлома.

Он начинает огибать здание. Друзья шагают за ним.

ПОДВАЛ.

Троица, спотыкаясь и чертыхаясь, двигается уже внутри подвала.

Добравшись до ящика, ПАВЕЛ откидывает крышку.

ПАВЕЛ: Всё на месте. Ни одна собака не польстилась.

Компаньоны смотрят внутрь ящика.

БАРИНСКИЙ: (кашлянув взволнованно) Может, их выкинули как макулатуру, по неведению? Помню, в детстве мы играли «в ножички» на родительские облигации...

ИЛЯЛИН: (возбужденно) Да плевать, как их выкинули — по ведению или по неведению! Важно, как побыстрей эвакуировать их отсюда. Они могут заплесневеть и пропитаться запахом кошачьей мочи.

БАРИНСКИЙ: Тут еще и стотысячные...

ИЛЯЛИН: (распахивает сумку) Грузим без разбора достоинства, господа!

ПАВЕЛ: Э, нет! Грузим с достоинством!.. Именно такие деньжищи и дают шанс ощутить это позабытое чувство... Достоинство!

И они начинают охапками перекладывать старые деньги в новые «челночные» сумки.

ДВОР-«ПРИЗРАК».

Во двор вкатывает светлый пикап и останавливается у торца дома.

Водитель и Элегантный выходят из машины.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Замок цел. Ключ давай.

ВОДИТЕЛЬ: Ключ? Ключ взорвался вместе со старой машиной. Извини.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Ты издеваешься?

ВОДИТЕЛЬ: Нет. Я воспользуюсь монтировкой. Открыть этот замок — раз плюнуть...

ПОДВАЛ.

Троица с нарастающим темпом перегружает деньги.

ИЛЯЛИН: Между прочим, господа бывшие культпросветработники, рано или поздно встанет деликатный вопрос о разделе продукции...

БАРИНСКИЙ: Чего тут деликатничать? Шляпа нашел клад, значит, клад — его.

ИЛЯЛИН: А мы? А наш физический и интеллектуальный вклад в дело?

БАРИНСКИЙ: А мы — наёмные кадры, вроде как служащие.

ИЛЯЛИН: В таком случае, я бы хотел знать размер собственной зарплаты. В этом нет ничего аморального. (Трамбует коленом в сумке очередную порцию миллионов.) На подобной мелочовке люди и ссорятся. Какая часть...

ШЛЯПОВ: (перебивает) Радость на части не делится. Радость, Илялин, одна на всех — как в старой песне. Всем поровну. Так что, кончай базар.

Со стороны входа в подвал раздается громкий скрежет и удары.

БАРИНСКИЙ: Н-да, пора кончать! К нам скребутся. И очевидно, что не кошки.

Он подхватывает две сумки.

ИЛЯЛИН: (тыкает в ящик) Но там осталось ещё с десяток миллионов!

ШЛЯПОВ: Уходим, уходим!..

ДВОР-«ПРИЗРАК».

Водитель срывает наконец-то навесной замок.

Вместе с Элегантным они спешат в подвал.

С противоположной стороны дома из подвального окна торопливо выбираются ИЛЯЛИН и БАРИНСКИЙ.

Шляпов подаёт последнюю сумку и лезет наверх сам.

ПОДВАЛ.

Водитель и Элегантный с фонариком стоят перед ящиком. Затянувшееся молчание нарушает с нервным смешком Водитель.

ВОДИТЕЛЬ: Скворечник пуст. Скворцы улетели.

Луч фонаря высвечивает на дне ящика несколько сиротливых пачек.

Потом луч перемещается на лицо Водителя.

ВОДИТЕЛЬ: (заслоняется рукой) Ни-ни!.. Клянусь! Я — ни при чём!

Элегантный опускает фонарь, скользит им по свалке книг, по мусору и останавливается на груде бутылок, которые выбросил ПАВЕЛ.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (задумчиво) Утром бутылок здесь не было...

ВОДИТЕЛЬ: Бутылок не было...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: А теперь бутылки есть.

ВОДИТЕЛЬ: Они — пустые. Их собирали.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Вы делаете успехи, доктор Ватсон...

ВОДИТЕЛЬ: Стараюсь.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Но ведь Лапе плевать на пустые бутылки. Он потребует полные. С нашей кровью...

БУЛЬВАР.

Троица друзей с набитыми до отказа, застегнутыми на молнии сумками выскакивает из переулка на бульвар.

Друзья успевает заскочить в трогающийся троллейбус. Двери за ними закрываются.

В САЛОНЕ ТРОЛЛЕЙБУСА.

Через динамик полупустого троллейбуса звучит призыв девушки-водителя.

ГОЛОС: Проезд не забывайте оплачивать. И за багаж!

ПАВЕЛ Шляпов подходит к кабине и протягивает в окошечко новую пятисотку.

ПАВЕЛ: Талончики, пожалуйста.

ДЕВУШКА-ВОДИТЕЛЬ: (оглянувшись) У меня столько сдачи нет.

ПАВЕЛ: (небрежно) Дайте на все.

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Все те деньги, что с утра лежали на раскладушке, ПАВЕЛ кучками раскладывает по трем и без того полным «челночным» сумкам. Пробует каждую на вес.

ПАВЕЛ: Какая тяжесть, ёлки-палки!..

За его манипуляциями внимательно наблюдают ИЛЯЛИН и БАРИНСКИЙ.

ПАВЕЛ: Так... Теперь по весу все три кошелки примерно одинаковые. Каждый дома самостоятельно произведёт подсчет, и если возникнет разница в суммах, мы её ликвидируем. Договорились?

ИЛЯЛИН: Нет проблем.

БАРИНСКИЙ: Как скажешь, Шляпа...

ПАВЕЛ: Так и скажу... (Отряхивает ладонь о ладонь.) Фу-ух... Сегодня ещё сегодня?

ИЛЯЛИН: Пока да.

ПАВЕЛ: А такое впечатление, будто прошла целая вечность.

ИЛЯЛИН: Это внутренний катаклизм... Психологический водораздел между нищетой и богатством...

БАРИНСКИЙ: Кстати, кушать давно подано. Я всё накрыл...

КУХНЯ.

На холодильнике «Саратов» стоит старенький проигрыватель, а на проигрывателе тихонько крутится старенькая джазовая пластинка.

Кухонный стол загроможден дорогими деликатесными закусками, не требующими стряпни. Возвышается пара бутылок — тоже дорогой коньяк и марочное вино.

Друзья уже выпили по чуть-чуть и сидят, расслабившись и переваривая копчёности.

БАРИНСКИЙ: Надо жене бы звякнуть, предупредить, что я жив, здоров.

ПАВЕЛ: Она на розыск не подала?

БАРИНСКИЙ: Когда я ухожу за картошкой, двое суток она даже не беспокоит знакомых. Знает мои биоритмы. Но сегодня, братцы, я её удивлю. Сегодня я куплю ей картошку в супермаркете, в котором всю эту жратву брал. Там, представьте, каждые три-четыре штуки — гладенькие такие, чистенькие картофелины — в коробочки белые уложены и плёночкой сверху затянуты с дырками.

ИЛЯЛИН: А дырки зачем?

БАРИНСКИЙ: Я сам дырками заинтересовался и спросил у этого... у менеджера в зале. Оказывается, чтоб дышали!

ИЛЯЛИН: Чтоб кто дышал?

БАРИНСКИЙ: Чтоб картошечка, сука, дышала.

ИЛЯЛИН: Ну, надо же! Народу кислород перекрывают, а ей...

БАРИНСКИЙ: Вот такой муляж я сегодня жене и куплю!

ПАВЕЛ: Вот тогда Светка тебя точно убьёт.

БАРИНСКИЙ: За что?

ПАВЕЛ: За издевательство!

БАРИНСКИЙ: Пусть убивает... (Берётся за бутылку.) Надо ещё по одной.

ПАВЕЛ: Я — пас.

БАРИНСКИЙ: Пропускаешь?

ПАВЕЛ: Нет. Я вообще завязываю. Состоятельному господину гораздо проще спиться, чем малоимущему. К тому же, Генриетте Васильевне обещано трезвым быть, без амбрэ.

ИЛЯЛИН: (напрягается) Погоди! Генриетта Васильевна — женщина?

ПАВЕЛ: Женщина.

ИЛЯЛИН: Молодая?

ПАВЕЛ: Относительно да. А что тебя взволновало?

ИЛЯЛИН: Мне не нравится, что в нашей новейшей истории откуда ни возьмись, появляется относительно молодая, но посторонняя Генриетта Васильевна!

ПАВЕЛ: Тут ты не прав. Ибо эта очаровательная дама — ключевая фигура всей авантюры. И мы должны сделать всё, чтобы она ощутила заботу и тепло вот от этих вот рук... (Смотрит на свои пальцы.) Но не ощутила перегара.

ИЛЯЛИН: Ничего не понимаю.

БАРИНСКИЙ: Я тоже.

