В Рио-де-Жанейро было столько пляжей и клиник по пересадке человеческих
органов, что складывалось впечатление, будто местные жители не занимаются
ничем иным, кроме морских купаний по четным дням и замены износившихся
частей тела и конечностей - по нечетным. Разумеется, на самом деле все
было гораздо проще: автохтоны-кариоки настолько уважали местное пиво, называвшееся
в народе лаконичным словечком "чопп", что просиживали на Копакабане
с бутылкой заветной жидкости и четные, и нечетные дни, а на такие глупости,
как пересадка утомленных солнцем членов, у них не оставалось ни времени,
ни денег. Впрочем, не обходилось и без сложностей. Время от времени "напиток
богов" у одного из них все же заканчивался, и тогда очередной "дон
Педро" с обезумевшими от "обеспивления" организма глазами
бежал сдавать либо стеклотару, либо лишние почки - в зависимости от степени
жажды. Случались и накладочки: в бутылкопоглотительном автомате кончались
монеты, которых всегда почему-то было меньше посуды, а дотошные медики
находили в почках камни размером с футбольный мяч. Вот тогда в неохлажденных
вовремя головах и начинали роиться смелые мысли, достойные стихийных генетиков-революционеров:
пауперизированные любители острых пивных ощущений заглядывались с отчаяния
на обильно раскиданные по пляжу чужие органы, причем не только на наружные,
как это случается в доблестной Бразилии на "топлессных" пляжах
в знойный летний день где-нибудь в конце февраля, но и на внутренние, те
самые, которые надежно упрятаны под прочной реберной решеткой, туго обтянутой
золотистой от загара кожей.
Сильвио Штальоне был не из алчных до плоти нищих выпивох, что облизывались,
как кот на печенку, на выпархивающих валькириями из дорогих отелей белых
арийских мотыльков - европейских туристочек с бледной прозрачной кожицей.
Он имел свое дело. Вернее, несколько дел... Но начнем по порядку. Сильвио
не поздоровилось родиться восьмым ребенком в бедной семье вора-карманника.
Папаша Жозе вел крайне активный образ живни, выходил из местной тюрьмы
раз в год, чтобы зачать очередного продолжателя трудовой династии и совершить
не менее очередной противоправный акт, необходимый для скорейшего возвращения
на казенные харчи. Однажды в переполненном автобусе деловой папашка увел
из-под сидения у одного почтенного вида человека в очках желтый кожаный
чемоданчик, который оказался снизу доверху набит пузырьками с белыми таблетками.
Жозе обладал номинальной грамотностью: он умел читать только номиналы денежных
знаков. Обилие надписей на этикетках настроило его на философский лад и
повергло в унылые размышления о границах познания. Главное, он никак не
мог сообразить, что ему делать с неожиданной фармацевтической находкой:
продать лекарства перекупщику он не решался, потому что боялся продешевить,
а в семье таблеток сроду никто не глотал. Болезнь - привилегия богатых,
а бедные умирают сразу и легко, не мучаясь горькими пилюлями. В итоге своих
раздумий Жозе забросил желтый чемоданчик в дальний угол, под детский гамак
младшего отпрыска.
Рахитичный карапуз Сильвио, унаследовавший от отца хорошо развитый хватательный
рефлекс, очень быстро приноровился просовывать в сеть гамака ручку, вытягивать
из чемодана красивые баночки и подъедать выковыриваемые из них сладкие
хрустящие шарики. И случилось чудо! Через месяц заморыш Сильвио до того
окреп, что стал шутки ради рвать двумя пальцами жестяные крышки от банок
и поднимать одной рукой над головой своих старших братьев и сестер. Силища
так и перла из него. Не имея под рукой штанги, он поднимал и опускал по
сто раз на день свою любимую маму, которой повивальные бабки советовали
побольше двигаться по случаю девятой беременности. Теперь он в открытую
глотал в день по одной чудесной таблетке, и этого было достаточно для поддержания
богатырского роста. Через год он уже мог сдинуть с места груженый щебенем
вагон, а к шести годам вымахал до размеров десятилетнего и стал главарем
малолетней банды, нападавшей по ночам забавы ради с палками и ножами на
армейские части, надолго оцепившие фавелы, как гетто, для обезопасивания
валютных туристов от вредоносной местной шпаны. Прорвавшись с боями в город,
малолетние террористы отбирали у приличных детей карманные деньги и шли
в кино смотреть боевики - на одном из таких просмотров Сильвио и получил
кличку "Штальоне" в честь народного любимца Сильвестра Сталлоне.
