Редакция первого сетевого журнала, носившего одноименное название с
приставкой "ру", занимала целый этаж третьего подъезда дома N
5 по улице Чацкого. Подъемный капитал был настолько невесом, что моментально
разлетелся по ветру, и спасло Журнал только то, что кабель от провайдера
до сервера не пришлось тянуть издалека. Собственно, в этом и заключался
гениальный замысел первых сетевых журналистов: устроиться в доме напротив
провайдерского, чтобы без лишних хлопот и расходов протащить "выделенку"
через дорогу.
Вся проводка-переброска кабеля с одной стороны улицы на другую заняла
полчаса, но последующих бед с ним было маленькое море и большая ложка:
его ненароком рвали стрелой сонные крановщики, на спор перекусывали молочными
зубами соседские мальчишки и подъедали, закусывая отраву, крысы. Все журнарулисты
дружно мечтали об оптоволоконной связи, а особенно о ней мечтал Рома
Воронежский, которого как самого молодого беспрестанно отправляли с
катушкой изоленты крепить связь. Одной метельной ночью Рома, забыв обмотку,
два часа сжимал провод заиндевевшими губами, пока шла ай-эр-си-конференция
с лауреатом Сталинской премии старичком Приговым.
После того героического случая Рома жутко страдал кариесом, но зато благодаря
электрошоковой терапии у него прошло заикание.
Беспокоили сетевиков и соседи: непоседливые домохозяйки ("сисопки")
ежеминутно забегали то за солью, то за спичками, а на самом деле - чтобы
поучаствовать в интеллектуальных спорах о сравнительных преимуществах "Фотошопа"
перед "Корелдро"; деловитые карапузы ("ламерцы"), едва
научившись говорить, давали советы по накрутке счетчика посещений; а гостеприимные
отцы семейств ("поинты") отлавливали членов редколлегии в подъезде,
затаскивали к себе на кухню и заставляли участвовать в соревновании по
перетягиванию зеленого змия.
В тот памятный день, о котором пойдет речь, по рабочему залу, как обычно,
стелился пластами сигаретный дым, потно блестели экраны и нервно подрагивали
на ковриках мыши. За стеной, в просторном кабинете главреда, аксакал сетевой
элитыМирза Бабаев,
известный широкой публике как Евгений
Горный, сидел по пояс голый на добытом у Гельмана
стуле и отдавался стрижке. Вокруг него порхала легкой феей, стрекоча ручной
машинкой, его верная соратница Настик
Грызунова. Она уже четверть часа соскабливала с плоского, как тыква,
черепа Мирзы остатки волос. Дотошный читатель наверняка заметил, что как
минимум третий персонаж братьев Катаевых стрижется под жертву химиотерапии.
Случайное совпадение? Отнюдь. Просто мы успели вплести в сюжет пока только
горячих московских парней, а у них стиль такой "сталичный": чуть
что, бритву наголо. Однако Настик не торопилась заканчивать сопровождавшуюся
приятной беседой стрижку, потому что волос у Мирзы было мало, а новостей
у нее накопилось много.
- Слышал, Мирзулик, Андрей
Чернов разругался с Мишей
Вербицким и назначил своим фаворитом Егория
Простоспичкина? Начиналось это совсем банально, - повествовала Настик,
выравнивая череп Мирзы машинкой, как бюстгальтер утюгом. - Миша неожиданно
уехал в командировку в Сорбонну, а его лучший друг Чернов тоже совершенно
неожиданно нагрянул к нему домой и стал скакать по всей квартире за его
женой Юлей Вербман-Фрибицкой,
которая забилась под потолок от неожиданности, потому что была настроена
на приятную беседу с Мишей по ай-эр-си, а тут врывается в дом его товарищ,
выдергивает штепсель из розетки, вырывает все провода, сгрызает аварийную
дискетку и со страшным криком "раскрой дисковод, скидка выйдет!"