ПАВЕЛ: Ёжик бы из уголка Дурова давно понял... Предстоящие операции с обменом таких чудовищных сумм могут вызвать подозрения даже у кухонной табуретки, на которой размещена твоя, Валерочка, массивная задница. А Генриетта Васильевна Анненкова... Обращаю ваше внимание на дворянские корни... Так вот, она — кассир в этом злополучном и достославном РэКаЦэ!

ИЛЯЛИН: Ага... Она уже намекнула на комиссионные?

ПАВЕЛ: Она намекнула на то, чтоб от меня не разило, как от пункта по приёму стеклопосуды!

ИЛЯЛИН: Начинаются бабские штучки!

ПАВЕЛ: Не ворчи. Генриетта — клад номер два на моем пути вверх.

БАРИНСКИЙ: Но пить-то ты, Паша, всё равно не бросишь. Уж мы-то друг друга знаем.

ПАВЕЛ: Почему не брошу?

БАРИНСКИЙ: Силы воли не хватит.

ПАВЕЛ: Не хватит. Точно. Но я... Я закодируюсь!

БАРИНСКИЙ: Это долгая и глупая волынка. Неделю ничего в рот не брать, чтобы потом какой-то шарлатан сделал пасы у тебя над башкой, вылупил глаза, изображая Дракулу, и ободрал до последнего цента? Типичное фуфло.

ПАВЕЛ: Я газету получаю...

ИЛЯЛИН: Выписал?

ПАВЕЛ: Ты что, с ума сошел?!. Бесплатную в ящик суют с объявлениями. Так вот там экспресс-метод описан. И наркологов круглосуточных с выездом на дом — больше, наверно, чем алкашей. Сейчас позвоню и — пусть едет с экспресс-методом... Кто со мной?

ИЛЯЛИН и БАРИНСКИЙ переглядываются.

ИЛЯЛИН: Мои религиозные установки не допускают вмешательства в психику — ни экспресс-методом, ни со всеми остановками.

ПАВЕЛ: Ясно. (Смотрит на Баринского.) Валера?

БАРИНСКИЙ быстро выпивает наполненную рюмку и решительно встает.

БАРИНСКИЙ: Нет. Надо же совесть иметь! Жена картошку ждет, а я тут буду дурака валять с наркологами? Да ни за что!..

МАЛЫЙ БАССЕЙН В ЭЛИТНОМ СПОРТКЛУБЕ.

Поздний вечер.

Супрефект, по грудь погрузившись в воду, расхаживает из стороны в сторону и разговаривает по телефону.

СУПРЕФЕКТ: С чего вы взяли, что я пью? Это не выпивка плещется, а вода. Врачи рекомендовали от нервов плаванье до службы, плаванье после службы... Нет, вместо службы плавать мне рановато. И не надо драматизировать ситуацию!..

Супрефект оглядывается.

В полутемном помещении никого нет.

За чуть приоткрытой дверью «предбанника» стоит Элегантный, стараясь не упустить ни слова.

Но Супрефект его не видит и продолжает разговор, понизив голос.

СУПРЕФЕКТ: Для перестраховки я предлагаю просто взять и обрубить все концы. Хирургия иногда эффективней лекарств. Вот и придется списать, отрезать эту малую часть, будто её и не было, дабы не рисковать основной массой... Хорошо, пусть будет из моей доли. Раз виноват, то виноват. И исполнителей нерадивых тоже... никуда не денешься. С одним уже, кажется, случилась авария из-за технических неполадок в машине. И со вторым тоже что-нибудь произойдёт. Ограбление, например, при входе в тёмный подъезд с летальным исходом...

Элегантный с окаменевшим лицом на цепочках покидает «предбанник» бассейна.

ПЛОЩАДКА ПЕРЕД СПОРТКЛУБОМ.

Элегантный с независимым видом выходит из парадного спортклуба, смотрит на стоянку, заполненную солидными машинами, обращается к МОЛОДОМУ ОХРАННИКУ.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Дружище, тут с края пикапчик неказистый стоял, светленький такой. Он где?

ОХРАННИК: Минут сорок как уехал пикапчик. С пакетом срочным, вроде, отправили. А вас просили подождать другую машину.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Очень хорошо. Я подожду... Покурю только на свежем воздухе...

Закурив, Элегантный фланирующей походкой направляется в сторону от парадного.

Чем дальше он отходит, тем больше прибавляет шаг.

И, наконец, бросает сигарету и бежит прочь по вечерней улице, освещенной яркими фонарями и рекламными вывесками.

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Ночь.

НА КУХНЕ ПАВЕЛ сидит за прибранным столиком с телефоном и газетой бесплатных объявлений.

ПАВЕЛ: (в трубку) Что у меня в анамнезе?.. Господи! Что может быть в анамнезе у большинства российских граждан? Ранний глупый брак, развод, смерти родственников и близких. Вы, доктор, наизусть этот список должны знать... Конечно, потерял работу. Завклубом ведомственным был завода «Чугунсплавдеталь». Сначала сдохла «Чугундеталь», потом сдох клуб, вернее, его под казино загнали. А в казино культпросветработники почему-то не требуются... Что? Какие сны мне снятся?.. Не, доктор, я — не Гамлет, а вы, скорее всего, не Зигмунд Фрейд. Хороших вам сновидений.

ПАВЕЛ бросает трубку.

ПАВЕЛ: (ворчит) Секс по телефону, психоанализ по телефону... Кто бы додумался пиво по телефону отпускать!..

В ВАННОЙ КОМНАТЕ загорается голая лампочка над треснутым зеркалом и раковиной. Сюда входит ПАВЕЛ, крутит ручку крана.

Кран шипит, не выдавая ни капли воды, и смолкает.

ПАВЕЛ, «блякнув», хочет выйти, но его взгляд задерживается на собственном отражении в зеркале, он приближает к зеркалу лицо, выпучивает глаза и произносит утробным голосом:

ПАВЕЛ: Даю установку! Не пить алкоголя до конца дней твоих!.. (Ударяет себя кулаком по лбу.) Не пить, скотина! Не пить!.. (Снова стукает кулаком по лбу.)

В этот момент открытый кран взрывается воздушной пробкой, трубы начинают оглушительно булькать и сотрясаться. В раковину ударяет поток ржавой воды.

ПАВЕЛ от неожиданности шарахается в сторону, возвращается, завинчивает рычащий кран.

ПАВЕЛ: Зараза... Весь сеанс псу под хвост!..

...ПАВЕЛ заходит НА КУХНЮ, наливает в вымытую рюмку немножко коньяка и отправляет коньяк в рот.

Неожиданно тело его передергивается, ПАВЕЛ бросается уже к кухонной раковине, выплевывает коньяк и едва сдерживает рвотный спазм.

Отдышавшись и утерев слезы, ПАВЕЛ в полном шоке усаживается на табуретку и смотрит на своё отражение в стекле тёмного окна.

ПАВЕЛ: Ни хрена себе... Закодировался... А как же теперь жить дальше?..

АЛЛЕЯ.

Ранее утро.

Элегантный, частично потерявший свою элегантность — с суточной небритостью, запыленными туфлями и в малость помятых брюках — сидит на скамейке Тверского бульвара и медленно потягивает пиво из стандартной бутылки. Он явно кого-то высматривает. И, наконец, видит то, что нужно.

Перед скамейкой останавливаются двое ханыриков и особь предположительно женского пола.

ОСОБЬ: Гражданин, бутылочка освободиться?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Сейчас, минутку. Садитесь, подождите.

Ханырики и особь присаживаются слева на ту же лавочку чуть поодаль.

Элегантный откладывает бутылку вправо и наставляет на ханыриков пистолет, прикрытый носовым платочком.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Не двигайтесь! Кто вчера в подвале шустрил?

Один из ханыриков хочет вскочить, другой рывком усаживает его на место.

ОСОБЬ: В каком подвале, шеф? У нас есть своя территория, вот здесь вот, и мы — ни шагу в сторону. Ошибочка, гражданин.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: А там... (Кивает.) В Тупиковом переулке, где дома под реконструкцией?

ПЕРВЫЙ ХАНЫРИК: Тупиковый? Это ж Притыкин с компанией обслуживает.

ВТОРОЙ: Так что ты пушку убери...

ОСОБЬ: Там, в подвале мог и чужак вчера прятаться! Точно! С платочком на шее чужак!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Вы чужака знаете? Где живёт?

ОСОБЬ: Приблизительно. Мы его убить хотели, а он — как раз в Тупиковый! С нашими бутылками! И исчез.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (прячет пистолет) Срочно адрес узнайте. Я денег дам.

Ханырики и особь как по команде вскакивают.

ПЕРВЫЙ ХАНЫРИК: Щас сделаем.

ВТОРОЙ: Угловой павильон когда открывается?

ОСОБЬ: Идиот! Он круглосуточный. Важно, чтоб контингент подтянулся утренний. Там-то его точно знают...

УЛИЦА ПЕРЕД ПАРИКМАХЕРСКОЙ.