Детство само по себе счастье. Первая детская трагедия - это конец детства.
Когда Сильвио принес домой в ягодицах три резиновые пули от автоматной
очереди, папаша не на шутку обеспокоился и, оставив на время свой изнурительный
промысел, всерьез взялся за воспитание сына. Теперь Сильвио под бдительным
отцовским надзором выступал перед богатенькими туристами на набережной
Авенида Атлантика: он жонглировал набитыми песком ведрами, гнул в дугу
железнодорожные рельсы и отрывал от земли задние колеса подвернувшихся
под руку автомобилей. Через некоторое время его пригласили выступать в
модный ресторан "Ашпарагуш", где он подобно Атланту держал на
голове дубовую платформу, на которой четыре мулатки в узеньких бикини и
разноцветных перьях танцевали зажигательную самбу.
Опьяненный успехом отпрыска, родитель окончательно вышел из воровского
бизнеса и переквалифицировался в импресарио. Феноменальный мальчик-гигант
стал туристской достопримечательностью Рио-де-Жанейро, его приглашали на
телевидение, про него рисовали комиксы и сочиняли легенды, сверстники смотрели
на него как на бога, и малолетки надрывали пупки, подражая ему перед зеркалом.
Наконец, после того как Сильвио пригласили в Штаты на съемки документального
фильма "Фрикс оф нейча" ("Уроды от природы"), в котором
он в течение десяти секунд держал на руках трехсоткилограммовую женщину,
на его мускулистую голову пролился долларовый дождь, и дела семьи стремительно
пошли в гору: старшую дочь выкупили у отеля "Рио Шератон" из
сексуального рабства, а младшим приобрели одежду, чтобы они могли ходить
в школу. Магические пилюли к тому времени иссякли, но научившийся азбуке
Сильвио по слогам прочитал на упаковке название "Анаболические стероиды",
а отзывчивый родитель дал волю своей ностальгии по ошибкам молодости и
тихой безлунной ночью вывез из магазина "Все для спорта" контейнер
анаболиков. Непонятное, но звучное слово "анаболик" казалось
юному Геркулесу волшебным заклинанием, сокрушающим столпы-преграды на пути
в сказочный мир, и лишь к шестнадцати годам он осознал, в какую глубокую
яму загнал свой молодой организм. У него развилась и быстро прогрессировала
мышечная атрофия, и самое тяжелое, что он мог теперь поднять - это ложку
с бобовой похлебкой.
Благо, скопленные за несколько лет физического насилия над телом деньги
не пропали даром: папаша приобрел на Авенида Атлантика "чурраскерию"
- небольшое кафе-грилл, которое назвал в честь сына "До Штальоне".
Сам он не просыхал от пьянства, и Сильвио стал фактически полноправным
хозяином едально-питейного заведения. В его распоряжении находились повар,
посудомойка и двое не в меру тупых, но достаточно расторопных мальчишек-гарсонов.
По выходным в популярную среди постояльцев окрестных отелей чурраскерию
заходил со скрипкой седенький немецкий старичок доктор Хасс. Он играл для
посетителей бесплатно, ради собственного удовольствия. В его репертуаре
преобладали вариации на тему "Бранденбургских ворот". Высокий,
худощавый и подтянутый, холодно-отстраненный от утопающей в знойном мареве
набережной Копакабаны с витиеватыми португальскими фресками на раскаленных
древних камнях, доктор Хасс олицетворял собой типичный экземпляр вымирающей
от собственного недовоспроизводства арийской породы. Ходили слухи, будто
во вторую мировую он служил не то барабанщиком в "Гитлер-югенде",
не то санитаром в Майданеке. В Рио он уже четверть века заведовал клиникой
по пересадке органов. Такая вот судьба барабанщика.