пытается в прыжке ухватить ее за ноги, а она не понимает ничего, только
гордо так возражает со шкафа, мол, я вообще не из вашего домейна и ни на
какой коннект со мной не рассчитывайте, потому что вы есть никто иной,
как нелегальный юзер, уйдите, гад, не то каблуком по хрюльнику хакну, а
упорный Чернов стоит на своем и все подпрыгивает с воплем "сетапь
меня, сетапь, сетапь", но Юля все терпение уже потеряла и прямо так
ему в лоб заявляет "отлогинься от меня, борд твою мазер в коренную
директорию", на что Чернов неожиданно отвечает в редкой для него кодировке
"от вас, мадам, я такой грубости никак не ожидал", после чего
неожиданно удаляется, а Юля тут же бежит на почту и телеграфирует Мише
бабушкиным способом, морзянкой, "биомеханоид сошел ума срочно приезжай
расстреляй месте", Миша первым же самолетом возвращается из командировки,
берет дедушкин парабеллум, врывается к Чернову, шесть раз стреляет с трех
шагов, пять раз неожиданно промахивается и последней пулей случайно попадает
себе в рот, но пуля рикошетит от титановой пломбы, выходит из щеки и пронзает
ухо, Чернов победно кричит "биомеханоид неистребим", а Миша бежит
затыкать медицинской серьгой дырку в мочке, но все ювелирные отделы во
всех аптеках города неожиданно упразднены указом вице-мэра, тогда Миша
бежит по своим старым одноклассницам, чтобы выпросить у них ушную бижутерию,
но все его старые подруги неожиданно так на минуточку собрались рожать
и им не до украшательства пассивных частей тела, а пока Мишаня, истекая
потом, развозит их по родовым отделениям, Чернов меланхолично удаляет со
своего сервера архивы журналов LENIN, CEBEP и EOWN, которые Вербицкий в
беспамятном евразийском угаре создавал не покладая рук, тем временем Миша
прибегает домой, чтобы разыскать под диваном завалившуюся три года назад
сапфировую клипсу, и удачно находит ее, но неожиданно слышит по сетевому
радио экстренное сообщение о том, что все его проекты стараниями Чернова
канули в лету, в состоянии аффекта случайно проглатывает сапфир размером
с перепелиное яйцо, приходит в жутчайшую ярость, выпрыгивает из окна третьего
этажа, приземляется головой на клумбу с незабудками, моментально вскакивает,
бежит к Чернову, врывается в его квартиру, закладывает одну ногу за голову
и, подпрыгивая на другой, пронзает Чернова испепеляющим взглядом и говорит,
роняя медовые слюни на дубовый паркет: "Апполлинария
Тумина для тебя умерла!" Представляешь, Мирзуля, - возбужденно
подпрыгнула на месте Настик, - Вербицкий умертвил Тумину для Чернова! Аполлинария
захрипела, вдохнула всеми порами кислород, фибрами водород и жабрами озон,
перегнулась пополам, шумно испустила воздушную смесь, опала, свернулась
в неопрятный клубок, помочилась и затихла. Чернов мельком взглянул в тот
угол, где обычно стояла Апполинария, как ни в чем ни бывало смахнул с головы
пепел, посыпал им подтеки от слюней на паркете, растер каблуком и молча
указал Мише на дверь. Можешь себе такое вообразить? Вот где ужас и моральный
террор!
- М-да, - философски отреагировал Мирза.
- А знаешь, что Чернов крикнул вслед Вербицкому?
- Не-а.
- Стряхни с ушей икебану!
- Хм, - задумался Мирза. - Ты, Настик, сам там был, что ли? Откуда знаешь?
- Ты, Мирзявец, не перечь мне под руку, ухи отмахну! Оттуда и знаю,
что соседские бабушки все на лаптопной абаке застенографировали и на лист
"ЕЖЕй" отправили, они такие
интерактивные, строчат без продыху сетевые новости, разбавленные цифирем
в строгой пропорции один к четырем, интересовались бы лучше политикой,
какой там из клонов Ельцина в больницу слег, а какой выписался, какой страну
от кризиса спас, а какой украл золотой запас... Уй, прямо стишатами я заговорила,
хоть в твою Словесность кладись.