Из парикмахерского салона выходит ПАВЕЛ Шляпов — идеально выбритый, с модной уложенной прической, посвежевший и вдохновленный.

Он проходит до следующего крутого магазина, торгующего одеждой, с эффектно наряженными манекенами в витринах. Дергает дверь. Но та заперта.

ПАВЕЛ: (читает табличку) «Клоузд»... С десяти... Могли бы и пораньше начинать... (Смотрит на манекены.) И ценники отсутствуют... Нет, этот магазин мне не нравится.

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

НА КУХНЕ ПАВЕЛ в новеньком банном халате разговаривает по телефону.

ПАВЕЛ: Отсыпайся, Илялин, отсыпайся. На семечки у тебя наличность есть, а с остальным пока повремени. Сделаем паузу, пока я налажу более тесный контакт с Генриеттой... Что значит «Ты бы хотел при этом присутствовать»?.. Позволь уж мне как-нибудь самому, без суфлёра... Нет, Валера БАРИНСКИЙ жив, но под домашним арестом. Я успел прозвониться, пока Светка телефон не отключила... Да он ей вчера вместо картошки восемь кило авокадо притащил в коробочках под плёнкой и долго уверял, что это можно как варить, так и жарить. Но Светка, дура, не верит... Ага, вечером звякни.

Он кладет трубку, поднимает с пола газету бесплатных объявлений, отыскивает что-то и набирает номер.

ПАВЕЛ: (в трубку) Автообслуживание, правильно?.. Я бы хотел заказать солидную машину... На целый день, а дальше видно будет... Ну, лимузин — не лимузин, но что-нибудь длинное и со вкусом. Ладно, давайте лимузин... Нет, ленточки и пупса на капот не надо. Пока не надо... Шофер — обязательно. Ну, если нет других, пусть будет афроамериканец, я не расист... Что я неправильно понял?.. Ах, негр престижней и дороже?.. Хорошо, давайте негра, чтоб по полной программе... Наличными, не волнуйтесь... Понял. Записывайте адрес и сразу высылайте...

АЛЛЕЯ.

Элегантный, задремавший было на лавочке, пробуждается, вздрогнув всем телом, от того, что рядом усаживаются запыхавшиеся ханырики и ОСОБЬ.

ОСОБЬ: Мы всё узнали! В пьющих кругах углового павильона у него прозвище «Культя».

ЭЛЕГАНТНЫЙ: «Культя»? Он — инвалид?

ОСОБЬ: Нет. «Культя» — от слова «культура». Культурным работником человек был, и так низко пал.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Давайте координаты.

ПЕРВЫЙ ХАНЫРИК: Виноват, сначала — гонорар.

Элегантный лезет во внутренний карман за бумажником.

ДВОР ДОМА ШЛЯПОВА.

Из дома выходит ПАВЕЛ с дорогим и очевидно тяжелым портфелем — в модном костюме, новых туфлях — окончательно преображенный, красивый и легкомысленный. Он насвистывает какой-то шлягер прошлых лет. Останавливается, обрывает свист.

У подъезда уже дожидается черный лимузин.

НЕГР-ВОДИТЕЛЬ при сорочке с галстуком, скрестив руки на груди, опирается бедром о дверцу машины.

Некоторое время ПАВЕЛ и негр разглядывают друг друга оценивающе.

НЕГР: (вопросительно) Сэр?..

ПАВЕЛ: О! Ай эм нот «сэр». Симпли «Паша». (Протягивает руку.) Хау ду ю ду, шеф?

НЕГР: (отвечает на рукопожатие) Нормалёк. И я — не шеф. По нынешним временам шеф теперь — вы, если заказывали, конечно.

ПАВЕЛ: Конечно, заказывал! А где это ты так лихо языку выучился? Совсем без акцента.

НЕГР: Всю жизнь учился в Марьиной Роще.

ПАВЕЛ: А?

НЕГР: Дитя фестиваля я. Помните, был в пятьдесят седьмом всемирный молодежный?

ПАВЕЛ: Лично не помню. Мне тогда пять лет было. Но знаю. Свой, получается, афроамериканец?

НЕГР: Ага. (Ухмыляется белозубо.) Афроамериканец отечественного разлива.

ПАВЕЛ: Не, уже тогда производство было наверняка совместным.

НЕГР: Вы правы. Неизвестный папаша приложил руку.

ПАВЕЛ: И не только руку, но всё равно — клёво! И погода хорошая. Как зовут дитя фестиваля?

НЕГР: В агентстве велят представляться Джеймсом, а по паспорту я — просто Евгений.

ПАВЕЛ: (хлопает негра по плечу) Тогда поехали, Жека! Счетчик-то включен?

НЕГР: А как же иначе? Давно... Куда?

ПАВЕЛ: Для начала — цветочки покупать... Ты какой-нибудь икебана-центр знаешь?

НЕГР: Найдём... (Садится за руль.) Можно без пиджака?

ПАВЕЛ: (Усаживается рядом) Господи! «Без пиджака»! Какие тонкости в стране, где каждый второй — без штанов!..

УЛИЦА.

Элегантный шагает по улице. Сверившись с адресом, он сворачивает в акру под многоэтажный дом старой постройки.

Но выезжающий из арки лимузин заставляет Элегантного прижаться к стене.

Напряженным взглядом Элегантный провожает лимузин.

ПАВЕЛ внутри машины о чем-то оживленно разговаривает с негром-водителем и на Элегантного не обращает внимания...

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА.

Элегантный оценивающим взглядом скользит по двери квартиры Шляпова, двумя пальцами подергивает её.

Хлипкая дверь болтается на старом английском замке.

И тогда Элегантный перекладывает пистолет из кармана в карман, достает маленькую пилочку для ногтей, несколькими движениями подравнивает мизинец на левой руке, а потом вставляет пилочку в замок...

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Бесшумно проникнув внутрь квартиры и прикрыв за собой дверь, Элегантный вновь извлекает пистолет, держит его в согнутой руке.

Крадучись, он обходит все помещения.

Останавливается в центре комнаты.

На полу он замечает несколько оброненных «старых» купюр, усмехается устало и с горечью. И вдруг поёт очень громко и надсадно, с отчаяния:

l

«Ни папаши, ни мамаши

l

Дома нету никого!

l

Дык, дома нету никого!

l

Полезай, милой, в окно!..»

Элегантный возвращается на кухню, распахивает холодильник.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Слава Богу, пожрать оставил...

ЦВЕТОЧНЫЙ МАГАЗИН.

Просторное помещение с искусственными «альпийскими горками» и водоёмами тонет в цветах — от самых простых до самых экзотичных, и в прочей зелени.

ДАМА-МАСТЕР и ДВЕ ДЕВУШКИ-ПРОДАВЩИЦЫ вопросительно и очень серьёзно взирают на Павла Шляпова.

А тот сопит, затягивая паузу, которую, всё-таки, нарушает дама-мастер.

ДАМА: Так я вас слушаю. Слушаю внимательно!

ПАВЕЛ: (сердито). Я всё объяснил!

ДАМА: О! Далеко не всё!

ПАВЕЛ: Что ещё?!. Черт возьми! Мне нужен просто букет! Бу-ке-тик!

ДАМА: Для барышни?

ПАВЕЛ: Разве на мне написана иная сексуальная ориентация?

ДАМА: Всякое случается. И не обижайтесь, пожалуйста. Пардон, но от ориентации зависят тонкости дизайна и оранжеровки. Веник из гвоздик можно купить и у метро... Для нас же необходимо выяснить, что именно вы хотите сказать своим букетом означенной барышне.

ПАВЕЛ: «Сказать — букетом»?..

ДАМА: Разумеется! Цветы обладают выразительным языком символов, метафор и...

ПАВЕЛ: (перебивает) Хорошо, хорошо! Верю! Обладают!..

Пятернёй он стирает испарину со лба, усаживается в плетёное кресло, закидывает ногу на ногу.

ПАВЕЛ: Значит, что я хочу сказать ей?

ДАМА: Да, да. (Продавщицам.) Девочки, приготовьтесь.

ПАВЕЛ: Я хочу сказать... В первых строках своего письма...

ПАВЕЛ задумывается, а потом начинает говорить, позабыв о продавщицах.

Но те во время его реплик быстро двигаются по залу и подают даме-мастеру цветы и веточки, которые дама устанавливает в корзиночку, предварительно насадив стебли на маленькие губки.

ПАВЕЛ: ...Я встретил вас, Генриетта... Чего же боле?.. Встретил в тот самый момент, когда иссушающие заботы о хлебе насущном без масла и сыра чудесным образом отпали и... Я понял, как убого, однообразно и никчёмно катилась моя жизнь до той самой минуты, пока не был пересечён магический порог РКЦ...

ДАМА: Пардон, последнее повторите.

ПАВЕЛ: Эр-ка-цэ. Расчётно-кассовый центр.

ДАМА: Ясно... (Продавщицам.) Три листа глориус вульгарис!..