"Чтобы сделать длинную историю короткой", как говорят на туманном
Альбионе, скажем сразу: Сильвио подбирал для доктора клиентов. Для попадания
в число потенциальных кандидатов на трансплантацию заморским посетителям
ресторанчика нужно было удовлетворять двум простым требованиям - заказывать
неострые блюда и не скупиться на чаевые. Когда эти факторы совпадали, верный
ученик доктора Хасса ставил железный диагноз: турист с проблемами желудка
и при деньгах. Остальное было делом примитивной техники общения - Сильвио
на правах метрдотеля подсаживался за столик и завязывал разговор о еде,
погоде и здоровье. Сам он в свои неполные 20 лет выглядел едва не на 60,
обрюзгший, морщинистый и обвислый, как использованный презерватив. Доверчивые
престарелые отдыхающие принимали его за своего ровесника и пускались в
почечно-печеночные и мочеточно-половые откровения. В этот момент Сильвио
как бы ненароком вспоминал: а есть тут один такой хирург, золотые руки,
к тому же немец, и кстати вон он там в углу смычком терзает струны, отдыхая
от праведных дел на благо всемирного здравоохранения. По окончании скрипичного
этюда подходил и сам доктор Хасс - начиналась серьезная психологическая
работа по направлению разжиженных на жаре мозгов клиента в нужное русло.
Разумеется, никто не ложился под нож не отходя от обеденного столика, но,
как показывала практика, после некоторого периода тяжелых раздумий холодными
ночами в промозглой Европе с грелкой на животе, после консультаций с домашним
врачом и с юристом, после составления договоров и завещаний и после уплаты
минимального аванса - в объятия немецко-бразильского чудо-мастера, имеющего
необходимый набор новеньких запчастей в холодильнике, возвращался один
из десяти страждущих.
Сильвио поставлял не только реципиентов, но и доноров. Это было значительно
выгоднее, примерно один к десяти. Но и гораздо труднее: какой идиот в здравом
уме расстанется со своими бесценными внутренностями, даже за большие деньги?
На отчаянных местных добровольцев всерьез рассчитывать не приходилось.
Если у кого-то из них и водилось внутри нечто ценное, оно там не залеживалось
и пропивалось быстрее, чем зарубцовывались шрамы от скальпеля. Как ни прискорбно,
национальные ресурсы находились на грани полного исчезновения. И тогда
Сильвио по совету доктора Хасса шагнул в ногу со временем и прибег к новым
техническим средствам: он установил у себя в подсобке компьютер, подписался
на Интернет и зарегистрировал сетевое брачное агентство, названное в честь
Великого Освободителя Симона Боливара "Libertador". Полуголодный
студент-программист, подвизавшийся в доставке компьютеров из магазина,
в обмен на ежедневную кормежку преподал ему азы веб-мастерства: научил,
как работать с html-редактором и "Фотошопом", а также как воровать
с других страниц элементы дизайна и фотографии. Не прошло и двух недель,
как новоиспеченная брачная контора обзавелась раскрашенным в 256 цветов
он-лайновым офисом. В роли соискательниц кольца на палец выступали модели
с порносайтов, декапитированные тела которых Сильвио безжалостно выбросил
в электронную мусорную корзину, оставив лишь экзальтированно-призывные
лица с влажными глазами, а в роли соискателей петли на шею - члены олимпийской
сборной Бразилии по бобслею, благо их не знали в лицо даже местные горячие
патриоты спорта, не говоря уже об отмороженных русских медведицах, на которых
и было все рассчитано. Студент-пособник выудил откуда-то из дальних подвалов
WWW длинный список адресов электронной почты, заканчивающихся на "ru",
высокообразованный доктор Хасс любезно написал на английском языке приветственное
послание к сексуально голодающим народам бывшего СССР, и вспотевший от
упорного труда на февральской жаре Сильвио запустил через океан своих виртуальных
почтовых голубей в край заиндевелых невест.
Электронные сети были расставлены, и виртуальный паук стал терпеливо
дожидаться, когда в них попадут доверчивые заморские букашки. Уже на следующий
день почта Сильвио была до краев завалена электронными эпистулами из отзывчивой
России. Плохо было только то, что русские совсем не знали португальского
языка, а Сильвио не знал английского. Пришлось распечатать всю матримониальную
корреспонденцию на принтере и дожидаться субботы, когда придет попиликать
на скрипке доктор Хасс. Наконец, настал час, когда доктор водрузил на нос
солидные очки в платиновой оправе, аккуратно подравнял стопочку листов
и стал с очень серьезным видом зачитывать послания с другого конца света.