Слушай дальше. Миша со слезами на глазах и с сединою на висках выскочил
на чердак и побежал по крышам, пока не уперся в Красную площадь, а там
австралийские молодожены, решившие увековечить 50 лет гражданского брака
золотой свадьбой, гуляли по сердцу родины внучатого кузена пасынка невесты
и попросили Мишу пофоткать их "Поляроидом" на фоне восковых фигур
караула, а он им сделал такие замечательные карточки, ну такие красивые,
что они тут же пригласили его с собой в кругосветное свадебное путешествие
на страусах, и с той самой минуты Мишу Вербицкого никто больше не видел,
а последним человеком, который смог описать его особые приметы, был комендант
собора имени Блаженного, но и тот вчера повесился на кремлевской стене,
не выдержав пытки фотовспышками, и в итоге на место Миши заступил Егорий
Простопичкин, жертва зеленоградских конструкторов, которые в середине 80-х
годов в условиях полной изоляции от внешнего мира в малооборудованной лесной
землянке с совмещенным санузлом на глубине три тысячи метров ниже пояса
облачности воссоздали приблизительную копию первого американского персонального
компьютера в масштабе 150 к одному, назвали его "Малышок" и стали
продавать по всему Советскому Союзу на вес в мелкой расфасовке, беззастенчиво
пользуясь отсутствием конкуренции как таковой, а родители Егория по страшному
блату отработали за этот компьютер четыре года на подпольных золотых приисках,
а когда приобрели его, то на радостях поселились в приглянувшейся таежной
деревушке на границе полярного круга, а смышленого не по годам сына оставили
охранять компьютер, сервиз и библиотеку, так и получилось, что он провел
все свое детство один на один с электронной игрой "Робокоп" и
собранием сочинений Ницше, и к десяти годам он в совершенстве освоил все
движения робота-полицейского, но частенько зависал на одной фразе, бесконечно
повторяя с металлическим американским акцентом "ты имеешь право молчать,
так сказал Заратустра", а сейчас он в доме Чернова пытается починить
Аполлинарию и отвечает на телефонные звонки, сообщая всем, что Андрей задумался
над путями развития цивилизации, а точнее о том, что бы стало со всеми
нами, если бы "Тетрис" не был изобретен в XV веке просвещенными
литовскими крестьянами. А ГагинО,
помнишь, неделю пропадал? - Настик завела нон-стоп новую историю. - Оказалось,
он отправился на свалку вместе с Аськой-Патрысяськой,
они там собирали старые компьютеры, чтобы потом позолоченные клеммы переплавить
в тройские унции и сложить из них памятник Вечному Коннекту, а их зацепила
мафия на подъемном кране, а они тогда...
- Настик, я тебе сейчас скажу что-то, только ты не обижайся, - перебил
ее Мирза. - Дурачок ты, Настик. Но я не это сказать хотел. Я тебе притчу
хотел рассказать. Случай из жизни. Когда я работал проводником в поезде,
в моем вагоне ехал пионерский отряд из лагеря к родителям на поруки. Как-то
ночью я шел по вагону и увидел во тьме нечто. Я молодой был, студентик
совсем, половое воспитание у меня ниже среднего и только выше пояса. А
увидел я на второй полке последнего купе, как шевелилась чья-то костлявая
попка и слышались сдавленные повизгивания. Я эту попку мимоходом шлепнул
играючи. Детей чуть кондратий не хватил. Крик такой стоял, что моя напарница
с перепугу аварийный тормоз дернула. Это затравочка, а басня морали такая:
МПС лишило нас с проводницей тринадцатой зарплаты за непредусмотренную
остановку поезда, а с детей взяло пионерскую клятву, что они никогда больше
так делать не будут. Прикинь, Настик, по слогам повторяю: ни-ког-да! Так
вот ты и подумай, Настик, какими словами ты сегодня немцев встретишь. Лично
я уже знаю, что я их спрошу.
- Что, Мирзайка, что спросишь?
- Was frisst die Rodolia Cardinalis waehrend sie von dem Stier befruchtet
werden soll? Эка, а?! Силища в моих вопросах неимоверная, не зря меня на
все Интернет-конференции
приглашают.
- Как же тебя не приглашать? - удивилась Настик. - Ты ведь сам их организовываешь.