ПАВЕЛ: (продолжает с пафосом) Я чувствую, Генриетта, что ваше сердце свободно. В отличие от моего, которое уже занято. Вами... Но эта свобода от страсти обманчива и тяжела...

ДАМА: Или закругляйтесь, или корзину будем менять на полуторную.

ПАВЕЛ: Заканчиваю... Генриетта! Я предлагаю сдёрнуть шлейф комплексов, заблуждений и былых ошибок и... И отозваться на мою внезапную любовь!.. (Шмыгает носом.) Целую, Паша.

ДАМА: Всё?

ПАВЕЛ: (переводит дух) Всё...

Дама-мастер заканчивает сооружение какой-то немыслимой многоуровневой композиции из цветов, листьев, колючек и стеблей.

ДАМА: Хватило.

ПАВЕЛ: Чего?

ДАМА: Корзиночки.

ПАВЕЛ: Поздравляю.

Дама-мастер уже быстро жмет кнопки калькулятора.

ДАМА: С вас — двести семнадцать сорок.

ПАВЕЛ: (крякает изумленно) Чего?

ДАМА: Условных единиц, разумеется.

ПАВЕЛ: А безусловными рублями можно?

ДАМА: Почему нет, если по курсу?

ПАВЕЛ: По курсу... (Подходит и разглядывает «букет».)(/i) Где здесь «Целую, Паша»?

ДАМА: (указывает на свисающий вьюнок). «Целую Паша» на вас смотрит.

ПАВЕЛ: Оставьте для экономии просто «Целую»

ДАМА: Как угодно. (Отрывает стебелёк.) Двести семнадцать ровно.

ПАВЕЛ: С корзиночкой?

ДАМА: С корзиночкой.

ПАВЕЛ: (искренне восхищается) Ну вы... Прямо... Ну, стенографистка!..

УЛИЦА ПЕРЕД ЦВЕТОЧНЫМ МАГАЗИНОМ.

Негр Женя распахивает заднюю дверцу лимузина и помогает Павлу засунуть в машину здоровенный букет, теперь ещё и упакованный в фирменную бумагу.

ПАВЕЛ: Вот и салон твой пригодился в полном объёме.

НЕГР: Да уж! Икебана.

ПАВЕЛ: Ежегодное послание Федеральному Собранию!..

МАГИСТРАЛЬНАЯ УЛИЦА.

Лимузин катит в плотном потоке транспорта.

Негр Женя косится на задумавшегося Павла и хмыкает.

ПАВЕЛ: (поворачивается к нему) А?

НЕГР: Странный клиент. Не типичный.

ПАВЕЛ: Так я только что разбогател. Внезапно. Из грязи да в князи.

НЕГР: Разве такое ещё возможно? Шальное время, вроде, кончилось.

ПАВЕЛ: Любое время бесконечно. Бутылки от безнадёги собирать начал, и вдруг — нате вам! Золотая жила! Аж тошнит от перегрузки. Не знаю, какую бы такую трату ещё придумать. Диван, что ли, купить? В рекламе показывали диван — здоровенный такой! Пятиспальный. В нём и телефон спрятан, и бар с холодильником. Боюсь только, тапчанчик этот в мою комнатёнку не влезет. А новую квартиру под диван покупать?.. Для меня это пока слишком круто.

НЕГР: Н-да... Недвижимость в цене упала.

ПАВЕЛ: И пусть дальше падает!

НЕГР: А я бы знал, на что потратиться.

ПАВЕЛ: Например?

НЕГР: Поехал бы в Гвинею и папеньку разыскал.

ПАВЕЛ: Зачем? Припасть к груди старичка?

НЕГР: Набить наглую черную рожу этого похотливого говнюка!

ПАВЕЛ: Помилосердствуй, Евгений! Он дал тебе жизнь!

НЕГР: Он изгадил жизнь моей матери! Её ещё лет двадцать после него насиловали на месткомах и парткомах вязально-прядильной фабрики!

ПАВЕЛ: Любовь — даже мимолётная — всегда чревата драмами. Уж поверь, — я ведь старше на целую пятилетку...

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Элегантный, расположившись на кухне, заканчивает трапезу за столом, сервированным остатками вчерашних деликатесов. Под правой рукой у него лежит пистолет.

Элегантный встаёт, ещё раз заглядывает в холодильник «Саратов», со злостью хлопает дверцей и оценивает батарею пустых бутылок под раковиной.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: И не капли выпивки!.. Пристрелю мерзавца. Точно...

УЛИЦА ПЕРЕД ОТДЕЛЕНИЕМ РКЦ.

Покинув лимузин, ПАВЕЛ уверенно направляется к банковскому зданию. В одной руке он тащит упакованную корзину с цветами, в другой руке — битком набитый портфель.

В дверях дорогу ему преграждает вооруженный МИЛИЦИОНЕР.

МИЛИЦИОНЕР: Куда?

ПАВЕЛ: В Эр-Ка-Цэ.

МИЛИЦИОНЕР: Я понимаю, что не в баню. Куда с таким багажом?

ПАВЕЛ: Это не багаж, а цветы.

МИЛИЦИОНЕР: Нельзя.

ПАВЕЛ: Да поймите! Я — постоянный клиент! И несу не бомбу, а букет сотруднице данного заведения!

МИЛИЦИОНЕР: Клиентов уже час, как не обслуживают.

ПАВЕЛ: Почему?

МИЛИЦИОНЕР: Короткий день. Грамотный? (Кивает на табличку.) Там всё написано...

ПАВЕЛ огорченно смотрит на табличку, на бесстрастное лицо милиционера, вздыхает и тащится вниз по длинным ступенькам.

ПАВЕЛ: (ворчит) Как можно устраивать короткие дни при такой короткой жизни?.. Обкакали порыв души... (Оглядывается, кричит милиционеру.) Эй! А завтра здесь день нормальный? А то у меня все лютики загнутся!

МИЛИЦИОНЕР: (снова указывает на табличку) Грамотный? Там всё написано!..

ПАВЕЛ: Тьфу!..

Он возвращается было к табличке. Но тут замечает, как из более дальней и менее парадной двери выходит НЕСКОЛЬКО ЖЕНЩИН, среди которых — Генриетта Анненкова с хозяйственной сумкой.

Лицо Шляпова проясняется.

ПАВЕЛ: Генриетта Васильевна!

Анненкова, едва заметно вздрогнув, оглядывается, чуть приостановившись, смотрит на довольно нелепую фигуру Павла и продолжает движение с подругами.

Те с интересом косятся на Шляпова, о чем-то с улыбками говорят Генриетте, но Анненкова только отмахивается смущенно.

ПАВЕЛ: (кричит настойчивей) Это же я, Генриетта Васильевна! Трезвый! Как вы просили!

Анненкова решительно поворачивается и быстро идет к Павлу, останавливается совсем близко и шепчет раздосадовано.

ГЕНРИЕТТА: Послушайте, как вас там...

ПАВЕЛ: Паша...

ГЕНРИЕТТА: Рабочий день у меня кончился. Что вы хотите, Паша?

ПАВЕЛ медлит, а потом простодушно объявляет.

ПАВЕЛ: Я хочу?.. Вас.

Генриетта от такого заявления теряется.

ГЕНРИЕТТА: В каком смысле?

ПАВЕЛ: В прямом.

ГЕНРИЕТТА: Здрасьте...

ПАВЕЛ: Привет...

Шляпов торопливо опускает корзину на асфальт и начинает распаковывать её.

ПАВЕЛ: А вот — цветочки. Меня уверили, что стоит глянуть на этот букет, и вы всё поймёте.

Корзина, наконец, предстает во всей своей красе. Скомкав упаковку, ПАВЕЛ поднимает корзину и протягивает женщине.

ПАВЕЛ: Прошу...

Генриетта, которая порывалась уйти, увидев цветы, невольно очаровывается их гармоничным многообразием и необычностью, лицо её смягчается.

ГЕНРИЕТТА: Спасибо... Но... Я не могу принять это.

ПАВЕЛ: . Почему?

ГЕНРИЕТТА: Во-первых, с какой стати? Во-вторых — я их не утащу. Физически.

ПАВЕЛ: Так я вас подвезу, Генриетта. Вон лимузин стоит.

ГЕНРИЕТТА: (вновь пытается рассердиться) Повторяю вопрос: с какой всё это стати?

ПАВЕЛ: . Плюньте вы на всякие стати, ёлки-палки! Светит солнце. Мы живем. Есть говорящие цветы и машина с липовым афроамериканцем за рулем. Какие ещё проблемы?

Генриетту потрясена этим наивным напором.

ГЕНРИЕТТА: Никаких проблем...

ПАВЕЛ: Так поехали, чего тянуть?!..

МАГИСТРАЛЬНАЯ УЛИЦА.

Лимузин вливается в транспортный поток.

Малость ошалелая Генриетта и ПАВЕЛ располагаются на заднем сидении. Их разделяет корзина с цветами, стоящая на полу просторного салона.