На сто процентов это были письма от женщин и примкнувших к ним адептов
однополой любви. Основное содержание сводилось к следующему: я девушка
довольно молодая, безумно красивая и крайне начитанная, очень-очень люблю
теплый бразильский климат и страстно мечтаю поскорее в нем оказаться. В
конце письма задавались одни и те же странные вопросы: много ли в Бразилии
мужчин с именем Педро, отменены ли законы, по которым можно отдавать в
рабство белых женщин, модно ли носить в Рио-де-Жанейро белые штаны и тому
подобная чушь. Доктор Хасс быстренько набросал на английском языке унифицированный
ответ для всех:
"Хеллоу, моя далекая русская красавица! Меня зовут Педро. Я богатый
бразильский бизнесмен. Я живу в Рио-де-Жанейро, где очень популярно носить
белую одежду. Бразилия - теплая страна, поистине райский уголок со множеством
пляжей и богатой природой. В лесах у нас водится много диких, но дружелюбных
обезьян. К сожалению, в истории нашей страны были темные страницы: белых
женщин иногда отдавали в рабство. Теперь это позорное явление полностью
искоренено, и Вам нечего опасаться. Я сердечно приглашаю Вас посетить мою
замечательную страну. Мой брачный агент Сильвио пришлет Вам официальное
приглашение и оплаченный билет на самолет. С нетерпением жду встречи!"
Не прошло и месяца, как в позолоченную клетку попалась первая перелетная
ласточка с трогательным именем Оксана, которое на бразильском жаргоне звучало
как "О'писка!" Когда Сильвио увидел ее в аэропорту - высокую,
мясистую и бледную, в коротеньких сапожках и в шерстяных рейтузах под мини-юбкой,
большую, но доверчивую - на глаза его навернулись слезы. Сильвио обожал
женщин, но больше женщин он любил деньги: они труднее даются и легче уходят.
Единственное, что он позволил себе с Оксаной - шутливо ущипнуть ее за шерстяную
ногу в такси, когда он объяснял ей жестами, что они едут в загородный дом
к ее жениху Педро и как ей будет с ним хорошо. Услышав слово "фазенда",
Оксана неожиданно оживилась. Оказалось, что это единственное известное
ей португальское слово. У ворот "фазенды" их поджидал сам доктор
Хасс, изображавший из себя дворецкого. Сильвио по бразильскому обычаю чмокнул
на прощание Оксану в одну и в другую щеки, и она исчезла из его жизни так
же стремительно, как и появилась. Единственное, что от нее осталось на
память - увесистый желтый конверт с зелеными долларами, который Хасс преподнес
Сильвио после ближайшего скрипичного концерта. В тот вечер "брачный
агент" нагрузился до потери сознания тростниковой водкой, но не от
радости, а скорее с горя: он проклинал подлую жизнь за то, что лучшие части
тела молодых красивых девушек уходят навсегда к отжившим век старухам -
это по-свински несправедливо! Как у выходца из фавел, у Сильвио было обостренное
чувство справедливости, но больше справедливости он любил опять-таки деньги,
и ничего не мог здесь с собой поделать.
Девушки исправно прибывали из России с частотой авиарейсов - раз в неделю,
и каждый раз Сильвио отвозил их из аэропорта на своем битом-перебитом "Фольксвагене"
прямиком на фазенду. Но однажды случилась накладка: на одном самолете по
его собственному недосмотру прилетели сразу две красавицы-невесты. Одна
из них была обильно измазана косметикой и смотрелась отпетой стервой, которой
все равно куда, в Гренландию или Бразилию, лишь бы нахаляву, другая, маленькая
и подвижная, с любопытством крутила по сторонам головой, всему удивляясь
большими детскими глазами. Сильвио подумал, что с ними двумя делать, и
не придумал ничего лучшего, как отвезти обеих на фазенду, предоставив доктору
самому принимать решение. Подъехав к воротам, он попросил девушек подождать
в машине, а сам подошел к Хассу за инструкциями.
- Ты что, сдурел, балалао?! - выпалил в лицо брачному агенту дворецкий,
нечеловеческим усилием воли удерживая на лице любезную улыбку.
- Ты хороший кулинар. Сделаешь из нее фейжоаду. Шутка, - на всякий случай
добавил доктор.