- Глупый, глупый, глупый девочка, - покачал головой Мирза. - Если бы
я знал, что меня не пригласят, разве стал бы я их организовывать?! Где
следствие и где причина?
- А эти немцы, они сетевые? Я их хочу спросить, правда, что Егорий Простоспичкин
виртуально в Германии живет?
- Настик, не умничай. У них там своя сеть. Им наш Рунет нужен как Рейну
приток Амударьи.
- Я тебе уже объяснял: у Мухина объявился в Германии фронтовой товарищ
по имени Отто, который знал моего деда. Теперь он хочет меня повидать.
- Зачем, Мирзавчик?
- Гмн. Я этого и сам не понял. Чтобы рассказать про деда, наверное.
Или отблагодарить меня за его подвиги.
- А как он тебя отблагодарит?
- Я знаю? Может, черный "Мерседес" подарит, а может, пожелтевшую
фотокарточку.
- А ты что больше, Мирзуль, хочешь?
- ???!!!
* * *
Никогда еще ветеран советской разведки Хасан Колдолбаев не был так близок
от провала. Он шел по заболоченному подмосковному лесу в окрестностях аэропорта,
и его лакированные ботинки на каждом шагу проваливались в мягкий пружинистый
мох, оставляя после себя аккуратными водянистыми клише лужицы следов сорок
третьего размера. Однако Хасан не привык отступать на полпути: он медленно,
но упорно подбирался к подернутому предрассветным туманцем островку с тремя
одиноко стоящими березками. Достигнув цели, он обнял ближайший стволик,
поднял живой левой рукой протезную правую и надавил на потайную кнопку
у запястья. С мягким щелчком в тонкую белую кору воткнулся кончик выкидного
лезвия. Рука машинально дернулась прочерчивать косые спаренные молнии,
но Хасан строго одернул ее укусом в плечо и аккуратно выписал мелкими бороздками
вертикальный меч на фоне щита. Впрочем, Хасан всего-навсего отдавал дань
чекистской ностальгии: минуло полвека, как он перековал щит и меч на счет
и медь - банковский депозит и звонкие монеты. Секунду полюбовавшись своей
работой, он слизал повисшую на острие меча сладкую каплю и вернулся на
шоссе к арендованному BMW, за рулем которого сидел чернявый громила.
- Идиота! - закричал на него однорукий с сильным немецким акцентом.
- Повторяю в последний раз: я не доктор, а немецкий бизнесмен. Меня зовут
Отто, тебя Момбаса. Ты мой телохранитель, эмигрант из Мозамбика. Я к тебе
обращаюсь на ломаном португальском, ты молча все выполняешь. Почему не
на немецком? Во-первых, ты, эштупидо, немецкого не понимаешь. Во-вторых,
русские совсем не знают португальского, и это нам на руку. Но, главное,
запомни раз и навсегда: ты немой. Я вылечил твои мышцы для того, чтобы
ты водил машину и таскал чемоданы, а не для того, чтобы тебе было легче
чесать языком и ты по глупости что-нибудь сболтнул. И учти, курс лечения
не окончен. Если я еще услышу от тебя хоть слово, ты не получишь больше
ни одной инъекции. Компрендеш?
- Компреендо, - с готовностью подтвердил Сильвио-Момбаса.
- Имбесиль! - Хасан врезал ему протезом по голове.
Немой хотел выругаться в ответ, но вовремя передумал.
- Как тебя зовут? - строго спросил Хасан.
- Ммм... ссс... - прикусил язык "Момбаса".
- Уже лучше! Если хочешь меня что-то спросить, показывай жестами. И
помни: это тебе не Рио-де-Жанейро!
Сильвио плотно, до побеления, сжал губы, демонстрируя отсутствие вопросов,
и уставился немигающим взглядом на дорогу. Мимо проплывали, трепеща на
ветру отслоившейся бледной кожицей, чахлые белые деревца, не имеющие ничего
общего с до слез родными финиковыми пальмами. Вскоре показались широко
расставленные кирпичные дома, между которыми мог поместиться целый бразильский
квартал. От дома к дому по проложенным через глину дорожкам понуро семенили
отрешенные люди с серо-зелеными лицами. Сильвио заерзал на сидении: ему
нестерпимо захотелось обратно в Бразилию.