ПАВЕЛ: Здесь можно смело протянуть ноги. Места хватит, не стесняйтесь.

ГЕНРИЕТТА: Протягивать ноги мне не позволяет ряд обстоятельств.

ПАВЕЛ: Я хотел сказать — «вытянуть».

Негр Женя с бесстрастным лицом чуть оглядывается.

НЕГР: Куда?

ПАВЕЛ: (Генриетте) Куда?

ГЕНРИЕТТА: (после секундной заминки) В Морозовскую больницу, если можно.

Негр кивает.

ПАВЕЛ: Можно. Это же детская...

ГЕНРИЕТТА: (отбрасывает свой зажим) Вот именно! Если вы брачный аферист — приготовьтесь к разочарованиям. Зарплата у меня совсем небольшая. Жильё ещё меньше. И, наконец, ребёнок. Больной... На мать-одиночку напоролись, ПАВЕЛ... э-э... Андреевич. Сочувствую.

ПАВЕЛ: (невозмутимо) Нельзя сочувствовать радостному человеку, Генриетта.

ГЕНРИЕТТА: Чему вы радуетесь, если не секрет?

ПАВЕЛ: Дням жизни... Зарплаты у меня вообще никакой. Жильё — одно название. И я всегда мечтал о ребёнке, и вдруг — есть уже готовый. Пусть даже больной. Так ведь вылечим, правда?.. Как же мне не радоваться?

ГЕНРИЕТТА: Фокусы миллионера.

ПАВЕЛ: Ерунда!

ГЕНРИЕТТА: Блажь и нахальная самоуверенность выскочки.

ПАВЕЛ: Чушь собачья!.. Вы кайф ловите от собственного ворчания старой девы? Бросьте.

ГЕНРИЕТТА: А вы не атакуйте, как дикий янычар!

ПАВЕЛ: Я чудовищно стеснительный и малюсенький человек. Но нам так мало отпущено, госпожа Анненкова. И столько уже потрачено — зря, никчемно... За своей супругой я ухаживал два с половиной года. Мы поженились и прожили вместе три месяца. Из них полтора — несчастливо. Зачем?

ГЕНРИЕТТА: Что «зачем»?

ПАВЕЛ: Зачем тянуть кота за хвост, если с первого нашего взгляда друг на друга и вам, и мне стало ясно, что эта встреча давным давно была предписана там... (Указывает вверх.) На небесах. Разве нет? И чудо, что она случилась. Полоса чудес.

ГЕНРИЕТТА: Не верю в чудеса... (Водителю.) Остановитесь, пожалуйста. Я доеду на метро.

Женя оглядывается.

ПАВЕЛ: Он по-русски не понимает... (Жене.) Гоу ту хоспитал, Жека. Фирштейн?

НЕГР: Ага...

ТЕРРИТОРИЯ БОЛЬНИЦЫ.

ПАВЕЛ Шляпов, не расставаясь с портфелем, пробирается через газончики и кусты вокруг старинного краснокирпичного корпуса в один этаж. Он заглядывает в низкие окна.

Наконец, за одним из окон в полумраке палаты ПАВЕЛ видит Генриетту.

С озабоченным лицом женщина слушает врача, кивает.

Врач выходит.

А Генриетта подсаживается на край кровати, с которой приподнимается худенький мальчик лет шести в пижаме не по размеру.

Генриетта поддерживает его за плечи, обнимает, целует и укладывает назад.

Во взгляде Павла — болезненное сочувствие.

Генриетта пытается говорить о чём-то бодро, выкладывает при этом на тумбочку гостинцы из хозяйственной сумки.

Заметив Павла в окне, она сердито делает жест исчезнуть.

Мальчуган снова вскакивает, хватается за спинку кровати и смотрит на окно, видит снаружи голову какого-то дядьки.

ПАВЕЛ весело улыбается, вскидывает вверх большой палец — мол, всё хорошо.

Мальчик заражается его улыбкой и ответно поднимает большой палец.

Генриетта пытается уложить его в постель.

ПУСТЫННАЯ АЛЛЕЯ БОЛЬНИЧНОГО ПАРКА.

ПАВЕЛ и Генриетта неторопливо двигаются по аллее парка к выходу. Молчат. Это затянувшееся молчание нарушает Шляпов.

ПАВЕЛ: Врождённый порок, значит?

ГЕНРИЕТТА: Порок... И обострение после атаки ревматизма этой весной.

ПАВЕЛ: За что Бог наказывает невинных?

ГЕНРИЕТТА: Он наказывает меня. Я виновата. Идиотка... Все эти кризисы, сокращения, увольнения, перетряски... И надо было демонстрировать работоспособность чуть ли не сутками... Стойкость оловянного солдатика — лишь бы сохранить место. Место сохранила, а ребенок с теткой жил, без нужного пригляда... Ребёнка упустила.

ПАВЕЛ: Генриетта! Порок — врождённый!

ГЕНРИЕТТА: Тоже моя вина. Врожденные болячки тоже с неба не падают. С неба только манна сыпется, и то — крайне редко. Всё остальное — от нас.

ПАВЕЛ: И что теперь?

ГЕНРИЕТТА: Теперь — операция.

ПАВЕЛ: Когда?

ГЕНРИЕТТА: Желательно, вчера. Но врачи не могут за свои гроши купить то, что для операции надо. Я не могу оплатить её, а на бесплатную в Минздраве очередь примерно до второго пришествия. Непонятно только, зачем я вам всё это рассказываю?.. (Убыстряет шаг.) Извините...

ПАВЕЛ: Нет, стойте!

ПАВЕЛ сам останавливается на аллее.

Женщина оглядывается, возвращается.

ГЕНРИЕТТА: Что?

ПАВЕЛ: Сколько стоит операция?

ГЕНРИЕТТА: Много. Около двадцати тысяч долларов.

ПАВЕЛ быстро, без малейших раздумий опускает к её ногам портфель.

ПАВЕЛ: Здесь хватит.

ГЕНРИЕТТА: Что здесь?

ПАВЕЛ: Старые миллиарды, у которых истекает срок годности. Поменяйте их у себя в конторе на новые, потом — на валюту. Я в цифрах запутался, но должно хватить.

Генриетта непонимающе смотрит на портфель, на Шляпова.

ГЕНРИЕТТА: (с сомнением). Это... сделка какая-то? Я не понимаю?

ПАВЕЛ: (повышает голос) Какая, к чёрту, сделка! И что вам понимать?.. Я в тюрьме сидел! Понимаете? За аферы! Крупные аферисты осудили мелкого! Понятно?.. Но на воле-то заначка осталась, тайничок со старенькими тугриками! Вот и берите смело. У меня ещё есть. Мешок и тележка этих протухающих денег... Что вы ресницами хлопаете, как вентилятор?!. Пацанёнка спасать надо! Не вчера, так завтра операцию пусть делают. И никаких условий я не ставлю. Манна небесная обваливается на того, кому действительно надо... Вам гораздо нужнее, чем мне. Всё! Сейчас с афророссиянином расплачусь, и он отвезёт вас куда скажете. Не вздумайте только пешком с такой суммой. А я — без суммы. Я, когда разнервничаюсь, люблю пешком, налегке, без всякой охраны... Не прощаюсь. Завтра подельников приведу. У них тоже — заначка. Договорились?

ГЕНРИЕТТА: (машинально) Договорились.

ПАВЕЛ: Тогда — пока.

И он, оставив женщину у брошенного на аллею портфеля, стремительно направляется прочь, приостанавливается, оглядывается и кричит.

ПАВЕЛ: Кстати, Генриетта! Я на самом деле влюбился в вас с первого взгляда! Такое вот безумие в отчасти перезрелом возрасте!..

Он уходит, засунув руки в карманы новых штанов чуть ли не по локоть.

Генриетта растерянно улыбается и плачет одновременно — просто слёзы катятся из её глаз, а она их не замечает.

УЛИЦА НЕДАЛЕКО ОТ ДОМА ШЛЯПОВА.

ПАВЕЛ шагает по тротуару, ежится как в мороз и приговаривает при этом очень мрачно в ритме движения.

ПАВЕЛ: Я очень счастлив!.. Меня переполняет радость!.. Я очень счастлив!..

Чуть ли не автоматически он сворачивает к павильону летнего кафе, обращается в окно палатки.

ПАВЕЛ: Сто грамм и хот-дог.

Расплатившись за заказ, ПАВЕЛ быстро подносит к губам пластмассовый стаканчик, но издаёт громкий звук «Бэ-э-э», выплескивая водку на асфальт, едва не стошнив.

Заслезившиеся глаза Павла встречаются с осуждающими взглядами нескольких МУЖИКОВ-ЗАВСЕГДАТАЕВ.

ПАВЕЛ: Виноват!.. Врачи-садисты. Закодировали намертво...

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Оказавшись в прихожей, ПАВЕЛ захлопывает дверь и проходит на кухню, замирает на пороге.

За кухонным столом спокойно сидит Элегантный. Посуда у него перемыта, везде полный порядок.