Сильвио вернулся к машине, озадаченно почесывая в голове: кого из двоих
выбрать? "Стерва" - длинноногая эффектная девка, а "малышка"
- на вид угловатый ребенок и, не дай бог, девственница. С другой стороны,
неизвестно, что станет с красотой первой, когда она наутро умоется, а вторую
по-человечески жалко отдавать доктору-изуверу под наркоз. В конце концов,
мелодичные гуманистические нотки заглушили в его душе барабанную дробь
гормонов, и он забрал себе малышку. Как только машина отъехала от фазенды,
глупая девчонка ни с того ни с сего расплакалась, и Сильвио пришлось ее
утешать, правой рукой поглаживая по белобрысой головке, а левой усмиряя
вихляющийся на крутых горных поворотах руль. В момент очередного приступа
нежности к маленькому беззащитному зверьку в голову бывшего гиганта пришла
смелая идея жениться на русской. Смелой эта идея была в силу того, что
он еще не знал, умеет ли его будущая избранница хорошо и быстро мыть посуду,
а ему на кухне недоставало грамотной в своем деле посудомойки, желательно
бесплатной. Но тут же брачный агент, едва не поймавший самого себя в матримониальные
сети, вспомнил, что один русский завсегдатай кафе "До Штальоне",
сухопарый старичок по имени Шавели, просил подыскать ему в домработницы
приличную девушку и обещал за это хорошее вознаграждение. Сильвио облегченно
вздохнул, в очередной раз убедившись в том, что деньги - единственный железный
аргумент, который может спасти человека от необдуманного решения, продиктованного
расхлябанными чувствами. Шавели можно было верить, что он не обманет с
деньгами: полгода назад Сильвио сосватал его доктору Хассу на пересадку
почки, и русский эмигрант сполна отблагодарил их обоих свободноконвертируемой
валютой.
Все обошлось как нельзя лучше: в тот же вечер Сильвио представил малышку
старику Шавели, тот сразу загорелся, когда услышал из девичих уст ласкающую
ухо родную речь, и, случайно брызнув на крупную купюру мелкой ностальгической
слезой, церемонно положил ее на широкую ладонь угодившего ему хозяина кафе.
Эта трогательная история произошла месяца три назад, а теперь... Теперь
Сильвио косился на двух подозрительных русских с плоскими и белыми, как
недожаренная лепешка, мордами. Славяне сурово пережевывали свой заказ,
запивая его мате из тыквенных кружек. У Сильвио зародилось нехорошее предчувствие,
что их визит как-то связан то ли с той самой малышкой, то ли со стариком.
Оба они были в одинаковых серых майках и серых шортах разного размера:
один отличался телесной щуплостью, а второй - широтой плечей и толщиной
мускулистых ног. С первого взгляда можно было подумать, что это бизнесмен
с телохранителем, но, приглядевшись, Сильвио заметил, что русский, который
был гораздо здоровее, держался значительно увереннее и наглее, и в его
редких репликах слышались повелительные нотки, в то время как спутник что-то
терпеливо объяснял ему, вставляя в речь португальские слова, и по его монотонным
интонациям можно было догадаться, что он не более чем переводчик. Кафе
должно было закрыться на полуденную сиесту, и все посетители, кроме этих
двоих, разошлись. Следовало повежливее намекнуть им, что неплохо бы поторопиться,
но Сильвио не решался открыть рот. Прямо говоря, с того времени, как его
организм ослаб от атрофии, в общении с нахальными клиентами-мужчинами он
стал, несмотря на свои крупные размеры, на редкость деликатен.
Тягостное ожидание закончилось скверно: мелкий русский прошептал что-то
на ухо большому, и тот коротко крикнул Сильвио на ломаном португальском:
"Ко мне, болван!" Хозяин заведения с прыгающим в груди сердцем
посеменил на дрожащих ногах к столику. Когда он подошел, "большой"
достал из-под стола черный потертый футляр от скрипки. У Сильвио екнуло
в груди: футляр несомненно принадлежал доктору Хассу. "Открой",
- приказал "мелкий". Сильвио нерешительно разомкнул черные створки
и в шоке отшатнулся: внутри на красном шелке лежала отрубленная по локоть
морщинистая рука в забрызганном кровью зеленом рукаве хирургического халата.
- Где он? - русские сунули Сильвио под нос черно-белую фотографию, но
он не мог от страха сфокусировать зрение.
- Кто... что... к-к-кто?
- Ну ты, внебрачный сын пампасов! - "мелкий" вылил на трясущуюся
голову Сильвио стакан минеральной воды со льдом. - Протри шары.
Сильвио промокнул протянутой ему салфеткой лицо, заставил разбегающиеся
в стороны глаза смотреть в одну точку и увидел на фотографии Шавели, лет
на десять или двадцать моложе нынешнего.