Хасан смотрел дорогу по карте и отдавал короткие указания. Он чувствовал
себя как дома, несмотря на то, что прошло больше полувека с той поры, как
он оставил город своей молодости, чтобы по заданию партии внедриться в
армейскую разведку фашистской Германии. Родители его происходили родом
из Повольжья. От папы-татарина он унаследовал азиатскую изворотливость,
от мамы-немки - несгибаемую арийскую волю. Эти два качества обеспечили
стремительное восхождение Хасана по служебной лестнице: за неполные пять
лет он прошел путь от рядового роты "Ваффен Шутцштаффель" до
заместителя адмирала Канариса по хозяйственной части. После войны Центр
отправил бывшего завхоза "Абвера" в Бразилию на розыски беглого
нацистского преступника, врача-садиста доктора Менгеля, про которого было
известно, что он прибыл в Рио-де-Жанейро, чтобы изменить свою внешность.
Хасану пришлось внедриться в клинику по производству пластических операций
под видом немецкого хирурга доктора Хасса. На серьезную подготовку не было
времени, держать в руке хирургическое зубило он учился по выкраденным у
одного бразильского студента-медика конспектам, и первые клиенты из числа
недобитых фашистов после операции пугались собственного отражения в зеркале,
но публично возмущаться они не решались, чтобы не привлекать к себе внимания.
К тому же, многие из них скоропостижно отправлялись по путевке из МГБ в
небесную рейхсканцелярию, не успев снять с лица бинтов. Очень скоро Хасан
набил руку, и от маскирующихся под местных индейцев недобитых фашистов
не стало отбоя. Однако доктор Менгель не спешил подставить под скальпель
свой звериный лик, а Центр недвусмысленно дал Хасану понять, что он будет
сидеть в Бразилии, пока не выполнит задание. Не теряя времени даром, Хасан
заочно закончил медицинскую школу, стал подрабатывать на пересадке органов,
сколотил небольшое состояние и открыл собственную клинику. Когда о его
предпринимательской деятельности стало известно куратору из Центра, тот
потребовал нелегально переводить треть дохода на предъявительский счет
в швейцарском банке, а он в обмен на это обещал не обременять подопечного
служебными заданиями.
Так и получилось, что Хасан Колдолбаев не видел Родину больше пятидесяти
лет. В СССР делали ядерные бомбы, разоблачали покойного генсека, покоряли
целину, запускали ракеты, созывали пленумы, меняли генсека, прокладывали
по тайге магистрали, награждали генсека, сбрасывали десант на столицы соседних
стран, трижды хоронили генсека, объявляли перестройку, упраздняли Союз,
стреляли по парламенту из танков, но до Бразилии все эти ураганы докатывались
ненавязчивым шелестом тихого прибоя. У Хасана теперь была своя жизнь: он
стал миллионером, обзавелся просторной виллой, быстроходной яхтой и стайкой
любовниц. И вдруг - привет с далекой Родины... Больше всего Хасана оскорбило
хамство ввалившихся в дом "гостей", будто он не заслуженный чекист,
а лавочник какой-нибудь, который не заплатил мелкой мзды.
- Здесь пришивают козлам ослиные головы? - спросил с порога один из
них, тот, что помельче, суя под нос хозяину виллы фотографию недавнего
русского клиента. Вопрос был задан на сносном португальском языке, но по
произношению Хасан сразу определил, что нежданный гость стажировался на
загранкурсах КГБ на Мадейре.
- Здесь вживляют пистон в анус, - Хасан молниеносно выключил мелкого
своим коронным ударом двумя пальцами в висок и одновременно вмазал крупному
носком ботинка в пах, но тот только крякнул, не изменившись в лице, и по-деревенски
опустил на голову Хасана большой и твердый, как кегельный шар, кулак.
Очнулся Хасан уже в клинике, без руки. Его собственную конечность предательски
сгрыз оставшийся без корма любимый лабрадор, а донорский орган не прижился.