Оба смотрят друг на друга.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Я уж заждался... Добро пожаловать.

ПАВЕЛ: А... Э... Мы знакомы?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Пока нет. Но я всегда мечтал сойтись с тобой накоротке... Сядь.

ПАВЕЛ: (пятится в прихожую). Зачем?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (вытаскивает и кладет рядом с собой пистолет) Сядь, рыбий потрох!

ПАВЕЛ протяжно вздыхает, выдвигает табуреточку и покорно садится.

ПАВЕЛ: Ну, думаю, — начинается... Чуяло моё сердце... Только прошу — не надо никакой мочиловки и кровищи. Я терпеть этого не могу, сражаться не умею и... так далее.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Тонкий эстет?

ПАВЕЛ: Легко ранимый человек с подточенной нервной системой... Вы кушали?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Да, спасибо.

ПАВЕЛ: На здоровье.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (резко склоняется над столом) Где деньги?

ПАВЕЛ: Какие деньги?

Шляпов не успевает даже сыграть удивления, как Элегантный, не поднимаясь, выбрасывает вперед кулак и бьет его по лицу.

Вместе с табуреткой ПАВЕЛ обрушивается на пол.

ПАВЕЛ: Как это грубо...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Это пока что — нежная увертюра.

ПАВЕЛ: Всё равно, лучше, чем в американском боевике, не сделаешь...

Элегантный, вскочив, сильно пинает Павла ногой.

ПАВЕЛ: Больно! Уйми ножонки-то! Дай хоть костюм новый переодену! Чего ты, в самом деле, как с цепи сорвался?!. Жалко костюм!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Деньги! (Замахивается ногой.)

ПАВЕЛ: Минутку!

Перевернувшись на спину, он лезет во внутренний карман пиджака за бумажником.

Элегантный направляет на него пистолет.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Руки! Я сам...

Нагнувшись, Элегантный достает бумажник, заглядывает в него.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Остальные где?

ПАВЕЛ: Нищим раздал.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Врёшь!

ПАВЕЛ: Ей Богу!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Каким именно нищим?

ПАВЕЛ: Да разве их всех упомнишь? Их же миллионы бродит. Девяносто процентов населения. Всех не перестреляешь, да!

Элегантный в очередной раз замахивается ногой.

ПАВЕЛ сжимается в клубок, зажмуривается.

Но Элегантный ногу опускает, подсовывает под себя табуретку, присаживается, раскручивает на пальце пистолет.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Послушай меня, приятель.

ПАВЕЛ: Я весь — внимание.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Что-то в мире сдвинулось...

ПАВЕЛ: Всё сдвинулось. Конец света. Нострадамуса читал?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Заткнись!.. (Морщится и растирает себе виски.) Одним поганым солнечным утром дорожный инспектор задудел в свисток... Вроде, пустяк, да?.. Не отвечай! Я тебя не спрашиваю!.. Инспектор явно перебрал накануне и не успел похмелиться. Он был очень злой. Зло так и пёрло из его ноздрей, глаз и ушей...

ПАВЕЛ: Вы случайно в лит.институт не поступали?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Заткнись!.. Мой напарник-водитель испугался этого непохмелённого злого кенора, мы рванули в переулок и спрятали ящик.

ПАВЕЛ: Дальше я знаю.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Нет, рыбий потрох, ты ничего не знаешь! Ты не знаешь, что напарника уже прикончили, а меня ищут с той же целью. Ты не знаешь, что я вторые сутки не могу вернуться домой, принять ванну и сменить нижнее бельё.

ПАВЕЛ: Возьми моё. Там, в шкафу на боковой полке...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Последний раз предупреждаю: заткнись!.. Есть очень большие и очень плохие люди, да? Да. В своё время они стырили много-много денег, изъятых из обращения и якобы уничтоженных. Да? Да... И только теперь, спустя годы, рискнули вытащить их из мешков и пустить в обмен. Эту операцию доверили мне. И я её сходу и с треском провалил. Благодаря тебе... Можешь говорить.

ПАВЕЛ: О чём?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: О чём угодно. Оправдывайся, колись. Чем быстрее, тем лучше. А то у меня башка раскалывается.

ПАВЕЛ: Можно сесть?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Садись. Только без фокусов.

ПАВЕЛ: (встает с пола) Благодарю... (Усаживается.) Ты им служил?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Кому?

ПАВЕЛ: Плохим. Которые с мешками.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Служил.

ПАВЕЛ: А зачем служил плохим?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Затем, что хорошие мало платят.

ПАВЕЛ: Значит, продался?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Так точно.

ПАВЕЛ: Зря.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Не тебе, убогому, судить.

ПАВЕЛ: . Ну, насчет убогости — это как сказать... У тебя, например, есть кредо?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Чего?

ПАВЕЛ: Кредо.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Какое такое кредо?

ПАВЕЛ: Внутренняя жизненная позиция. Нравственная или безнравственная.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Нет. Никакого креда у меня нет.

ПАВЕЛ: Это ужасно.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Да-а? А что такое?

ПАВЕЛ: Вот где начало всех бед! Не в инспекторе злом, не в пугливом напарнике и не во мне. В тебе!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Да почему это?!

ПАВЕЛ: Да потому что ты сам загнал себя!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Куда?

ПАВЕЛ: На кухню моей квартиры! Поверь на слово — это не самое лучшее местечко!.. Бедный, несчастный человек без кредо!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Я сейчас вытрясу из тебя, болтуна, бабки, убью тебя к едрене фене, бабки сдам и снова буду счастливым! И без всяких кред!

ПАВЕЛ: Не будешь счастливым!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Почему?

ПАВЕЛ: Сам ведь уверен: плохие парни приговор не отменят. Ты выпал из их игры.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Скотина!

ПАВЕЛ: Кто?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Ну не я же! Это у тебя даже выпить в доме нечего!

ПАВЕЛ: Я завязал и слил все запасы. Хочешь, сбегаю?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Ага, щас. Разбежался гонец.

Элегантный трёт глаза, всхлипывает.

ПАВЕЛ: Да не расстраивайся ты так. Всё образуется.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (посуровев) Правильно! Хватит соплей. Пора переходить к делу.

ПАВЕЛ: К какому?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: К пыткам.

ПАВЕЛ: Погоди. В комнате, в шкафу под запасным байковым одеяльчиком бутылка последняя припрятана.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Я в шкафу рылся.

ПАВЕЛ: Значит, плохо рылся.

Элегантный делает пару шагов в сторону комнаты.

ПАВЕЛ медленно встаёт.

Но Элегантный резко разворачивается и бьет Павла по затылку рукояткой пистолета.

ПАВЕЛ, охнув, в очередной раз обрушивается на пол — теперь уже без сознания.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (ворчит) Зубы заговаривай, но лоха из меня делать не надо. Не люблю...

...В комнате Элегантный вытаскивает из шкафа бутылку с выцветшей этикеткой.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Действительно, есть...

Элегантный возвращается на кухню, которая уже погружена в вечерние сумерки.

Бесчувственный ПАВЕЛ привязан грубой веревкой к батарее.

Элегантный включает верхний свет и читает этикетку на бутылке.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: «Мэйд ин Сыктывкар»... Ни хрена себе экзотика...

Элегантный распечатывает бутылку, наливает и, зажав брезгливо нос, выпивает сразу полстакана, передёргивается, плескает в стакан ещё.

Он подсовывает водку под нос Шляпова, хлопает его ладонью по щекам.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Эй! Просыпаться пора!.. (Громко поёт.) «Союз нерушимый республик свободных!..» Доброе утро, товарищи!..

Привязанный к батарее ПАВЕЛ дёргается, произносит «Бэ-э» и приходит в себя. Округлившимися глазами он смотрит на стакан, потом — на Элегантного, потом вспоминает обо всём.

ПАВЕЛ: (с мольбой) Убери, воняет!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (выпрямляется, отступает на шаг) Так. Значит, я немножко в форму пришёл. Теперь тебя приведу...

ПАВЕЛ: Куда?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: В форму.

ПАВЕЛ: Не надо.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Надо.

ПАВЕЛ: Алкоголик, да?

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Начало второй стадии. Стрессы, убийства, нервотрепки. Верблюд сопьётся от такой жизни.

ПАВЕЛ: Могу заблокировать по собственному методу. Называется «воздушная пробка». Развяжи только. А то батарея в спину впивается. Хорошо хоть, не топят.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Растопим. Для этого утюг есть.

ПАВЕЛ: Утюг перегорел.

Элегантный снова сует ему в рот стакан с водкой.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Пей до дна!..

ПАВЕЛ: (извивается) Прекрати! Это садизм! Всё, всё! Я колюсь!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (отступает) Колись. Быстрее. Вторые сутки не спамши... Где миллиарды?

ПАВЕЛ: Мы разделили миллиарды поровну.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: На скольких?

ПАВЕЛ: На скольких может делить россиянин? На троих, разумеется.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Твоя доля?