Пришлось делать протез. Оклемавшись, Хасан дал себе клятву отомстить беспредельщикам
и начал собственное расследование происшедшего. Сразу же выяснилось, что
у него украли кредитную карточку и активно ею пользуются. Как показал счет
из банка, следы уходили в Москву. Не поскупившись на девять с лишним тысяч
долларов, Хасан пополнил иссякающий банковский кредит, чтобы не отпускать
бандитов с крючка, и отправился на их розыски. Без помощника ему было не
обойтись, но использовать прошлые контакты в насквозь коррумпированных
органах безопасности было крайне опасно, и Хасан решил взять себе чисто
физическую подмогу. Сильвио, несомненно, тупоголов, но это и на руку: он
ничего не поймет в темном прошлом "доктора Хасса". К тому же,
он доверчив, как дитя, и потому легко управляем. Хасан накачал Сильвио
внутримышечными стимулянтами, чтобы привести его в форму, и они отбыли
через Франкфурт в Москву. Кроме того, от своего боевого товарища Мая Ивановича
Мухина Хасан знал, что у него в России есть внук по имени Мирза Бабаев,
и он решил выйти с ним на контакт, чтобы использовать как запасного помощника
на случай потери Сильвио. Хасан позвонил Мирзе из транзитного аэропорта
и договорился о встрече, представившись давним знакомым деда.
В дороге мозги Хасана были непрерывно заняты прокручиванием картинок
кровавой мести, и он даже не подумал о предстоящей встрече с Родиной. Казалось
бы, такой проблемы не должно существовать: другое время, другая страна,
другие люди, - но когда Хасан выглянул в иллюминатор приземлившегося в
Шереметьево-2 самолета, на глаза ему непроизвольно навернулись слезы от
вида стоящих по краю аэродрома стройных белых берез. Все изменилось в России,
кроме самой российской земли! Нет ничего пошлее для эмигранта, чем ностальгия
по русским березкам, но от нее нет панацеи, как нет вакцины от банальной
простуды, и Хасан беззвучно затрясся в припадке острой жалости к себе за
бесцельно проведенные на чужбине годы. Он прожил долгую интересную жизнь,
в которой было все: смертельные опасности, увлекательные приключения, тропические
страны, хитроумные аферы, ослепительные женщины, благородство и подлость,
верность и предательство, триумфы и поражения, нищета и богатство, - не
было в ней только любви. Жену он почти не помнил, дочь никогда не видел.
Многочисленные любовницы исчезли вместе с последним рецидивом эрекции,
и единственным увлечением Хасана в последние годы, его affaire d'amour,
была игра на скрипке, но у него отобрали и эту любовь вместе с рукой. И
вот теперь он вдруг почувствовал всеми своими нервными окончаниями, что
Родина любила и ждала его все эти годы. С каждым новым вздохом ее лазоревое
небо все полнее наполняло измученную грудь блудного сына, и у Хасана пошла
кругом голова от внезапного приступа неизведанной нежности ко всему, что
его окружало: к синеглазым стюардессам с припухшими от халявной водки железками,
к напитанной сыростью ночи шлюзовой кишке, к взъерошенным пограничникам
с исчирканными шариковой ручкой ушами, к погруженным в себя флегматичным
северным мухам и даже к заплеванному багажному транспортеру.
Заполняя таможенную декларацию, Хасан придерживал бланк протезом, плотно
забитым пятисотдолларовыми купюрами, а про себя думал: "И зачем нужно
было добывать тяжелым трудом миллионы, когда любовь Родины бескорыстна
- а какой еще может быть настоящая любовь? - он попросил Сильвио пересчитать
наличные в его бумажнике и указал в графе "иностранная валюта"
920 долларов. - А может, вывалить прямо сейчас все полтора миллиона под
нос этого лопоухого прапорщика? Или раздать таксистам? Или просто рассыпать
по ветру? Но нет, лучше все вручу внуку. Нужно только сделать так, чтобы
он не удивился. Например... Сказать, что Хасан Колдолбаев погиб по моей
вине, меня всю жизнь терзала совесть и теперь я перед смертью отдаю все
свое состояние его наследнику".