ПАВЕЛ: Не считал.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Где, спрашиваю!

ПАВЕЛ: Э... В этой, в камере хранения.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Ладно. С камерой хранения мы разберёмся позднее, а пока... Ещё верёвка есть у тебя в доме?

ПАВЕЛ: Есть. В шкафу. У меня всё в шкафу. Я как-то хотел повеситься и купил моток очень хорошей верёвки. Двадцать пять метров. Меньше мотков не было... А потом передумал вешаться, но верёвка осталась. Замечательная.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Напрасно передумал вешаться. Мы бы избежали всей этой возни.

ПАВЕЛ: А зачем тебе верёвка?

Элегантный не отвечает, сам выпивает водку из стакана, крякает, рывком сдирает со стены черный висячий телефон старинного образца, подносит его к Шляпову.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Зажми трубку башкой и диктуй номера. Вызывай компаньонов. И не оптом, а в розницу. С интервалом в час. С деньгами. Скажи, что посредник по обмену появился. Ну?!.

ПАВЕЛ: Ночь уже! Поздно вызывать, дружище!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (орет) Поздно будет ровно через минуту, если, мать твою, ты резину и дальше потянешь! Лопнет резина вместе с моим терпением! Звони!..

УЛИЦА У ДОМА ШЛЯПОВА.

Вечер. Горят фонари.

Валера БАРИНСКИЙ со знакомой хозяйственной сумкой и с застывшим выражением недовольства на физиономии сворачивает под арку.

ПОДЪЕЗД.

БАРИНСКИЙ выходит из лифта и шагает к двери Шляпова.

Дверь чуть приоткрыта.

Валера фыркает сердито и пинком ноги распахивает дверь пошире, входит в тёмный коридорчик.

БАРИНСКИЙ: Что за дела, Шляпа? Какая экстренность? По твоей милости у меня назревает бракоразводный процесс, тем более — теперь есть, что делить!..

Сверху на голову Баринскому в этот момент опускается кухонная табуретка.

БАРИНСКИЙ шатается и падает.

Дверь в квартиру захлопывается.

УЛИЦА ПЕРЕД ДОМОМ ШЛЯПОВА.

Тормозит такси.

Из машины выходит Шура ИЛЯЛИН с рюкзаком. Закинув рюкзак за спину, он направляется к арке.

ПОДЪЕЗД.

Тяжело дыша, ИЛЯЛИН пешком поднимается на четвертый этаж, видит приоткрытую дверь, останавливается. Смотрит на черную щель в коридор.

ИЛЯЛИН: (бормочет) Нет... Мне это не нравится...

Он разворачивается к лестнице, но с верхнего марша на площадку сбегает Элегантный и помахивает пистолетом.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Входите, входите, не стесняйтесь.

ИЛЯЛИН оторопело смотрит на пистолет.

ИЛЯЛИН: (тихонько взвывает) На по-омощь!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Ага, щас все поотпирались и сбежались помогать... (Даёт крепкого пинка под зад Илялина.) Входи, сказано, турист! Ни одна собака тебе нынче не поможет! На улицах — волки!..

От пинка Шура влетает в квартиру. Элегантный заскакивает следом и вновь захлопывает дверь.

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Кухонный стол завален старыми деньгами и отодвинут. За столом сидит Элегантный. Он допивает прямо из бутылки последний глоток водки и замутнёнными глазами смотрит на пленников.

Троица в сидячем положении привязана не только к батарее, но и к батарейной трубе.

Элегантный встает, берёт кухонный нож, достает из кармана желтую клейкую ленту.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Значит, братцы, расклад такой... Думайте. Если до утра ваш... Этот... (Тычет ножом в Шляпова.) Ваш нарколог свою порцию не сдаст — какой вокзал, какая там ячейка камеры...

БАРИНСКИЙ: Позвольте! При чём здесь ячейка камеры?! У меня семья, жена!

Элегантный в первую очередь заклеивает рот Валере.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: А у меня нет семьи... (Всхлипывает пьяно.) Короче, если нет, то — да. Вы здесь все погибнете... за металл.

Элегантный склоняется к Шуре.

ИЛЯЛИН: Подожди! Я хочу по-маленькому! Я...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (клеит рот Шуре). Хоть по-маленькому, хоть по-большому, но вы погибните за металл в собственной моче и в собственном дерьме... Картина получится отвратительная. Бр-р-р... (Клеит рот замкнувшемуся Павлу.) Думайте, господа! Совещайтесь. Счётчик уже включен и тарахтит. А у меня, виноват, тихий час...

Пошатываясь и отшвыривая из-под ног пачки упавших со стола денег, Элегантный проходит в комнату и обрушивается на раскладушку Шляпова.

Друзья на кухне смотрят друг на друга и мычат.

ЗАЛ РКЦ.

Утро.

Зал для клиентов ещё закрыт. И Генриетта Анненкова, морща лоб, ведет какие-то компьютерные расчеты на своём рабочем месте.

На мониторе появляется рамка с запросом «ВЫ УВЕРЕНЫ В ПОСЛЕДНЕЙ ОПЕРАЦИИ?»

Генриетта щелкает по квадрату «НЕТ».

Компьютер выдает «НАЧНИТЕ ЕЩЁ РАЗ».

Генриетта снимает телефонную трубку и набирает номер из трех цифр.

ГЕНРИЕТТА: Борис Анатольевич, доброе утро. Это Анненкова. Я бы хотела попросить о подмене. Да, по личным. Вопрос об операции ребёнку решается... Конечно, за свой счет. Большое спасибо...

В меню компьютера Генриетта жмет строчку «ВЫХОД ИЗ ПРОГРАММЫ».

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Застонав и почмокав губами, Элегантный, чьё лицо залито солнечными лучами, приподнимается, оглядывается, соображая где он и зачем.

Элегантный, окончательно утративший свою элегантность, выходит на кухню.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (хмуро смотрит на Павла) Что же за отрава была у тебя в заначке?.. «Мэйд ин Сыктывкар»...

Измученная связанная троица у батареи начинает истошно завывать.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Не одному мне мучаться. Потерпите еще, пока за пивом сбегаю...

УЛИЦА ПЕРЕД ДОМОМ ШЛЯПОВА.

Посмотрев на номер дома на стене, Генриетта неуверенно сворачивает под арку.

Из арки навстречу ей выскакивает Элегантный и, не обратив внимания на женщину, оглядывается, замечает где-то метрах в двухстах торговую палатку и мчится туда...

ПОДЪЕЗД.

Изучая номера на дверях, Генриетта поднимается по лестницам.

Она останавливается перед дверью Шляпова и после секунд сомнения жмет кнопку звонка.

Ждёт. И, не дождавшись реакции, она чуть ли не с облегчением шагает к лестнице.

Едва различимый звук заставляет её вернуться к двери, прижаться к ней ухом.

До слуха женщины долетают странные носовые стоны.

Генриетта дергает дверь. Дверь болтается на одном «язычке» английского замка.

Подумав, Генриетта извлекает из своей сумочки пилку для ногтей и, вставив её в щель, легко отжимает «язычок».

КВАРТИРА ШЛЯПОВА.

Генриетта с ужасом взирает на трех извивающихся у батареи мужиков.

ГЕНРИЕТТА: Господи...

Очнувшись, она бросается к Павлу, рывком срывает с его рта липучку.

ГЕНРИЕТТА: Что здесь у вас?!.

ПАВЕЛ: Руки!

ГЕНРИЕТТА: (присев) Такой узел...

ПАВЕЛ: Нет, потом, Генриетта! Он возвращается!

ГЕНРИЕТТА: Кто?

ПАВЕЛ: Садист!.. Там в прихожей — табуретка. А у садиста — голова... Одним надо стукнуть по другому...

ГЕНРИЕТТА: Вы очень сложно объясняете, ПАВЕЛ Андреевич...

Она осекается. ИЛЯЛИН и БАРИНСКИЙ тоже перестают выть.

Слышно, как в дверь вставляется ключ.

ПАВЕЛ: (шепчет торопливо) Или вы его, или он нас...

Генриетта на цыпочках бежит в коридор, замечает оставленную здесь табуретку, подхватывает её и едва успевает встать за открывающуюся дверь.

Порог переступает Элегантный. Он с удовольствием отхлебывает баночное пиво, зажимая под мышкой еще пару штук.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (смотрит на пленников из прихожей) Мучаетесь? Как там ваши рыбьи пузыри, ещё не лопнули?

Генриетта за его спиной замахивается и опускает табуретку на голову Элегантного.

Но тот как раз делает шаг к кухне. И табуретка только чиркает его по затылку.

Элегантный молниеносно разворачивается и таращится на Генриетту, пытается достать пистолет.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Здрасьте! Откуда здесь дама?

ГЕНРИЕТТА: Из РКЦ!

И бьет табуреткой по лбу Элегантного.

Элегантный, ойкнув по-детски, грохается на пол. По полу катятся банки пива.

ПАВЕЛ: (шепчет) Пистолет! Потом руки!

ГЕНРИЕТТА: Чьи руки?

ПАВЕЛ: (вопит в голос) Мои! А то уписаюсь!..

Генриетта, вырвав из пальцев Элегантного оружие, бежит к Шляпову.

ГЕНРИЕТТА: Терпение.

БАРИНСКИЙ и ИЛЯЛИН воют в унисон.

...Из-за закрытой двери санузла слышен звук спускаемой воды, шипенье крана.

Утираясь полотенцем, наружу выходит Валера БАРИНСКИЙ. На его лице — неописуемое блаженство.

БАРИНСКИЙ: Как мало, оказывается, надо человеку для полноценного счастья...

Он присоединяется к общей компании на кухне.

ПАВЕЛ и Генриетта собирают разбросанные деньги в пачки.

ГЕНРИЕТТА: Не так! Картинку к картинке кладите.

ПАВЕЛ: Разве это картинки? Мазня это, а не картинки! Нуль на нуле, а чуть не погибли. Как вы узнали мой адрес?

ГЕНРИЕТТА: В паспорте вычитала. Память профессионально фотографическая.

ПАВЕЛ: Хвала памяти!..

Шура ИЛЯЛИН тем временем заканчивает привязывать к батарее Элегантного, затягивать последний узел. Делает он это, упираясь ногой в живот своего мучителя.

ИЛЯЛИН: Вот так вот... (Замахивается.)

Элегантный зажмуривается и заранее произносит «Ой!»

ГЕНРИЕТТА: Не бейте его, он своё получил.

ИЛЯЛИН: (Элегантному) Ойкай — не ойкай, ни одна собака тебе не поможет! На кухне — волки! Сейчас пивом допоим и так и оставим, чтоб знал.

БАРИНСКИЙ: Теперь от пива я и сам не откажусь... Но прежде хотелось бы знать, что происходит? Во имя чего поставлена под угрозу моя двадцатилетняя супружеская жизнь?

ИЛЯЛИН: В самом деле! Наши доли — налицо. Принесены по первому звонку. А где твои деньги, Шляпа, из-за которых мы чуть не об...это самое?

Все вопросительно смотрят на Шляпова.

ПАВЕЛ: (мнётся) Ну... Я... Как бы это сказать?..

ГЕНРИЕТТА: Свои деньги он отдал мне.

ПАВЕЛ: Познакомьтесь, кстати. Анненкова Генриетта Васильевна. Мне очень приятно.

БАРИНСКИЙ: (растерянно) И мне очень приятно.

ИЛЯЛИН: (сквозь зубы) Всем страшно приятно... Зачем ты это сделал, Паша? Ты — меценат?

ПАВЕЛ: Это, в конце концов, моё личное дело!

ИЛЯЛИН: Как бы ни так! Твои друзья были на волоске от гибели!

ГЕНРИЕТТА: ПАВЕЛ Андреевич решил оплатить операцию моего сынишки. Деньги я обменяла на новые, но ещё не отдала. Вы можете забрать их и вернуть... гражданину на батарее, чтобы он больше никому не угрожал. Я сюда и шла, чтобы выяснить: вдруг ПАВЕЛ Андреевич передумал.

ПАВЕЛ: ПАВЕЛ Андреевич не передумал!

Некоторое время все молчат. Паузу, кашлянув, нарушает БАРИНСКИЙ.

БАРИНСКИЙ: Хватает на операцию-то?

ГЕНРИЕТТА: Хватает. Но гораздо важнее — вернуть...

В разговор неожиданно вклинивается Элегантный, перебивает Генриетту.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Ребята... Не надо ничего отдавать! Если бы этот рыбий потрох сразу сказал, что на благородное дело потратился, я бы не зверствовал. Я... Я сам всю жизнь мечтал благородным быть. Но... не получалось всё никак. (Всхлипывает.) Исчезну я. Уеду. Отпустите, а?

ИЛЯЛИН: Лохов только из нас не делай, ты, киллер сентиментальный!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Слава Богу, я ещё никого не убивал. И меня убивать не стоит. Уеду, гадом буду!

ПАВЕЛ: Куда?

ЭЛЕГАНТНЫЙ. Хоть в Сыктывкар. Лишь бы подальше от рожи босса зажранной... Тошно мне. Тошнёхонько.

ПАВЕЛ вздыхает и начинает развязывать верёвки.

ПАВЕЛ: Пусть катится. Если разобраться, все мы — щенки одного исторического помёта...

ИЛЯЛИН: Философ! Надо поступить иначе!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Не надо поступать иначе! (Павлу.) Развязывай, друг. Развязывай. Даю слово.

ИЛЯЛИН: Да выслушайте вы меня! Люди звереют от обиды, правильно?

БАРИНСКИЙ: Ну?

ИЛЯЛИН: А чтоб этот засранец не зверел, чтоб ему обидно не было, надо всю вон ту сумму сложить и разделить на четверых. Четвертым засранец будет. Как — никак, а это он денежки нам подложил! Значит, он — полноправный пайщик! Соучастник.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: А что? Классная идея. Мне нравится.

БАРИНСКИЙ: (потрясенно) Ляля, никогда не ожидал от тебя такой щедрости!

ИЛЯЛИН: (скромно) Деньги облагораживают человека. Если они большие.

Элегантный, выпутавшись из распущенных веревок, встает, оглядывает всех присутствующих.

Все напрягаются.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (улыбается) Хорошо у вас. Тепло, хоть и не топят... Можно, я здесь поживу немножко? Немножко попрячусь?

ПАВЕЛ: (решительно) Нельзя! Ты — пьющий.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Закодируешь «воздушной пробкой».

ПАВЕЛ: Пожалуйста. Но — без проживания. Я... Я жениться собираюсь.

ГЕНРИЕТТА: На ком?

ПАВЕЛ: На вас, на ком же ещё!

ГЕНРИЕТТА: Самоуверенный янычар.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (Павлу) Тогда верни пистолет, раз женишься! Женатому пистолет противопоказан.

ПАВЕЛ: А вот это уж — хренушки! Пистолет я утоплю!

БАРИНСКИЙ: Правильно, Шляпа!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Хорошо. Я пойду топить пистолет вместе с тобой.

ИЛЯЛИН: Мы все пойдём топить пистолет! (Забрасывает за спину рюкзак.) Я никогда раньше не топил оружия.

БАРИНСКИЙ: Прощай, оружие...

ЭЛЕГАНТНЫЙ: (Илялину) А кого ты раньше топил?

ИЛЯЛИН: Лягушек. Живых.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Живые лягушки не тонут.

ИЛЯЛИН: Вот поэтому я их и топил!..

СТАРОМОСКОВСКИЙ БУЛЬВАР.

Синь неба. Ранняя весна, когда листья только начинают распускаться.

По аллее старого бульвара идут пять человек — троица друзей плюс Генриетта и Элегантный.

Шляпов подставляет свой согнутый локоть Генриетте.

ПАВЕЛ: Вы можете взять меня под руку.

ГЕНРИЕТТА: Зачем?

ПАВЕЛ: Бросьте, наконец, свои фрейдистские вопросы! Берите, и всех дел. Так будет гораздо уютней!

Генриетта уже с мягкой улыбкой берёт Шляпова под руку.

В это время Элегантный, отошедший от группы, подхватывает пустую пивную бутылку, брошенную около скамейки.

ЭЛЕГАНТНЫЙ: О! Первый честный заработок!

ПАВЕЛ: (кричит) Положи на место! Сейчас же!

ЭЛЕГАНТНЫЙ: Почему?

ПАВЕЛ: (оглядывается и громко шепчет) Чужая территория, дурачок!..

Группа продолжает движение.

Внезапно солнечный свет перекрывается низкой тучей.

Порыв ветра теребит почти голые ветки.

И группа останавливается, пряча лица от ветра.

Шквал уходит.

Воцаряют секунды тишины, которая нарушается едва различимым постукиванием чего-то падающего на покрытие бульвара.

ИЛЯЛИН поднимает лицо и щурится.

ИЛЯЛИН: Это дождь или снег?

БАРИНСКИЙ: Для снега поздновато.

Шляпов вытягивает открытую ладонь свободной руки, смотрит на микроскопические крупицы, которые падают на ладонь и моментально исчезают.

ПАВЕЛ: Всё-таки снег. Только очень-очень мелкий.

ГЕНРИЕТТА: Ничего подобного! Небесная манна... Хлеб... <«И когда роса сходила на стан, тогда сходила на него манна...» Она будет падать целых сорок лет.

ПАВЕЛ: (серьёзно) Снег в начале мая — очень радостное явление для России.

ИЛЯЛИН: (уточняет) Если он манна, а не снег.

ПАВЕЛ: Даже если это просто снег...

Новый порыв ветра сносит низкую тучу в сторону.

Видно, как тень от тучи сползает с лиц друзей, которые смотрят на небо.

И на небе снова открывается солнце ранней весны.

КОНЕЦ

Москва, май 1999 г.

(c) — Тимм Алексей

.